Золото Сверта

      Арон долго не мог заснуть, его одолевали мысли о том, как он будет уживаться со своим благоприобретенным свертским репейником, тот благосклонно позволял себя ублажать в постели, благо, он не оказался холодным свертским идолом, но сразу после того, как Арон доводил его до пика, Халь тут же отворачивался и погружался в свои переживания и обиды.       Арон заснул с этими мыслями, утром он был уже на пороге между сном и явью, когда в дверь поскреблись, он с досадой оторвался от ворочающегося Халейга и, накинув халат, пошел к двери. Прислужник, кланяясь, сообщил, что его спрашивает человек из Сверта по имени Харги. Пока Арон пытался вспомнить, кто же это мог быть, он услышал радостный возглас Халейга, который накинул на себя одежду в мгновение ока и пронесся мимо него в дверь, даже не подумав спросить разрешения.       Ага! Это тот самый братец, которого они видели на переговорах!       Свертский чертополох даже не затруднил себя просьбой о позволении выйти из опочивальни, но после сегодняшней ночи Арон был не слишком склонен к тому, чтобы злиться, но стоило пойти посмотреть на дорогого братца и выяснить, зачем принесла его нелегкая, после того, как все торжества уже прошли. Халейг слетел по лестнице быстрее ветра, когда увидел, кто его ждет и повис на пришельце с воплем счастья:       - Харги!       Это был Харги! Харги, в дорожной одежде, с кожаным мешком за плечами, стоял в этом нарядном холле как чужак и смотрел только на него. Он уткнулся в грудь брату, крепко вцепившись в него и чувствуя такие же крепкие объятия в ответ. И только потом, когда Халь чуть успокоился, надышался родным запахом и напитался теплом рук брата, поднял голову и решился спросить:       - Что-то случилось? Ты приехал с дурными вестями? – и замер, ожидая страшного ответа.       - Нет, волчонок. Я приехал увидеть тебя. Убедиться сам, что тебе не сделали ничего дурного. У меня только один день, и я уеду вечером, нужно будет спешить в Сверт. Ты же подаришь мне этот день?       - Все, что угодно, Хар, - Халь смотрел в глаза брату и не мог насмотреться на цвет родного свертского тумана, - но нам придется украсть немного времени. Тут и так обижены, что я не позвал вас… - сказал он тихо. – с Ароном придется поздороваться.       - Он уже "Арон"? – усмехнулся брат, встречаясь глазами с хозяином дома. – Легок на помине…       Арон рассматривал обоих братьев, которые никак не могли наглядеться друг на друга, они были очень похожи, но глядя на Харги, можно было быть уверенным, что и через несколько лет Халейг останется все таким же пригожим парнем. Но взгляд Харги не отличался большой любезностью.        - Здравствуй, Харги Свертинг, рад приветствовать тебя. Ты приехал к нам на пир поздравить твоего брата?       - Приветствую и вас. С чем мне его поздравлять, князь Хассен? – спросил Харги. - Ты забрал из нашего дома солнце, и я приехал убедиться, не погасло ли оно - наша семья переживает. А, как я слышал, на пиру его достаточно поздравили, на всю жизнь добрых слов хватит. Я приехал поговорить со своим младшим братом и убедиться, что с ним все в порядке и его не обижают.       Халь смотрел на обоих старших с отчаянием и надеждой, может быть, не будет ссоры. Может, ему дадут побыть с братом, поговорить с ним и узнать новости из дома, хотя бы на немного вернуться в тот мир, где он был любимым сыном и братом, полноценной частью княжества, а не безмолвной подстилкой, которой хотят тут видеть его.       Халейг уже рассказал тебе о своих неудовольствиях? - холодно спросил Арон. - Ваша семья могла бы приехать и увидеть все своими глазами.       - Он еще и рта не успел раскрыть, князь, - усмехнулся в ответ Харги, - но ты уже сам сказал про “неудовольствия”. Судя по тому, что я услышал от людей про свадьбу, стоит радоваться, что нас там не было, иначе бы никто из нас не позволил так унижать своего родича. Но раз он после этого еще и называет тебя по имени, все не так плохо, как я мог предполагать.