***
Увлеченно наблюдая за тем, как из камина то и дело вылетают угольки, издавая треск, Хюррем старалась не обращать внимания на тех, кто сидел за одним с ней столом. Лишь в начале вечера ее взор по привычке несколько раз упал на Ибрагима, что тут же отводил взгляд, вызывая лишь горькую усмешку у Хасеки. Несмотря на все угощения на столе, к еде притронулась лишь Хатидже Султан. Надеть черный наряд было мало, глаза девушки сверкали счастьем, которое было не скрыть. Хюррем поняла все еще до того, как они оказались за одним столом. Поцелуй супругов, который вызывал у рыжеволосой рвотный позыв, а после эти сияющие глаза, что дополнялись фиолетовой отметиной на тонкой шее, которую Хатидже даже не пыталась скрыть. Они помирились. Пока Хасеки умирала от скорби, Ибрагим предпочел наладить свою супружескую жизнь. Мысли об этом заставили женщину слегка прикусить щеку изнутри, дабы рассудок прояснился. — Хюррем, дорогая, может все же съешь хотя бы что-то? — неожиданно раздался голос сестры Султана. — Мне не хочется, благодарю. — Сестра, не дави на нее. Мне сейчас тоже кусок в горло не лезет. — перевел внимание Хатидже на себя Сулейман. — Лучше расскажи, как у вас с Ибрагимом дела? Вы наконец помирились? Паргалы, что наливал себе в серебряный стакан воду, вздрогнул и обронил его, заставляя всех поморщиться от громкого звука. Брат с сестрой не стали отвлекаться на это, а Хасеки и Визирь все же встретились взглядами. В карих глазах плескалась вина, которую Ибрагим пытался всячески скрыть безразличием, но опущенные уголки его пухлых губ явно выдавали его. Рыжеволосая же усмехнулась и выгнула бровь, ожидая ответа Султаншы. — Да, Повелитель, у нас все наладилось. Несмотря на то, что Хюррем все еще прячет Нигяр в гареме, мы счастливы. — Что? Нигяр живет во дворце? — удивился Сулейман, непонимающе глядя то на друга, то на собственную жену, что сейчас растерявшийся смотрели перед собой. — Сулейман, — борясь с отвращением, рыжеволосая все же берет мужа за руку, от чего желваки на лице Паргалы начинают двигаться. — Я считаю, что несправедливо винить лишь Нигяр или Ибрагима, Хатидже Султан простила их, так пусть девушка живет себе спокойно. — Хюррем, мне кажется, не тебе это решать. — наиграно засмеявшись, сестра Султана расположила руки под подбородком. — Возможно, но Нигяр была и остаётся моим другом. Тем более ребенок, что она носит, точно ни в чем не повинен. — А что дальше? Что будет с ребенком после рождения? — озадачился Падишах. — Государь, не стоит вам думать об этом. — внезапно заговорил Ибрагим. — Я решу это дело и без помощи Хюррем Султан. — И как же ты это решишь, позволь узнать? — резко повернувшись к мужу, воскликнула Хатидже. — Началось… — прошептала Хюррем, засмеявшись. — Что тебя так рассмешило? — теперь уже злобно скалясь на жену брата, Хатидже обращалась к ней. — Нет, Госпожа, ничего. Радуюсь, что в вашем доме снова царить мир и покой. — А мне казалось, что сегодня не тот день, когда ты можешь радоваться хотя бы чему-то! — Хатидже! — в один голос забасили Сулейман и Ибрагим. — Думаю, достаточно этого лицемерия. — поднявшись изо стола, Хюррем зло задвинула стул, что тут же оттолкнулся от стола и упал на пол. — Всего хорошего. — Хюррем, подожди меня снаружи. — только и успел ей вслед сказать Сулейман. — А ты, сестра, за мной в кабинет Ибрагима, живо! Не осмелившись перечить, Султанша поднимается и следует за братом на второй этаж, пока Паша, сложив руки в замочек под подбородком, борется с желанием выйти во двор. Не проходит и минуты, когда здравый смысл проигрывает чувствам и Паргалы спешит вслед за Хасеки. Мужчина не