Королева очень любила Странника, но была вынуждена бороться за свою жизнь, а потому сдалась на милость Королю.
— Вот я и начну с этого самого короля, освобожу тебя от него, Хюррем…***
Плохое самочувствие не покидало Фирузе с самого раннего утра. Проснувшись намного раньше спящего рядом Сулеймана, девушка позаботилась о том, чтобы зажечь благовония прямо возле кровати, дабы не позволить нужному эффекту снизиться. Однако, она впервые почувствовала тошноту, хоть дело и казалось уже привычным. Оставаясь в покоях Падишаха, Хатун просила не разжигать их, мол ей нехорошо, но утром обязательно повторяла процедуру, находя причины тут же удалиться. Не сомневаясь, что дело именно в отраве, которая уже точно въелась в каждый угол Султанских покоев, персиянка все же заставила себя спуститься в гарем и там позавтракать с остальными девушками. Но и тут тошнота не оставила ее, подступив с новой силой, стоило девушке почуять запах поданных блюд. Под недобрый взгляд присутствующих, Фирузе отшвырнула от себя поднос, второпях вскакивая со своего места. — Что это с ней? — Неужто заболела? — А вдруг беременна? Какофония голосов била по ушам, пока наложница неслась к выходу. Она знала, что такое возможно, ибо престала пить настои, что готовили для нее по приказу Махидевран. Решив, что может добиться намного большего сама, девушка взяла все в свои руки, но не ожидала, что все так быстро случится. Уже через десять минут Фирузе лежала на постели в лазарете, терпя не самую приятную процедуру в жизни. — Поздравляю тебя, Хатун, ты в положении. — обтирая ладони, повитуха улыбалась. — Сама сообщишь Повелителю? — Д-да, я лучше сама, спасибо… — не отойдя от шока, Фирузе озиралась по сторонам, мечтая не увидеть где-нибудь поблизости всевидящую Гюльшах, что тут же отправится докладывать своей Госпоже. Добродетельно кивнув, повитуха удалилась, пока персиянка вовсю представляла какая славная ее ждет жизнь, когда она станет матерью Шехзаде.***
Пока ветер безжалостно предпринимал попытки стереть с его тела и одежды столь любимый запах, Ибрагим, улыбаясь, спешил во дворец у Ипподрома. Ночи, что он выкрал у этой жизни, проведя их с любимой женщиной, и дни, в которые он мог без лишних волнений находиться с маленькой дочерью, придавали сил, хоть и понимание того, что скоро все начнется заново, пыталось вытеснить хорошее настроение. Отпустив охрану другим путем, Паше казалось, он наконец-то получил необходимое одиночество, где можно не скрывать, как светятся обычно потухшие глаза, а улыбка столь широка, что отдает болью в щеках. После ночных разговоров с Хюррем, он наконец-то смог понять каждый ее поступок, который она совершила за последние годы. Они смогли отпустить обиды, простить все, выяснить все обстоятельства, от чего тяжесть, поселившаяся в его души, наконец-то убралась восвояси, оставив после себя лишь тепло. Ибрагим понимал, что предает Султана, того, кого звал другом, братом, однако то, что у него так несправедливо отняли оказалось дороже, тем более от прежнего Сулеймана ни осталось ничего, стоило лишь Фирузе появиться в гареме. За размышлениями он провел весь свой путь, так и не найдя причины отказаться от той, кого так сильно полюбил когда-то. Хмурость немного коснулась его лица, стоило дворцу показать свои очертания из-за высоких деревьев. Не торопясь, Паша оставил лошадь в конюшне позади здания, дал указания слугам, что заботились о его конях, а после побрел в сторону главного входа. Первым его смутил звук, раздавшийся внутри дворца, будто груду железной посуды обратили на пол. Застыв, он попытался прислушаться, но сердце забилось так, что его эхо раздавалось в голове. Покачав головой, дабы сбросить невидимый страх, Паргалы не спеша пошел дальше, крепко сжав рукоять меча. — Хатидже, пожалуйста, выслушай меня! Брови Визиря взмыли вверх, указывая на то, как он удивлен тому, что его брат, которого он узнал по голосу, так фамильярно обращается к Султанше. — Нико, я не буду тебя слушать! Ты несешь несусветицу! — захлопнув парадную дверь, Хатидже зло взглянула на родственника мужа. — Пока нет Ибрагима, я не дам тебе увидеть