***
Михримах уже вторые сутки не смыкала глаз, проводя все свое время в лазарете, где теперь лежала и ее матушка. Мехмед лишь изредка открывал глаза, находил Хасеки и его взгляд делался таким грустным, будто он вновь понимал все происходящее, но через несколько секунд снова не выражал никаких эмоций. Она никогда прежде не видела свою матушку в таком состоянии. Красивые черты лица были размыты сине-фиолетовыми пятнами, пухлые губы были в трещинах, из которых временами продолжала вытекать алая жидкость. Некогда прекрасные рыжие локоны были заботливо собраны дочерью в косу, дабы скрыть слипшиеся от крови и грязи волосинки. Кожа казалось настолько бледной, будто на постели лежал свежий труп, лишь медленно вздымающаяся женская грудь указывала на то, что Хасеки еще жива. Михримах было страшно. Тот день все еще стоял перед глазами, заставляя кровь закипать.Два дня назад
— Госпожа… — будто бы выдыхая последний воздух из лёгких, шепчет Паша, когда видит ужасную картину и срывается с места. Сильные руки Ибрагима обвивают корпус Султана, пока мужчина пытается снова нанести удар по своей супруге. Выжимая последние силы из себя, Визирь отбрасывает Сулеймана в другую сторону, то и дело отвлекаясь на громкие рыдания Михримах, что сидела на земле и покачивалась в разные стороны, находясь на грани настоящей истерики. — Как ты посмел со мной так обращаться, Паргалы?! — раздаётся где-то за спиной крик Повелителя, но ему плевать. Ибрагиму почти удается взять Хюррем в свои руки, когда его резко хватают за воротник и он встречается с мутным взглядом Падишаха, что уже возносит руку для удара. — Повелитель, придите в себя! — уворачиваясь, взывает к разуму Паша. — Вы и так будете жалеть, что натворили здесь! — Никто не смеет себя вести так, как эта тварь! — Она ваша супруга и мать ваших детей! Очнитесь же! — снова подходя к Хасеки, что лежит на земле без движений, Визирь не ожидает, что через секунду в его лицо все же прилетит кулак Султана. Вкус крови во рту заставляет сморщиться, но он не чувствует боли, адреналин, что растекается по венам, не позволяет этого. Ярость добавляет эффекта, когда он видит, как изо рта Госпожи появляется все больше крови. Ей нужна помощь, да поскорее, либо она умрет. — Убирайся вон! — ревет Сулейман, когда Ибрагим встает на ноги и подходит все ближе, пока карие глаза принимают черный цвет, сигнализируя об опасности. — Одно мое слово и вам всем не жить! Михримах слышит, как что-то тяжелое падает на землю, издав глухой звук. Трясётся, но глаза приоткрывает и видит, что ее родной отец лежит теперь рядом с матерью, которую поднимает в воздух Визирь, пачкая ее платье кровью из разбитых костяшек на руках. — Стража, на помощь! — вопит Фирузе, желая помешать мужчине, но все четно, ведь Михримах тут же оказывается рядом с ней и бьет по наглому лицу персиянки. — Закрой рот и беги так далеко, чтобы я не смогла найти тебя даже про всем неутолимом желании, змея!В настоящее время
Михримах выныривает из своих воспоминаний из-за стука, раздавшегося за спиной. Обернувшись, она позволяет себе немыслимое и подбегает к Ибрагиму, что заметно исхудал за прошедшие дни, заключает его в объятия и снова плачет. — Паша, вас выпустили! Слава Аллаху! — Все хорошо, Госпожа, все позади. — поглаживая по-отечески волосы девушки, шепчет Визирь, бросая взгляд на постель, в которой лежит Хасеки. — Как ваша матушка? — Все так же… — отстраняясь, Михримах осматривает мужчину на предмет увечий. — Наказания не будет? — Нет. Повелитель будто очнулся ото сна, поняв, что совершил. Даже поблагодарил