сразу замечает фигуру женщины, что стоит оперевшись о дерево и молча плачет. Предупредив стражу, чтоб дали знак, Ибрагим приближается к славянке, не зная, что и сказать. — Хюррем… — кладет ладонь ей на плечо Визирь, желая поддержать. — Убирайся. — не поворачивая головы, жестко произносит Султанша. — Не смей снова меня касаться после этой… — О чем ты говоришь? Я не… — Ибрагим! — довольно громко рыкнув, Хасеки все же поворачивается к мужчине. — Я похожа на идиотку? — Нет, не похожа. — Именно, у меня нет ни малейшего сходства с твоей горячо любимой женой, а потому не надо пытаться меня обмануть. — Хюррем, прошу тебя, дай нам возможность спокойно поговорить. Между мной и Хатидже… — Замолчи, не смей врать. — Между мной и Хатидже ничего не было, ты же знаешь, я люблю… — Заткнись! — Казалось, что даже огонь в факелах задрожал не от порыва ветра, а от пощечины, которую Визирь получил от Хасеки. — Никогда не смей приближаться ко мне, Паргалы! Все! Кончено! — Да выслушай ты меня! Я даже толком не помню… — хватая Хюррем за руку, Паша тянет ее на себя, смотрит прямо в глаза, стараясь выразить всю боль и сожаление, что живет в его сердце, но… — Дорогу! Султан Сулейман Хан ХазретЛери! … но отпускает, проклиная себя. — Доброй ночи, Паша ХазретЛери. — берет себя в руки Хюррем и следует к карете, где уже может спокойно выпустить слезы по тому, кто их недостоин.***
Махидевран, сидя напротив зеркала, победно улыбалась, пока служанка бережно расчесывала ее волосы. Ей удалось устранить Шехзаде так, что даже Хюррем не смогла подумать о том, кто за этим стоит. Черкешенка хотела избавиться от Фирузе, что теперь была взрывоопасной для нее, ведь в любой момент могла сознаться, утянув за собой и саму мать Мустафы, и Рустема. — Госпожа, вам просили передать. — протянула пергамент Гюльшах, что только вошла в покои. — От кого это? Рустем? — шепотом спросила женщина. — Нет, Госпожа, это… — приблизившись к уху брюнетки, верная служанка произнесла. — От Ибрагима Паши. — Вот как… — ухмыляясь каким-то своим мыслям, Махидевран прикусила нижнюю губу. — Интересно-о.«Думаю, нам есть о чем поговорить. Завтра в Мраморном павильоне после утренней трапезы»
— Забавно, Паша даже не подписался. Внезапно распахнутая дверь заставила Махидевран спрятать лист в корсете платья и лучезарно улыбнуться вошедшему сыну. — Мустафа, сын мой. — Матушка. — поцеловав руку своей Валиде, Шехзаде прошел на диван. — Надеюсь, я не побеспокоил вас в такой час? — Конечно, нет. — дав сигнал Гюльшах, чтобы шла прочь, Султанша присела рядом с сыном. — Что-то случилось? — Смерть брата огорчила меня, мама. Заставила задуматься о том, что на его месте мог оказаться я, так и не дожив до своего правления. — Не допусти Аллах! — воскликнула черкешенка, прижимая ладонь к сердцу. — Что за мысли такие, Мустафа? — Вы всегда говорили мне, что дети Хюррем Султан преграда для меня, я не слушал, но сегодня я понял, что моя жизнь может оборваться в любой момент. — И что же ты намерен делать? — Я должен устроить все так, чтобы, когда настанет время, я мог спокойно взойти на престол, что по праву принадлежит мне. — воодушевленно произнёс Шехзаде, удивляя свою мать. — Сынок, это очень опасный путь, я хочу знать все, что ты задумал, мы должны действовать сообща. — Конечно, матушка, конечно. — проведя рукой по лицу матери, Шехзаде поднялся и направился к выходу. — Вы тоже не делайте ничего без моего ведома. Доброй ночи. Покинув ошарашенную мать, Мустафа побрел по коридорам дворца Топкапы к себе в покои, то и дело вспоминая моменты своего подросткового периода. Ему было лет шестнадцать, когда он впервые