Rag, Tag and Bobtail

В школе за лето почти что ничего не изменилось, ну, правда, кое-где до сих пор пахло свежей краской. Спрингфилд Хай был намного лучше их начальной школы, и финансирование было на высоте. Инспектор Чалмерс, скорее всего, был бы в восторге. Парни лениво вышагивали прямо посередине коридора, отчего ребятам помладше приходилось протискиваться мимо них. Добравшись до своего шкафчика, Барт покрутил колесико с цифрами, и открыл дверцу. Код был слишком простым, и он подозревал, что тот был практически одинаковым у всех. Стоило проверить это на досуге. Убрав все лишнее, он неосознанно погладил холодный металл. Сколько же он трюков выдумывал, связанных со шкафчиками для хранения! Даже однажды украл все пособия учителей, отчего начался хаос… а сколько раз приходилось доставать оттуда Ван Хутена… Внезапно почувствовав на себе чей-то взгляд, и он резко обернулся. Холл почти что опустел, и оставшиеся кое-где ученики явно были заняты своими делами. Барт нахмурился, и хлопнул дверцей. И чего Лиза так спешила? Все равно они начинали первое сентября в спортивном зале, чтобы выслушать занудную речь директора. Протиснувшись мимо студентов, Барт поспешил к друзьям на самую верхушку телескопических трибун, которые выдвигали и задвигали по мере необходимости, отметив для себя светлую макушку сестры в самом первом ряду. Та сидела одна, что совсем не понравилось Симпсону. — Я тут успел перетереть с Гарри Джонсом, пока ты там копался, — шепнул ему Нельсон, горячим дыханием опалив его ухо, и лукаво ему подмигнул. — Сегодня у него будет вечеринка по случаю начала учебного года, а еще лично для нас у него есть скидка. — Ооо… для того самого? — приподнял брови Барт, вглядываясь в зеленовато-карие глаза друга. Тот кивнул, и прижал указательный палец к своим губам. Милхаус заинтересованно выглянул из-за его плеча. Кажется, ради такого тот был готов поступиться со своими принципами «ПП», или, как это называли друзья, «перманентного пердежа», из-за переизбытка яиц, что тот потреблял ради наращивания мускулатуры. Когда все расселись, директор Ричард Молино начал свою речь. Он долго распинался о планах на учебный год, выражая надежду на то, что все будут прилежно постигать азы науки, а в особенности выпускники, если те желают поступить в колледж. После этих слов директор внимательно обвел взглядом последний ряд трибун, который шумел больше всех, потому что там сидели в основном хулиганы и разгильдяи. Барт деланно оскорбился, а затем кинул пару шуток друзьям, и те заржали. Дальше речь шла о спортивных успехиах, и на этих словах Нельсон вытянулся, как струна, вслушиваясь в слова директора, ну, и о других внеклассных занятиях, вроде драмкружка, оркестра, художественного класса (тут у Барта екнуло сердце), клуба науки и всего остального. Девчонка с первого ряда что-то крикнула, Барт не расслышал, и директор кивнул ей, объявив о прослушивании на роль чирлидерш. Дальше произошло то, из-за чего Симпсон болезненно простонал. Неужели Молино не хватило унизить его сестру еще в прошлом году?! Этот тупица вновь вызвал Лизу к своей трибуне, чтобы объявить о том, что девочка перешла в двенадцатый класс. С некоторых рядов послышался недовольный гул, и даже улюлюканье. Лиза еле выдержала экзекуцию, покраснев до кончиков ушей, пока директор в простоте душевной распинался о ней, как о блестящей ученице, и ставил в пример всем остальным. Особенно недовольные девушки в слишком коротких юбках и откровенных топах смотрели на нее с презрением, и хуже всего то, что это были ее будущие одноклассницы. Барт невольно сжал кулаки. В этот раз он не оставит ситуацию на самотек, как в прошлом году, это он себе пообещал точно. Его плеча кто-то коснулся. — Эй, мы не дадим ее в обиду, — тихо сказал Нельсон. Став постоянным гостем в доме у Симпсонов, тот и сам привязался к ней, к