«Ты где? Почему тебя до сих пор нет?»
«Саш, уже час прошел, где ты?»
«Саша, ответь, пожалуйста, я волнуюсь»
«Что-то не так с допинг-тестом?»
«Трусова, блять, если ты не ответишь через минуту я пешком приду на арену»
Саша бросила беглый взгляд на дисплей телефона и перевернула его экраном вниз. Ледяная арена, на которой она буквально застряла из-за нерасторопности организаторов и лаборантов, уже опустела, и только немногочисленные волонтеры сновали туда-сюда, пытаясь найти машину фигуристке.
Возможно это был подарок судьбы, о котором, будучи в подвешенном состоянии, она даже не догадывается; в конце концов она живет с Аней в одном номере, где не получится игнорировать ее существование в этом мире просто отключив звук уведомлений. Даже если они не будут общаться(в чем Саша сильно сомневалась, зная свою знакомую как облупленную; она никогда не использовала манипуляции в виде игнорирования, а разбиралась в ситуации здесь и сейчас. За исключением случаев, когда у них были нежелательные слушатели и зрители, разумеется) они все еще спят в одной кровати, едят на одной кухне и делят одну ванную на двоих. Порой слишком буквально. Не пересекаться и не переговариваться в таких условиях будет нереально.
Внезапно Сашу будто пронзил электрический разряд. «
Знакомая» — именно так она теперь непроизвольно называла её в мыслях. Не «любимая», «Анечка», «солнце», просто «подруга» в конце концов, а «
знакомая». Девушка рвано выдохнула, вновь проверяя время. Прошло только пять минут, за которые пришло еще десятки сообщений от Ани. И ни одного от тренеров и других спортсменов. Даже мама больше не писала.
По ощущениям прошли уже сутки.
Девушка тяжело выдохнула. В глаза будто песка насыпали, именно так ощущалась боль при каждой попытке моргнуть, поэтому Саша просто закрыла их и прислонилась головой к гипсокартоновой стене. Несмотря на обилие приключений за день спать не хотелось; думать тоже не хотелось, но это было единственное развлечение в текущей ситуации, которое помогало ей не сойти с ума. Поморщившись от приступа головной боли, фигуристка решила, что больше так продолжаться не может, поэтому пошла искать волонтеров с целью поторопить их с поиском транспорта.
Вокруг было до пугающего тихо. В длинном плохо освещенном коридоре не было никого, хотя буквально десять минут назад по нему сновали работники и волонтеры. Только звук шагов самой девушки был слышен; Саша неспешно, скорее даже крадучись, продвигалась вперед, заглядывая то в один, то в другой кабинет, не находя ни одной живой души. Совсем скоро она дошла до микст-зоны.
— «За ней уже арена», — подумала девушка, тревожно оглядываясь по сторонам, — «там то уж точно должен быть охранник. Ее никогда не оставляют без присмотра»
Опять коридор, опять пустующие помещения без намека на существование людей. Будто мир после апокалипсиса: работающие компьютеры, разбросанные бумаги, чей-то остывающий кофе; только недавно здесь кипела жизнь, а сейчас здесь только перепуганная таким невообразимым ужасом девочка, на трясущихся ногах передвигающаяся по огромному помещению.
Охранника на месте не было. Саша без труда прошла через металлоискатель и турникет, прислонив электронный пропуск, и отворила массивные двери, отделяющие ее от ледяной арены. Вокруг было все так же пусто. На контрасте с ее последними воспоминаниями, как она, тяжело дышащая, с пылающим сердцем от осознания своего успеха, стояла после произвольной программы в центре катка, купалась в лучах софитов и рукоплесканиях публики, пустующие сидения вызывали еще больший ужас. Она прошла до бортика, облокотившись, стала осматриваться и размышлять, что же ей делать дальше. Мысли лезли самые удручающие; она одна посреди ночи в огромном спортивном комплексе, она не может выбраться, потому что ее автобус уехал без нее, никто из тренеров не спохватился об ее отсутствии, только лишь одна Аня, которую она сейчас меньше всего хочет видеть, написывает ей без остановки.
— «Ситуация сюр» — Подытожила она в своих мыслях, прогуливаясь дальше, вдоль катка.
Тут сердце Саши на секунду остановилось; сначала от страха, а затем от облегчения, которое патокой разливалось по телу, от осознания того, что она все таки не одна в этом дешевом хорроре.
А именно так это все и ощущалась.