меня, что я не дал ему закончить начатое… Ибрагим врал, дабы не расстраивать Султаншу, ведь… Повелителя он еще не видел. Выйдя из темницы, он поспешил сюда. Две пары грустных глаз обратились к матери и сыну, что лежали совсем рядом, будто и не желая возвращаться к своим близким. Паша устало сжал переносицу, не зная, как правильно обратиться к Султанше. — Михримах Султан… — Да, Паша? — Не поймите неправильно, но мне нужна ваша помощь. — волнуется, но скрывает это, когда произносит следующее. — Сможете побыть у дверей и предупредить, если вдруг кто-то решит прийти сюда? Лишь на секунду в небесных глазах дочери Султана появилось удивление, а после сменилось хитринкой. Вопреки ожиданиям Ибрагима, что приготовился отвечать на кучу вопросов, Михримах кивнула и направилась к выходу. — Вот так просто? — усмехнулся Паша. — С вами приятно иметь дело, Султанша. — Я просто знаю слишком много, потому вам не удивить меня, Великий визирь. И он обязательно подумает перед сном о том, что имела ввиду Михримах Султан, но сейчас… Сейчас ему хотелось просто оказаться возле женщины, что уже много лет взрывает его голову, но греет замерзшую душу. Наплевав на смертельную опасность, Ибрагим медленно подошёл к постели Госпожи, опустился рядом и его сердце сжалось от боли. Не сдержав порыв, он приблизил свою ладонь и провёл длинными пальцами по холодной коже женских рук. Взяв заледенелые конечности в свои, Ибрагим опалил их горячим дыханием, желая согреть, дать тепло, которое поможет ей наконец открыть свои лазурные глаза. — Тебе совсем холодно, Хюррем… — чувствуя покалывание в горле, он с трудом произносит слова. — Хочешь, забери мое тепло до последней капли, но прийди в себя. Накричи на меня, ударь, убей в конце концов… Михримах, что сторожила такой интимный момент между известными всем врагами, не могла не услышать тех слов, что говорил Великий Визирь. Лишь стук сердца заглушал некоторые фразы, но и так было все предельно ясно. — Я не уберёг тебя, Хюррем, не успел, как и много лет назад. Тогда я не спас тебя от жизни во лжи, а теперь, спустя столько лет, ты и такую ее чуть не потеряла… Ибрагим всегда считал: мужские слезы — это нормально. Когда они стекают с грубой кожи, преодолев жесткую растительность на лице и приземляется на ладони возлюбленной, это не грех. Каждый человек может быть слаб. — Я сейчас так слаб, ничего не могу сделать для тебя. Если бы я тогда поступил по-другому, но… Поднимаясь выше, мужчина прижимается своим любом к ее, едва сдерживаясь, чтобы не разрыдаться во всю силу. Шершавая ладонь скользит по бархатной коже красивого, но такого неживого лица, желая найти хоть где-то точку жизненно необходимого тепла. — Но все поломала гордость… На чертовом балконе Падишаха… И если бы он знал, что где-то в подсознании Хюррем бродит по неизведанным лабиринтам, пытается идти на приятный мужской голос и будто бы чувствует каждую соленую каплю, что опускается на ее кожу и оставляет невидимый ожог, то, наверняка бы, говорил бы с ней сутками, не прерываясь на еду и сон, лишь бы она нашла дорогу к нему… — Мы слишком похожи, ты знаешь… Открыв глаза, ты не скажешь мне, что давно простила меня, а я так же стану молчать о том, что все пятнадцать лет живу ради тех нечастых встреч с тобой. — грустно ухмыляется, Ибрагим. — Каждый раз из твоих уст льется яд, но я… я готов испить океан этого яда, если потребуется, лишь бы видеть, как в твоих глазах отражаются мои собственные… Зная, что времени у него не так уж и много, не желая подставлять юную Султаншу, Ибрагим невесомо касается своими губами лба