Полночные признания | Midnight Confessions

Следующий день тянулся медленней, чем ковылял скованный тролль. Гермиона периодически выныривала из реальности, только чтобы вспомнить события минувшей ночи. А потом её посещали размышления о том, возможно ли её повторение. Обычно время текло быстро, если человек был занят чем-то интересным, из чего девушка сделала вывод, что страшилась приближения полночи. Во всяком случае, ей хотелось так думать. Между ней и Малфоем существовало напряжение, неизбежное для двух ненавидящих друг друга людей. И тем не менее, они понимали друг друга. По логике вещей, Гермионе куда проще было бы сблизиться с Гарри или Чжоу, жизнь которых тоже оказалась разбита вдребезги. Но на словах это было проще, чем на деле. Возможно, гриффиндорка не хотела, чтобы друзья видели её сломленной. Не хотела, чтобы они знали, что у неё не хватило сил крепиться. Подставляя спину под струи горячего душа, Гермиона раздумывала, почему ей было так легко показать свою уязвимость Малфою. Из-за того, что слизеринец и так никогда не был о ней высокого мнения, или потому, что его не так-то просто было обескуражить? Шампунь заканчивался. Девушка сделала пометку в своëм виртуальном списке покупок. А ещё восполнить всё, что они вчера умяли на пару с Малфоем. — Гермиона, выходи! Ты всю горячую воду выпустишь! — Почти закончила! — прокричала девушка в ответ. Быстро смыв остатки кондиционера с волос, девушка выключила воду и, наскоро обернувшись полотенцем, выскочила из жаркой ванной, уступая очередь Андромеде. На лестнице, подпрыгивая при каждом шаге, показались кудри Тео, и Гермиона метнулась к своей двери, желая избежать встречи с парнем. Едва перескочив порог, она поскользнулась на капавшей с неё воде и со всей силы плюхнулась на пол. Гриффиндорка простонала от боли, пронзившей позвоночник. Не глядя, она потянулась к двери, и что было силы захлопнула её, искренне надеясь, что никто не успел заметить её бесславного падения. Гермиона была рада колющему ощущению в пояснице. Она смаковала каждый миг, который позволял ей отвлечься от собственных мыслей. В каком-то смысле это можно было назвать расслаблением. Но тут же девушка почувствовала отвращение оттого, что ей нравилась боль. На полу убежища, о котором знали каких-то десять человек, Гермиона осознала, что потихоньку сходит с ума. Интересно, если сейчас она просочится сквозь деревянный настил, если растворится в неизвестности, кто-нибудь заметит? Её мокрая кожа покрылась мурашками. Это было противно — думать. Хотелось вернуться в те времена, когда не все её мысли были такими безнадёжными. Свернувшись клубочком, Гермиона закрыла глаза, почти насильно погружая себя в сон. На этот раз ей снился первый урок полётов. Как и тогда, ей было до жути страшно, а вдобавок ко всему, стоило ногам оторваться от земли, метла под ней на лету превратилась в белого дракона. Когда гриффиндорка очнулась, руки и ноги затекли. И снова от сна стало лишь хуже. Глядя на себя в зеркало, она заметила, что по всей правой стороне тела бежал узор, отпечатавшийся от досок на полу, а кожу покалывало при прикосновении. После ужина зарядил дождь. От громовых раскатов сотрясались стёкла. В этот вечер народ разошёлся сразу после мытья посуды. Всем было не до игр. После очередной порции нездорового сна, Гермиона проснулась в 12:13. Свеча на столе всё ещё теплилась, заставляя тень девушки плясать по стене. На улице по-прежнему лило как из ведра. Интересно, заставила ли непогода Малфоя изменить ночные привычки? Она поднялась и выглянула в окно. Блондин стоял на своём обычном посту. Наверняка, продрогший до костей. Гермиона некоторое время боролась с собой, взвешивая, стоит