тому же Лиза часто помогала им с домашним заданием. Вообще, это благодаря ей они продержались в школе так долго. — Да как они смеют! — прошипел Милхаус, сжав кулаки. — Да я им!.. — Что — ты им? — набросился на него Барт. — Это же девушки! Побьешь их? Тот растерялся. — Я… я не… — «Я не, я не»! — передразнил его блондин. — Тут по-другому действовать надо! У них свои порядки. — Ага, еще хуже, чем на улице, — Нельсона аж передернуло, и все трое уставились на крашенные и завитые волосы местных стерв королев школы. Точнее, королева-пчеломатка была одна, а остальные являлись ее преданной свитой. Непонятно, как другие девушки выживали в этом серпентарии, но парни старались туда не лезть, опасаясь, что им просто-напросто откусят головы, или оторвут еще какие части тела. — Нельсон, ты же футболист, — прикинул Барт, смерив его задумчивым взглядом. — Разве вы не должны встречаться с самыми классными девчонками школы? — Я всего второй год играю, — засомневался тот. — И вообще, причем тут это? Барт пожал плечами. — Да так, прикидываю кое-что. План начал формироваться где-то на подкорке сознания, но он пока решил оставить его дозревать до подходящего момента. Задумавшись, он не заметил, как директор сменил тему, и опомнился лишь тогда, когда Нельсон больно пихнул его локтем под бок. — Зырь че. Новый препод по химии. Барт недовольно потер бок, и поднял голову. Действительно, на всеобщее обозрение директор Молино представил всем нового учителя. Это был худой мужчина средних лет с темными волосами, и в строгом сером костюме. У него было симметричное лицо и ровный нос. Мужчина лениво приподнял элегантную кисть с длинными пальцами на уровень груди, приветствуя студентов, но его высокомерное лицо выражало явное нежелание здесь находиться. — Че там Дик сказал? — прошептал Барт, попытавшись пихнуть Нельсона в ответ. — Я не расслышал… ауч! Манц ловко выкрутил ему руку, чтобы тот не успел его пощекотать, дернув на себя, отчего Барт навалился на него всем телом. Нельсон тихо рассмеялся, отчего его затрясло, и Симпсона заодно вместе с ним. — Сказал, что учителя зовут Джейкоб Смит, — ответил Барту Милхаус, который, в отличие от этих двоих, внимательно слушал речь. Барт, в безмолвной и тихой борьбе с другом, наконец, вырвался на свободу, и весь красный, показал Нельсону язык. Тот криво ухмыльнулся, и попытался схватить его за кончик, а когда Манцу это не удалось, то взамен он ущипнул приятеля за нос костяшками указательного и среднего пальцев. Его глаза азартно лучились. Барт отпихнул его руку, и наконец, посмотрел вперед — новый учитель уже направлялся к местам, где сидели остальные преподаватели. Хоть Симпсон и находился на самом верху трибун, на мгновение ему показалось, что Смит посмотрел прямо на него. Когда с занудной частью приветствия было покончено, ребят ожидала еще более занудная часть дня — уроки. — Ну почему мы должны учиться в первый же день! — воскликнул Милс, картинно возведя руки к потолку. Барт вздохнул, и не ответил. День тянулся мучительно медленно, тёк, словно густой сироп, и ребята еле отсидели занятия. Благо, учителя особо еще ничего не спрашивали, зачем-то тратя их время, чтобы «пообщаться», и узнать, как все провели лето. Барт обычно сидел за последней партой, и, подперев щеку рукой, смотрел в окно, отсчитывая время, когда последний урок закончится, и вот-вот прозвенит звонок. День все еще был по-летнему теплым и солнечным. Забавно, раньше парень не мог дождаться каникул, чтобы вдоволь насладиться ничегонеделаньем, но теперь он был практически взрослым, и должен задуматься о своем будущем. Да, раньше ему казалось, что его потолок — это жарить бургеры или чинить холодильники, но ведь на это не проживешь ведь, верно? А жить хотелось, и жить хотелось хорошо. Воспоминания о самом ужасном дне в его жизни калейдоскопом пронеслись у