Поодаль, в «Кис энд Край», слегка сгорбившись, сидела Алина Загитова, собственной персоной. Взгляд ее был туманным, ничего не выражающим, направленный на каток, да и сама она была слегка устрашающая; хотя возможно у Саши просто разыгралось воображение от чертовщины, которая тут творилась. Трусова сорвалась с места, преодолевая расстояние в несколько десятков метров, крича имя подруги.
— Алина! Алина, я тут!
Девушка обернулась на ее зов, но встать не спешила. Она помахала ей рукой, подзывая к себе.
Саша подбежала к ней, присаживаясь рядом.
— Что ты тут делаешь? Тебя Этери Георгиевна за мной отправила? — первая попавшаяся догадка была скорее надеждой, чем «просто» догадкой; больше всего Трусова боялась, что про нее и правда забыли, ведь головы тренеров были заполнены победой Ани и драмой Камилы.
— Угу, — тихо отозвалась Алина, не отрывая взгляд от ледяной арены, — Этери Георгиевна правда бы хотела, чтобы ты осталась у нее.
— Чего? — Недоуменно протянула Саша, тревожно сглатывая. — Она думает, что я перейду к другому тренеру? Скажи ей, что я не буду этого делать, я сказала это на эмоциях.
— «Только блять не говори, что она обиделась на меня, поэтому не стала просить прислать за мной машину», — взмолилась Трусова, нервно заламывая пальцы.
Алина рассмеялась, потрепав девушку по голове. Когда она всё таки повернулась лицом к фигуристке, Саша немного растерялась; на лице Загитовой красовались длинные графичные стрелки, поверх темных теней, растушеванных по всему веку. Алина не была накрашена еще буквально час назад, а это больше напоминало вечерний макияж, на который должно уйти уйму времени. Когда она успела? У нее были какие-то планы? Саша помешала ей своей пропажей?
— «Ну конечно, наверняка они с Медведевой собирались куда-то, а вместо этого ее послали разыскивать меня» — Трусову начала гложить совесть за ситуацию, которая от нее никак не зависела. Алина с Женей только-только подружились, много работали за последнюю неделю, а она портит им заслуженный отдых.
— Красиво, — протянула Саша, вглядываясь в лицо подруги, — Подчеркивает твои глаза. Когда ты успела накраситься?
— «Змеиные глаза» — пронеслось где-то в голове, но Трусова быстро отогнала эти мысли.
— На Олимпе много свободного времени, — Алина хихикнула, поглаживая волосы девушки.
Где-то внутри что-то неприятно заболело от такой колкости. Алина была до пугающего спокойной и чрезмерно тактильной; ни для кого в хрустальном не было секретом, что она не любит прикосновения ни к себе, ни к другим. Такой чести удостаивались только самые близкие, число которых было предельно мало. И Саша в это число не входила. К тому же она нарушила ее планы на вечер, так почему же они сидят и болтают, а не спешат в отель?
— Эй! — Трусова нахмурилась, отстраняясь от Алины и ее рук, поглаживающих уже ее щеку, — Что за подъебы такие? Несмешно вообще.
— Прости, — Загитова снова рассмеялась, отворачиваясь к своей сумке, — это тебе. Хотела отдать сразу после награждения, но не успела.
Девушка протянула ей серый шелковый мешочек с аккуратной вышивкой — названием бренда. Саша развязала его, затаив дыхание; на руку ей упала тонкая серебряная цепочка с подвеской-змейкой, инкрустированной сверкающими камнями топаза. Дорогая.
— Какая роскошь. — Будто зачарованная протянула Саша, уже позабыв о всех былых обидах. — Это же очень дорого. Спасибо, правда, она очень красивая, и мне очень приятно. Но… За что? Я ведь даже не выиграла.
Алина склонила голову, растянув губы в приторной улыбке и прищурив глаза.
— Не дороже твоей души, — накрыв руку Саши своей, она вновь подвинулась ближе, — ты была лучшей сегодня. Для подарков повод не нужен, но можешь считать этот факт за него.
Трусова вновь недоуменно посмотрела на подругу, трясущимися руками пытаясь защелкнуть застежку. Не подарок и его цена, а сам факт проявления внимания в её сторону бесконечно тронули девушку; весь последний сезон Камила была фаворитом, купаясь в лучах любви и внимания от всех: тренеров, болельщиков, федерации и даже их негласных наставников: Загитовой и Медведевой. На Сашу этой любви будто не оставалось, а тут такое; будь она сейчас одна — определенно бы расплакалась.
— Пошли, — Алина встала, на ходу поправляя свою меховую курточку, — пора возвращаться. Сейчас найдем машину.