ли ей спуститься вниз и попытаться повторить предыдущую ночь. Было ли опрометчиво со стороны девушки полагать, что слизеринец был не против снова разделить её общество? Что он подумал, когда прошёл через кухню и не застал там Гермиону? Она не успела продолжить свои рассуждения, потому что вдруг Малфой обернулся и посмотрел прямо в её сторону. Девушка перестала дышать. Блондин поднял руку, и на долю секунды показалось, что парень сейчас махнёт Гермионе, но вместо этого он поманил её пальцем. Лицо слизеринца не выражало никаких эмоций, но вместе с тем вся его фигура заставляла повиноваться. Гермиона, совершенно потеряв всякую власть над своим телом, неожиданно обнаружила себя открывающей дверь на крыльцо. Только теперь с отчётливой ясностью она поняла, что вышла в растянутой футболке и пижамных шортах. В облипку. На нём не осталось сухой нитки. Джинсы и майка облегали кожу, на кончиках волос серебрились капли. Малфой почти светился. — Мой отец, — начал он, — никогда не делал знаков внимания ни мне, ни моей матери. Самое большое, на что он когда-либо расщедривался, было пожать меня за плечо, а потом хлопнуть по нему пару раз. Он облизнул дождинки с губ и со свистом втянул в себя воздух. — Как-то раз я видел, как он прислонился лбом ко лбу мамы. Это был самый душевный их момент на моей памяти. Они всегда были холодны друг с другом. И со мной. Я такой из-за них, и Тёмный Лорд здесь ни при чём. — Зачем ты мне это говоришь? — нахмурилась Гермиона. Парень шагнул к ней, так что гриффиндорка могла рассмотреть его слипшиеся от влаги ресницы. Желваки проступили на бледном лице. — Вчера ты заявила, что я холодный потому, что родители бросили меня в пекло войны. Это не так. Я холодный, как и мои родители. Почти все чистокровные такие же. — Можешь не выгораживать своих родителей передо мной, Малфой. Я говорила в сердцах. Не сомневаюсь, что они любят тебя. Въевшийся ей на подкорку рефлекс заставил коснуться его руки, и, лишь осознав, кто перед ней стоит, Гермиона с такой же скоростью отдёрнула ладонь. Это было так похоже на судорогу, что она едва не покраснела от стыда. Слизеринец сузил на неё глаза. — Я их не выгораживаю. И они не любят меня так, как родители должны любить своё дитя. В противном случае я бы не получил метку на предплечье. Если бы сердце Гермионы было сделано из стекла, в самой его середине бы сейчас появилась трещинка. — Знаешь, когда поругаешься с кем-то, а остроумная фраза приходит, когда момент уже безвозвратно упущен? Она кивнула. — Это и есть моя фраза. Гриффиндорка никогда раньше не видела этой стороны его характера. Умение признавать ошибки. Фактически, Малфой согласился с тем, что она выиграла вчерашний спор, а сам он оказался недостаточно находчивым. Гермиона слегка повернула голову и недоверчиво взглянула на него. — На четвёртом курсе я посадила Риту Скитер в стеклянную банку. Признание выскочило из неё почти помимо воли. Душа Гермионы, кажется, на миг воспарила над телом, с изумлением взглянула на бренную плоть и вернулась обратно. Брови слизеринца слегка дрогнули, словно он ждал продолжения. Да уж, выпаленная ни с того, ни с сего фраза про Риту выглядела, мягко говоря, странно. — Ты ведь знаешь, что Рита — незарегистрированный Анимаг. Я видела, как ты нашёптывал ей всякие враки на четвёртом курсе. Когда она вылила на нас ведро грязи и назвала меня распутной женщиной, моё терпение лопнуло, и я докопалась до её тайны. А потом засадила в банку и шантажировала. Малфой смотрел на неё, как на чокнутую. — Ты признался мне и, чтобы ты не чувствовал себя в уязвимом положении, я призналась тебе в ответ, — объяснила девушка. — В том, что засадила патологическую лгунью