него в голове, и он тряхнул головой, постаравшись избавиться от них. Живот вновь неприятно скрутило. В общем, он осознавал, что мать у него домохозяйка, а отец все так же работал на той же должности, что и семь лет назад, и родителям еще нужно было поставить на ноги двух его младших сестер, поэтому он планировал свою жизнь без оглядки на семью. Да, может ему позволят остаться дома после окончания школы, когда ему уже будет восемнадцать, но вообще-то он надеялся поступить в самый обычный общественный колледж штата, чтобы просто получить корку, ведь за такой колледж не просят так много денег. О стипендии он даже не заикался, школу бы окончить нормально. Поэтому он все лето работал над эскизами, сетуя, что у него нет стоящих заказов, и ему приходилось продавать свои рисунки за сущие копейки тату салонам и предлагать аэрографию клиентам Нельсона. Этого хватало на обслуживание его малышки, хоть он и покупал не самый дорогой бензин, к его прискорбному сожалению. Ну, и на кое-какие ништячки для самого себя, чтобы уж совсем не опускаться до того, чтобы выпрашивать у родителей денег на карманные расходы. Пусть лучше деньги дают Лизе и Мэгги. Когда прозвенел звонок с последнего урока, Барт с наслаждением потянулся, щелкнув позвонками, и затем они с ребятами, наконец, направились к выходу. Нельсон сказал, что тренер созывает команду, и ему нужно идти. Договорившись встретиться вечером уже у дома Гарри Джонса, они попрощались. Барт, вместе с Милхаусом, ждал сестру у машины, лениво раскуривая сигарету. Мама сказала, что сама заберет Мэгги из начальной школы, так как ее занятия заканчивались намного раньше. Парень посмотрел наверх, на голубое небо, и ему показалось, что он вновь ощутил на себе чей-то взгляд, и в этот раз он смог прочувствовать всю его палитру: на него смотрели тяжело, напряженно, и не отрываясь. Покрутив головой, Барт вновь не смог разобрать, кто это был — студенты с веселым гомоном рассаживались по своим тачкам, и с визгом покрышек их машины отъезжали в разные стороны. Кое-кто слишком громко говорил о вечеринке, в основном старшие классы, паля контору — парковкой пользовались также учителя, и те могли расслышать, как несовершеннолетние школьники планируют покупку алкоголя. Например, тот новый учитель, что уже уселся в свое авто. Барт с удивлением уставился на новенькую черную Тойоту 1995-го года, которая совершенно не вязалась с чопорным видом ее хозяина. Мужчина заметил, что на него смотрят, и поднял взгляд, рассматривая слишком любопытного ученика через лобовое стекло. Отчего-то Барт почувствовал, как холодок пробежался по его позвоночнику. — Эй, а вот и Лиза. Ли-иза! — закричал Милхаус, отчаянно замахав руками, будто бы девочка могла случайно пройти мимо, не заметив их. Барт вздрогнул, и перевел взгляд. Лиза шла к ним, понуро опустив голову, и прижимая к груди учебники. Когда она подошла, парень вновь обвел взглядом почти опустевшую парковку, но черная Тойота уже исчезла. — Лиз, давай помогу, — заискивающим тоном предложил Милс, протянув к девочке руки. — Не надо, — слишком резко ответила та, отпрянув от него. — Ну ладно… — расстроено протянул брюнет, а затем вновь загорелся. — Сядем вместе на заднее? Расскажешь мне, как провела лето. Я вот, например, практически не вылезал из качалки, посмотри какие у меня теперь бицепсы!.. Лиза бросила затравленный взгляд на брата, и тот, отщелкнув окурок в сторону, открыл для нее переднюю дверь с пассажирской стороны. Та с благодарностью юркнула в машину, оставив Милса распинаться перед воздухом. — Че встал? Хотел на заднее, ну и полезай тогда, — кивнул ему Барт, обходя машину, и усаживаясь за руль. Тот принялся что-то бормотать, но Симпсон заглушил его голос, заведя мотор. Он подвез Милхауса, не затыкающегося ни на минуту, и достающего Лизу, к его дому, резко затормозив, отчего не