детей! Поняв, что оружие ему явно не понадобится, Ибрагим отпустил его, не переставая раздумывать о причинах, такого отношения к его семье. — Тебя устраивает такая жизнь? Мой брат хоть иногда проводит время с тобой и детьми? Скажи! — схватив уходящую к беседке Султаншу за предплечье, Нико дернул ее на себя. — Этого ты хотела? — Послушай, — выдернув руку, Хатидже попыталась говорить спокойнее. — Если я все еще не развелась с ним, значит меня все устраивает, не думал об этом, Нико? — То есть, все твои рассказы о том, что те страдания, что ты показывала своей матери и брату, были лишь для того, чтобы тебя снова не выдали за старика — наглая ложь?! — Это не было ложью! — закатила глаза женщина, оглядываясь по сторонам. Заметив это, Ибрагим перестал выглядывать из-за угла, оставляя за собой лишь право дослушать до конца. Лишь бы брат не ляпнул лишнего… — И тебе ведь известно, по кому стучит его сердце, да?! И это ты приняла! — иронизируя, Нико развел руками. — Приняла его любовь к Хюррем, что столько бед принесла всей вашей династии! — И это приняла! Знала, замечала, видела в его глазах, когда он смотрел на нее даже в злости! Думала, что пройдет, словно наваждение, что мы сможем жить хотя бы ради детей! — Детей… — болезненно хохотнул Нико. — Чьих детей, Хатидже?! Ибрагим весь напрягся, ощущая, как к горлу подступает тошнота, а по спине, напуганные неизвестностью, бегут мурашки. — Замолчи! — не удержавшись, Хатидже схватила мужчину за плечи, как следует встряхнув. — Прошу, молчи! — Я достаточно молчал, Хатидже! Тогда я не понимал, что делаю, но время шло, а с ним и подкралось осознание того, что я бросил собственных детей, отдав их своему же брату, обманув его, предав! Казалось, будто землю кто-то выбил из-под ног, не забыв нанести удар и по груди Визиря, осевшего сейчас наземь. В ушах то и дело раздавались детские крики, смех и первые слова Хуриджихан и Османа, которых, словно чувствуя подвох, Ибрагим так часто обделял своим вниманием. Нико… Его брат-близнец, которого он так долго желал найти, обманул его, предал, разделил постель с его законной супругой, которая столько лет отравляла его жизнь, строя из себя святую. Удивленные глаза глядели прямо на солнце, что для него стало каким-то тусклым, даже не приходилось щуриться. Откинув от себя ошметок грязи и травы, выдранные из земли в порыве отчаяния, Паша резко поднялся. — Прошу, Нико, уходи, Ибрагим скоро приедет и, если услышит все это, нам конец, я прошу тебя, умоляю… — уже сквозь слезы молила Хатидже, когда за ее спиной неожиданно раздались хлопки, а Нико застыл подобно статуям рядом с ним. — Вот это представление. — хлопая в ладоши, Ибрагим, оскалившись, приближался к брату и супруге. — Вы бы хоть предупредили, я бы еще зрителей позвал, Повелителя особенно. — Тео, брат… — вставая прямо перед Пашой, Нико закрыл своей спиной Султаншу, в чьих глазах плескалось отчаяние вперемешку с настоящим ужасом. — Ты вспомнил, что я твой брат? Как-то поздно, надо было об этом думать раньше. Растрепал все мои тайны, затащил жену в койку, обманывал много лет, выставляя меня тупым скотом, который молча воспитывал детей брата, даже не подозревая об этом. — схватив родственника за лицо, Ибрагим говорил все громче. — Что, Хатидже, родились раньше срока, да?! — Ибрагим, прошу, выслушай, я тогда была в отчаянии… — Не буду я слушать очередную ложь! — от вскрика Паши, птицы поспешили улететь с близстоящих деревьев, настолько он был оглушительным. — Я — не ангел, Хатидже, я принёс тебе много боли, лишь потому могу понять тебя, но мой брат… — Я увидел Госпожу, влюбился, ничего не смог поделать с собой… — нелепо оправдывался Нико. — Да меня не это интересует, деревянная ты голова! — больно толкнув брата в грудь, Паша раздражался пуще прежнего. — Я столько лет считал себя плохим отцом, не принимая Хуриджихан и Османа своими детьми, да, любил, но не так, как любят родных детей, понимаешь?! Ты знал, что они твои, но ты не пришел, не раскаялся, не признался! Лишь чертова случайность позволила мне наконец-то прозреть и понять, на что я потратил половину своей жизни! — Ибрагим, возможно, Нико