в банку? — с сомнением переспросил блондин. — Да. И она того заслужила. Слизеринец медленно кивнул. — Даже не сомневаюсь. Гермиона шумно глотнула. Она до сих пор не могла объяснить самой себе, что делает на крыльце, рядом с насквозь промокшим Малфоем, никак не находя причины, чтобы уйти. — Можно я ещё кое в чём признаюсь? — спросила она, и парень дважды моргнул. — Не знаю, как благодарить тебя за то, что посидел со мной прошлой ночью. — Благодарить? — Я не перевариваю тебя, но при этом не могу не сказать спасибо, что был рядом, пока я, — она сделала неопределённое движение рукой, — оплакивала приход своей старости. Блондин изогнул бровь. — Ответное признание? — Он дождался её поощряющего кивка. — Каждая частичка волшебства, что течёт в моих жилах, презирает тебя, но вчерашний разговор был нужен мне сильнее, чем тебе. Малфой сделал неожиданный шаг вперёд, почти прыжок, подхватил ладонями её подбородок и наклонился. От его внезапной близости Гермиону встряхнуло, будто ударом тока, и она резко оттолкнула юношу. — Ты что творишь? — рявкнула девушка достаточно тихо, чтобы никого не разбудить, но достаточно яростно, чтобы выразить свой шок, застывший в расширившихся глазах. — Пытаюсь совершить диверсию против себя самого, — проговорил слизеринец, проводя рукой по лицу. Гермиона ещё раз пихнула его. — Не вздумай меня для этого использовать! Руки гриффиндорки тряслись от гнева. Она металась туда-сюда по крыльцу, пока Малфой уткнулся головой в стену. Единственное, чего хотела Гермиона, это отхлестать его так, чтобы из носа потекла кровь. — Поцелуи со мной никак не помогут тебе отомстить отцу! Знаешь, то, что ты пытался сделать, в каком-то смысле даже хуже, чем желание убить каждого в этом доме. Я для тебя, конечно, грязь, прилипшая к подошве, но так это не работает! Девушка выговаривала всё это ему в спину, и не могла оценить реакции, поэтому, когда Малфой обернулся, она невольно отступила на полшага. Единственный человек, которого Гермиона видела более разъярённым, был её собственный отец. Ноги стали ватными, когда она поняла, что сейчас парень ударит её. Неожиданно прикосновение губ слизеринца показалось ей куда более привлекательным, чем тыльная сторона его ладони. Малфой приблизился, вынуждая девушку вжаться спиной в перила. Ещё немного, и она свалится в кусты. Он выставил вперёд палец, испепеляя Гермиону взглядом. — Перестань фантазировать, будто что-то обо мне знаешь. Тебе ничего не известно о моём отце, Грейнджер, и уж точно совсем ничего обо мне! — Знаю, что ты себя ненавидишь. Он провёл языком по нижним зубам и с придыханием усмехнулся, опустив руку. Одновременно пугая и возбуждая. — Может быть. — Он склонил голову набок. — И как ты думаешь, почему? На слове «ты» его глаза сузились, а тело подалось на дюйм вперёд. Гермионе было трудно сейчас отрицать, что в последние месяцы она, действительно, построила несколько теорий на этот счёт. Правда, теперь все они казались высосанными из пальца. — Думаю, — у неё перехватило дыхание, — думаю, ты просто хочешь загрести жар моими руками. У меня нет для тебя правильных ответов. Ты сам должен во всём разобраться. Оглушительный удар грома заставил Гермиону подпрыгнуть на месте, но Малфой остался неподвижен, ни на секунду не отведя от неё глаз. Даже когда рядом блеснула ослепительная вспышка молнии. Это сильно смахивало на сцену из ужастика, когда свет вдруг выхватывает злодея из тени. Хотя на самом деле истинным злодеем ощущала себя Гермиона. — А, ты же у нас ходячий кладезь мудрости, — его слова были не игривыми, а угрожающими. — Пару раз меня так называли. Его волосы всё ещё были тёмными от воды, а одежда облепляла мокрое тело. Какая-то