пристегнутый качок слегка стукнулся лбом о переднее сиденье. — Давай, я за тобой заеду вечером, — кивнул ему Барт. — Хорошо… эй, Лиз, раз ты теперь тоже в выпускном классе, может, ты тоже пойдешь с нами на вечеринку? — Никуда она не пойдет, — строго одернул его Симпсон. — Давай, закрывай уже дверь! Милс растерянно хлопнул дверью, и Барт с раздражением газанул, оставив после себя сизое облако. Через два квартала он замедлился, чтобы растянуть время, оставшееся до дома, и бросил быстрый взгляд на притихшую Лизу. Он неловко прочистил горло. — Ну как твой первый день? — спросил он участливо. — И откуда столько книг? Хоть у нас и разные занятия, программа-то одинаковая, а нам пока ничего не задали. — Мне нужно заучить очень много материала за одиннадцатый класс тоже, — глухо ответила девочка глядя в окно, явно проигнорировав первый вопрос. — Мм… Они ехали с черепашьей скоростью в полной тишине. Тут Барту кое-что пришло в голову, и он, резко крутанув руль, поехал совсем в другую сторону. — Ты куда? — воскликнула Лиза, выпрямившись на месте. — Увидишь, — парень лукаво ей подмигнул. Через некоторое время они подъехали к Красти Бургеру, и он заказал через окошко два молочных коктейля. — Не будем портить аппетит слишком сильно, мама опять, наверное, много наготовила в честь начала учебного года, — сказал сестре Барт, протягивая ей пенопластовый стаканчик с трубочкой. Лиза приняла коктейль, и как-то слишком яростно к нему присосалась. Парень припарковался, и принялся за свой напиток, решив выждать пару минут, пока сахар успокоит ее нервы. И действительно, через какое-то время плечи Лизы расслабились, и она поудобнее устроилась на кресле. — А теперь рассказывай, — потребовал Барт, развернувшись к ней в пол оборота. Он внимательно буравил ее голубыми глазами, всем своим видом показывая, что не отстанет. Лиза опять опустила голову, и что-то пробубнила. — Что? — Я сказала, девочки в классе не очень милые. — Не очень милые? — Совсем не милые. Барт вздохнул. — Слушай, ну это пройдет, к тому же, тебе с ними учиться один год, только и всего. Но если тебя будут доставать, ты мне скажи. Лиза нахмурилась. Ябедничать она точно не собиралась. — Это только первый день, надеюсь, они ко мне привыкнут, — тяжело вздохнула она, совсем в это не веря. Прошлый класс тоже принял ее плохо, но она была настолько окрылена тем, что проскочила год, что почти что не обращала на них внимания, сосредоточившись на учебе, негласно прослыв изгоем. Сейчас все было иначе — теперь ее умный мозг часто туманился «глупыми мыслями», одной из которых была юношеская жажда принятия. Она недовольно нахмурилась. — Мне никто не сказал про вечеринку. Она что, для старшеклассников? Почему мне тогда нельзя пойти? — Потому что она для старшеклассников, — закатил глаза Барт, присосавшись к трубочке, с трудом втягивая в себя густую молочную смесь. Лиза ждала более развернутого ответа, и он посмотрел на нее. — Лиз, ты понимаешь, о чем я. — Нет, — ее голос задрожал. — Нет, не понимаю. Барт потер переносицу. — Слушай… — он вздохнул, собираясь с мыслями. — Выпускники начнут сходить с ума в этом году. Это словно бы последний наш год оттянуться, как следует, и наделать ошибок, о которых мы будем жалеть. Тебе не стоит втягиваться во все это, ты не такая. — А какая?! — Лиза зло вскинула брови. — Ты… — Барт осекся, и строго посмотрел на сестру. — Тебе пятнадцать, ты точно хочешь, чтобы к тебе приставали парни семнадцати-восемнадцати лет? Тебя уже достает Милхаус, а он еще более-менее адекватный. Ты понимаешь, о чем я?! Лиза покраснела, и опустила взгляд. Барт почувствовал себя виноватым. — Слушай… я не собираюсь ограничивать тебя от тусовок, если я там тоже буду присутствовать, конечно же, — заговорил он. — И ты еще успеешь влиться в социальную жизнь, чтобы эти стервы не считали тебя зубрилой, — по тому, как