Полночные признания | Midnight Confessions

В ночь, когда Гермионе исполнилось девятнадцать, ей снился год её десятилетия. После праздничной вечеринки, которую устроила мама, её школьные друзья остались у Гермионы на ночь, что совсем не порадовало папу. Девочки спали в гостиной, а Гермиона прокралась наверх, чтоб убедиться — родители снова ссорились. Сквозь щель в двери она видела, как закричала мать и как отец в ответ ударил её по лицу. Он толкнул её на кровать и добавил ещё, и через несколько минут мама утихла. Детский смех прервал сон, не давая досмотреть до конца. В дверях торчали Фред и Джордж. Рядом, прижимая к себе Тедди, стояла Джинни. Гермиона приподнялась на подушке и улыбнулась. — С днём рождения, Гермиона! — закричали они хором. Тедди радостно задрыгал ногами, участвуя в общем веселье, и Джинни посадила его на колени подруги. Фред бросил на пол пузырёк, который рассыпался по комнате очаровательным маленьким фейерверком. Джордж нашёл на радио весёлую джигу, и все трое Уизли с гиканьем и смехом пустились в залихватский пляс. Гермиона хохотала в обнимку с Тедди, восторгаясь разноцветными искрами. Джинни, не утерпев, подскочила к подруге и сдёрнула её с кровати, вынуждая их с малышом присоединиться к дикому танцу. Под конец щёки Гермионы просто болели от смеха. Тео и Дин встретили их внизу с неумело приготовленным радужным тортом и прямоугольным свёртком в упаковочной бумаге. Гриффиндорка расцеловала обоих, краем сознания отмечая, что Тео повернулся так, что уголки их губ соприкоснулись. Андромеда, Чжоу и Гарри уже поджидали в кухне с горячим завтраком. Гермиона получила оставшиеся поздравления и все, наконец, расселись. К тому времени, как бекон был съеден, каждый уже по разу спел «happy birthday». Как правило, не попадая в ноты. Подарком оказалось «Чувство и чувствительность», которое Тео втихаря купил во время их последнего похода в деревню. На обложке красовалась картинка из последней маггловской экранизации. — Мне показалось, тебе должно понравиться, — сообщил он. — Не стоило, правда, — расчувствовалась Гермиона, положив руку на сердце. — Спасибо вам. От всей души. И пока продолжался завтрак, она подошла и обняла каждого со спины. Первый час её дня рождения оказался самым счастливым моментом за все последние месяцы. Новым развлечением Тедди оказалось швыряние яичницы на пол. Взрослые не могли удержаться от смеха, глядя как волосы малыша приобретают такой же цвет, как разбросанная им еда. За столом царило веселье. Даже Гарри был в хорошем настроении. — Так, ну-ка, самые лучшие и худшие подарки на день рождения! — заявила Джинни. — Чжоу, начинай. — Сложный вопрос. Я бы сказала, лучший подарок я получила от мамы на пятнадцатилетие. Это был золотой браслет. А худший… Хм, фиолетовая помада от Седрика в том же году. Дин, теперь ты. Задумчиво дожёвывая тост, Дин, наконец, изрёк: — Ладно, лучший подарок — это метла. Мне было, кажется, двенадцать. Худший — вышитый носовой платок от бабушки, который я получаю каждый год с самого рождения. — Теперь я скажу, — заявил Гарри. — На звание худшего соревнуются вешалка и спитой чайный пакетик от моих тёти и дяди. А лучший, конечно же, торт Хагрида на одиннадцатый день рождения. Все девочки дружно издали умилённое «ах», тогда как ребята простонали от банальности его ответа. Гарри ответил последним неприличным жестом, вызвав взрыв хохота. — Так, мои подарки — зачарованные трусы, в которых причиндалы выглядят больше, чем есть на самом деле, и билеты на Татсхилл Торнадос. Какой лучший, какой худший — догадывайтесь сами, — кокетливо подытожил Тео и подмигнул Фреду. Гермиона не смогла сдержать короткого смешка, за что тут же была вознаграждена обольстительной улыбкой слизеринца. Внутренности девушки похолодели, и она