***
Просто пережить эту ночь оказывается куда сложнее, чем Аль-Хайтам предполагал. Неумолкающие беспокойные мысли в голове, чей шепоток навевал мало хорошего. Автоответчик на проводе, твердящий бестолковым попугаем «номер заблокирован». Нахида, неоднозначно хлопающая ресницами, когда дело заходило до расспросов о Тигнари. Всё это неумолимо сводило с ума, мучило беспощадно. На почве стресса у Хайтама разболелась голова и пришлось рыться в аптечке в поиске анальгетиков. Ощутимо лучше не стало, но по крайней мере удалось подремать ещё пару часов, оставив в покое не понимающую ничего Нахиду. Она тоже быстро заснула на пустующей половине Тигнари, радостная от того, что наконец-то может спать с братом, а не наедине с собой в молчаливом одиночестве. Ничего не снится. Аль-Хайтам машинально открывает глаза, как только слышит звук крошечного удара по подоконнику — нахохлившаяся птица прячется от снега под оконной рамой. Давно он не подскакивал вот так от пустякового раздражителя. Видать, изнежился под тёплыми и настойчивыми руками Тигнари, будящего Аль-Хайтама по утрам. А теперь его рядом нет, и внутренний голос буквально вопит о дисбалансе. Хочется поскорее отыскать и узнать, что же с ним такое приключилось. Главное чтоб без инцидентов. Такую потерю он просто не вынесет. — Вставай, кроха, придётся пойти в садик чуть раньше, — ворчит Аль-Хайтам добродушно, скрывая нервную дрожь в голосе. Не хватало ещё взволновать ребёнка. За какие-то десять минут парень успел привести себя в порядок, даже брюки выгладил, что обычно ему было не свойстенно. Медлительность и нерасторопность по утрам — его неотъемлемые товарищи, на сонную голову вообще мало что хочется сделать. Этим он в корне отличается от Тигнари, который уже с утра по привычке хлопотал везде и всюду (поэтому его визиты нравились Аль-Хайтаму ещё больше). Помогая Нахиде застёгивать малюсенькие пуговицы у кофты, Аль-Хайтам минимум тысячу раз вспоминает о фенеке, умевшем делать это в два счёта благодаря ловким и тонким пальцам. В его же случае проще заставить вредного ребёнка одеть себя самостоятельно, нежели копаться с микроскопическими отверстиями размером с четверть его ногтя. Сущая пытка! — Ты куда-то торопишься? — интересуется Нахида, ковыряя ботиночком белый паркет. — Вызвали по работе. Поеду в офис. — Ты никогда туда не ездишь… — А теперь появились очень срочные дела. Не забивай голову. Я обязательно куплю тебе на обратной дороге кукурузных палочек. С игрушкой, которые тебе часто брал Тигна… — Аль-Хайтам заикается на полуслове, чувствуя в горле комок. — Неважно, надевай скорее курточку. Малышка вертится вокруг себя и путается в тёплых штанишках, пока брат пытается продеть непоседливые тонкие руки в рукава куртки. Тигнари всегда умиляется с Нахиды, так радостно виляет хвостом, когда ему поручают собрать девочку на улицу. Аль-Хайтам с теплом на душе вспоминает его счастливые блестящие глаза. Тигнари, Тигнари, Тигнари… Пора перестать думать о нём без перерыва, иначе он точно сойдёт с ума, так и не разузнав, что произошло. На выходе из дому кожу обдувает колючий ветер. Хайтам чувствует себя чертовски одиноко, когда после очередного набранного звонка в трубку ему отвечают лишь механические долгие гудки. Ему не по себе. О чём вообще думал Тигнари, когда посреди ночи без объяснений исчезал из квартиры! Неужто тихой ночью нагрянула ситуация, не требующая отлагательств? Беда с Сайно? С матерью? Но тогда почему он не разбудил Аль-Хайтама и не предупредил? Почему не позвал с собой? Хайтам бы и на край света прошвырнулся, лишь бы не оставлять не плечах Тигнари тяжкую ношу проблемы, чего бы она из себя не представляла. Когда Аль-Хайтам перекладывает ответственность за жизнь и здоровье Нахиды на воспитателей, выдох облегчения