случайно засмотрелся на Хюррем Султан. Она тогда прибыла на тренировку Шехзаде, подумав, что Мустафа хочет убить ее первенца, но просчиталась. Хасеки что-то кричала старшему наследнику, отчитывала, а он мог смотреть только на ее алые губы, впервые чувствуя такое сильное вожделение. Потом, когда ему приходилось видеть женщину в руках отца, Мустафа чувствовал, как сильно он завидует своему родителю. Беспрепятственно взошел на трон, а ему заделал кучу противников. В гареме шехзаде были лишь невзрачные девушки, а у отца была рыжеволосая невероятной красоты славянка, чей шепот был громче крика любой из рабынь. Отъезд в санджак помог избавиться ему от навязчивых мыслей о жене отца, но вернувшись, наследник загорелся ею снова. Шехзаде ухмыльнулся, когда навстречу ему вывернула Хасеки, чье лицо было чересчур уставшим. — Хюррем Султан. — слегла кивнул головой молодой человек. — Шехзаде. — ответив тем же, славянка хотела уже пройти дальше, но Мустафа продолжил разговор. — Я не успел выразить вам мои соболезнования, Госпожа. Мне очень жаль. — Благодарю, Мустафа. Теперь, если позволишь, я хотела бы отдохнуть. — скрывая раздражение, Хюррем улыбнулась, не подозревая, как это действие впоследствии скажется на Шехзаде. — Доброй ночи, Хюррем Султан. — И тебе, Мустафа. Спустя пару шагов, Шехзаде обернётся, дабы посмотреть вслед сокровищу его отца, что так отчаянно хотел получить сам юноша…***
Приказав не беспокоить ее, Хюррем вошла в покои без своих служанок, что так и остались стоять за дверью. Платок слетел с головы благодаря нервному движению руки Султанши. Внутри разрасталась настоящая буря, что никак не хотела успокаиваться. В ушах стояли слова Паши о том, что он не помнит. — Не помнит он, конечно, нашел дуру! — выругалась Султанша, отшвырнув от себя только что снятое платье. — И Хатидже эта… — Мама? — раздался голос дочери со спины. — О, Господи! — От неожиданности Хюррем подпрыгнула и лишь на секунду разозлилась, пока не увидела лица дочери. — Михримах, что ты тут делаешь в такое время? — Я вас ждала, хотела убедиться, что все в порядке. — виновато поддав губы, Султанша подошла к матери. — Они вас обидели? — Хатидже пыталась, у нее практически получилось. — устало вздохнув, рыжеволосая опустилась на тахту. — А так без происшествий. — А Ибрагим Паша что? — А что Ибрагим Паша, Михримах? Они помирились, счастливы, что еще ты хочешь услышать? — И это все? Паша за последнее время ничего не рассказывал вам, не объяснял? — пытаясь понять через сколько мать взорвется, Михримах очень осторожно задавала вопросы. — Дочка, — утерев лицо, Хюррем подняла на нее взгляд. — Если что-то знаешь, то говори и отправляйся спать, уже очень поздно. — Нет, просто стало любопытно. — пряча глаза, Султанша попятилась к двери. — Я пойду. — Михримах, — догнав дочку, Хюррем обняла ее. — Я доверила тебе свой секрет, но теперь я хочу забыть об этом, ладно? — Забыть Пашу? — Да. — Хорошо, матушка. Больше не стану напоминать вам об этом. — устало улыбнувшись, Михримах поклонилась. — Приятных снов. Дождавшись, пока дочь покинет ее покои, Хасеки легла в свою кровать и не сдержала слез. Сегодня она выплакала столько, сколько за всю жизнь не смогла. Мысли беспорядочно крутились вокруг Ибрагима, но женщина то и дело их отгоняла, считая, что предаст память сына, если начнет придаваться истерикам из-за мужчины. — Когда же это все закончится…***