часть Гермионы порывалась взять полотенце и как следует растереть его озябшие руки. Но другая часть до одурения мечтала схватить парня за шкирку и швырнуть обратно под дождь. Малфой попятился. — Признание? Девушка кивнула. — Я не знаю, за что ненавижу себя. Поэтому спрашиваю тебя. Не для развлечения. Я просто хочу понять. — Другими словами, моё мнение имеет для тебя значение? Блондин закатил глаза. — Называй, как угодно, Грейнджер. Порыв холодного ветра скользнул между ними, напоминая девушке, что она не надела бюстгальтера. Не желая, чтобы и Малфой узнал об этом факте, гриффиндорка сложила на груди руки. — Думаю, в глубине души тебе не нравится философия Того-Кого-Нельзя-Называть, но при этом ты не можешь признать, что совершил ошибку, встав на его сторону. Ты ненавидишь себя за то, что упустил шанс изменить расклад в войне. А ещё за то, что из-за твоей трусости погибли твои лучшие друзья. Малфой жадно ловил каждое её слово, и, кажется, их правдивость доставляла ему почти физическое страдание. — Договаривай, — приказал он. Должно быть, у каждого была своя версия мазохизма. Малфой заглушал свою боль так. И, чтобы угодить ему, девушка продолжала: — Ты стал Пожирателем, думая, что так заслужишь одобрение отца, которого боготворил. Ты ненавидишь себя за то, что любишь родителей сильнее, чем они тебя. Ты на всё готов ради них. А они — нет. Единственным звуком, нарушавшим тишину, был стук дождя по крыше дома. Гермиона чувствовала биение своего сердца на кончиках пальцев. Малфой посмотрел вверх, на миг открывая её взору свою шею, а потом снова перевёл взгляд на гриффиндорку. Его серебряные радужки сделались почти чёрными. Он выглядел гораздо старше своих восемнадцати лет. — Спасибо, — мягко проговорил юноша, и Гермиона почувствовала, что её вот-вот вывернет наизнанку. — Обращайся. Малфой пробежал рукой по влажным волосам и уже развернулся, чтобы зайти в дом, когда вдруг какая-то мысль остановила его. Он посмотрел на девушку. — Не говори никому, что я пытался тебя… — Уже забыла, — оборвала его гриффиндорка. — Отчаянные времена требуют отчаянных мер, так ведь? — Точно. Глаза Гермионы скользнули на его предплечье и обратно к лицу. Да уж. Чтобы так себя искалечить, а потом ещё пытаться поцеловать её, нужно, действительно, впасть в полное отчаяние. — А у тебя какие? — спросил слизеринец, оглядывая её с ног до головы. — Какие что? — Отчаянные меры. Она ведь могла солгать или просто спустить всё на тормозах, но раз уж до сих пор они были нещадно честны друг с другом, к чему увиливать сейчас? — Видимо, желание говорить с тобой, — призналась гриффиндорка. Малфой насупился, одновременно позволяя своим губам сложиться в подобие улыбки. — Прикажешь принимать это как комплимент или как оскорбление? — И то, и другое. Или, ни то, и ни другое, — пожала плечами девушка. Она выудила волшебную палочку из-под резинки своих шорт и подняла руки вверх, показывая, что не собирается причинять ему вред. Направив кончик палочки на его майку, Гермиона произнесла осушающее заклинание. По телу Малфоя вместе с теплом пробежала дрожь. Слизеринец прикрыл глаза, словно пытаясь вдохнуть её магию, и гриффиндорка подозрительно прищурилась. Она не видела подобного со времён первого курса. Гермиона прикусила язык, чтобы не задать вопрос, который мог поставить в неудобное положение и без того уже неловко чувствующего себя парня. С него на сегодня явно хватит. — Ты сегодня ела? — Вроде того. — Врёшь? — Нет. — Если хочешь, я уйду. — Не хочу. Гермиона прошла первой, слегка задев его плечо. Он вошёл следом, взяв прямую наводку на буфет, пока она совершала рейд на холодильник. На этот раз они ели, перебрасываясь ничего