поджала губы сестра, Барт понял, что попал в точку. — Но ты не должна прыгать в это с головой, начни постепенно. Тусовка не начинается с вечеринок, там она заканчивается. К тому же ты можешь подпортить свою репутацию, если тебя возьмут на слабо с кегой пива с воронкой. Ты же совсем не пьешь. Потом будешь валяться где-нибудь без сознания, пока какой-нибудь… — его голос задрожал от еле скрываемой злости. — Пока какой-нибудь ублюдок… — Я поняла, Барт. Ему пришлось отдышаться, чтобы успокоиться. Он не мог допустить даже сального взгляда, направленного на его сестру, а Милхаус уже давно нарывался на кулак. Он откинулся на сиденье, решив перевести тему. — Начни с кружка какого-нибудь, — предложил он. — Ты же в том году даже не записалась никуда. Да-да, знаю, ты была занята. — Ты думаешь, мне легко? — возмутилась Лиза, взмахнув руками. — Все думают, что это честь для меня, а я, может, хотела бы доучиться в своем темпе! Я даже не могла отказаться от этого предложения! Как же, первая ученица школы, круглая отличница, просаживающая штаны в классе, в котором она может даже заменить учителя, и не согласится перепрыгнуть несколько лет бесполезной учебы? У меня просто не было выбора! — она повысила голос. — И ты думаешь, мне не сложно? Да я весь год потратила на то, чтобы хотя бы не отстать от программы! Зубрила днями напролет, а никто даже не замечал этого! Да я общалась только с мамой и Мэгги, даже ты был для меня слишком занят! А саксофон? Я не притрагивалась к нему с тех пор, как меня перевели в старшую школу! А теперь мне нужно вновь подтягивать знания на уровень выпускников, и вы еще, придурки, спрашиваете, зачем мне книги! Ее лицо раскраснелось, волосы растрепались, и девочка злобно сдунула со лба светлую прядь. — Чего ты улыбаешься?! — рявкнула она, глядя на посветлевшее лицо брата. Барт смотрел на сестру, и не мог налюбоваться на нее. Вот он, запал, вот она, эта страсть, с которой та всегда бралась за учебу или любые другие увлечения. Это было намного лучше той депрессивной апатии, в которой девочка пребывала в последнее время. Парень печально изогнул брови, и протянул руку, дотронувшись до ее лица. — Прости меня, — сказал он тихо. Лиза опешила. — Прости? За что? — За то, что не поддерживал тебя в том году, — покачал головой он. — У меня была своя запара, но это совсем не оправдывает меня, тебе было явно очень сложно. Да, я сейчас тут сижу, играю роль хорошего братца, запрещаю тебе пить, а-та-та, — он потряс указательным пальцем, но его лицо оставалось серьезным. — И я понимаю, почему ты злишься. Черт, я даже не обратил внимания на то, что у тебя совсем не было друзей. Ни одного. Может, я поэтому беспокоюсь о тебе сейчас, чтобы заглушить то чувство вины, что я испытываю. Я ведь люблю тебя, Лиз. Девочка тяжело дышала из-за своей речи, но взгляд ее уже не казался таким злым. Она прикусила губу. — Я тебя тоже люблю, придурок, — буркнула она, неловко посмотрев на приборную панель. — Правда что ли? — шутливо воскликнул Барт. — Ну тогда иди сюда! Он нагнулся к ней, и сгреб в свои объятия. Лиза сначала сопротивлялась, но потом все же обняла его в ответ. — Я рада, что наши отношения стали лучше, — глухо пробормотала она ему в плечо. — Да, — тихо сказал Барт, поглаживая ее за волосы. Лиза совсем не имела в виду их сегодняшний разговор, он сразу понял это. В детстве он был заносчивым, ужасным, трудным и неприятным ребенком. Он доставал всех вокруг: друзей, учителей, отца, сестру. С Лизой они ругались, дрались, он подставлял ее перед родителями, унижал перед всей школой и мерзко разыгрывал. Все резко переключилось, когда ему было двенадцать, и он понял, что перегнул палку. После очередного розыгрыша Лиза не кричала, не ругалась с ним, как обычно, она просто заплакала. И не так, как обычно, а навзрыд. Она не могла успокоиться несколько