Так ты позволишь мне побыть с моим братом?        - Не стоит слушать разговоры пьяных на пиру, когда людей покидает разум. С Халейгом отныне мы сами будем решать, что ему по нраву, а что нет. Ты можешь быть с ним, если скажешь мне, куда вы направляетесь и когда он вернется. Пир у нас еще не закончен, приглашаю тебя к столу.        - Я остановился в городе, и мне надо уехать вечером, мои люди ждут меня. Я хотел бы побыть с ним наедине, даже если и в твоем доме. - Здесь есть сад, - решился сказать Халь, которому вовсе не хотелось сейчас показываться в городе. Люди еще гуляют и мало ли каких мерзостей придется услышать, а дело кончится дракой, в которую влезут они оба. Вот тогда вчерашняя выходка супруга покажется ему медом. - И я могу показать тебе свои покои. Арон уже понял, что Халейг ни на что не будет спрашивать его дозволения, и не желая устраивать очередной скандал, ответил:        - Добро пожаловать ко мне в дом, Харги Свертинг, брат Халейга. Надеюсь, ты пришел с добром. Сад в твоем распоряжении, твой брат уже его изучил. Угощения пришлют в покои Халейга.       Арон поднял глаза, на стоящих на галерее соглядатаев и наушников. Они знали, что делать и без его указаний.       - Ничего себе, богато! – присвистнул Харги, осматриваясь в комнате брата. – Но, если я верно угадал, то ты не очень-то счастлив тут. Я слышал про то, что было на свадьбе, и мне это не понравилось. Тут отвратительные нравы.       - Я не собираюсь жаловаться на жизнь тут, Хар, – сказал Халь, приводя себя в порядок, - это никому не добавит радости: ни тебе, ни мне, ни дома. Лучше расскажи мне про Сверт. Я хочу услышать все.       Они пришли на то место, где вчера запускали кораблик с Хаки и детьми. Деревянная мокрая лодка пристала к бортику, и Халь вынес ее на берег, но игрушка больше не радовала его – если за такую забаву детям тут платят кнутом и криками, то больше он не сделает ничего. Захватили с собой хлеба и мяса, решив не есть в покоях. Халь оглянулся – вроде никого не видно, но люди Хассена их замучают, конечно.       - Плохи дела, Халь, – Харги сел прямо на траву, а Халь уселся рядом с ним, прижимаясь к его плечу, - "Этот" занял дом в Сверте и там полно его людей. Они смотрят, что в пещерах и реках, и увозят от нас камни. Я не понимаю, разве ради камней была эта война? Ради камней они отобрали у нас тебя?       Кто такой "Этот" Халю не нужно было пояснять – дружок его супруга, та самая глумливая тварь на его свадьбе.       - Дома… - Харги крепче прижал его к себе, - Эльса болеет, Халь. Она не может простить нашему отцу, что он отдал тебя, и многие не могут. Она получила твое письмо и долго плакала. Это вызывает недовольство и многие хотят, чтобы с тобой тут обращались хорошо и уважали, помня о твоей крови. Она не говорит с отцом с того самого дня, как он вернулся в крепость, она делает все, что надо делать жене и княгине – но молчит, и видно, как она начала стареть. Лейв поправляется, с ним все хорошо и он тоже не рад тому, что случилось. Я вернул ему кольчугу, а он сказал, что следовало ее оставить тебе и ты все правильно сделал. Люди скучают по тебе, Халь. Говорят, что лето будет дурное, потому что у нас больше нет летнего солнца.       - Так не должно быть, - тихо сказал Халь, вести из дома разбивали ему сердце, - ты вернешься и скажешь, что я цел, невредим и со мной хорошо обращаются должным образом. Мы не сможем сейчас снова воевать. Что с крепостью?       - Отстраиваем и будем укреплять, люди ушли, рубят лес, чтобы строиться заново – нужны будут деньги, мы почти все серебро, что осталось, чтобы дать их, пока Угэр что-то нам заплатит. Но, кое-что из серебра я бы хотел подарить тебе, – Халь не поверил своим глазам, но Харги снимал свою серебряную гривну, самую дорогую вещь, что у него была. – Я бы хотел, чтобы теперь ты носил ее.       - Я не могу… - потрясенно сказал Халь, слезы сами наворачивались ему на глаза, - это… Гривну подарил Харги дед, прославленный вождь Эаран, который ходил во многие походы, снял с себя и надел на наследника Сверта, когда тот чуть подрос, и с тех пор Харги ее почти не снимал, а сколько Лейв и Халь не просили – даже не давал примерить.       - Это теперь твое, подними волосы, – Харги застегнул гривну на шее младшего брата, тяжелое серебро легло прохладным кругом на шею, прямо на цепочку, - Я думаю, дед был бы не против. Ты заслужил. Но, у меня есть вещи подороже. Харги подтянул к себе свой дорожный мешок.       - Это просили передать тебе другие. Люди из Свертинга, родня и мама. Отец сказал, что отдаст тебе все, что ты попросишь, когда ты приедешь в Сверт. – Харги вынимал из мешка две льняные новые рубахи, что-то небольшое, завернутое в холст, еще разные предметы – резные солонки, гребень искусной работы, что был в костяном же чехле, свернутый серебряный пояс и еще куча всякой мелочи, вроде путалища, окованного кресала и других мелких подарков.       - Прости, мне давали больше, но я увез только то, что смог, у меня не было много поклажи.       Халь знал, что это…самые дорогие подарки. Слезы сами ползли по лицу. Это вещи, которые снимают с собственных поясов и отдают тем, кто дорог. А он дорог людям Сверта и ради этого стоит жить.       - Мне нечего отдать взамен, - сказал он, - почти ничего мне тут не принадлежит. Но скажи всем, что я всех очень люблю, и то, что я просил, чтобы не было больше распри. Не стоит умирать из-за меня.       - Стоит. И если будет надо… - твердо сказал Харги, - но я сделаю, как ты скажешь. Хотя бы ради Эльсы. Вот, смотри что она тебе передала, говорит, ты любишь это. Довез только не целым.       Халь развернул грубую бумагу и ахнул: в нее были завернуты два листа яблочной пастилы, ее делали из почти зимних, самых поздних яблок, вперемешку с рябиной, сколько времени он сам помогал резать эти яблоки, а младшие собирали рябину. Как только она уцелела и какой цены сейчас эта пастила, зная, что Сверт живет впроголодь!       - Это лучше всяких пряников, так и скажи ей, - Халь с наслаждением укусил пастилу, она была твердой и ее следовало держать долго во рту, чтобы почувствовать вкус. Вкус свертских яблок... – И когда будет еще урожай, пусть она наделает и пришлет.       Люди Хассена вели себя, как и вчера. Что-то приносили, что-то предлагали, но братьям ничего от них не было нужно. Халь знал, что, наверно, часть разговора передадут князю Угэра, но ему было все равно. Запрут его, изобьют или сделают что-то еще. Если захотят унизить и указать на место подстилки – найдут повод. А не найдут – так придумают, как это было вчера.       - Ты вовсе не выглядишь довольным… - Харги все равно вернулся к нему в разговоре, - мне страшно за тебя, Халь. У тебя тоскливые глаза.       - Мне просто надо привыкнуть, – сказал Халь, - и научиться читать. Знаешь, что я придумал, послушай, расскажу!       Они так много говорили и так мало сказали друг другу, что не заметили, как пришел вечер, и Харги нехотя поднялся.       - Прости меня, волчонок. Я бы ни за что не расстался с тобой, но мне нужно вернуться в Сверт. Давай, я отнесу все в твои покои, – он посмотрел на кучу подарков, которые они с Халем уже успели рассмотреть, но он знал, что Халейг будет держать каждый еще тысячу раз в руках. Маленькое солнце, дома он был вовсе не таким – сверкающий, яркий, смеющийся Халь, а тут его встретила тень самого себя. Хуже было только тогда, когда он увидел Халя на переговорах – заплаканного, растрепанного и грязного, перепуганного насмерть. Тогда он был готов убить Хассена и поднять часть войска на защиту брата, но отец убедил его и другие вожди, но не все… В Сверте спорили и будут спорить – имел ли право Вальбьерн так отдавать своего сородича и насколько искренним было согласие заложника. Но благодарны Халю все.       - Ты сделаешь, как я прошу? – Халь еще раз спросил согласия брата, не желая выпускать его из объятий и не желая из них высвобождаться сам. - Передай, что я всех очень люблю – отцу, маме, Лейву и всем, кто спросит про меня. И что я помню и благодарен каждому. И тебе. Я научусь писать и напишу вам письма, придумаю как передать.       - Тогда до встречи, волчонок, - Харги еще раз обнял брата, запоминая его тепло, - я надеюсь увидеть тебя в добром здравии. Передай мои извинения князю, что не попрощался лично.       Халю было плевать, что все глазеют. Он медленно поднялся наверх, в свои покои, закрыв за собой дверь изнутри, чтобы его не беспокоили, и сел прямо на пол, опершись на нее спиной, пусть как и хотят, запирают его – он не хочет пока никого видеть, слишком много стал плакать и лгать. ***       Арон выпроводил последнего соглядатая из своих покоев и тяжело опустился на кресло возле окна. У него было о чем подумать. Прежде всего, он должен был признаться сам себе, что совершенно не понимает свертов. Они были грубее и прямолинейнее по сравнению с жителями Угэра, они дрались так, что готовы были полечь все до последнего в битве, и пришлось взять заложника, чтобы остановить эту бойню. Но родители Халейга не пожелали приехать даже на свадьбу, чтобы увидеть своего сына, Арон этого понять не мог.       Согласно донесениям соглядатаев, Халейг не жаловался своему брату, но выглядел он все равно, недовольным. Арон не мог понять, в чем дело: он подарил ему много драгоценностей, старался развлечь его пением и чтением книг, не говоря уже о морском путешествии. Конечно, Халейг чувствовал себя заложником, почти пленным, но он спас столько жизней, ему пора было смириться со своим положением, и Арон не считал, что обращается с ним плохо. Хотя, вчера, да, он слишком поддался влиянию старого Эрлинга, может быть не стоило так ломать волчонка, все же он не нежная и уступчивая Маргрете, она всегда умела сгладить все острые ситуации, умела промолчать, когда нужно. Арон тяжело вздохнул, и на минуту все мысли оставили его, когда он только видел образ покинувшей его жены.       Свертский репейник мало походил на угэрских младших супругов, которые, согласно обычаю, никогда не перечили своим мужьям. Арон предчувствовал, что Халейг, чего доброго, заведет в Угэре новую моду, когда оба супруга будут равны в браке. Арон даже усмехнулся про себя, хорошо бы, старый Эрлинг не узнал об этом никогда. Что касается пира, стоило предупредить волчонка, что в Угэре принято на мужских свадьбах отпускать грубые шутки, обычно никто из новоиспеченных супругов на них не обижается, но сверты совсем другие, их отличает просто невероятная стыдливость. Как он понял, для них это оказалось очень важно, если они с братом до сих пор вспоминают эти глупые шутки.       Арону рассказали, что Халейг вырезал деревянную лодку для его детей, они играли в тот день в саду, когда он поскандалил с ним. - Маргрете, - произнес он, глядя в окно в сгущающиеся сумерки, - где ты теперь? Научи меня, как мне быть, мне тяжело без тебя, Маргрете!       Он думал, не жалеет ли он больше Халейга о том, что они поженились, он не представлял, что его жизнь так усложнится. Но зато богатства Сверта теперь принадлежат Угэру.       Мысли Арона перетекли к предстоящей поездке в Сверт, если уж родичи Халейга не захотели приехать к нему, тогда Халейгу стоит посетить своих родных. Заодно Арон хотел увидеть своими глазами, как обстоят дела в Сверте, Хлодвиг, конечно, предан ему, но всегда лучше все проверить самому.       Арон вспомнил, что Харги говорил о том, что Халейг был для них солнцем, Арон слегка удивился, услышав это, он скорее бы сказал, что тот похож на черную грозовую тучу, непонятно было, чем она в любой момент разразится. Но нужно сделать так, чтобы Халейг не выглядел совсем убитым, когда поедет в Сверт, придется разговаривать с ним и стараться понять, что же ему нужно и как сделать так, чтобы эта зараза равноправия не распространилась на весь Угэр, иначе это будет полное разрушение устоев. Арон понимал, что из разных завоеванных ими княжеств в Угэр приходят самые разные веяния. Угэр их ассимилирует, подстраивает под себя и тем самым развивается, вот и Сверт приносит в их княжество свои изменения, но не стоит принимать их так быстро и сначала нужно посмотреть, чем они грозят.       