***
«Ваш транспорт прибыл. Просим прощения за доставленные неудобства»
Саша прочитала корявый перевод с китайского на русский с экрана телефона одного из волонтеров и кивнула, сказав спасибо на английском. Алина стояла чуть поодаль рассматривая небольшие деревца в горшках, которые стояли в холле спортивного комплекса.
— Алин, поехали, — изнеможённая Саша еле дошла эти пару метров, разделяющие их. Хотелось уже приехать в номер, плюхнуться в кровать не раздеваясь, и даже было плевать на Аню и все что между ними там ни было, — что ты там такое интересное увидела?
— Оливковое дерево, — задумчиво протянула она, поглаживая вытянутые лепестки, — странный выбор. Хотя мне нравится.
— Почему странный? — Выходя из теплого уютного здания, Саша съёжилась; в Китае было определенно теплее, чем в Москве, тем не менее все ещё холодно, особенно после душного помещения. — Олива же символ победы, мира и всё такое. По-моему очень даже символично.
— Концептуально, я бы сказала, — иронично усмехнулась Загитова, садясь в черный BMW, который им любезно предоставили организаторы.
***
Саша прикладывает ключ-карту к замку и тот с громким щелчком открывается, пропуская фигуристку внутрь. На кухне всё еще горел свет, а значит неприятного акта выяснения отношений не избежать, подумала девушка, и убедилась в этом через пару секунд, когда, услышав скрип двери, в прихожую выбегает Аня.
Все та же Аня, что и всегда, но при этом совсем другая. Трусова думала, что знает ее на все сто десять процентов; это естественно, когда вы в отношениях уже несколько лет, ты видишь человека разным, знаешь его эмоции, их проявление, особенности характера, слабости, страхи вдоль и поперек. Щербаковой было свойственно плакать; она плакала от счастья и от горя, от удачного проката и неудачной тренировки, от мелодрамы и от комедии, от простой ссоры или крупной ругани, из-за которой они могли расстаться на несколько дней. А потом снова сойтись, потому что друг без друга никак.
То, что видела Саша перед собой сейчас было не столь удивительно, сколько… Незнакомо? Это будто был другой человек, хотя вот он ее небрежный растрепанный пучок, ее любимая пижама, даже слабые нотки ее цветочных духов доносятся сейчас, но это была не она. Какая-то новая, неисследованная грань личности Щербаковой, скорее пугающая и неправильная. Тяжело воспринимаемая.
Ее распухшие красные глаза, разбитый, будто бы неживой взгляд, тяжелое дыхание, которое она не могла восстановить(боже, она сейчас задохнется!); такой потерянной она ее ни разу не видела, оттого Саша так испугалась, только взглянув на подругу.
— Где ты.. Ты была так д… Долго? — Тяжелые всхлипы, которые она никак не могла унять, мешали ей говорить, делая речь неразборчивой. — Я… Я волновалась! Я испугалась! Я пи… Писала тебе и звонила сот… Сотню раз. Почему… Почему ты не отвечала?
Саша наконец нашла в себе силы двигаться, выпутываясь из тревожных мыслей, и начала снимать верхнюю одежду, не обращая внимания на Аню, бьющуюся в истерике.
— Опоздала на автобус. Долго ждала машину. Какая разница вообще? — Раздраженно процедила Трусова, направляясь в ванну.
— В смысле какая… Какая разница? — Недоуменно спросила Щербакова, плетясь за подругой на трясущихся ногах. — Я переживала, Саш! Я не понимаю, что происходит, я не видела тебя после сдачи тестов, мы даже не поговорили после награждения! А теперь два часа ночи, ты не дома, ты в истерике, в чужой стране, одна, где-то пропадаешь, не отвечая на звонки и сообщения!
Трусова вытерла руки полотенцем и направилась в сторону кухни, распуская тугой пучок. Голова гудела и раскалывалась на части, и все, что хотелось сейчас девушке — лечь спать и больше никогда не просыпаться.
Она прекрасно знала, что если попросит Аню отложить разговор на утро, она прямо сейчас отстанет от нее и спокойно уйдет спать. Тем не менее, Саша всё еще этого не сделала; это было извращенным удовольствием — наблюдать за чужой истерикой, зная, что ты её причина, а также подливать масло в огонь, умело манипулируя слабостями ее девушки: Аня не выносила игнор и безразличие, боялась холода со стороны близких людей. Еще пару колких фраз, и как бы не пришлось вызывать скорую. Несмотря на осознание своей жестокости, Саша оправдывала ее тем, что это месть за всё, что испытала она по вине Щербаковой за последние сутки. Она хотела, чтобы Ане было так же плохо и больно, так же невыносимо пусто внутри, как Трусовой пару часов назад. Где-то на задворках сознания мелькала мысль о том, что она поступает чудовищно, что ее подруга ни в чем не виновата, но Саша упрямо ее игнорировала.