не осмелился тебе рассказать, знал, что могут быть такие последствия, что и врагу не пожелаешь, да и детям это было бы слишком больно… — Не неси чушь, Хатидже! — взмахнув указательным пальцем, он перенес свой взгляд за спину брата. — Если бы вы пришли ко мне сразу, я бы слова не сказал, вы оба знали это, но зачем вам нести ответственность, позориться перед Повелителем, в этом же дело! Разгребать свое же дерьмо не для твоих белоснежных ручек, да, Хатидже?! Даже сейчас оно досталось мне, как всегда! Понимая, что еле сдерживается, чтобы не покалечить брата, Ибрагим спрятал лицо в ладонях, как бы сбрасывая ими свою злость. — К черту вас, дорогие, просто к черту! — Ибрагим! — бросилась за ним вслед Султанша, но была остановлена мужской хваткой. — Не надо, Хатидже, не надо… — прижимая к себе женщину, шептал Нико, глядя на быстро удаляющегося брата.***
Проведя поистине приятную трапезу вместе с прибывшей утром матушкой, чьи глаза загадочно светились, и со всеми младшими братьями, Михримах продолжала слушать об успехах Селима и Баязида, то и дело перебивающих друг друга. — Зато я лучше тебя стреляю из лука! — с плохо скрытой яростью парировал младший Шехзаде. — Тебе приснилось это. — хохотнул Селим, хватая с подноса очередную сладость. Хюррем довольно громко откашлялась, давая сыновьям понять, что ее терпение не вечно. — Баязид, не пререкайся с братом и прекрати вестись на провокации! Селим победно улыбнулся, потирая ладони, но тут же стушевался, когда строгий взгляд коснулся и его. — А ты не провоцируй скандалы, когда находишься за столом, где люди старше тебя, а особенно, если это члены семьи! — Я понял, матушка. Михримах, ухмыляясь, покачала головой, чувствуя, как сердце наполняется теплом благодаря семейной атмосфере. Раздавшийся стук в дверь отвлек девушку. Поднявшись, она подошла ближе и приоткрыла ее и увидела неуверенно мнущуюся на месте служанку. — Чего тебе? — Госпожа, вам просили передать. Служанки и след простыл, стоило маленькой записке лечь в руку своей хозяйки. Не обращая внимания на любопытный взгляд матери, Султанша раскрыла пергамент.Позвольте украсть вас из Мраморного павильона во время вечерней трапезы
Едва удержав счастливую улыбку, девушка вопросительно взглянула на нежно улыбающуюся мать, что тут же ответила ей едва заметным кивком. Увлеченные беседой братья даже не заметили, как за старшей сестрой закрылась дверь.***
Когда на столицу уже опускался вечер, Ибрагим, что бесцельно бродил по городу, все же решил отправиться в Топкапы, чтобы заночевать там и подумать, что делать дальше. Все происходящее вызывало внутреннее непонимание, ведь счастливые несколько дней резко сменились тьмой, что окатила его с ног до головы, стоило ему узнать неприятную правду, что скрывали от него много лет. Он проносился по коридорам дворца, словно ураган, отмахиваясь от назойливых обитателей, что хотели что-то доложить или узнать у него. Хотелось быстрее оказаться в привычном ему кабинете, где можно было спокойно все обдумать и не сорвать свою злость на ком-либо. Почти выйдя из-за угла, Ибрагим отступил назад, вовремя заметив двух собеседников. Хюррем явно была раздражена, то и дело перебирая пальцы за своей спиной, чего нельзя было сказать о Мустафе, что стоял совсем рядом, нагло улыбаясь. — Шехзаде, я не желаю вновь слушать этот бред, да и вам не советую об этом говорить в стенах этого дворца, ведь глаза и уши, что поселились в них, быстро доложат все вашему отцу. — Почему же этого еще не сделали вы, Госпожа? — словно хищник, он скалился, подходя ближе, вынуждая жертву пятиться, отворачивать лицо, дабы тепло его дыхания не опаляло. — Где-то в глубине души, я знаю, вы были бы не против, чтобы правил я, оставив за вами возможность находиться рядом. Ибрагиму, который уже второй раз за день становился свидетелем чужого разговора, казалось это все злой шуткой, которую все специально готовили для него, разучивая свои роли не один день. — Это смешно, Мустафа, достаточно. — выставив руку слишком нервно, Хюррем слегка оттолкнула юношу, чем только позабавила его. — Если ты имеешь ввиду то, о чем я думаю, то это