не могла понять, к добру это или к худу. — Гермиона, а ты что скажешь? — полюбопытствовала Андромеда. — Каверзный вопрос. Даже не знаю, получала ли я когда-нибудь плохой подарок. Все присутствующие тут же закатили глаза, всем своим видом показывая, что это никак не могло быть правдой. — Ладно, ладно, сдаюсь! Припоминаю, как-то раз я получила на день рождения зачарованную расчёску, выпрямляющую кудри. Она тут же отправилась в мусорку. Гарри нахмурился, приоткрыв рот от возмущения: — Эй, это же был мой подарок! Джинни крепилась изо всех сил, но в итоге разразилась неудержимым хохотом, который тут же подхватили все остальные. Они смеялись до тех пор, пока на глазах не выступили слёзы. — Да, чувак, даже мы так не жестили, — сквозь смех проговорил Фред, опираясь о плечо брата. — Всё, всё, до меня дошло. Дарить подарки — не моя сильная сторона, — пробурчал Гарри. Гермиона ободряюще похлопала его по спине: — Ничего страшного, Гарри, я плакала из-за этой расчёски всего каких-то три дня. Кухню сотряс новый приступ веселья, к которому с удовольствием присоединился Тедди, заражённый всеобщим радостным возбуждением. — А самый лучший подарок? — напомнила Чжоу. — Первое издание «Зимней сказки». Судя по озадаченной тишине, никто понятия не имел, о чём шла речь. — «Зимняя сказка» — это пьеса Шекспира, главную героиню которой зовут Гермиона. Не считая волшебной палочки, это самая дорогая вещь, что у меня есть. Правда, я не знаю, кто мне её подарил. Сова оставила книгу на подоконнике в мой двенадцатый день рождения, на первом курсе. К подарку не прилагалось записки, поэтому я даже не смогла никого поблагодарить. — Тайный поклонник? — вздёрнул голову Тео и многозначительно улыбнулся. Перед тем, как ответить, гриффиндорка несколько раз растерянно моргнула. — Вряд ли. Остальные вернулись к прерванным разговорам, тогда как Тео продолжал смотреть на Гермиону. Девушка отчаянно пыталась не думать об их поцелуе, но, кажется, слизеринец не собирался позволить ей забыть. Может, стоило наслаждаться его вниманием? Тогда почему оно производило на гриффиндорку прямо противоположное действие? После обеда Гермиона и Джинни пили чай на качелях, пытаясь придумать, как облегчить положение Гарри. — Джин, ты бы его видела. До твоего приезда это был сущий кошмар. Он начинал пить прямо с утра. Я даже не уверена, что он вообще ложился, а не проводил всю ночь с бутылкой в обнимку. Джинни тяжело вздохнула. — Да, он говорил, что некоторые дни сбивались в один сплошной комок. Что не помнит некоторых вещей, потому что был слишком пьян. Это ужасно, что тебе пришлось видеть его таким. Быть свидетелем того, как твой лучший друг теряет себя на твоих глазах, врагу не пожелаешь. — Хорошо, что этого не видела ты. Гарри никогда не признается, но, думаю, он считает, мы виним его в произошедшем. Что Тот-Кого-Нельзя-Называть вернулся лишь из-за пророчества и должен убить его, чтобы прийти к власти. — Но это же неправда. Я, конечно, не так хорошо разбираюсь в этих крестражах, как вы, но зло разгуливало по земле задолго до рождения Гарри. Всё дело в том, что вы с Гарри и Роном привыкли действовать как герои и расхлёбывать кашу за остальных. Гермиона прикусила губу. Джинни опомнилась и медленно покачала головой. — Прости, Миона. Иногда я забываю, что его больше нет с нами. Знаешь, я порой думаю, что вот сейчас он вприпрыжку спустится с лестницы и начнёт ворчать, что в доме нет еды. Жутко, если честно. — Тебе не за что извиняться. — Гермиона положила руку на колено подруги. — Он был твоим братом. Я даже представить не могу, как ты скучаешь по нему. Некоторое время девушки покачивались взад-вперёд, не произнося ни слова. Почему-то в памяти Гермионы всплывали те моменты, когда Рон всячески изводил младшую