Лишь пара свечей освещала покои Хатидже и Ибрагима, пока сами супруги молча лежали рядом и не знали, что сказать друг другу. Ибрагим, что еще вчера хотел наладить свою жизнь, постараться принять выбор своей любимой и остаться с супругой, теперь же не мог даже смотреть на нее. — Ибрагим, может ты обратишь на меня внимание? — приподнявшись, заистерила Хатидже. — Я не хочу. Ты повела себя отвратительно, сказала такое матери, что потеряла ребёнка. Я женился не на такой девушке. — Какой бы я не была, тебе все не так. Переживаешь за свою Хюррем? Так иди к брату и скажи об этом, чтоб вас казнили и все выдохнули уже! — Ты снова начинаешь? Мне нет дела до Хюррем, но это перебор, неужели тебе не понять этого? Это был твой племянник, сын твоего брата, а ты за столом посмела такое сказать! — Я с тобой такой стала! Ты своими изменами и упреками делаешь меня такой! — выплюнула Султанша прямо в лицо Паргалы. — Если бы ты любил меня, то такого бы не было! Соскочив с постели, Ибрагим схватил свой кафтан и, дрожа от гнева, выпалил: — Да, не люблю и что? Разведешься со мной? Прикажешь казнить? Вперед! Я уже ничего не боюсь! — Ибрагим! Но крик Хатидже перебила дверь, что громко хлопнула благодаря усилию Паши. Девушка устало опустилась на подушку и заплакала, борясь с желанием пойти за супругом. Визирь же, не расстроившись, взял одеяло в своем кабинете и спустился на первый этаж, где его уже ждала та самая комната, с которой все началось сначала. Оказавшись внутри, Паргалы присел на край матраса и угрюмо взглянул в окно, где ночь по-тихонько оставляла свои позиции, сменяясь утром. Грек ненароком вспомнил голубые глаза, которые пару часов назад смотрели на него с такой безысходностью и отвращением, что сейчас он был бы и рад, если бы за ним пришли палачи. — Какой же я идиот…***
Тяжелые веки никаких не хотели подниматься после целой ночи размышлений и печали. Не получая отравы, здравый смысл Сулеймана стал проясняться и теперь все свои поступки мужчина пытался объяснить хотя бы самому себе. Вчера, когда он наконец осмелился произнести вслух в разговоре с сестрой, что он — убийца собственного сына, к Султану пришло озарение. Пытаясь вспомнить моменты, когда он так обращался с женой и с сыном, Сулейман не мог этого сделать. Все детали тех дней стерлись из памяти, будто бы и никогда не было их. Отчаяние, накатившее сейчас, вызывало влагу в глазах Падишаха. Сейчас ему так хотелось, чтобы его любимая Хасеки была рядом с ним, чтобы они могли вместе пережить это горе, но вина слишком велика. Размышляя, как вернуть расположение супруги назад, Сулейман все же поднялся с постели и начал готовиться к заседанию Дивана. Спустя всего час его уже ожидали Визири, желающие узнать, суждено ли состояться походу. Внимание Сулеймана привлекло то, что Ибрагима на собрании не оказалось. Устало вздохнув, Сулейман прошел к своему месту и присел, надеясь, что у Великого Визиря найдется веская причина его отсутствия. — Паши мои и беи! — начал Султан. — Вы знает, что наша семья переживает нелегкое время, однако это не значит, что мы будем сидеть сложа руки, нет. Мой сын, мой Шехзаде Мехмед желал этого похода, хотел участвовать, но на все воля Аллаха. Мы отправляемся без него, дабы упокоить его душу победой, что принесем с собой в Империю! — Да позаботится Аллах о нашем Шехзаде! — заговорил Рустем, что стоял в самом конце шеренги. — И после нашего возвращения, я наконец выдам любимую дочь за Рустема Пашу! — вспомнил о своем обещании Султан. — Приказываю, назначить помолвку через три дня! — Да благословит вас Аллах, мой Падишах. — подойдя к Правителю, Рустем опускается на колени и целует край платья мужчины. — Не подведи меня, Паша. Михримах мое сокровище. — похлопав по плечу будущего зятя, Сулейман вернул свое внимание на остальных Визирей. — Скоро мы выступим прямиком на Персию! Довольные решением Повелителя, мужчины не переставали улыбаться до самого окончания заседания, не понимая, что Султану просто хочется сбежать от проблем, что существовали здесь и сейчас.***
