«Послезавтра утром ты увидишь дочь, Сюмбюль укажет дорогу.»
Всего одно предложение, но сколько смысла для него. Хюррем, которую все считают самовлюбленной и горделивой, смогла спрятать ото всех его дочь, несмотря на то, что она рождена от другой женщины. Когда улыбка соскользнула с ее уст, Ибрагим тут же скрылся за размашистым деревом, наблюдая за тем, как Повелитель подходит к жене со спины, обнимая ее тонкие плечи, что еще как-то не сломались под всем непосильным грузом, что она переживала день за днем. — Ты замерзла, пора внутрь, — вдыхая сладкий запах, исходящий от ее волос, прошептал Сулейман, склонившись к ее шее, едва уловив движение в дворцовом саду. Бросив последний взгляд в сторону многолетнего дерева, Хасеки натянула совершенно неискреннюю улыбку и последовала за супругом. Уже позже, когда Султан, глубоко дыша, откинулся на шелковые подушки, утирая со лба пот, Хасеки вдруг захотелось сгореть в пламени Ада, коим пугали всех грешников. Разве может быть что-то неправильное в делении ложа с законным супругом? Забытое ощущение, что преследовало ее первые несколько лет ее союза с Падишахом, сейчас решило окатить ее с ног до головы. Только теперь она не та молодая и своенравная наложница, не может сослаться на плохое самочувствие и сбежать из ненавистных покоев, у нее есть цель, есть ответственность, а поэтому… — Моя Хюррем, я так сильно люблю тебя, — укладывая ее на свою грудь, обнимая за талию, шепчет Сулейман, не замечая потухших глаз женщины. — Я тоже, мой Повелитель, люблю, — едва слышно шепчет рыжеволосая, силясь провести ладонью по его шершавой щеке. — У меня есть к вам просьба, если вы не против… — Слушаю, Хюррем. Для тебя все, что душе угодно. Сглотнув, она приподнялась, облокачиваясь на прохладное дерево в изголовье постели, прикрывая все усерднее свое обнаженное тело. — Михримах печально очень, она не хочет этой свадьбы, — поймав холодный взгляд Султана, Хюррем продолжила. — Точнее, ее тяготит тот, кого вы ей выбрали. — Рустем Паша один из лучших моих людей, Хюррем. Разве существует более выгодная партия для нашей единственной дочери? — Сулейман, — поглаживая его плечо, она вздохнула. — Неужели тебе претит мысль, что наша дочь может выйти замуж по любви, когда придет время? Ведь она видела нашу любовь и всегда стремилась к ней. Отдернув плечо, Сулейман поднялся с постели, накидывая на себя ночную рубаху. — Это мое решение и не тебе его оспаривать, Хюррем! Мне, как отцу, явно лучше знать, что будет во благо Михримах! — стоя напротив жены, Сулейман активно жестикулировал, то и дело тыкая в нее пальцем. — Ты глянь на Хатидже и Паргалы! Где та любовь, о которой они говорили, прося меня о браке? Ходят оба недовольные, отдалились друг от друга! Ты хочешь нашей дочери такой же судьбы? — Мы не можем знать истинных причин того, что происходит между ними, однако же нет гарантий, что у Михримах будет так же! — Хюррем! — рявкнул Падишах, грозно нависнув над ней, схватил грубо рыжеволосую за острый подбородок. — Михримах встречается с кем-то тайком?! Так быстро ее сердце не стучало никогда, даже в тот момент, когда перед ее лицом маячил задранный факел, намереваясь сжечь ее дотла. Направив остаток сил на то, чтобы ни единая морщинка не выдала ее озадаченность, Хюррем притворилась, что не понимает. — О чем ты говоришь… — зашипела мать, защищая свою дочь. — Михримах никогда бы не позволила себе лишнего! — Я надеюсь, что это так, Хюррем, а иначе, — выпуская ее лицо из своих рук, Сулейман уже спокойно произнёс. — Иначе отвечать придется тебе. Страх, в сравнении с огорчением от провала, казался слишком незначительным. — Сулейман… — Ты можешь идти. Оказалось, будучи Султаном, тяжело принимать решения, но отменять их — совсем невыносимо, даже если ты уже несколько дней сам об этом думаешь.***