сестру. — Знаешь, там, в Винчестере, был парень по имени Джонни. Кажется, родственник Кингсли. Мы как-то сблизились с ним, и однажды он спросил, есть ли у меня братья. Я сказала, шестеро, а потом поняла, что теперь, наверное, должна говорить, пятеро. Я не знаю. Правда. Понимаешь? Гермиона кивнула в остывшую кружку. — У меня никогда не было братьев, но я могу представить твои чувства. Рон всегда останется твоим братом. Думаю, ты смело можешь говорить шестеро. — Да, наверное. Больше всего я скучаю по его голосу. Шестнадцать лет я слышала голос Рона, а теперь боюсь, что забуду его звук. Особенно когда он включал режим старшего брата, знаешь? — Да уж, — хихикнула Гермиона. — А ещё раздувал грудь, как петух, и напускал на себя важный вид. — Точно! Точно… Ох, я даже по этому скучаю. По тому, как подтрунивала над ним. В этот миг в пристройке раздался настолько сильный грохот, что вылетело одно стекло. Вслед за повалившим лиловым дымом из дверей выскочили оба близнеца. Кашляя и отмахиваясь от ядовитых клубов, они направились к крыльцу. — Что стряслось? — воскликнула Гермиона. Фред уселся на вторую ступеньку, а Джордж привалился к столбу. — Не волнуйся, мам. Просто один опыт пошёл не по плану, — ответил Джордж. — Да, мам, не волнуйся. Мы всё уберём! — поддакнул ему Фред, хитро улыбаясь. — Надеюсь, не очередная навозная бомба, а то Чжоу вас придушит. Джинни прыснула. — Дай угадаю, в прошлый раз она неделю из своей комнаты не выходила? — Типа того, — отозвался Джордж, не пытаясь скрыть ухмылку. — Так, а о чём это вы тут секретничаете, юные леди? — Гарри? — Рон, — ответили девушки в унисон. Голос Джинни прозвучал более правдиво. Ей, в отличие от Гермионы, не было совестно разговаривать о своём умершем брате. Фред простонал. — Обе темы слишком уж деликатные. Не хотите с нами поделиться, пока пристройка проветривается? Гермиона почувствовала мучительную пульсацию в затылке. Так происходило всякий раз, когда она слишком долго говорила и тело желало утопить накопившуюся горечь во сне. Девушка несколько раз сожмурилась, пока Джинни вводила брата в курс дела. Боль не утихала, и теперь Гермиона ощущала тошноту. Но это же был её день рождения. Она так не хотела его портить. Не после столь восхитительного утра. Гриффиндорка медленно вдохнула и выдохнула, а затем отпила холодного чая. Голоса Уизли доносились словно из-за стены, пока она судорожно пыталась взять себя в руки. Ничего не помогало, и Гермиона принялась повторять в уме слова государственного гимна. Голова немного прояснилась. Жутко захотелось сэндвича с джемом. А лучше трёх. Вот от чего ей точно полегчает. — Никто не хочет хлеба с джемом? — выпалила Гермиона, не имея ни малейшего представления, о чём они только что говорили. Джинни быстро переглянулась с братьями, и все трое отрицательно покачали головами. Следующий, тревожный взгляд был предназначен Гермионе, но девушка лишь ободряюще улыбнулась. По крайней мере, она попыталась. Кажется, за последнее время Гермиона поднаторела в актёрском мастерстве. Гриффиндорка отправилась в дом, оставив семейство Уизли на крыльце. В холле она умудрилась споткнуться. Мозг плавился, как натёртый сыр. — Как она? — спросил Фред, не подозревая, что Гермиона всё ещё находится в зоне слышимости. — Не знаю, — ответила Джинни. — Гарри говорит, она не в себе с самого начала. Всё время спит и ничего не ест. — Гермиона у нас крепкий орешек, правда ведь, Фредди? Немного распереживалась из-за мыслей о Роне, вот и всё. Думаю, не стоит упоминать о нём при ней и Гарри. Хотя, странновато, не находишь? — понизил голос Джордж. — Он был нашим братом, а говорить о нём не хотят эти двое. Гермиона поспешила на кухню, не желая слышать продолжение. Она сделала три бутерброда с джемом и отправилась прямиком в