слетает с его губ. Теперь хотя бы сестра в безопасности и не потеряется так, как потерялся его парень четырьмя часами ранее. О ней позаботятся нужные люди, а сам Аль-Хайтам успеет разыскать потеряшку и уже вечером их маленькая «семья» снова будет в сборе. Он садится в новоприбывшую маршрутку, платит и тычется в последнее оставшееся сидение в конце салона, не пользовавшееся популярностью у других пассажиров. Прямо под креслом жжужит мотор и любой изъян дороги чувствуется в полной мере пятой точкой, однако сесть ему сейчас куда выгоднее, нежели трястись на ногах, качаясь на поручнях. Дисплей телефона показывает лишь десять минут девятого, а значит совсем недавно у Тигнари должна была начаться смена на работе, и если ничего не изменилось в его распорядке дня, то именно сейчас он находится в оранжерее, осматривая огромные цветочные вазоны и поливая горшочные растения. Именно поэтому Аль-Хайтам первым делом проведает цветочный ларёк, а при неудаче придётся посетить и его квартиру. «— Кто такой Тигнари?» Ранее сказанное Нахидой оставляет на душе неприятный странный осадок. Мало ли чего ребёнок наговорит спросонья, многие бы в её возрасте и родителей родных не вспомнили, однако холодок не покидал Аль-Хайтама ни на минуту. Нахида же привязана к юноше ещё с первых дней! Может порой её детская наивная любознательность доводила Аль-Хайтама до белого каления, и всё-таки он неизменно рассказывал ей о Тигнари, что он любит, а что нет, чем интересуется и даже какие программы смотрит время от времени. Авторитет фенека в её глазах, видимо, был недурен, раз уже на следующий день Хайтам мог застать сестру за просмотром научного видеоролика о редчайших растениях, о диких животных и проблеме глобального потепления и далее по списку. Слишком резкие скачки для ребёнка, всю жизнь проведшего в куклах, домиках и плюшевых игрушках, но Тигнари на это всегда только улыбался, смеялся неловко, узнавая приевшихся дикторов из динамика телефона, да гладил малышку по белёсым волосам. В такие моменты у Хайтама сжималось всё. По-доброму очень щемило, по-хорошему. Этих чувств ему очень недоставало. Он счастлив, что сестра так положительно приняла его возлюбленного и что тот, в свою очередь, ни разу не счёл Нахиду обузой или надоедливой мошкой, с её-то непостоянным характером. Это и отличало Тигнари от его неродивой бывшей. И, естественно, когда сестра спокойно переспросила о Тигнари, будто тот был в их жизни какой-то неясной и непостоянной фигурой, Аль-Хайтам имел право начать беспокоиться сильнее. Не было резона расспрашивать Нахиду подробнее, очевидно же, что виной всему сонливость и недоумение — зовущие крики посреди ночи и его бы сбили с толку. Вот Тигнари найдётся, так они втроём и смогут обсудить всё произошедшее. А пока ни в чём нет смысла. Всё неважно. Маршрутка тормозит на очередной остановке, подбрасывая сидение Аль-Хайтама — и не зря, так бы и пропустил свою остановку, заплутавши в раздумьях. Пепельноволосый выходит из транспорта, разминает затёкшие шею и спину. Ему пройти здесь всего метров пятьдесят, не больше, и за поворотом сразу же наткнётся на цветочную лавочку с маленькой неброской вывеской. Единственное место на полгорода, откуда действительно веяло весной и свежестью в любое время года. Красивые, сочные и филигранно размещённые самим Тигнари вывески радовали глаз. Аль-Хайтаму было чем и кем гордиться. Его лисёнок вдохнул в местечко жизнь и несомненно вложил краешек своей души в его процветание. Машины гудят на проспектах, отдаваясь шумом в невыспавшейся голове, и Аль-Хайтам жалеет, что в спешке забыл наушники. Гомон и гул отовсюду порядком надоели ещё в маршрутке, но теперь, когда он был на заполненных людьми улицами, становится куда хуже и раздражающей. Бедный