Не спеша добравшись до своего дворца, Паша вдруг почувствовал, как тело наливается сильной усталостью, коей не было еще минуту назад. Из-за напряжения, что заковало его в свои цепи, он не чувствовал ровным счетом ничего, все прокручивая перед глазами момент, как Сулейман уводит Хюррем в покои. Картина, что будоражила сознание уже многие годы, вдруг стала такой же отвратительной, как в самый первый раз, губя всю его преданность Падишаху, что оставалась и так в небольших количествах. В окнах отражались горящие свечи, не оставляя надежды на то, что его никто не ждёт. Увидев карету Махидевран, стало еще хуже. Медленно отворив двери, Визирь жестом указал страже, чтобы те не произносили не звука, как и рабыни, стоящие у входа в зал. Небольшая щель позволяла услышать приглушенные голоса двух женщин. — Просто убить было бы слишком просто. — Не думаешь, что ты слишком жестока? Узнай кто-то, вы с Рустемом погорите раньше, чем успеете одуматься. — Не думай об этом, моя Госпожа. Главное, что наш Повелитель не пострадает, а остальное во благо, — приторным голосом заверяла Махидевран. — Я слышала от Мустафы, что в столицу прибывает семья Паши. Хатидже громко вздохнула, теребя полы своего платья. — Верно. Я узнала об этом случайно, Ибрагим давно не предупреждает меня о таких вещах. — Может вам стоит пока жить во дворце? Дабы не… Оглушающий треск, что издала одна из служанок, роняя серебряный поднос на пол, заставил Пашу сморщиться и подать знак о том, что он здесь: — Хорошо меня с порога встречают! Совсем от рук отбились! Махидевран испугано взглянула на Хатидже, поднимаясь с тахты. — Госпожа, займитесь прислугой, что ни день, то… — прикрыв дверь, он повернулся к Госпожам лицом. — О, Махидевран Султан, как отрадно вас видеть. — И я рада вам, Паша, — улыбаясь, поклонилась мать Мустафы. — Думаю, мне пора. — Что ты, Махидевран, останься. Уже очень поздно, утром спокойно доберешься, да и мы не станем переживать. Согласно кивнув, Паргалы поддержал жену, хотя видеть в своем доме черкешенку было тем еще удовольствием. — Тогда я распоряжусь готовить тебе покои. — уходя, оглянулась Хатидже. Когда шаги Госпожи канули в тишине второго этажа, Махидевран прищурилась, хитро улыбаясь. Полы платья медленно шуршали, пока она подходила к Визирю, что, прикрыв глаза, устроился на тахте. Он вздрогнул, когда его губы опалило чужое дыхание. — Ты так красив, когда задумчив. Устроив ладони на коленях Паши, Махидевран глядела на него сверху вниз. — Убери руки, — огрызнулся Ибрагим, приоткрывая уставшие глаза. — Да брось эти игры, Паша. Я же не кусаюсь. — Не уверен. Умру еще потом от яда. Пропустив мимо ушей его грубость, Султанша выпрямилась. — Я приду к тебе в комнату, когда Хатидже уснет. Есть разговор. Возможности возразить у Визиря не было, ибо черкешенка тотчас испарилась, оставляя после себя лишь тошнотворный приторный запах.***
Вспотевшие ладони вновь и вновь откидывают вещи, что попадались на пути Госпожи. Все было не то. Подушки дивана были хаотично разбросаны по покоям, платья так же покинули сундуки и были вывернуты по несколько раз, как и шкатулки, в которых когда-то покоились всевозможные украшения. Сейчас покои Михримах Султан напоминали поле боя, правда врагом ее было собственное безрассудство. — Какая же я глупая, где я могла потерять его… — присаживаясь возле горы платьев, девушка спрятала лицо в собственных коленях. Первая мысль, когда она не обнаружила свой дневник, была самой примитивной: кто-то рылся в ее вещах, желая найти то, что очернит девушку. Только вот письма, что писал ей Малкочоглу были на месте, а они бы подошли больше всего для того, чтобы опозорить ее перед отцом и всеми остальными. Братья, если бы и взяли, то ничего бы не поняли, оставив тайны сестры лежать там, где они и были обнаружены. Потирая виски быстрыми движениями, Михримах пыталась вспомнить, где видела дневник последний раз. И вспомнила, как убрала его в скрытый карман платья. — О, нет… Молниеносно найди злосчастное платье на полу, девушка дрожащими руками вывернула его и прикрыла глаза, выпуская наружу горячие слезы. Карман был порван. — Нет, нет, нет…***