спальню, чтобы избежать любых дальнейших разговоров. Сидя на кровати и бездумно пялясь в окно, девушка вспомнила о своей матери. Обломки вчерашнего сна добавили горечи в её десерт. Гермиона часто гадала, был ли тот раз первым, когда папа ударил маму. Во всяком случае это был первый раз, когда она поняла, что консилер способен творить чудеса. В промежутке между утренними блинчиками и встречей из школы синяк магическим образом исчез. Слизывая апельсиновые остатки с пальцев, Гермиона легла на кровать. Сверху раздался уже знакомый до боли звук. Значит, Малфой проснулся и развлекался, как мог. Девушка приподнялась на цыпочках в надежде расслышать получше, но шум был таким же приглушённым. Тогда она решила взять книгу, что лежала первой в её стопке на письменном столе. По крайней мере, займёт чем-то разум. Когда Гермиона проходила мимо камина, лёгкий стон донёсся до неё по пустому жёлобу. Гермиона застыла как вкопанная и прислушалась. А вот и снова. Стон. Такой же, как издал Малфой, когда она толкнула его на траву. Чем ближе она подходила к камину, тем различимее становился звук. Гермиона уселась на корточки и заглянула внутрь. В нос ударил запах лежалого угля. В кромешной темноте выделялась крошечная щель, сквозь которую пробивался свет. — Твою ж мать, — прорычал Малфой, и снова сдавленно простонал. — Давай. Давай же! Он явно был чертовски зол. Не понимая, почему ей доставляет такое удовольствие слушать сквернословие Малфоя, Гермиона поудобнее устроилась у камина. Казалось, что он выражает словами всё то, что творилось днём в её собственной голове. Она тоже бесилась, только молча. — Грёбаное ДЕРЬМО! — раздался яростный вопль, а следом за ним — звон разбитого стекла. Гермиона не подпрыгнула от испуга. Она сидела, обхватив руками колени, и ждала, пока обитатель чердака успокоится. Минут через пять стало тихо. Настолько, что девушка даже решила, что Малфой ушёл. Хотя, скорее всего, просто догадался поставить заглушку. Она, наконец, добралась до «Чувства и чувствительности» и успела прочесть первые семь глав, прежде чем провалиться в сон. На этот раз ей снилось лето, проведённое во Франции. Мама сказала, это была папина идея. Всю поездку отец баловал маму подарками, скупая всё, что она только хотела. Даже в свои тринадцать лет Гермиона понимала, что он расплачивался за что-то по-настоящему ужасное. — Это же твой день рождения, Гермиона! Даже и не думай дрыхнуть! Панически моргая, девушка разлепила глаза и увидела на кровати Чжоу, смотрящую на неё с осуждением. — Я… меня… сморило за книжкой, — принялась оправдываться Гермиона, яростно потирая лоб тыльной стороной руки. — Вставай. У нас по плану готовка ужина и игры. Давай, поторапливайся вниз! Гриффиндорка не успела ничего возразить, прежде чем Чжоу выскочила из комнаты. Гермиона вспоминала свой прошлый день рождения, который она провела в скитаниях по Европе в поисках крестражей, и понимала, что в этом году и праздновать-то было нечего. Какое-то мерзкое чувство зародилось в животе и начало медленно ползти по гортани. Вина. Не сильно отличаясь от того, обычного чувства, прожигавшего вены, сегодня оно было с особенным привкусом. Еле держась на ногах, девушка спустилась вниз, где наткнулась на Гарри. С тех пор, как приехала Джинни, он заметно воспрял духом. — Глупо как-то, а? — проговорила она, ковыряя ногти. — Столько шуму из-за дня рождения, когда в мире такое творится. — Не глупее, чем то, что вы устроили для меня несколько месяцев назад. — Да, но ты заслужил тот праздник. Ты столько пережил за этот год, Гарри, столько потерь вынес. Он подъехал к девушке настолько близко, чтобы взять её руку в свою, и трижды сжал ладонь Гермионы. Им не нужны были слова, чтобы понять друг друга. В этот раз Гарри имел в виду: «ты тоже