Хюррем, повторяет свой жест снова и снова, желая запечатлеть этот момент, запах ее кожи и мирное дыхание, что сейчас для него является самым главным. — Паша! Врывается Михримах, опускает глаза, не желая смутить Визиря, но смущается сама. — Госпожа? — вскакивает Паргалы с постели, не отрывая взгляда от рыжеволосой женщины. — Там кто-то идет, быстрее, встаньте около Мехмеда, а я буду возле матушки. Хватило пары секунд, чтобы Михримах оказалась подле матери, а Ибрагим занял место у изголовья Шехзаде, мастерски надев на лицо полное безразличие. — Дорогу-у-у! Султан Сулейман Хан Хазретлери! — завопил совсем близко стражник, а через мгновение отварилась тяжелая дверь, впуская Падишаха. Сулейман, на чьем лице теперь красовалась фиолетовая отметина, что служила напоминанием о том, что он сделал, прошел к постели своей супруги и нарочито громко вздохнул, как бы показывая: мне очень жаль. Михримах молчала, то и дело бросая хитрые взгляды на Ибрагима Пашу. Воспоминания с той самой поляны то и дело появлялось перед глазами, заставляя мозг работать, дабы понять: что же происходит между этими двумя? Паргалы же, чьи зубы скрипели от злости, пока Падишах гладил жену по кроваво-рыжим волосам, так же думал и о том, почему Михримах Султан так яро помогает ему? Другая бы уже все рассказала отцу, однако Госпожа не только молчала и помогала, так еще и смотрела как-то по-другому теперь. Благодарность, что Паша вмешался, была ему понятна, но было что-то еще… Рой мыслей находящихся в лазарете людей прервал неожиданный женский голос. Хюррем, что все еще слышала голос Ибрагима, который шептал, что ей нужно присмотреться, резко закашляла, от чего на ее губах снова закровоточила свежая рана. Казалось, что в этой комнате теперь дышит лишь Шехзаде Мехмед и сама Хасеки, а остальные затаили свое дыхание. Молились, надеялись, верили, но не дышали. Открыв глаза, Хюррем почувствовала боль в затылке, но ее мало теперь это волновало. Она искала его. — Хюррем моя! — Мама! Услышав голос Сулеймана, а затем и увидев его самого, славянка не испугалась, хоть и помнила все, что с ней случилось по его вине. — О, Хюррем, прости меня, прости… — взмолился Султан, целуя ее руки. — Я сам не понимаю, как такое случилось, даже не помню толком, что было… — Мама, неужели вы пришли в себя… — привлёк ее голос Михримах Султан. — Я так ждала этого. Слабо кивнув дочери, Хюррем резко переключила все свое внимание за ее спину. Присмотрелась, как он и просил. Он рядом. Стоит и едва улыбается, а затем медленно опускает ресницы, чтобы сказать: да, я здесь. Хюррем чувствует себя защищенной. Чувствует, как под взглядом Паши, ее тело начинает согреваться и совсем не откликается на Сулеймана, что продолжает умолять о прощении. Ибрагим, спохватившись, подаёт воду Михримах, что тут же подносит емкость к пересохшим губам своей Валиде. Юная Султанша про себя подмечает, что такая мелочь, которую сделал сейчас визирь, ценнее, чем слова, коими осыпал Хюррем Сулейман. Чувствовала ли она разочарование? Конечно, ведь она всегда думала, что мама и папа любят друг друга, но… Но была и рада знать, что Ибрагим не враг Хасеки, напротив, защитник, о котором ведомо лишь единицам. — Рад, что вы очнулись, Господа. Пойду за лекарем. — сдержано поклонившись, подавляя желание наброситься на нее с объятиями, Паргалы уходит, дабы позволить себе лишь на минуту прижаться спиной к двери и выдохнуть от облегчения.***