Разглядывая треснувший потолок своей небольшой комнаты на первом этаже, Ибрагим боролся с сонливостью, что наступала вместе с приближающимся рассветом. Мучительно долгая ночь стала немного приятнее, когда Паргалы осознал, что уже даже привык к своему жилищу, оно казалось намного уютнее и привлекательнее, чем богато обставленные покои, которые ранее он делил с Султанской сестрой. — Паша. Подскочив на постели, Ибрагим ошарашенным взглядом осматривал Махидевран, что ехидно улыбалась ему, крутя в ладони распущенные волосы. На ней было лишь легкое платье в пол, что больше годилось для сна, чем для ночных визитов к Великому Визирю. — Что ты хочешь? Говори и убирайся. Не дожидаясь приглашения, черкешенка присела на край твердого матраца, оглядывая обстановку в комнате мужчины. — Мда-а, Паша, я думала, ты себе цену знаешь. — Сказала та, что еще совсем недавно предлагала мне себя, едва ли не умоляя. Хмыкнув, женщина склонилась над ним, упирая ладони в обнаженную грудь Визиря. Острые коготки скользнули по коже, оставляя розоватые следы, пока их хозяйка закусила губу. — Я питаю слабость к тебе, увы. — Махидевран, — откидывая ее руки от себя, грек закатил глаза. — Ты выглядишь низко, уходи. — Но еще я знаю о твоих слабостях. Ни один мускул на усталом лице не выдал испуга, что фейерверком взорвался в груди мужчины. Издевательски выгнув бровь, усмехнулся, качая головой. — Михримах Султан, — словно испачкавшись, произнесла имя девушки мать Шехзаде. — Всегда поражало, как ты о ней заботишься с самого детства, в то время, как твои дети получают от тебя минимум внимания. — Мои дети — не ваша забота, а Михримах Султан единственная дочь нашего Падишаха, забота о ней входит в мои обязанности. — Допустим, — улыбнулась его собеседница. — А что бы ты делал, если бы дражайшая Госпожа вела дневник, но потеряла бы и он попал бы в чужие руки? Всё. Первая мысль в его голове: он готов на все ради того, чтобы ни Михримах, ни Малкочоглу не пострадали, ведь ясно о ком писала юная Султанша. — Продолжай. — Для меня этот дневник оказался бесполезен, поэтому я готова отдать его тебе взамен на одну услугу. Словно змея, окутывающая жертву в свои смертельные объятья, Махидевран сложила свои ладони на шее Паргалы, а после шепнула в самое ухо: — Проведи со мной одну ночь. Завтра.***
Попавшись в ловушку солнечного света, что пробрался в покои Хюррем из неприкрытых окон, она раскрыла глаза. Проведя рукой по болезненной точке внизу живота, женщина скривила лицо. Боль напоминала ей о прошлой ночи, которую она бы хотела забыть. Долгое отсутствие близости сказывалось, вызывая еще больше раздражения. Хасеки тяжело вздохнула, когда поняла, что солнце уже не так высоко, а значит она спала дольше, чем обычно. Осталось прожить этот день, а завтра она сможет уехать и забыть хотя бы на сутки об этом кошмаре. Опустив ноги на ковер, она ойкнула, оглядела свои покои. — Ну, конечно, Хюррем, — обратилась она к себе. — Как же без истерики и раскидывания вещей. Уловив движения в покоях, Сюмбюль тут же вошел в комнаты Госпожи, кланяясь. — Хорошо, что ты здесь. Позови девушек, я хочу прогуляться, пусть пока тут все приведут в порядок. — Госпожа, может вам стоит отдохнуть сегодня? Ваши глаза выдают ваши страдания, усталость. — Мне нужен воздух, Сюмбюль.***
Одиночество. Людей так часто пугали этим состоянием, уверенно рассказывая о том, что в нем нет ничего светлого, однако, могли ли об этом рассуждать люди, что не пережили его? Мустафа мог себе это позволить, ведь оно преследовало юношу всю его жизнь. Даже родившиеся братья не скрасили его будней, мать всегда старалась оградить старшего наследника от потенциальных соперников. И ему это даже стало нравиться, ведь даже сейчас он мог спокойно разгуливать по укромным уголкам дворцового парка, не желая никого видеть рядом. Возможно, он бы сделал исключение для Сераб, что внезапно исчезла. Слуги что-то быстро отвечали ему на вопросы, к которым их явно подготовили, но он не был бы собой, если бы не засомневался с самого начала. Мелькнувшая рыжая копна, скрытая полупрозрачным розовым платком, словно в доказательство его мыслям, скрылась за ближайшим углом. Он прибавил шаг, не желая терять возможность. — Хюррем Султан! Лениво развернувшись, Хасеки сморщилась то ли от солнца, то ли от окликнувшего ее Мустафы. — Шехзаде. — Тоже решили насладиться одиночеством в такой прекрасный день? — равняясь с ней, продолжил путь он. — Что-то вроде того. Незаинтересованность в голосе славянки лишь сильнее распаляла его интерес. — Вы выглядите грустной, что-то произошло? — Мустафа, — остановившись, женщина выждала время, чтобы он обернулся к ней. — Не строй из себя заботливого юношу. Мне прекрасно известно твое отношение ко мне. — И какое же оно, Госпожа? — ухмыльнулся Шехзаде. — Ты, как и твоя мать, больше всех радовались бы моему падению или смерти. Это