Перед поездкой в Сверт нужно было подготовить все казначейские дела: посчитать, какую контрибуцию выплатит Угэр новым вассалам, какие подарки привезет сам Арон новым родственникам от их с Халейгом имени, нужно подумать, сколько дней они там пробудут, сколько войска с собой нужно брать. Вопросов было много, ими Арон решил заняться позже, а сам, тем временем, решил пойти поговорить с Халейгом, соглядатаи сказали, что тот закрылся у себя в покоях. Арон вспомнил, как тот в ссоре сказал, что собирался выпрыгнуть в окно, может, после посещения брата, Халейгу опять взбредет в голову такая мысль?       Арон поспешно вышел в коридор, не обращая внимания на наушников, что расползались в темные углы как пауки, и направился к покоям Халейга. Он на минуту остановился перед дверью и прислушался, за дверью было тихо. Арон толкнул ее и понял, что она заперта, тогда он негромко постучал.       Его не могут оставить в покое ненадолго?! Халя вывел из раздумий раздражающий стук в дверь. Он сидел прямо на ковре, перебирая свои новые сокровища – теперь, рассмотрев их пристальнее, он даже мог сказать о том, кто подарил некоторые вещи. Вот эта солонка, в которой еще крупная серая свертская соль – это солонка старшего кузнеца, она крепко вытерта с одного края, соприкасающегося с одеждой, кость там блестит и гладкая, а кресало – одного из командиров княжеского отряда, тоже хорошо знакомо Халю, приметная вещь, и сделанная не в Сверте, в него в середине вложена серебряная полоса. Еще раз провел пальцем по гривне… Эти вещи ему подарили для того, чтобы он хотя бы пальцами мог побывать в родном краю и вспомнить людей оттуда.        - Кто там?! – стук был настойчивым и не давал покоя. Пришлось встать, свернуть свое богатство в льняную, подаренную рубаху, и положить на стол. И только потом Халь открыл дверь.       - Что я опять натворил? - спросил он, помня вчерашний приход супруга. Весь этот дом пронизан крысами, которые следят за каждым его шагом и рассказывают своему хозяину. Арон решил про себя, что устраивать войну в собственном доме не в обычае Угэра, придется что-то делать с этим репейником, но пока он не придумал ничего лучше чем сказать:       - Ты не пришел ко мне рассказать, как прошел твой день, понравилось ли твоему брату гостить у нас, коль скоро он даже не удосужился со мной попрощаться. Я решил прийти сам.       Он бросил взгляд на груду безделушек, которые его супруг явно раскладывал и разглядывал с любовью, и подумал, что самые изысканные драгоценности стоят в углу, а его супруг любуется какими-то старыми вещами. Странные свертские репейники не переставали удивлять его.       Халь посторонился, пропуская гостя. Вот еще что-то новое! Тут супруги даже не едят вместе, а оказывается, нужно докладываться ежевечерне.        - Харги нужно спешить в Сверт, если бы не было большой необходимости, он бы не приехал - там каждые мужские руки сейчас на счету. Это очень большой подарок, что он вообще смог приехать сюда, - сказал Халь и подумал “и все благодаря вам!”. - Я думаю, он благодарен за возможность дать нам поговорить. И я тоже. Арон постарался не выдать свое изумление, когда волчонок поблагодарил его, он даже на секунду не нашелся, что ответить. Во всяком случае, он не хотел опять начать ненужные препирательства.        - Халейг, - наконец сказал он, - мы вместе на довольно долгое время. Нам придется договариваться, чтобы не превратить нашу жизнь в постоянную войну, поэтому я постараюсь объяснять тебе наши правила, а тебе придется их принять, потому что ты живешь здесь, и этого уже не изменить.        - Ты говоришь про “договариваться” и тут же сразу говоришь мне, что я только подчиняюсь. Это не похоже на договор, где что-то получают обе стороны. Я пока, кроме запретов и насмешек, не получил ничего, - не согласился Халейг. - И ты слышал, что я сказал вчера - если тебе нужна покорная молчаливая подстилка, то ты что-то перепутал, приведя меня в храм. Я приму только те правила, которые не будут унижать меня как свободного мужчину княжеской крови. Пока что мне ничего нельзя, даже в уборную без твоего разрешения, но даже рабы по дому ходят без приказа. Так что там еще за правила? Уверен, ничего хорошего!       