вынесла немало потерь, прими уже это». Гермиона грустно улыбнулась. Она вздохнула и кивнула, прежде чем войти в гостиную. Девушка забрала у Андромеды Тедди, освобождая ей руки для других забот. Малыш скакал по её коленям и радостно пищал, пока Гермиона строила ему смешные рожицы. Он был копией Люпина, и от этого в горле вставал ком. Тедди мог развеселить Гермиону так, как никто другой в доме. Всё, что он делал, дышало невинностью и непосредственностью, и её умиляло даже то, как карапуз высовывал свой язычок. Приходилось напоминать себе, что ей никогда не испытать подобного с собственным ребёнком. Гермиона пообещала остаться на два кона Взрывающихся карт, но ей пришлось выдержать все пять, прежде чем, наконец, отползти в своё убежище. Хотя Тео и вызвался проводить её, он не делал новых попыток поцеловать гриффиндорку. На этот раз парень дружески обнял Гермиону так, словно они встретились после школьных каникул. Несмотря на праздник, она всё ещё не могла есть при посторонних, поэтому стоило часам пробить полночь, девушка отправилась вниз, не заботясь о том, где в это время будет находиться Малфой. Те несколько ночей, что минули с их столкновения, Гермиона дожидалась, пока слизеринец спустится, проведёт свой странный ритуал у ворот и вернётся обратно на чердак. Но сегодня она была настолько голодна, что даже встреча с Малфоем её не смущала. В холодильнике обнаружились остатки именинного торта, и, вооружившись ложкой, девушка принялась есть прямо с подставки. Бисквит подсох, а глазурь холодила зубы, но в целом это было даже приятно. Гермиона задумчиво ковыряла торт, размышляя о том, что могли говорить Уизли в момент её умопомрачения. Она настолько ушла в свои мысли, что заметила Малфоя, спустившегося вниз, только когда он показался на пороге кухни. Слизеринец прошествовал мимо, то ли не заметив, то ли притворившись, что не заметил девушку. Гермиона же чуть не подавилась тортом и еле откашлялась, забившись под стол, чтобы приглушить звуки. Подойдя к окну, девушка увидела, что Малфой развернулся, не дойдя до ворот. Затем он пошёл обратно, но остановился по пути. И так три раза, прежде чем, наконец, направился обратно в дом. Увидев, что парень возвращается, Гермиона подскочила на месте и метнулась к своему стулу, пытаясь успокоить зашедшееся сердце. Она решила, что, если замереть, есть шансы остаться незамеченной. Почти сработало. И всё же, уже было пройдя мимо, Малфой вдруг резко затормозил. Нахмурившись, он медленно повернулся и скрестил руки на груди. Гермиона с запозданием подумала, что выглядит ужасно нелепо, сидя в кухне посреди ночи и в одиночку уплетая торт. Судя по выражению его лица, выглядела она просто невероятно нелепо. — Не смей меня осуждать, — заявила девушка, тыча кончиком ложки в сторону парня. — Поздно, — парировал он, задирая подбородок и заглядывая в её тарелку. — О, радуга. Какая прелесть. — Вообще-то это Дин испёк. — Ага, узнаю руку мастера. На мгновение Гермиона забыла, что именно Дин приносил блондину еду. Она так и не поняла, когда он это делал. Несколько секунд Малфой колебался, но потом вытащил стул и уселся на противоположном конце стола. Он аккуратно положил перед собой волшебную палочку и сплёл пальцы. — Оплакиваешь приход старости? — спросил парень, приподняв брови. Вместо ответа девушка молча пробежала по нему взглядом. На Малфое была майка, открывавшая шрамы и вздутые вены на бледных руках. Тео был прав, его бывший друг явно времени не терял и занимался своей физической формой. — Девятнадцать — это ещё не старость, — пробурчала, наконец, она и отправила в рот новую порцию крема. — В двадцать, пожалуй, начну бить тревогу. — Не выдумывай. Ты вела себя, как сорокапятилетняя, с первого курса. Не поделишься заклинанием, убирающим отросшую