Тигнари, вынужден вертеться в этом ежедневно, да ещё и со сверхчувствительными ушами. Аль-Хайтам зачем-то легко кивает сам себе. Когда они встретятся, парень вдоволь зацелует изумрудный бархат шерсти, возмещая тем самым ущерб шумного города. И всё же опасения Аль-Хайтама не были напрасны. От представшей взору картины решимость и надежда падают до нуля. Аль-Хайтам даже промаргивается несколько раз, дабы наверняка удостовериться, не подводят ли его глаза. Не подводят. Цветочный магазинчик, вернее то, что раньше им являлось, стал пустым пространством в сером бетоне, с крупной красной табличкой «аренда», будто бы обрамляющей помещение подарочной лентой. Аль-Хайтам сглатывает ком в горле. Ситуация набирает непростительно пугающие обороты.***
Телефон продолжает молчать и тогда, когда Аль-Хайтам второпях подходит к дому Тигнари. У них у обоих были запасные ключи от квартир друг друга, так, на всякий случай. И видимо сейчас именно этот случай нагрянул. Хайтам боязливо сжимает холодный металл ключей, нервно перекатывает брелок-бусину меж пальцев, не зная уже о чём и думать. В голове бардак, полная ахинея. Сегодня господствует какой-то бред, словно шкодливому ребёнку дали на руки распоряжение его судьбой, а тот сидит и только потешается, принося ледяную боль. Ему страшно. Аль-Хайтаму страшно и больно, он думает не о том; не о хорошем. Да и как в подобной ситуации можно продолжать мыслить позитивно? Его парня буквально что-то вырвало у него из рук, стирая абсолютно всё с ним связанное. Будто бы сам город имел с Тигнари какие-то счёты и намеревался удалить фенека насовсем. Даже Нахида… Нахида его не помнит. Не сонливость подкосила её воспоминания, не усталость и не испуг. Тигнари стёрли из её головы, действительно стёрли. Аль-Хайтам усмехается криво, злостно, так, словно хочет совершить какую-то пакость, на на самом деле вьюга тревог не даёт ему уже нормально функционировать и выражать эмоции. Только не забирайте Тигнари и у него. Пусть останутся хотя бы воспоминания. Когда глаза начинает щипать, Аль-Хайтам вскидывает голову к небу. Его размышления — просто ересь, несвязная сумбурная ересь, ничем не подкреплённая. Ну ведь не бывает так. Конечно не бывает. Аль-Хайтам буквально подлетает к подъезду, создавая за собой подолом пальто ветреный след, лёгкий шельф. Пластина, открывающая дверь, не срабатывает. — Что за чёрт, — вырывается непроизвольно. — Она всегда работала, всегда-всегда! До абсурдного жуткие совпадения преследуют его. Не мождет же пластина ни с того ни с сего размагнититься именно сейчас, именно тогда, когда всё и так шло наперекосяк. Это совершенно не смешно, даже не забавно, но Аль-Хайтам вновь пугливо усмехается, тихонько хмыкает, мечась глазами по окружению, в надежде понять, что просто ошибся зданием, и Тигнари на самом деле живёт чуть поодаль. И всё хорошо. Всё сработает и Хайтам пройдёт внутрь, а чуть погодя увидит, как фенек сладко сопит в своей студии на поскрипывающей кровати, обернув себя хвостом. От него всё также будет пахнуть топлёным молоком, цветочным букетом и домом. Но Аль-Хайтам не ошибся, не промахнулся со зданием и не перепутал ничего на эмоциях. Тигнари совершенно точно жил здесь, а из окна его виделась детская площадка, на которой сейчас не резвилась ребятня из-за раннего времени — все в детских садах или школах. Тихо, пусто. Не умиротворённо. Как бы Аль-Хайтам не искал успокоения в знакомых пейзажах, оно всё никак не приходило, напротив, предверие ещё большей опасности настигало его из-за спины. Он уже и не знает, чем жизнь планирует его удивить. Что ещё он сегодня лицезреет? Отчего ужаснётся? А может быть, просто проснётся к обеду в родной кровати с Тигнари на груди и выдохнет из себя весь произошедший кошмар? Этого Аль-Хайтам