абсурд, даже мысли себе не позволяй, что я когда-то с тобой… — Госпожа моя, вы не можете знать, что будет завтра… Вновь приблизившись, Мустафа ухватился за ее подбородок, но неожиданно для Хюррем, тут же отбросил руку, пятясь назад, хоть улыбка его и стала более ядовитой. За спиной послышались спасительные шаги. — Госпожа, Шехзаде, — кланяясь, поприветствовал их Визирь. — Что-то случилось? — Нет, Паша, — ответил Мустафа быстрее Хасеки. — Вот, беседую с Госпожой о том, как прошла ее поездка к лекарю для Джихангира. — И как же? — уже глядя в напряженное лицо Султанши, спросил Ибрагим. — Как прошла ваша поездка, Хюррем Султан? — Прекрасно. — кратко, но с особым смыслом ответила женщина. — Как вы и Хатидже Султан поживаете? — У нас все отлично, спасибо. Мустафа едва сдерживал закипающую в теле ярость, причиной которой было то представление, что разыгрывали перед ним эти двое. — Думаю, мне пора, хотела проведать девушку в гареме. Хорошего вам вечера. Ибрагим Паша, — поклонившись, она перевела взгляд на Мустафу и слегка кивнула. — Шехзаде. — До скорой встречи, Госпожа. — хмыкнул юноша, прекрасно чувствуя взгляд Ибрагима на себе. Когда рыжеволосая Султанша скрылась из виду, черты лица Мустафы вдруг стали жестче, а взгляд стал резким, пронизывающим Визиря насквозь. — Что-то не так, Шехзаде? — Я все знаю, Паша. К чему был этот спектакль? Нахмурившись, грек заключил руки в замок за своей спиной, глядя прямо в глаза своему воспитаннику, не позволяя страху отразиться в темных зрачках. Он продолжал выжидать, пока сын Султана сам озвучит некий известный ему секрет. Так и вышло. — Вы с Хюррем Султан… — губы его скривились, будто ему дали попробовать на вкус что-то тошнотворное. — О вашей связи мне известно. Более того, у меня есть доказательства, которые давно могли лежать на столе Падишаха, не забери я их из цепких рук моей матушки. Ибрагим вздернул бровь. — В чем подвох? Что за игру вы ведете, обвиняя Великого Визиря и Хасеки Султана в такой подлой измене?! — Ты ведь привел ее во дворец. Влюбился, но что-то разлучило вас, какая-то женщина, да, кто она, я не смог понять, но потом, назло тебе, Хюррем Султан стала той, кем является по сей день. Ты же предпочел повиновение, женился на Хатидже Султан, но тайно сгорая от любви. Поэтому она спасла твою любовницу и незаконнорожденного ребенка? На такой риск не пойдут просто так. Великий Визирь лишь бледнел, пытаясь контролировать собственную мимику. — Как же так вышло, что столь хитрого человека смогла подслушать совсем юная рабыня, да еще и в компании с другой девушкой… — Мустафа уже перешёл на шепот, не желая делиться ни с кем своими находками. — Разве это любовь, раз вы тогда так быстро сдались? И тут у Ибрагима будто забрали возможность дышать, когда Мустафа произнёс следующее: — Только я смог бы сделать ее счастливой. — Хватит! — сквозь зубы прорычал грек. — Я фактически растил тебя, а ты смеешь так говорить со мной? Хочешь меня шантажировать тем, что было когда-то, да? Тогда знай, что за собой я потяну и твою мать, а следом и тебя, ведь всем известно, что будет с женщиной, которая легла под другого мужчину, ее казнят, как и ее отпрысков! Уверенность упорхнула с лица Мустафы, стоило ему сопоставить то, что сказал ему бывший наставник, и действия родной матери. Они молчали несколько минут, первым нарушил молчание наследник трона. — Тогда помоги мне свергнуть отца. — вскинув гордо голову, Шехзаде показывал явную готовность. — Я позволю вам с Хюррем Султан уехать и жить свою жизнь, если ты сделаешь все для того, чтобы я стал Падишахом, а мой отец обрел покой. Юноша сыпал обещаниями, которые и не собирался выполнять, точно думая, что Ибрагим этого не заметит. — Что с тобой не так, Мустафа? Тебе судьба Мехмеда не стала уроком? А ведь он был лишь против свадьбы своей сестры! — Именно смерть моего брата и указала мне путь, пройдя который, я смогу жить и не умру от рук того, кто является и отцом мне, и палачом. — Я больше не собираюсь все это выслушивать. Я не стану участвовать в твоем бунте, но и мешать не буду, если решишься. Можешь прямо сейчас идти и рассказать все Султану, но, если вдруг он не поверит, готовь саван, ведь тебе не простят такой дерзости. Столкнувшись предплечьем с плечом Шехзаде, Паргалы прошел мимо, желая этот день сжечь. А мятежный сын Султана стоял и осознавал, что не может позволить себе все рассказать. Ведь тогда Хюррем умрет. И сам Мустафа тоже.***