не значащими фразами. Гермиона спросила, пробовал ли Малфой когда-либо чизбургеры, и удивилась его отрицательному ответу. Слизеринец спросил, ела ли она утку, на что девушка ответила утвердительно. Может, их беседа и была корявой, зато они не ужинали в одиночестве. Кажется, Малфой разделял её чувства. Он предпочитал преломить свой хлеб с грязнокровкой, чем остаться на чердаке наедине со своими мыслями. Еду сменили чашки с чаем, и волшебники закончили ночь в компании друг друга на кухне, на которую кто-то словно наложил оранжевый фильтр. Дождь, наконец, перестал, и засияло рассветное солнце. — Скоро проснётся Тедди, — обронила Гермиона, обводя пальцем ободок своей кружки. Малфой поджал губы и, забрав у неё опустевшую чашку, отнёс её в раковину. — Пойду к себе, — лаконично изрёк он. Гриффиндорка молчала, не зная, что сказать. Блондин спас положение, удалившись наверх. Она так и не услышала скрипа чердачного люка, и всхлипывания малыша были последними звуками, которые Гермиона слышала, прежде чем провалиться в глубокий сон. Каким-то образом она уместила две истории в одно сновидение. Первой был Тимми Шерман, назвавший Гермиону уродиной в третьем классе на школьном дворе. Следом гриффиндорке приснился Виктор Крам, заявивший, что её пышная грудь с лихвой окупала мальчишеские черты лица. В какой-то момент Тимми плавно превратился в Виктора, а школьный двор в библиотеку Хогвартса. Гермиону разбудил стук в дверь. Открывая её, девушка чувствовала себя отвратительно — постель была слишком тёплой, и она вспотела. Белозубая улыбка Тео померкла, когда он увидел всклокоченные волосы и опухшие глаза гриффиндорки. Гермиона не встречалась с Ноттом с тех пор, как Малфой обмолвился о его чувствах на первом курсе. — Привет, — ухмыльнулся юноша. — Разбудил? — Ага, — пробормотала девушка, моргая и пытаясь сфокусировать взгляд. — Пора в магазин. Еда заканчивается. Минут через десять будешь готова? Гриффиндорка поджала рот и кивнула, снова прикрыв глаза. Слизеринец ушёл, а она направилась в душ. Вода, стекающая по коже, напомнила Гермионе промокшего до нитки Малфоя и его влажные, холодные и такие мягкие руки. А ещё губы, розовые, словно он нервно их теребил. Понравился бы ей его поцелуй? Её интересовало мнение тела, не разума. От мыслей о припухлых губах юноши, встречающихся с её собственными, набухли соски. Гермиона представила, как его язык проскальзывает дальше, пока её руки находят край футболки парня. Девушка не стала останавливать свои пальцы, заскользившие вдоль влажного тела. Должно быть, его живот был таким же упругим и твёрдым, как мышцы на руках. Он бы сдавленно застонал, возясь с её ремнём, нетерпеливо вминаясь в бёдра Гермионы. Одна её грудь легко бы уместилась в его ладонь, а вторую Малфой бы дразняще полизывал сквозь серую материю. Гермиона бы запустила руку между джинсами и бельём блондина, осторожно прихватывая его, заставляя издать хрипловатый смешок, а потом сдавила бы чуть сильнее. Он в ответ сжал бы в горсти её волосы и прикусил за шею. Тепло воды смешалось с жаром удовольствия, разливавшегося по телу Гермионы, и её колени подкосились. Она слизала капельки пота, скатившиеся по щекам. Слаженная работа её воображения и пальцев оказалась просто крышесносной. Стоило только представить, что это не она, а Малфой обводит подушечками пальцев её клитор. Как он шепчет «умница», пока она молчит вместо того, чтобы дать себе волю и прокричать его имя. Как интуиция безошибочно ведёт слизеринца по закоулкам её эрогенных зон, и он даже не нуждается в подсказке. За край Гермиону толкнула мысль о том, как Малфой, заглушая стон, зажимает её рот рукой. Она сползла по стене, до боли сомкнув бёдра. Грудь