хочет сильнее всего. Он не может просто так отступить. Раз уж ключи не работают, остаётся лишь один здравый вариант — дождаться любого жильца дома и пройти вместе с ним, а дальше уже скоординироваться не составит труда. Беда, как говорится, не приходит одна, их всегда много, и пусть Аль-Хайтам за едва начавшийся день уже прочувствовал всю их роскошь на себе, они не планировали так просто отступать. Простоять без малого полчаса у подъезда и не встретить совершенно никого из живущих в многоэтажном доме людей — нечто из рода фантастики. В особенности в будний день с утра. Но уходить он не собирается. Если того потребуют обстоятельства, Аль-Хайтам простоит здесь и до ночи, лишь бы иметь возможность убедиться в безопасности Тигнари. Лишь он сейчас важен и важен как никогда. Потому что происходящее здесь — неправильное. Раз за разом обдумывая ситуацию, Аль-Хайтам приходит к единой мысли — столько совпадений, свидетелем которых он стал, (а то ли ещё будет!) просто не могут быть случайными. За этим делом что-то стоит, и непонятно, играет ли главную роль всплеск эксцентричности у Тигнари, либо действительно кто-то дёргает их тела за невидимые ниточки свысока. В попытке развлечь себя, Аль-Хайтам пересчитывает все окна в доме, мысленно оценивая внешний вид каждого. У кого-то рамы подороже да побогаче, у кого-то старомодные пышные занавески, у кого-то новогоднее настроение не покидает квартиру и гирлянды всё ещё переливаются разноцветными огоньками на подоконнике. Любопытно, насколько индивидуален каждый жилец, сколько жизни вносят в пустую бетонную коробку сами люди, делая каждую свою квартиру уникальной. Окно Тигнари где-то тут, решает для себя Хайтам, подсчитав этажи. Голые белые рамы выглядят неприветливо. Если Аль-Хайтам не ошибается, у него всегда висели простенькие раздвижные шторы. Вон в окне рядом есть нечто похожее, наверняка Аль-Хайтам ненароком ошибся с квартирой. Его внимание привлекает шум приближающегося грузовика. Крупная грузовая машина с кричащей надписью рекламы остановилась у самого подъезда, заставляя Аль-Хайтама чуть отступить от дороги и дать выбежавшим мужчинам больше места. Болтливые парни, перекрикиваясь, синхронно выуживают из глубины кузова коробку под два метра — собранный шкаф или холодильник, на самом деле сказать сложно, ведь на коробке ничто не намекает на содержимое. Тяжёлая вещица, судя по их напряжённым лицам и медленному передвижению. Водитель выбегает за ними, быстро набирая на домофоне номер квартиры заказчика — Хайтам из-за какой-то внутренней этики отворачивается и не смотрит — и уже через мгновение коробку волочат внутрь здания. Аль-Хайтаму ничего не остаётся, как придержать в последний момент дверь и для себя. Теперь он, как минимум, в доме. До квартиры Тигнари рукой подать. Вместе с грузчиками он в напряжении ждёт лифт и не брезгует доехать на грузовом, отделанном пошкрябанной деревянной подкладкой. Они выходят на одном этаже. Площадка оживлённая, в строительных материалах и, судя по постукиваниям и сверлению из двух разных мест — здесь активно ведётся ремонт или ещё какие-нибудь переделки, не обязанные касаться Аль-Хайтама. Парень ёжится, постепенно согреваясь в тепле после длительного ожидания на улице, и снова жмёт в кармане ключи, готовый ими воспользоваться, если дверной звонок вдруг не заставит пушистого хозяина открыть Хайтаму дверь. Воспользоваться ими не приходится. Открывать-то даже нечего. Там, где абсолютно точно должна находиться квартира Тигнари, теперь отсутствует входная дверь, заменённая мутной рабочей плёнкой. Силуэты нескольких строителей мельтишат внутри, но выходят, дабы на руки принять и расписаться за доставку. С ними девушка, даже скорее женщина, тонкая, с черепашичьей шеей, втянутой в плечи, вся