Михримах тяжело дышала, пытаясь взять себя в руки. Карету, в которой она находилась уже долгих для нее десять минут, то и дело трясло, вызывая еще больше раздражения. Завязанные глаза, руки и ноги не упрощали ей жизнь. Она прибыла в Мраморный павильон с полной уверенностью в том, что там ее будет ждать Малкочоглу, но помутненный влюбленный разум сыграл с ней злую шутку. Девушка и не заметила, как ей закрыли рот, а после и связали все конечности. Потом и зрения. И вот она, дочь самого Султана Сулеймана и Хасеки Хюррем Султан, едет неизвестно с кем и неизвестно куда, молясь, чтобы ее смерть была моментальной, раз уж этому суждено случиться. Вместо слез, которые она упрямо сдерживала, Михримах выпускала собственную кровь из лунок, что образовались на ее ладонях, так сильно она вцепилась в собственную кожу. Ей становилось страшно, если она не вспоминала счастливые моменты своей недолгой жизни, тогда мужское дыхание рядом с ней становилось слишком громким. Поэтому сейчас перед ее глазами, вопреки темной ткани, то и дело всплывали образы дорогих ей людей. Михримах думала о том, что, если смерть сегодня заберет ее, она наконец-то сможет увидеть своего дорогого Мехмеда. От этой мысли по телу пробежался морозец, но он был приятным. — Приехали. Раздавшийся голос вернул Султаншу в реальность. Зрение вернулось к ней, когда она оказалась в темнице, где стоял запах сырости и крови. С потолка капала вода, от чего Михримах перевернулась, когда одна из капель скользнула ей за шиворот. Веревка, что стягивала ее запястья, вдруг с глухим звуком упала на пол. — Наконец-то! Кто вы такие… Девушка замерла. Перед ней стоял один из палачей. Характерный костюм выдавал его вид деятельности сразу, лишая Султаншу возможности дышать. — Эй, ответь мне! Но он лишь покачал головой, давая понять, что не слышит ее, не может ответить, ведь он лишь один из безмолвных палачей. Султанша хотела отскочить от него, найти хоть какое-то оружие, но запуталась в полах собственного платья, упала в небольшую лужицу, что тут же испачкала ее испуганное лицо. — Нет, нет, нет… — Ох, Госпожа, как же вы так неаккуратно? — послышался знакомый голос рядом. — Позвольте помочь. — Так это ты… Рустем довольно улыбнулся, кивая, глядя на попытки Михримах подняться. — Иначе вы бы не захотели бы встречи со мной, а я хотел предупредить вас. Он навис над дочерью Султана, протягивая руку, дабы помочь, но Михримах лишь отшвырнула его ладонь от себя, цепляясь за рядом стоящую клетку. Бывший конюх закатил глаза, обхватил тонкое запястье и со всей силы дернул прямо на себя, поднимая девушку на ноги. — Ублюдок… — Какие грязные слова, Госпожа, вам же это не по статусу, хотя, если водиться со всякими пьяницами, они не тому научат. — Что ты хочешь от меня?! Ты понимаешь, что с тобой будет за это? — уже кричала Михримах, толкая Рустема в грудь. — Позорище, а не мужчина! — Со мной не будет ничего, если ты не хочешь, чтобы я поймал твоего дорогого Бали Бея, а после мучительно долго резал его на куски прямо в той камере, о которую ты сейчас опираешься. Михримах надрывисто засмеялась, а после, выражая все свое презрение к этому мужчине, плюнула ему прямо в лицо. — Сдохни! Урод! — Хорошо, — вытер рукавом лицо Рустем, глядя устало на Султаншу, что явно была довольна собой. — Я знал, что так просто с вами не будет, поэтому приготовил подарок. Двое из слуг Паши тут же оказались в одной из клеток, подхватывая кого-то с пола и представляя перед Султанской дочерью. Молодой мужчина явно был без сознания, а по его лицу местами сочилась совсем еще свежая кровь, стекающая еще и с темных волос. — Кто это?.. — Знакомьтесь, Госпожа. Это Малкочоглу Мехмет Бей, брат вашего возлюбленного. И теперь даже капля, вновь скользнувшая куда-то за ворот платья, не смогла отвлечь ее. Ловушка захлопнулась.