ходила ходуном. Лицо полыхало, пока ухмылка блондина всё ещё витала в её сознании. У неё ещё никогда не было такого оргазма. Гермиона даже не знала, что так бывает. Прошло добрых три минуты, прежде чем девушка смогла подняться и как следует вымыться. Гель для душа, источавший аромат мёда и ванили, не способствовал её успокоению. Гермиона почти ожидала, что вместе с пеной её захлестнёт чувство вины, но его не было. Тело пело, и она чувствовала себя как никогда хорошо. Это же было приятнее боли! Гораздо приятнее. Всё же девушка пообещала себе, что в следующий раз её фантазии будут о ком-то другом. Даже страшно было подумать, что бы случилось с эго слизеринца, если бы он проведал, что она ласкала себя, думая о нём. В следующий раз это будет кто-то, кого ей не придётся встретить в тот же день. Гриффиндорка оделась и, накинув на плечо сумку, достала купюры, которые хранила между страницами книги. Не весть какой надёжный тайник, конечно, но в этом доме деньги всё равно никого не интересовали. Каждый месяц она получала от Макгонагалл пять тысяч фунтов, которые, как теперь она знала наверняка, попадали к Ордену из наследства Малфоя. Это была слишком крупная сумма, но никто кроме неё, Дина или Гарри не могли этого оценить. Когда Гермиона спустилась, Тео ждал её на качелях из старой шины. Едва пальцы девушки легли на ручку двери, из-за спины послышался голос Дина. — Гермиона, погоди! — Что-то хотел в магазине? — Да нет, всё как обычно, спасибо. — Он отмахнулся и упёр ладони в бёдра. — Хотел спросить, ты не знаешь случайно заклинаний для очистки одежды? Гриффиндорка с трудом сдержала улыбку. — Несколько знаю. А зачем тебе? Мы с Чжоу вроде справляемся со стиркой. — Ну… — он замялся и перешёл на шёпот, — мне кажется, Малфой не стирал одежду с тех пор, как попал к нам. Думал оставить ему записку с заклинанием, на всякий случай. — Ты мог бы ему передать на словах, когда в следующий раз понесёшь еду. Дин неопределённо помотал головой. — Вообще-то я его практически не вижу. Просто собираю полную тарелку и применяю способ, которому меня научил один эльф, чтобы доставлять еду в нужную комнату. — Значит, ты с ним совсем не общаешься? — Я был у него пару раз. Пока все спали. В любом случае, обычно он выставляет меня через минуту-другую. Как был мудаком, так им и остался. Гермиона ответила коротким смешком. — Даже не сомневаюсь. Она вытащила из зачарованной сумки блокнот и маггловскую ручку и сделала короткую запись. — Держи. Дин посмотрел на клочок бумаги и, легонько хлопнув девушку по плечу, ответил: — Спасибо, Гермиона! Она даже не успела ответить, с такой скоростью умчался парень. Гриффиндорка лишь покачала головой и отправилась к ожидавшему её Тео. Приняв новые обличия, они выдвинулись по дороге, ведущей к деревне. Тео, как всегда, болтал без умолку, а Гермионе лишь оставалось вежливо поддерживать беседу, хотя всё, о чём она могла думать, была только «Зимняя сказка». — …мне Стебль никогда и не нравилась, вечно от неё воняло грязью. Ну, понимаешь, о чём я? За ней прям шлей… — Тео, можно тебя спросить? — оборвала его Гермиона. Он врезался в девушку от неожиданности. — Конечно. — Когда ты был маленьким, что родители говорили тебе о магглорождённых? Только честно? Даже если это что-то неприятное. Тишину прерывал лишь шорох щебня под их ногами. Слизеринец явно не ожидал этого вопроса. Наконец, он шумно выдохнул и поворошил свои кудри. — Честно? Ничего хорошего. — Я понимаю. Ничего страшного. В любом случае, наверняка, мне уже приходилось это слышать. — Нас, чистокровных, усадили и разъяснили, что такое «грязнокровки», на летних каникулах после первого курса. До этого случая ничего такого