часов, у нее была настоящая истерика, ее трясло, и она с трудом могла глотнуть воздуха. В последующую неделю она не ходила в школу, потому что у нее начались проблемы с давлением, болела голова, а капилляры на глазах полопались. Тогда отец впервые ударил его по-настоящему. Раньше он лишь шутил, давая ему подзатыльники, хотя злые языки говорили, будто бы Гомер даже душил мальчишку, что было неправдой. Барт сам не понимал, почему был таким, может, ему не хватало внимания, может, он просто конченный ублюдок, раз не видел чужих границ, и считал смешным издеваться над теми, кто слабее. Он даже утешал себя тем, что он лучше Нельсона, что отбирал деньги у одноклассников на ланч, и раздавал тумаки. Думал, что лучше, ведь он никого не бил, а то, что некоторые его розыгрыши граничили с насилием и риском для жизни, он не обращал внимания. Взять хотя бы, к примеру, аллергию Скиннера, а ведь тот мог умереть от анафилактического шока, и это были бы тогда совсем не шутки. Стоило отметить, что в период от десяти — до двенадцати лет его шутки действительно часто переходили грань, и если раньше он считал себя хитроумным хулиганом, то тогда он словно бы совсем слетел с катушек. Словно ему нужно было побыстрее воплотить свои идеи в жизнь. Словно бы у него совсем не осталось времени. Словно бы он боялся умереть. В общем, в тот роковой год отец вмазал ему, несильно, но синяк остался, добавив так же несколько пощечин по лицу, но Барт вытерпел это стоически. Он не сопротивлялся, не вырывался, даже не защищался. Он лишь ощущал дыру в груди от осознания, что он наделал, и считал, что вполне заслужил все тумаки. Даже боль в челюсти не могла сравниться с той болью, которую он испытывал в сердце. Конечно, отец тут же пожалел об этом, и долго извинялся. Просто он никогда не видел свою дочь в таком состоянии, и потерял голову. Барт бы тоже потерял — тогда он понял его, и его извинения ему были не нужны. Он не держал на него зла, лишь считал, что слишком легко отделался. Если бы он мог, он бы предложил свою кандидатуру на гильотину, если бы это успокоило Лизу хоть ненамного. Пока сестра отлеживалась в своей спальне, с задернутыми шторами, чтобы свет ей не мешал, Барт сидел на полу в коридоре, прислонившись к ее двери, не имея ни сил, ни желания уйти. Он не пытался заговорить с Лизой, понимая, что это бессмысленно, и самостоятельно наказывал себя тем, что не ляжет в мягкую постель до тех пор, пока та не сможет выйти из комнаты. Мать переживала за него, умоляя пойти к себе, но он лишь упрямо качал головой, а когда никто не видел, беззвучно плакал, и слезы бесконечным потоком струились по его щекам. Чтобы совсем не сойти с ума, он рисовал в своем блокноте разных животных или пейзажи, что могли бы понравиться Лизе, и, подписывая каждый листок словами «прости меня», подсовывал их под ее дверь. Он тут же слышал треск разрываемой бумаги, но не обижался, лишь упорно продолжая свой ритуал, пока не истратил на свои попытки три толстенных тетради. Когда Лизе стало лучше, она без слов пошла в школу, даже не взглянув на Барта. Она игнорировала его несколько месяцев, словно бы его совсем не существовало, словно он — ничто. Если ей нужно было что-то ему передать, она смотрела сквозь него, механически и безэмоционально сообщая новость, и тут же уходила с поля его зрения. Барт страдал. Его снедало чувство вины, он совсем забросил учебу, практически не ел, и не вспоминал о розыгрышах. Те стали частью его личности, и раньше он часто занимался приколами на автомате: руки словно бы сами набирали номер кабака Мо, чтобы подшутить над бедным барменом, или он, даже не заметив этого, подкладывал кнопки на стулья учителям, часто удивляясь, почему же те подскакивали с места, хотя тем было физически больно. Теперь он отторгал эту часть себя, его воротило, буквально выворачивало от одной только