Могут они хоть день не поругаться, или Угэр не успокоится, пока его не сломает. Не сломает…       Арон тяжело вздохнул, он думал о том, что будет трудно, но не представлял, что настолько. Он понял, что устал от всего за время свадебных торжеств, может быть, стоило заняться делами княжества и оставить этот дикий чертополох в покое, пусть растет сам по себе где-нибудь в садах Ругаланда. Секс с ним был хорош, но для этого можно встретиться несколько раз в неделю, и этого будет достаточно.        - Ты должен говорить мне, когда ты куда-то уходишь, и являться ко мне вечером рассказать о твоих делах, мы будем спать вместе иногда. Об остальном тебе расскажут советники. Завтра, по обычаю, мы должны быть возле храма для раздачи милостыни с утра. Потом ты будешь заниматься с книгочеями, если тебе что-то нужно, скажешь слугам, через них и найдешь меня, если тебе что-то понадобится. Через несколько недель мы поедем в Сверт, это будет наша первая поездка по вассальным княжествам, потом будут другие. Арон повернулся было, чтобы выйти. Вот такие переговоры нравились Халю больше. И тут можно торговаться и даже чуть уступить, раз уж они держатся за его честь, так пусть хотя бы сами убедятся, что между ним и Хаки точно ничего. Вот бы сам Хаки знал - удивился. Большего бабника в Сверте не сыскать. Да и тут пристроится, стоило полагать.        - Это хорошо. Я понимаю, что это большая уступка, если помнить, что ты говорил мне вчера, и я благодарен. Ты можешь отослать двух моих людей, но оставить мне Хаки - он мой родич, и приставить ко мне в городе своих воинов, чтобы мы не ходили вдвоем, как чужаки без рода, - сказал Халь, - и, я думаю, может нам стоит вечером встречаться за трапезой? Мы ни разу не ели вместе, или у вас тут не принято, чтобы супруги сидели за одним столом? И скажи мне, кому я могу сказать, если мне надо уйти, а ты занят - не приходить же мне на совет к твоим вождям, если понадобится выйти в город!       Арон чувствовал, что его брови сами собой лезут на лоб, Халейг, конечно же, нарушал все правила угэрского этикета, благо, он его не знал, но Арон каждый раз испытывал смешанные чувства, ему приходилось внутри своей головы отметить, что Халейг осмеливается выражать старшему супругу свои требования напрямую, без витиеватых вступлений и намеков, и не спрашивая, как водится, разрешения для того, чтобы их высказать. С другой стороны, соображения и вопросы были довольно разумные, и Арон понимал, что ему придется принимать пока все как есть, переделать чертополоха сразу не получится, если получится вообще...        - Да, мы можем встречаться за вечерней трапезой в малом зале в семь часов после полудня, ты расскажешь мне, как прошел твой день. Ты можешь найти меня через слуг, - Арон резко открыл дверь, и какой-то серый мелкий наушник чуть не ввалился в комнату. Позови мне Йорга Ларссена, - приказал он серой тени, что немедленно исчезла в темном коридоре.        - Это наш главный распорядитель, - представил он благообразного старика, что почти мгновенно явился на зов, - он всегда или на кухне, или в главном зале, ты всегда найдешь меня через него.       Арон представил слугу Халейгу и на этом счел свой долг выполненным, он вышел из комнаты Халейга, направился к себе в покои и долго молча стоял у окна, глядя в непроглядную тьму. +++       Халь решил, что все свои сокровища ему нужно куда-то сложить, а для этого нужна шкатулка или ящик, а значит, ему все равно нужно будет идти в город. Хорошо бы, оставшегося от проданного браслета серебра хватило бы на нее. Но надо будет где-то брать монеты. Просить у супруга? Сегодняшним днем Халь был доволен, он вытянулся под одеялом и думал, что торг весьма удался - его вовсе не заперли, нож при нем, ему можно ходить, куда хочется, и учиться читать. Пока это складывалось хорошо. И поездка в Сверт, Халь промолчал в ответ на эту весть, хотя внутри все дрогнуло. Вассальное княжество… теперь они просто вассальное княжество.       