не было. В наших семьях было принято смеяться над магглами, только и всего. Но тот разговор запомнили все. Наши отцы не поленились объяснить нам, что дело чистокровных — указать грязнокровкам их место. — Под подошвами ваших начищенных туфель? — тихо спросила гриффиндорка. — Хуже. Нам вдалбливали, что за обладание волшебной палочкой грязнокровок следовало избивать. Что с них следовало сдирать шкуру, а головами украшать камины чистокровных волшебников. Гермиону прошибла дрожь. — Нам было трудно в это поверить, особенно, когда перед глазами стояли такие примеры, как ты. Пэнси как-то раз заявила им, что ты — весьма выдающаяся ведьма, и она не понимает, почему, следуя их логике, ты должна быть наказана за собственную магию. Звон пощёчины, которую залепила ей в ответ мать, до сих пор стоит у меня в ушах. — Пэнси? Пэнси Паркинсон? — изумлённо переспросила Гермиона. — Да, представь, наша чистокровная королева прославилась тем, что защищала тебя раньше, чем подожгла твои волосы. Даже Драко заявил отцу, что его вполне устраивает быть на вторых ролях в классе, потому что он знал, что обогнать тебя невозможно. Гермиона поморщилась. — И как его отец это принял? — Не знаю, — Тео почесал подбородок. — Люциус Малфой всегда предпочитал вразумлять жену и сына за закрытыми дверями. Одно могу сказать — на следующий день Драко появился с разбитыми губами. Да, Гермиона уже успела познакомиться с этими губами. И уж наверняка так легко слизеринцу не удалось бы отделаться, если бы кто-то пронюхал, что Малфой едва не поцеловал грязнокровку. Всю дорогу до деревни гриффиндорка размышляла над словами Тео. Они объясняли, почему и Пэнси, и Драко так сильно её ненавидели в школе. Им попало за то, что они просто не имели ничего против нахождения Гермионы в мире волшебников. Тео вёз тележку, а девушка сверялась со списком, пока они проходили ряд за рядом в супермаркете. — Сегодня ужин на мне, — проговорил слизеринец, рассматривая полку с сухими завтраками. — Что приготовить? У меня что-то нет идей. Гермиона с улыбкой вытащила овсяные колечки. — Предлагаю чизбургеры. — Чизбургеры? А как их готовить? — Я могу помочь. Давай ты пока возьмёшь всё для ванной, а я соберу ингредиенты для ужина. Через двадцать минут, увешанные сумками, они уже шли обратно. Девушка-кассир выразительно поиграла бровями, намекая на везучесть гриффиндорки с кавалером, когда Тео забрал у Гермионы шесть из восьми пакетов. Откуда ей было знать, что за углом они всё равно применили чары невесомости. Бесспорно, Тео мог вести себя как джентльмен, когда хотел. Выяснилось, что он тоже никогда не пробовал чизбургеры, и из всех обитателей фермы их ели раньше только Гермиона, Гарри и Дин. Тем не менее, единственной, кому они не понравились, оказалась Чжоу. Она не преминула сообщить, что ужин вышел чересчур жирным, на что все остальные лишь закатили глаза. Гермиона отложила порцию, что осталась от ужина, и велела Дину отнести её на чердак. В ответ, когда девушка прощалась с остававшимися в гостиной ребятами, парень чмокнул её в щёку. Как сын целует маму за то, что она пропылесосила в его комнате. Гриффиндорка пыталась заснуть, но вместо этого принялась тревожиться, что может не встать в полночь, и дело закончилось беспокойным метанием и ворочаньем в кровати. Казалось, вечеру не будет конца, как и смеху, доносившемуся снизу. Наконец, в 11:53 захлопнулась последняя дверь, а в 12:05 Гермиона посчитала, что все отошли ко сну. Она выглянула в окно, но Малфоя не было у ворот. Гриффиндорка спустилась вниз, когда сверху раздался еле слышный звук. Поняв, что это, должно быть, Малфой покидает своё убежище, девушка в панике бросилась на кухню. Плюхнувшись на