мысли о приколах, и даже идея подсунуть кому-то безобидную подушку-пердушку казалась отвратной и оскорбительной. Бессонными ночами он лежал в своей постели, бессмысленно смотрел в потолок, и беззвучно кричал, фигурально вырывая из себя Барта-приколиста, Барта-клоуна, Барта-жестокого-брата. Это заняло у него огромное количество времени, а когда он закончил, от его личности почти ничего не осталось. Лишь черная дыра, оболочка из Барта-сына, и Барта-ученика. Больше он был никем. После этого он некоторое время ходил тенью, не зная, куда себя деть. Он ходил в школу, а из школы сразу домой, после этого сразу же закрываясь в своей комнате, и просто лежал в кровати. Он даже не смотрел в зеркало, настолько его тошнило от себя. Он все так же мало ел, отчего сильно похудел: его кожа стала бледной, а под глазами пролегли синяки. Мама била тревогу, но ничего не могла с этим поделать. Отец угрожал кормить его через трубку или отправить в больницу, и Барт лишь для вида вставал, и садился за уроки, говоря, что он в порядке. Иногда ему казалось, что позади родителей мелькала небольшая фигурка, но та тут же исчезала. Сердце все так же продолжало ныть. Лишь Мэгги была ему отрадой, его маленьким лучиком света. Ей было уже три, и Барт иногда смотрел за ней, когда мама была занята. Он наблюдал за малышкой, когда та возилась с игрушками, подавая ему кубики; как поджимала губки, отчего те становились похожими на бантик, и смешно трясла пухлыми щечками. В эти короткие моменты Барт мог отвлечься, но ненадолго — мать быстро заканчивала свои дела и бежала наверх, выглядя слишком напуганной и запыхавшейся. Словно он мог что-то сделать с Мэгги. Словно он — монстр. Возможно, она была права, но он никогда бы не стал разыгрывать Мэгги — та была слишком мала, чтобы понять его гениальность. Он тут же разозлился на себя за такие мысли. Он никогда бы не разыграл Мэгги. Он вообще больше никого не будет разыгрывать. Глядя, как мама прижимает к своей груди ребенка, Барт, все еще на нервах из-за своих мыслей, (как он мог даже допустить возможность того, что он бы разыграл Мэгги, когда та подрастет?!), выходя из комнаты, глухо бросил: «Лучше бы я тогда умер, правда? Всем было бы от этого легче». И ушел к себе, заперев дверь. Мама долго стучалась к нему, что-то говоря хриплым голосом, но он не открывал. Он сидел на постели, поджав к себе ноги, уткнувшись носом в колени. Это все было слишком невыносимым. Его жизнь была невыносимой. Лучше бы он и вправду умер. Тогда бы он не поступил с Лизой так жестоко. Хотя, он мог бы и сам в любой момент все это исправить, верно? Он больше никто, а зачем такому ничтожеству существовать на свете? Он исправит то недоразумение под названием «шанс выжить», что небеса даровали ему два года назад. Он сам отправит себя в преисподнюю, потому что его сердце больше не выдержит. Он устал гореть в агонии из-за всепоглощающего чувства вины, и ничто на свете этого не исправило бы, даже машина времени. Он бы все равно знал, как отвратительно поступил в другой реальности, в другой временной петле, даже если бы оградил Лизу от всех бед. Хотя, с другой стороны, он бы пожертвовал собой, застряв во временном парадоксе, если смог бы исправить самую главную ошибку в своей жизни, разбив сердце родного человечка. Барт встал, и, порывшись в практически пустом сундучке, выудил на свет перочинный ножичек. Все свои вещи для приколов он сжег на заднем дворе уже давно, не желая видеть больше ничего подобного в доме. Ножик он оставил, в конце концов, это инструмент, а как ты им пользуешься, уже другой вопрос. Принявшись мычать какой-то мотив, он, словно сумасшедший, стал натачивать лезвие небольшим точилом, иногда проверяя его на свет, льющийся из окна, потому что лампы он не включал, и уже давно, прозябая во мраке. Он задумчиво поднес лезвие к внутренней стороне