Халь с трудом представлял себе, что такое "раздача милостыни", и особенно то, что он сам будет раздавать – своих монет у него не было, а с теми, что были в мешочке, он был не готов расстаться. Еще в его покой поставили сундук, в котором оказалась одежда. Халь с недоумением перебирал тряпки – все слишком яркое и нескромное, с вышивкой, слишком чужое, слишком нарядное, разве тут праздник каждый день? Или женщину так наряжать. И ведь супруг так не одевался – его одежда не была так расшита и так ярка. Так зачем такую сделали для него?       Надо попросить местных женщин делать ему свертскую одежду – попроще. Так он и поступит. А если не умеют, то пусть делают такую, как у супруга. Пока что наденет то, что у него было из дома. Халь привел себя в порядок, сплел привычную косу, устав расчесывать волосы, и даже не надел гривну, чтобы не сверкать таким куском серебра. Разве годится кичиться своим богатством перед теми, у кого его нет? Из всех украшений – только кольцо, что надели на его руку в храме. А ведь в одном из мешочков, что передали ему из Сверта – были кольца, мужские, на пальцы, что шире собственных, кто-то снял с себя, хоть и грубо сделанные, но кому-то дорогие. Их вполне можно будет нанизать на гривну. Но не продать.       Он кинул на себя взгляд в зеркало, которое тоже было в покое, огромное, во весь рост и остался доволен. Совершенно нельзя сказать, что этот молодой свертец какой-то там "консорт", если не присматриваться. Князь… без гроша в кармане и едва отвоевавший себе право на нож, хорошо и грозно его Высочество, Халь сам на себя фыркнул. Можно спускаться вниз, за ним уже приходили люди, чтобы сказать ему это. Утром следующего дня Арон проснулся с чувством облегчения, торжества заканчивались большой раздачей милостыни. После чего он мог заниматься своими делами. Странный консорт-заложник мог быть предоставлен сам себе, потому что Арон совершенно не понимал его и у него не осталось желания его понять. Халейг хотел жить своей жизнью, как он жил в Сверте, Угэр не был ему интересен, у Арона не было желания ему в этом препятствовать.       Он добился чего хотел: сдачи и присоединения Сверта, кроме того, у него есть супруг, есть с кем проводить ночи, большего от него ничего не требуется.       У него было много забот, кроме дел своего и вассальных княжеств, нужно было расследовать дело отравителя.       Арон надел на себя одежду, которую ему приготовили. Это должна быть простая одежда, чтобы подчеркнуть скромность князя и напомнить ему те далекие времена, когда и князья, и простолюдины мало отличались друг от друга и всю добычу от набегов делили поровну.       Арон вышел на парадное крыльцо, дождался выхода Халейга, как всегда всем недовольного. Арон сел на коня, которого к нему подвел служка и, возглавив небольшую свиту, двинулся к главному храму.       По обычаю, оба князя должны были встать на площади и раздавать бедным милостыню, но из-за того, что Ругаланд очень разросся с давних времен, никакая площадь не могла вместить такое количество бедноты. Поэтому управители города заранее рассчитывали, сколько милостыни нужно подать на разные части города, и от них уже выбирали представителей, которые приходили забрать милостыню, а потом уже они должны были раздать своим беднякам.       Арон оглядывал свой город, сегодня он был окутан туманной дымкой, собирался дождь, солнце спряталось за тучами. По пути к площади он был занят разговором с управляющим раздачей, который докладывал ему, сколько провизии и денег было приготовлено.       Арон выехал на большую площадь перед главным храмом Ругаланда, где он заключил свой несчастливый брак. Там их уже ждали прислужники с готовыми бочками вина, корзинами с пирогами и мешками мелких серебряных монет. Поодаль толпились представители и зеваки, их отодвинула от центра площади стража.       