Рустем и его спутница прибыли в мраморный павильон, чтобы обсудить возникшие трудности. Воздух между ними был напряжен настолько, что вот-вот и может ударить молния прямо в это место, сжигая его дотла. — Я не понимаю, как так вышло? Мало нам было того, что Сулейман решился на поход, теперь это! — Такими темпами моя свадьба с Госпожой точно никогда не состоится. Повелитель не покинет Стамбул, пока Хюррем Султан не поправится, это очевидно. — Фирузе должна сбавить обороты, пусть не так стремительно сводит его с ума, Рустем, иначе мы провалим дело. — Возможно, нам стоило найти Пашу, что смог бы втереться в доверие к Хасеки? Слишком много заморочек с юной султаншей. — Хюррем не предаст Сулеймана, это глупо. Он сам и Михримах — лучшая добыча. — Значит, будем ждать.***
Михримах Султан была дочерью своей матери, именно поэтому сейчас она направлялась в кабинет Великого Визиря и на ее устал была хитрейшая улыбка. Постучав и услышав «войдите», Султанша поспешила распахнуть двери и удивить Визиря внезапным визитом. — Госпожа? Что-то произошло? — засуетился мужчина, поднимаясь из-за своего стола. — Что-то с Хюррем Султан? — Нет, Паша, с матушкой все хорошо, не беспокойтесь. — сделав акцент на последнем слове, девушка ухмыльнулась. — Я пришла по личному делу. — И что же это за дело? — Я сегодня помогала вам, конечно, от чистого сердца, но… — Но вы дочь Хасеки Хюррем Султан, поэтому и свое возьмете. — засмеялся Ибрагим, видя в Михримах знакомые очертания. — Вы понимаете меня с полуслова, Паша. — в ответ улыбнулась девушка. — Прошу лишь малость: заберите меня сегодня с собой во дворец у Ипподрома и вызовите туда Бали Бея, но так, чтобы тетушка не узнала. Ибрагим сначала не понял. Потом нахмурился, затем подумал, а после уже растянул хитрейшую улыбка на своем лице. — Я не буду задавать лишних вопросов, моя прекрасная Султанша. — с отцовской любовью в голосе, произнёс Паргалы. — Лишь прошу, будьте осторожны. Если ваше сердце разобьется, то ваш преданный раб Ибрагим будет вынужден сломать обидчику шею. Михримах засмеялась во весь голос прежде чем поклониться из уважения, а после отправиться к себе, чтобы собрать необходимые вещи. — Ибрагим Паша, вас вызывает Повелитель.***
Сколько лет прошло с того момента, когда Ибрагим и Сулейман впервые оказались на главном балконе дворца? Лет двадцать почти, за которые ни разу не было столь ощутимого напряжения между ними. Паша не выдержал и начал первым. — Повелитель, если вы придумали для меня наказание, то я готов, будь это палачи среди ночи или мешок и Босфор. — Я не собираюсь наказывать тебя, Паргалы. — вздохнул Падишах, задумчиво проводя ладонью по месту, куда пришелся удар визиря. — Хочу понять, как тебе хватило смелости? — Повелитель, ваше состояние было таким, что вы могли запросто убить свою супругу, отчего же мне было стоять и не вмешиваться? — Я знаю о ваших напряженных отношениях с Хюррем, потому и удивлён. Вся моя семья многие годы пыталась сжить ее со свету, я даже тебя подозревал, ведь Хатидже этого желала больше всех. — Мой долг охранять ваш покой, Государь. — Только в этом причина, Ибрагим? Тяжелый взгляд Сулеймана не смутил Пашу. Порой так хотелось избавиться от того груза, что он столько времени носит на сердце. Ему бы встать и закричать о том, как когда-то совершил глупость и отпустил девушку в объятия друга, но… Каждый раз, когда хотелось признать это, Пашу останавливала лишь мысль о том, что славянку не оставят в живых, возможно, и ее детей тоже. Кто станет разбираться, когда весь Топкапы кишит змеями и подлыми крысами? — Не только поэтому, конечно. — сжимая руки в кулаки, тихо произносит Визирь. — Ради ваших же детей. Крик Михримах Султан в тот день я запомню