стул, она лихорадочно попыталась принять естественный вид. Несколько раз поменяла положение ног, затем сложила руки так и эдак. Через секунду после того, как Гермиона, наконец, удовлетворилась своей позой, слизеринец появился на пороге кухни. Простая белая футболка ладно облегала его бицепсы. Она никогда в жизни не видела Малфоя, одетого не в тёмные цвета, поэтому теперь была практически ослеплена. — Не такие уж они и вкусные, эти твои чизбургеры, — прохладно заметил блондин. Гермиона застыла, не отрывая от него взгляда, не в силах выдавить в ответ ни слова. Совершенно невовремя перед ней всплыла давешняя картинка из душа, и она почувствовала, что щёки стали красные, как помидоры. — А они… они вкуснее в ресторане, — промямлила, наконец, девушка. Малфой отрывисто кивнул и прислонился к косяку, оглядывая кухню. Он нырнул в карман и вытащил клочок бумаги, тот самый, что Гермиона передала с Дином. Желтоватая записка казалась крошечной в его пальцах. — Не знал, что ты говоришь по-итальянски, — пробурчал он, глядя себе под ноги. — И что знаешь, что я говорю. Гермиона закусила щёку изнутри. — В гостиной Мэнора на потолке были гравировки на итальянском, поэтому я решила, в твоей семье принято его учить. По его выражению лица Малфоя девушка увидела, что он понял. Прочесть надписи на потолке легче всего, лёжа на полу. Ну, или в случае Гермионы, извиваясь на нём. Слизеринец глубоко вздохнул и положил бумажку перед девушкой. — Можно спросить, почему Дин носит мне твои послания? — Он попросил очищающее заклинание, чтобы помочь тебе со стиркой одежды. А я написала это. Чтобы встретить его взгляд, гриффиндорке пришлось задрать голову. Он нависал над ней, даже когда они оба стояли, а теперь, возвышаясь над сидящей девушкой, Малфой выглядел просто устрашающе. Он опёрся руками о стол и нагнулся, так что его подбородок оказался на уровне её лба. — Как ты узнала? — Да ты в школе проклинал людей только за то, что они мешали тебе пройти по коридору, так что я не сомневаюсь, что, если бы мог, ты бы давно уже что-нибудь сделал со мной. Явно посерьёзнее тыканья пальцем в грудь. Ты ведь даже апельсиновый сок себе левитировал за завтраком, а теперь всё делаешь руками. Он хмыкнул и побарабанил по столу пальцами. Ему даже не пришлось отвечать, чтобы подтвердить теорию Гермионы. Малфой уселся за два стула от девушки, занимавшей место во главе стола. Судя по виду записки, лежащей около рук гриффиндорки, её несколько раз комкали и снова разглаживали. Слова «волшебник без магии всё равно остаётся волшебником», написанные на итальянском, должно быть, вывели его из себя. — Когда ты потерял её? — спросила девушка, стараясь поймать его взгляд. — После Битвы за Хогвартс, — ответил он, отказываясь смотреть на свою собеседницу. — И ты знаешь причину? — Нет, Грейнджер, я не знаю. Наверное, Мерлин решил, что я больше не достоин быть волшебником. И даже не думай разводить тут своё херово гриффиндорское дерьмо и говорить, что поможешь мне вернуть магию. Она почесала шею и фыркнула. — И не собиралась. Малфой, наконец, посмотрел на Гермиону. Его брови подпрыгнули, а рот приоткрылся. — С безнадёжными случаями не связываешься? — Просто я в одной панической атаке от того, чтобы потерять своё собственное волшебство. Правда, я хотя бы смогу вернуться в маггловский мир и сделать вид, что ничего не произошло. В отличие от тебя. Они криво усмехнулись один другому. Гермиона снова почувствовала желание прикоснуться к его шраму. Лицо Малфоя казалось ей маской Призрака Оперы, на которого они как-то ходили с мамой. — Зато могу помочь тебе составить резюме начинающего раба-сквиба. Слизеринец поморщился. — Отчаянные меры? — Они самые.