Раздумывая над тем, что скажет Падишаху, когда тот спросит с него за отсутствие на совете дивана, Ибрагим торопился к Мраморному павильону. Сам не до конца понимая, что им движет, Паша желал высказать свое предположение и посмотреть в глаза черкешенки, на ее реакцию. Он прибыл ровно тогда, когда карета Султанши уже отбывала от места встречи, дабы не вызвать подозрений. Ловко спрыгнув с коня, мужчина отправился вовнутрь. Отворив дверь, Ибрагим еле сдержался, чтобы не засмеяться. Махидевран стояла повернувшись к выходу спиной, но и так было заметно, что Султанша постаралась выглядеть сногсшибательно. Бордовое платье было пышнее, чем те, что Госпожа носила в обычные дни. Волосы были собраны в высокую прическу, лишь пару прядей свисали на лицо. Диадема, серьги и колье были роскошны, усыпаны бриллиантами, будто тут не тайная встреча, а праздник в честь самой Султанши. Ибрагим сделал шаг и половицы заскрипели, оповещая черкешенку о приходе старого любовника. — Паша, как отрадно, что вы вспомнили обо мне… — Не паясничай, Махидевран. Я позвал тебя не забавы ради, а по делу. — запирая дверь, вздохнул грек. — Думаю, ты и сама знаешь по какому. — Не могу даже предположить. Что-то случилось? — Да, случилось. Шехзаде Мехмед умер, а ты еще не ликуешь, не радуешься. — Ибрагим, дорогой мой, разве же я желала такого исхода для Мехмеда? Он был помехой для Мустафы, но разве же я виновата? Он умер от рук нашего Повелителя и теперь я так боюсь за Мустафу. — вздыхала черкешенка. — Никто и не говорит о том, что виновата ты, мол пришла и убила, нет, но может… — Ибрагим подошел ближе к Султанше и посмотрел ей прямо в глаза. — Может это ты подослала Фирузе? Махидевран громко сглотнула, что не укрылось от визиря, как и расширяющиеся зрачки. — В чем ты обвиняешь меня? В чем вина Фирузе? Сулейман и только убил Шехзаде, не ищи виновных. — учащенно дыша, рассуждала Махидевран, чьи ноги подкосились, когда она почувствовала дыхание Визиря на своей коже. — Может вы травите его чем-то? Вот и обезумел. — Вздор. Лучше бы ты подумал, как защитить Мустафу. — Махидевран, я должен защищать всех Шехзаде, а не только Мустафу. — делая шаг назад, Ибрагим закатывает глаза. — Ты забыл почему должен оберегать Мустафу? Правда? — черкешенка усмехается и медленно наступает в сторону Визиря, что стоит оперевшись о стену. — Хочешь, я могу напомнить или даже показать… Тонкие пальцы ложатся на торс Визиря, что лишь начинает смеяться и качать головой в ответ на такой жест, пока Махидевран встает на носочки и проводит носом по мужской шеи. — Ну что, Паша, может вспомним наше совместное прошлое? — игриво шепчет черкешенка, проводя ладонью к низу живота. — Помнится, нам было хорошо вместе. — Не боишься, что Хатидже и Сулейман узнают? Казнят тебя. — подыгрывает Паша, проводя по оголенному плечу султанши пальцем. — Мы никому не скажем… — поднимая голову навстречу Визирю, Махидевран прикрывает глаза, дабы получить поцелуй, но… Ибрагим резко хватает Султаншу за шею и, поменявшись местами, прижимает ее к стене, пока та непонимающе хлопает глазами. — Не смей касаться меня, поняла? Отныне я тебе ничего не должен, иначе о твоей выходке узнают все. Молись, чтоб я не нашел доказательств, что ты замешана в смерти Шехзаде. Брезгливо убирая руку от тонкой бледной шеи, Паргалы разворачивается и следует к выходу, когда за спиной, еле сдерживая злые слезы, Махидевран шипит, словно змея: — Это из-за Хюррем, да?