— Милая, пожалуйста, давай поговорим, или давай просто обнимемся, — Щербакова неловко топталась около кухонного стола, не решаясь сесть, — хочешь я тебе чай травяной заварю? Или лучше давай пойдем спать, пожалуйста, и завтра все обсудим, но не отталкивай меня, пожалуйста!
Саша иронично усмехнулась, включая чайник.
— Это ты меня оттолкнула. — Злобно процедила девушка, роясь в коробке с пакетиками чая. — Я не собираюсь спать с тобой в одной постели. Ты противна мне. Я уйду в номер Загитовой.
Казалось, что время, вторив пульсу Ани, замедлилось, и в какой-то момент даже всхлипы перестали доноситься, а в месте с ними и звук тяжелого дыхания девушки. Саша не испугалась; она знала, что заденет Щербакову, и намеренно давила на ее слабости, умело играя на ее чувствах и эмоциях.
— Нет, нет, нет, нет, нет! — Начала шептать Аня, постепенно наращивая громкость голоса, срываясь на крик. — Пожалуйста, Сашенька, не уходи, не бросай меня! — Она прикоснулась к талии Трусовой, порываясь обнять. — Пожалуйста, давай я уйду, я могу лечь спать на кухне, я могу уйти к Камиле, только не уходи пожалуйста!
Саша резко вырвалась из этих объятий, будто из огня; пальцы Щербаковой и так всегда были теплыми, но сейчас они были буквально огненными, трясущимися, до противного желанными. Она так хотела, чтобы Аня обняла ее, хотела обнять её в ответ, хотела поцеловать, почувствовать на губах сладкий привкус ее любимой жевательной резинки, сцеловать каждую слезинку на её лице, тысячу раз попросить прощения; снова почувствовать мятые мокрые простыни под обнаженной спиной, знакомые ощущения от прикосновения к бархатной кожи своей любимой, всепоглощающую близость их тел, их душ. Раздеться перед ней, но не просто до белья, а обнажиться до самого сердца, предстать такой, какая она есть, со всеми пороками и достоинствами, а она бы в свою очередь, сделала бы то же самое для неё. Касаться, целовать до жжения в легких, наслаждаться её сбивчивым шёпотом и горячим дыханием, любить, до потери пульса и затуманенного сознания,
чувствовать, да, блять, она хотела почувствовать хоть что-то кроме этой бесконечной пустоты внутри себя, сводящей с ума.
— Что ты делаешь?! — Саша, еле сдерживая крик, попятилась от нее, — Я же сказала, ты мне противна! Что здесь непонятного?!
— Милая, прости меня! — Та разревелась пуще прежнего, еле оставаясь на ногах; казалось она сейчас упадет и разобьётся как стеклянная ваза – настолько хрупкой она сейчас была. — Что мне сделать, чтобы ты простила меня? Хочешь я отдам тебе медаль? Хочешь, я нарочно приму допинг, чтобы мое достижение аннулировали? Только скажи, я все сделаю, правда-правда!
Возможно, Саше было бы давно стыдно при обычных обстоятельствах. Если бы не тысячу «но», она бы уже сидела на холодном полу, с Щербаковой в обнимку, успокаивая её, нашептывая слова любви, которые крутились на кончике языка, отдавая горечью. Но если бы не эти тысячу «но», этой ситуации и не было бы. Опять «но». Парадокс.
Саша истерично рассмеялась, разворачиваясь в сторону выхода.
— Ты жалкая. — Она неспешно одевалась, стараясь растянуть время, а вместе с этим количество грубостей, которые генерировались в её воспалённом мозгу бесконечным потом. — Ты ёбаная бездарность, все еще держащаяся в сборной только из-за удачи. Или из-за того, что ты спишь с Даниилом Марковичем? А что, я и такие версии слышала. — Ее безумная улыбка предназначалась единственному зрителю этого бессмысленного театра. — В любом случае, это было не твое место. Ты отобрала его у меня. Поэтому иди нахуй со своей любовью и сопереживанием. Я ненавижу тебя!
Дверь громко хлопнула, оставляя Аню одну.
Она медленно сползла на пол, опираясь на стену, пытаясь снова научиться дышать. Хотя как будто бы в этом больше не было смысла.