на всю оставшуюся жизнь. — Если бы я мог вспомнить, как такое произошло… Порой мне так страшно, Ибрагим. Мой сын лежит в постели уже много времени, теперь и супруга там же… — Возможно, стоит отложить поход и отправиться отдохнуть в Эдирне или Бурсу? Думаю, вы переутомились, от того и приступы гнева. — Нет, отменить поход нельзя, потому, как только Хюррем поправится, мы отправимся в путь. — Как пожелает наш благословенный Падишах. — произнес с ноткой ненависти Ибрагим, которую Сулейман не сможет заметить из-за собственных раздумий.***
Двое людей вошли в утопающий во мраке дворец у Ипподрома. Ибрагим жестом подозвал к себе служанку. — Госпожа спит? — Да, Паша, у нее сильно болела голова, она выпила снотворное и отправилась к себе в покои еще часа два назад. Две заговорщические улыбки мелькнули во мраке, чем достаточно удивили Хатун, которая благо не лезла в дела хозяев и молча удалилась. — Да вам сегодня везет, Госпожа. — Я же Михримах Султан, какое везение, Паша? Даже судьба подчинится мне, если я захочу. — с наигранным высокомерием произнесла девушка, шутливо вздёрнув подбородок. — Только не задерживайтесь, Госпожа судьбы, а то бед не оберемся. Против Хатидже Султан никакое везение уже не поможет. — А где же он? — У конюшни, вас сопроводят стражники.***
Малкочоглу стоял возле своего коня и пытался понять, зачем он понадобился Великому Визирю в такое время суток. Конечно, он знал, что произошло во дворце, но мало чем мог помочь, лишь искал пути, как увидеть любимую Султаншу и поддержать ее в тяжелые дни. Тело война вздрогнуло, когда чьи-то прохладные пальца легли ему на глаза. Нетрудно было догадаться, кто стоял за этой шалостью, ибо чувствовал спиной, насколько миниатюрный человек стоит за ним. — Кругом и так темень, это было необязательно. — засмеялся Бей, оборачиваясь на Михримах. — Ты совсем не смыслишь в романтике, Малкочоглу. — касаясь широкой ладони, говорит Султанша. — Да и как такой воин, как ты, не услышал, что подошел кто-то со спины? — Видимо, мое тело доверяет вам и не принимает за угрозу. Михримах улыбается, пока кровь то и дело стремится прилить к ее щекам, когда Бали Бей касается тыльной стороны руки губами, даря совсем легкий и нежный поцелуй. — Я скучал по вам, Госпожа. Хотел быть рядом… — И я скучала по тебе. Благо, Ибрагим Паша любезно устроил нам внеплановое свидание. — Как вам удалось его уговорить? Все же это вне всяких правил. — Скажем так, я тоже оказала ему услугу… — ухмыльнулась Михримах, ощутив приятные мурашки от воспоминаний тех слов, что говорил Визирь ее матери…***
Хюррем проснулась, когда вокруг нее и спящего по соседству Мехмеда никого уже не было, а свечи были заботливо погашены прислугой. Лишь в окно прорывалась полная луна, освещая уставшее лицо Хасеки. С тоской глянув на сына, она перевернулась на другой бок, когда что-то больно прошлось по ее ребру. Выудив из-под себя небольшой предмет, она вновь обернулась к лунному свету, чтобы разглядеть вещицу. Это была пуговица, в которой сверкали небольшие камушки. Она отчётливо помнила, что на Повелителе таких не было. Да, Хюррем бы заметила, ведь, пока он извинялся, она пересчитывала пуговицы на его кафтане, делая вид, что увлеченно слушает. — Ибрагим… — на выдохе слетит его имя с розовых губ Госпожи, после чего они впервые так широко улыбнутся, но в этой улыбке будет и боль. Боль с которой она живет уже почти два десятка лет. Каждый раз видит эту боль в глазах того, кто предал ее, растоптал. Засыпает рядом с другим мужчиной, но чувствует эту боль. — Все поломала гордость… Нас поломала…