седину? — Да уж, тебе бы пригодилось. Кажется, Малфой оценил её сонный сарказм. Если бы не темнота, девушка могла бы рассмотреть его еле заметную ухмылку. Повисла неловкая тишина. Гриффиндорка ковырялась в торте, умирая от желания умять всё до крошки и одновременно противясь тому, чтобы есть при Малфое. Наверное, стоило угостить его, но змеёныш не заслуживал этого доброго жеста. Хотя, может, и заслуживал, но в данный момент Гермиона не могла трезво рассуждать. — Знаешь, — начала она, сама не понимая, сможет ли добраться до сути по запутанным коридорам своего сознания, — всю жизнь мама использовала мой возраст против меня. Когда я делала что-то глупое, она такая: «Гермиона, как же так, тебе же уже семь», а когда я волновалась из-за чего-то слишком взрослого, она начинала: «Гермиона, как же так, тебе же всего семь». Зависело от того, что ей было удобнее. Когда она подняла глаза, дыхание перехватило от удивления. Малфой её на самом деле слушал. — Что бы я ни делала, это никогда не подходило моему возрасту. Я росла то слишком быстро, то слишком медленно. Я всегда её разочаровывала. Но в этом году я ни разу не слышала, «эй, Гермиона, тебе же восемнадцать». Так что даже не знаю, чем я на этот раз её подвела. А что хуже всего, мне вряд ли услышать «Гермиона, тебе же девятнадцать» в ближайшее время. Она понимала, что её несло. Понимала, что позже Малфой использует это против неё. Но в те две минуты, в продолжение которых он позволил ей говорить, Гермионе стало легче. Ничто больше не давило на грудь. Она чувствовала, как с неё свалилась тяжесть. Малфой катал палочку кончиками пальцев. В какой-то момент он перестал смотреть на Гермиону и опустил глаза. Его язык пробежал по внутренней стороне губы так, словно он обдумывал, что сказать. Рука парня вдруг начала дрожать — сначала медленно, потом всё быстрее. Он не пытался это скрыть, а просто смотрел. Смотрел так, будто хотел прожечь дыру в собственной коже. Гермиона не знала, как лучше спросить о природе его тремора. — Круциатус, — неожиданно произнёс Малфой. Гермиона удивлённо выдохнула. — Больше, чем один раз? — прошептала она. — Четырнадцать. Если считать всё вместе. Он сжал руки в кулаки, и оба они наблюдали, как дрожь постепенно сходила на нет. Гермионе было трудно признать, но ей стало жаль Малфоя. В тот единственный раз, когда она испытала на себе действие этого заклинания, девушка готова была принять собственную смерть. Четырнадцать раз было сродни адским мучениям. — Это сделал Тот-Кого-Нельзя-Называть? — спросила она, откусывая крошечный кусок торта. — Опять перешли на эвфемизмы? Поттеру ничто не мешало выкрикивать его имя в открытую посреди урока, сейчас-то чего скрываться? — Мы не знаем, наложено ли на его имя табу или нет, — пожала плечами Гермиона. — Это ты нам скажи. — Ты спрашиваешь меня так, словно я в сговоре с Пожирателями. — А ты не в сговоре? Это был вопрос в лоб, и слизеринец мог с лёгкостью соврать, но то, как он медленно покачал головой в отрицании почему-то заставило Гермиону поверить в его искренность. В противном случае парень вряд ли бы сидел здесь с ней. — Так это он? Он это сделал? — Естественно, — прошипел парень. — За что? Чем ты провинился? Малфой взял со стола палочку и принялся со скрежетом чертить какие-то знаки по деревянной поверхности. — Не смог опознать узников. Ноги Гермионы прострелила резкая боль. Подкатила внезапная тошнота. Они с Малфоем не были ничем друг другу обязаны, но в этот миг девушка почувствовала бремя долга за то, что он спас их жизни в войне, которую сам же и развязал. Слова извинения были готовы сорваться с языка, совсем как в тот раз, когда Тео поцеловал её. Правда, на этот раз смолчать оказалось труднее. — Почему ты не спишь ночью? — нарушил созданное им самим