известно даже рабыням в гареме, визирям в совете и страже у главных ворот. Они продолжили идти в одном направлении, стоило Хюррем закончить свои рассуждения. — Меня всегда поражало, что вы уверены во всем, что взбредает в вашу голову, даже если тому нет прямых доказательств, — мягким голосом парировал ей наследник. — Однако же, если бы я вас ненавидел, то уже бы спросил за то, что вы сделали с Сераб Хатун. Будто бы облитая ледяной водой, Султанша застыла, насмешливо разглядывая сына своего мужа, хотя в глазах виднелся страх. Ее смех разнесся по саду, пугая здешних маленьких жителей. — Ох, Мустафа, так обидно, что наложница сбежала со стражником, предпочла его, а не тебя? Могу понять, но не обвиняй меня в том, чего я не делала. — Госпожа, даже будь у меня доказательства, я бы никогда не обвинил бы вас перед всеми. Подойдя к развилке, что вела вглубь и в сторону дворца, Мустафа осмелился, вцепился в запястье Хюррем, разворачивая ее к себе. — И вы не должны терпеть того, что делает наш Повелитель. У вас есть другой путь, вам стоит лишь встать рядом со мной. Хюррем отшатнулась от него, как от призрака. Либо же она ослышалась, либо Мустафа все-таки был готов предать отца, свергнуть с трона, чтобы править самому, а она, если поможет, будет жить? Абсурд. — Шехзаде Мустафа, такие разговоры недопустимы! Я люблю Государя и никогда не предам его, заняв Вашу сторону. Сделаю вид, что этого разговора не было. — Госпожа, вы не так поняли меня. — Всего доброго, Шехзаде. Глядя на то, как она стремится ко дворцу, Мустафа тепло улыбался, надеясь, что эта мысль все же не покинет ее голову и Султанша ей проникнется.***
Стоя в скрытом от лишних глаз углу, Гюльшах была безумно довольна собой, ожидая появления Фирузе. Стоило девушке оказаться поблизости, сильная рука главной служанки Махидевран ухватила ту за предплечье, втягивая внутрь. — Не ори! Это я! — зажимая рот брюнетки ладонью, шикнула Хатун. — Я пришла сообщить, что свечи вновь будут использованы в покоях Повелителя, будь готова, что он позовет тебя вскоре. — Он уже позвал меня, Гюльшах, — улыбаясь, словно влюбленная, девушка смутила этим служанку. — Одна из девушек видела ночью, как Хюррем Султан в спешке покидала покои Падишаха, не пробыв там до утра, возможно, они поругались. — Вот и хорошо, нам это только на руку. Будь осторожна и не делай поспешных шагов, дай ему самому к тебе приблизиться снова. — выудив склянку из второго кармана, Гюльшах протянула ее девушке. — Это настой от беременности, не забудь выпить. — Как прикажет наша Госпожа. — Все, иди, Завтра отчитаешься утром перед Махивдеран Султан. Удостоверившись, что никого рядом нет, Хатун отпустила Фирузе, ощущая легкие сомнения в том, что не случится чего-то плохого.***
Махидевран вновь внимательно изучала дневник Михримах, пытаясь найти хоть зацепку в том, что в нём было рассказано. Огромное количество знакомых черкешенке событий были описаны без всяких загадок. Даже негодования в сторону отца, пусть и в мягкой форме, но были описаны после смерти Мехмеда, о котором так же прямо указано. — Не понимаю, она в писательницы подалась что ли… — негодовала женщина. А глаза все бегали по зашифрованным строчкам.«Милая дочь Госпожи открыла свое юное сердце для любви, стоило ей увидеть каштановые улыбающиеся глаза. Какая ирония, какое совпадение»
«Тот же возраст, тот же тип мужчин, та же невозможность. Луна далека от солнца, встреча их будто невозможна»
«Большой человек все знает, теперь принцесса более уверенна в своих действиях»
— Валиде, вы слышите меня? — удивленно смотрел на нее Мустафа, зазывая ее который раз. — Прости, сынок, я увлекалась. — Что это тут у вас? — не спрашивая, Шехзаде вытянул дневник из рук матери. — Дневник Михримах Султан, — решила не лгать Султанша, тяжело выдыхая. — Не осуждай. Вокруг столько врагов, я решила, что не будет страшно, если я прочту эту неразбериху. Мустафа лишь грустно ухмыльнулся, проводя по ткани с именем «Мехмед». Его отправная точка, его толчок к спасению от лап отца, его первая потеря, которая должна стать последней. — Вам это ни к чему. Я сам прочитаю, может пойму, о чем тут говорится. Не имея возможности возразить уже взрослому сыну, Махидевран махнула. Вдруг Шехзаде Мустафа сможет разгадать эту загадку?