предплечья, примеряясь. В голове было пусто. Нет, он же не собрался этого делать, в конце концов? А как же мама? Она ведь расстроится? А Лиза? Решит, что он сделал это из-за нее, и это окончательно уничтожит ее. Даже если она его ненавидит. Он тяжело вздохнул, и убрал руку с ножиком в сторону, чтобы случайно дрогнув не задеть кожу. Со стороны двери послышался шорох, и Барт повернул голову. Сердце забилось чаще, потому что на полу белел лист бумаги. Он бросился на пол, и поднес лист к лицу. На бумаге был изображен единорог, хвост и рог которого был разукрашен во все цвета радуги, но тело оставалось белым. Он пригляделся. Нет, туловище было покрыто блестками, просто без света этого было не особо видно. Он прикусил губу, и его руки затряслись. В дверь поскреблись, и послышалось тихое: «Барт?». Мальчик тут же отпер ее, не в силах полноценно встать на ноги, поэтому снова завалился на пол. Дверь тихонько приоткрылась, и в проеме показалась Лиза. Девочка выглядела взволнованной и неуверенной одновременно. Она окинула его взглядом, встретившись с его глазами, полными слез. Барт не знал что сказать, лишь смотрел на нее, смотрел в ответ. Она не игнорировала его, она пристально вглядывалась ему в лицо, тяжело над чем-то раздумывая. «Барт, можно?» еле слышно спросила она, и когда он кивнул, подползла к нему ближе, закрыв за собой дверь. Они молча смотрели друг на друга какое-то время. «Барт, что это?» спросила она, увидев у него что-то в руке. Мальчик тут же спрятал ножик за спину. «Ничего. Это ничего». Из его глаз выкатились две крупные слезинки. Лиза жалобно изогнула брови, и прикрыла лицо ладошками. Барт не удержался, и бросился к ней. «Прости меня!!! Прости меня! Прости меня. Прости меня… прости меня… прости меня…» исступленно шептал он как заведенный, обнимая Лизу, в страхе думая о том, что она в любой момент оттолкнет его, но та неуверенно обняла его в ответ. Они сидели на полу какое-то время, слегка покачиваясь из стороны в сторону. Лиза лишь тихо сопела, а Барт неотрывно что-то бормотал, не в силах перестать. Возможно, он хотел вывались на нее весь тот запас слов, что он хранил, пока они не разговаривали, возможно, у него поехала крыша, но он желал не оставлять ни одной секунды безмолвной. Он изливал ей душу, даже не замечая этого, возможно говоря слишком личные, сокровенные вещи, пока Лиза не отстранилась от него. У Барта сердце ушло в пятки, но она лишь хотела посмотреть на него. «Мое сердце болит. Я до сих пор обижена. Но я прощаю тебя», сказала она, серьезно вглядываясь в его глаза. Барт кивнул. Пройдет много времени, прежде чем все наладится. Он постарается сгладить все углы между ними, станет лучше, станет самым лучшим старшим братом на свете, чтобы Лиза могла им гордиться. Это будет нелегко, но все будет хорошо. — Барт? Парень оторвался от раздумий. Он даже не заметил, как прикурил, отстраненно глядя в окно. — М? — он повернул голову в сторону Лизы. — Ты уже минут десять смотришь в окно, все в порядке? Тот потушил сигарету, щелчком отправив ее на дорогу. — Просто вспомнил кое-что, — сказал он тихо. Лиза не стала ничего говорить, и он сменил тему. — Так, ты же не выдашь меня маме? — Сколько можно меня спрашивать, — закатила глаза девочка. — Ты меня этим вопросом уже два года достаешь. — Так не выдашь же? — лукаво улыбнулся ей Барт. — Думаю, она и так знает, что ты куришь, — рассмеялась Лиза. Барт округлил глаза, и завел мотор. — Как?! Она не могла! У меня же в салоне должно пахнуть ванилью! — он шутливо щелкнул пальцем по освежителю для машины в форме головы кролика в галстуке-бабочке, что висел на зеркале заднего вида, и хихикнул. — Ты бы лучше переживал о том, чтобы она не увидела ЭТО, — девочка указала на изрисованную листами марихуаны приборную панель. — Это искусство, — покачал головой Барт, и они, наконец, поехали домой.