напряжение юноша. — Кошмары мучают? — Нет. Просто днём кусок в горло не лезет, вот и объедаюсь по ночам. С чем-чем, а со сном проблем у меня нет. Слишком они разоткровенничались друг с другом. Гермиона не могла взять в толк, что заставляло её признаваться Малфою в том, что он потом поднимет на смех. Но ещё страннее было то, что парень добровольно рассказал ей историю с Круциатусом. Может, здесь, в кухне, действовали иные законы. Никто не видел, как они соревнуются в издёвках или унижении, стараясь одержать верх в умственной игре. Что и говорить, жизнь обоих пошла наперекосяк. — Какой самый лучший и худший подарок ты получал когда-либо? — спросила Гермиона. Её голос был лишён всякой кокетливости. Слизеринец откинулся на стуле. — А что? — Просто ответь. Он фыркнул, задумываясь на секунду. — Лучший — письмо, что отец написал мне перед первым курсом. Там было сказано о его поводах гордиться тем, что я его сын. Худший — свечка от Крэбба. Гриффиндорка ожидала, что его варианты будут гораздо более материальными. Что-то вроде «лучшим подарком был замок на побережье Италии от моих родителей, а худший — грёбаный эльф, который шёл в придачу, бесполезный кусок дерьма». Пока девушка осознавала смысл сказанных им слов, она вдруг поняла, что была одной из последних, кто видел Крэбба живым. Интересно, знал ли об этом Малфой. — Прими соболезнования по поводу Крэбба и Гойла, — неожиданно для себя проговорила Гермиона. — Мы… мы пытались спасти их. Из огня. Но мы так и… — Расслабься, Грейнджер, — ответил он яростно. — А то схватишь из-за этих ушлёпков новую паническую атаку. Они сами начали пожар и оказались настолько тупыми, что не смогли вовремя выбраться. — Эти ушлёпки были твоими друзьями, Малфой! — ответила девушка вдвое злее из-за того, что он умудрился одновременно высмеять её приступы и поиздеваться над ребятами, которые были готовы целовать землю, по которой он ходил. — То, что они были моими друзьями, не отменяет факта их идиотизма. — Насколько мне помнится, они требовали у Гарри твою палочку. Кстати, она ведь до сих пор у него. Это же ты их послал? Ты послал их на смерть, Малфой. Девушка не ожидала, что в её словах будет столько яда, но ей было трудно контролировать себя в таком состоянии. — Думаешь, я не знаю? — выплюнул он, хватаясь за край столешницы. — Думаешь, не это не даёт мне уснуть по ночам, когда последней моей фразой им было: «делайте, что я говорю, не то вам крышка»? Ты вообще меня за кого принимаешь? — За мальчика, родители которого обязаны были защищать его от жестокости мира, но вместо этого кинули в самое пекло. Думаю, поэтому ты такой холодный и бессердечный. И, думаю, ты ненавидишь себя. Сильнее, чем кто-либо ещё. Пальцы Малфоя сжались добела, и гриффиндорка не сомневалась, что только опасность разбудить весь дом удерживает парня от того, чтобы проклясть её. Она дышала, пытаясь успокоиться. Гермиона хотела, чтобы он причинил ей боль. Чтобы Малфой ударил её, как отец бил мать. Девушка жаждала любой боли, лишь бы она заглушила ту, что пожирала её изнутри. — Всё сказала? — спросил блондин, роняя ладони на колени. Прерывисто выдохнув, гриффиндорка кивнула. Малфой пробежался пальцами по волосам, которым явно требовалась стрижка. Он смотрел на неё так, словно хотел испепелить. Смотрел так же, как на свои дрожащие руки несколько минут назад. Малфой с радостью бы сжёг её дотла своим взглядом. — На самом деле я не думаю, что ты виноват в их смерти. Они и правда были придурками, погубившими себя. — А я думаю, что ты тоже винишь себя в их смерти. Хотя бы частично. — Он чуть подался вперёд, не отрывая глаз от её лица. — Никак не можешь смириться с тем, что не сумела совершить очередной подвиг. Он был прав. Он ведь был прав. И, произнесённые вслух, слова