Арон спешился и подождал, пока Халейг сойдет с коня, потом, повинуясь указаниям распорядителей, они встали рядом друг с другом перед небольшим помостом, куда служители выносили пожертвования. Халейг должен был раздавать мешки с серебром. Оба князя должны были раскланиваться с каждым представителем, принимая от них поздравления и благодарности.       За их спинами зорко бдел казначей, отмечая в своих свитках все выданное добро. Арон увидел приближающегося к ним бедняка в сопровождении молоденькой девицы, которая весело стреляла глазками в сторону обоих князей. Хоть она и была одета бедно, но улыбка украшала ее лучше всех уборов. Арон почувствовал, что его замерзшее сердце потеплело, когда увидел, что хоть кто-то в этом мире ему рад, и он щедро добавил милостыни низко присевшей в поклоне девице.        - Возьми, сшей себе новое платье.       - Премного благодарны светлейшим князьям, наши поздравления с бракосочетанием! - протораторила девица положенные слова и снова радостно улыбнулась Арону, и тому показалось, что на мгновение из-за тяжелых темных туч на небе проглянуло солнце. Этому человеку не угодишь. Халь не понимал, с чего вдруг супруг опять сменил настроение и предпочел молчать в ответ на приветствие, и был мрачен, но он начинал уставать от этого. Наверно, это ветра, в Угэре они морские и постоянно меняются, а он еще даже не начал изучать их, так откуда ему угадать! Остается лишь стоять с той стороны, откуда он дует.       Этими деньгами, что дали ему в руки, можно было бы накормить весь Свертинг! Там, за широкой дорогой и лесом, голодали люди, подъедая остатки прошлогоднего зерна, которого едва и так-то оставалось чуть-чуть, а после войны и двух армий, одной, которую следовало кормить, и второй, которая отбирала хлеб, и вовсе ничего! На каждый такой мешок с серебром можно купить телегу зерна. А он ничем не может им помочь! У него нет ничего своего, и он не может ничего добыть. Даже горсти монет не сунешь себе за пазуху – люди князя следят за ним. Эти украшения, что остались в его покоях – пропажу одного браслета может и не заметят, и не отругают, но если он продаст все – то разговор будет иным. С другой стороны – что ему сделают за это? Даже если изобьют или как-то еще накажут… Выбора между собственной шкурой и хлебом для Сверта не должно существовать.       Он дает деньги крепким мужикам, вот что удивило Халя. Такое он видел впервые, чтобы мужчина, хоть и плохо одетый, но с целыми руками и ногами брал деньги для себя и таких же бездельников. Почему он не работает? Не знает ремесла? Этому можно научиться. Даже калеки в Сверте, если у них были руки, делали что-то – плели корзины, резали ложки, и прочее ремесло. А здесь так много людей, которые ничего не делают, но хотят за это получать деньги? И правители сами развращают свой народ, давая ему серебро, вино и хлеб за так.       Чем Сверт так провинился перед Угэром, чтобы с ними поступали так? Чтобы тут крепким мужикам давали все, а там забирали? У Халя закаменели скулы от гнева и горя, которое еще жило в нем. Да что, он прекрасно помнит, как встретился со своим нынешним хозяином, когда пытался добыть голыми руками рыбу в ручье, которой там почти не было, чтобы в котле был хоть запах еды. Как он может полюбить эту страну и за что? Она больше отняла у него, чем дала… А от него хотят невозможного. Чтобы он стал таким же, как люди тут. Невозможно волку стать зайцем.       А еще его супруг щедро раздавал обиды, зато требовал уважения к себе. В другое время Халь бы и сам улыбнулся красивой девчонке, но охотилась она явно не на него, сразу оценив, кто тут щедрая добыча... Отчего-то улыбка и милость Хассена к этой девке задела его, хотя Халь не хотел себе в этом признаваться, и гневный румянец залил его скулы. Он промолчал, не дело публично унижать супруга, хотя Арон этим вовсе не заботился, сразу после свадьбы смотря на девок... Скорее бы это действие кончилось и то, что он задумал, поможет ему и Сверту…