резали по живому. — Мы оба виноваты. Слизеринец с циничной ухмылкой поднял руки, скрестив их в запястьях, словно они были скованы наручниками. Гермиона застыла, и тогда он снова откинулся на спинку стула. Он не сводил с девушки глаз, пока та копалась ложкой в развалинах на тарелке. Гермиона всё ещё мечтала опустошить содержимое буфета, и живот сводило голодной судорогой. Малфой поднялся. Девушка подумала, что он уходит, но вместо этого парень подошёл к кладовке, откуда вернулся через минуту с охапкой продуктов. — Что ты делаешь? — изумилась гриффиндорка, когда он сгрузил всё на середину стола. — Сегодня Дин оставил меня без еды. Видно, твой день рождения оказался важнее. Так что сейчас я буду есть. Малфой достал из ящика вилку и невозмутимо уселся через два стула от Гермионы. Перегнувшись через стол, он дотянулся до торта и, пододвинув его к себе, принялся за дело. — Э, я собира… — начала было девушка, но парень перебил её. — Ничего ты не собиралась. Ты ждала, пока я свалю, чтобы доесть его в одно лицо. Возьми что-то другое, Грейнджер, а не то услышишь лекцию о своих нездоровых пищевых пристрастиях. — Ну вообще-то надо и о других подумать. Если мы сейчас всё съедим, чем остальным питаться всю неделю? — В чём проблема? Купи ещё. Деньги у тебя есть. У Гермионы начало закрадываться подозрение, пока она, сузив глаза, наблюдала за Малфоем, открывающим пакет с печеньем. Застыв на секунду в нерешительности, девушка всё-таки потянулась и взяла имбирное. Они ели в тишине до двух часов ночи, и гриффиндорка с удивлением поняла, что не чувствует обычного отвращения к себе, когда, наконец, они, насытившись, откинулись в креслах. — Значит, убежища живут на твои деньги, — спросила Гермиона, удерживаясь от того, чтобы погладить себя по животу. — На моё наследство. Да. — И скоро мы обанкротимся? Малфой посмотрел на неё разомлевшими от еды глазами и вздёрнул подбородок. — Обанкротимся, если война продлится ещё век-другой. Он был таким самодовольным. Горбатого могила исправит. — А твои лучшие и худшие подарки? — спросил блондин, устремляя на неё взгляд через стол. — Лучший — старинное издание «Зимней сказки», худший — расчёска. Малфой фыркнул и потёр переносицу. — Ты серьёзно? — Только давай обойдёмся без шуток про волосы. — Я не про то. Ты же знаешь, что это Тео подарил тебе книгу? — Ну, он намекнул на это сегодня утром. Это такой змеиный юмор? Представляю, как все слизеринцы собрались у себя в подземельях и давай придумывать, чем бы ещё подразнить грязнокровку, у неё ведь такое чудное имя. Малфой положил локти на стол и внимательно посмотрел на девушку. На его лице не осталось и следа веселья. — Грейнджер, для Волшебного мира твоё имя не такое уж и чудное. А что до слова «грязнокровка», то никто из нас его не знал до того времени, когда Тео не вернулся с летних каникул из дома, где сообщил родителям, что ему нравится самая смышлёная ведьма на курсе. Когда выяснилось, что эта ведьма — магглорождённая, всем чистокровным сыночкам был преподан урок ненависти. — Ты ненавидел меня ещё на первом курсе, — возразила девушка. — За то, какой ты была, а не кем. Кажется, оба старались не возвращаться к факту, что Тео был в неё влюблён, но недосказанность так и витала в воздухе. Гермиона убрала беспорядок волшебной палочкой, а Малфой положил остатки еды в буфет. То, что блондин делал это руками, забавляло. Обычно он и носа почесать не мог без помощи магии. Как говорится, ленивый волшебник. Когда кухня приняла первозданный вид, слизеринец коротко кивнул девушке и бесшумно проследовал наверх. Со смешанными чувствами Гермиона добралась до своей спальни, твёрдо зная лишь одно — этот день рождения был одним из лучших в её жизни. Даже невзирая на то, что ей всё ещё хотелось сброситься с крыши.