сухенькая и в рабочей пыли, но, очевидно, довольная. Аль-Хайтам как зачарованный смотрит на представшую картину, не в силах даже с места двинуться. Какие-то ублюдки делают ремонт в квартире его возлюбленного. Какие-то неродивые выносят все его вещи и теперь покупают свои, дабы заставить опустевшие углы новенькими шкафами и холодильниками. Если так подумать — это не может быть правдой. Ещё вчера… Буквально вчера каждая мельчайшая деталь в обстановке была на своём законном месте, а проём, разумеется, занимала неплохая, пусть и поскрипывающая входная дверь. Тигнари закрывал её на четыре замка… — Прошу прощения… Парни-строители и сморщенная женщина обращают на него внимание — каждый смотрит недоумённо, а последняя ещё и рассеянно. — Эта квартира… Принадлежала моему другу, вы не подскажите… Когда начался ремонт? Мне всё невдомёк, что же я пропустил… — Два месяца назад. Два месяца назад, молодой человек, я нашла объявление о продаже квартиры на сайте, — доверительно делится женщина, оказавшись по голосу куда милее и приятнее, нежели по наружности, — и с тех пор ведётся ремонт. Славный ремонт, можете взглянуть! — Нет, благодарю, я… Я должен идти. Спасибо. Да, спасибо, — Аль-Хайтам пытается улыбнуться и видит кроткую улыбку в ответ. — Успехов вам. В сердце Аль-Хайтама что-то окончательно надламлвается, с щёлканьем и треском, с безысходной трелью, а рука сама невольно вываливается из кармана, оставляя ключи в покое. Они-то больше ни к чему не подойдут…***
Аль-Хайтам добредает до дома в смятении, голова будто затуманена всю дорогу и он даже не дожидается маршрутки — в нынешнем состоянии он вряд ли сядет в нужную, скорее, в первую подвернувшуюся. Давно он не чувствовал себя так… потерянно. Безысходно. Хайтам всё ещё может утешать себя небылицами о том, что находится в затяжном и фантастическом сне, но скоро обязательно проснётся и всё окажется по-старому. Но идут минуты, за ними часы, и «сон» всё меньше напоминает себя самого. Приходится смириться. Смириться с реальностью, где у Аль-Хайтама подгибаются от смертельной усталости ноги и голова находится куда выше облаков. Он даже не может расслышать своих мыслей. Немногим ранее обстоятельства выглядят жутко и до странности невероятно, но, просидев пару часов за пустым столом с выключенным светом, Аль-Хайтам заключает — это отчаяние. Выхода нет. Тигнари нет. Его нет во всём городе, он не заходил в сеть со вчерашнего вечера, у него чёрт возьми, нет больше дома. Его нет. Аль-Хайтам замученно закрывает поплывшие глаза, не желая видеть размытые фэнтезийные силуэты перед собой. Тело ощущается свинцовым, неподъёмным, кажется, словно он не спал несколько дней кряду. — Лучше бы сказали, что ты умер. Лучше бы умер и оставил после себя хоть что-то, куда я бы мог складывать сотни цветов. А теперь нет даже материальных напоминаний о том, что ты жил… — Аль-Хайтам складывает на руки голову, ложится на стол. И слёзы как-то не идут — комом встают где-то близко, но проплакаться нереально. Тело будто бы не понимает по кому и для кого, никто же не болен, не ранен и не погиб. Кто-то просто исчез. Но где гарантия, что его больше нет? Пока Аль-Хайтам не видел Тигнари лично, не слышал заключения врачей, не хоронил маленькое тело в грубую оледенелую землю, он не может попрощаться с ним здесь и сейчас. А потому не плачет, хотя вроде бы внутри всё разрывается в поиске эмоциональной разрядки. Настенные часы гулко тикают, каждой секундой рекошетя о серые в полумраке стены. Их звук нагнетает, раздражает — мерзотное время, которое вдруг решает, будто имеет право отмерить для них с Тигнари срок. Ведь не имеет же. Они сами должны это решать. Это не может просто взять и случиться таким образом — внезапно, без намёков и прощаний, без извинений. Без «до свидания». Безысходность, безвозвратность — вот что чувствует Аль-Хайтам, снова оставшись в одиночестве, ещё и таким болезненным путём. Хуже ножа в спину. Нет, лучше бы это был какой-нибудь несчастный нож и парень умер бы с мыслью о том, что оставляет свою любовь в безопасности жить дальше. Лучше бы всё было так, нежели тянуть часы в ожидании чуда — словно он придёт обратно, открыв дверь запасным ключом с брелочком-зайчиком, подойдёт со спины и ляжет сверху, обнимая как огромную плюшевую игрушку. Скажет, мол, шутка вышла неудачная, Сайно подначивал и что теперь она закончилась и ему жаль, что особенно смешной их шутка не оказалась. Аль-Хайтам выдохнул бы и с головой, трещащей по швам от боли, обнял фенека крепко, надолго скрепив руки на лопатках. Но этого не случится. Его ключи нетронутые лежат на пуфике в коридоре, с утра незамеченные Аль-Хайтамом в спешке. Горло жмёт тисками, словно кто-то душит обеими руками, поочерёдно стискивая дыхательные пути. На самом деле, это всего лишь невыплаканные жгучие слёзы, которые остались там надолго. — Выглядишь не очень, мягко говоря.***
— Перестань заливать мне всякую чушь, — спустя две минуты беспрерывного критикующего монолога Аль-Хайтам показательно прикрывает уши ладонями, не желая сейчас никого слышать. Уж её-то в особенности. — О, но я так соскучилась по тебе! А ещё назрел замечательный повод поговорить, цветочек. Не согласен? Пусть на девушку он и не смотрит, но слишком уж отчётливо может представить, как она невинно разводит руками, поджимая при этом кукольные губы и в целом выглядя так, будто виноваты все люди в мире, но только лишь не сама Каролина. Хайтама передёргивает с того, что раньше каждый её жест действительно манипулировал им, а оттого и отлично запомнился. Но теперь он не тот хорошо обученный пёс, склоняющий лапы перед деланным обаянием и милой мордашкой. — Проваливай. Плевать, как ты проникла ко мне в квартиру, но теперь просто проваливай. Чёрта с два я изолью тебе, грёбаной суке, свою душу. Аль-Хайтам кидает беглый взгляд через плечо, но Каролина непоколебимо стоит на месте, в дверном проёме, и накручивает на палец золотистую кудряшку. За это время она похорошела, хотя всегда наружностью напоминала ангела. Теперь вытянулась, постройнела, черты всегда мягкого лица сточились, являя собой строго очерченный профиль, выраженные скулы. Заметив на себе чужой взгляд девушка расплылась в змеиной, но как и раньше, приторно сахарной улыбке, соблазнительно закусывая нижнюю губу. Аль-Хайтам ни к месту думает, что ровный ряд её зубов теперь перепачкан в алой помаде, будто в крови. Но ей это даже подходит. Она высасывает из людей души. — Так-так, разве следует столь грубо общаться с леди, которую и так долго не видел? Неужели я одна изнываю от разлуки? Девушка молчит в ожидании ответа, вот только пепельноволосый перестаёт реагировать на вызывающую речь, обратно складывая на руки голову. Хочется немного подремать… — Ладно, никчёмный сиротка, давай поболтаем о насущном, — хмыкает Каролина совсем уже другим голосом, ожесточённым и стервозным. — Что у тебя там с ушастым мальчиком? Тоже бросил тебя? — Твои обзывательства смехотворны. — Уж не предлагаешь ли ты мне материться, подобно невежественному тебе? — девушка почти в ужасе прикрывает рот, отшатываясь назад в очередном актёрском порыве. Насмотрелась дешёвых сериалов с драматичными героинями и ещё с шестнадцати лет стала подражать каждой из них. Жалкое зрелище. — Леди непристало даже думать о таких пошлостях, как твоя грязная речь. И вообще! Хайтам! Не игнорируй мои вопросы! Это так невежливо, мы вообще-то с тобой отличные друзья. Аль-Хайтам хмыкает, утыкаясь носом поглубже в импровизированную подушку из собственных рук. Нет никакого желания разговаривать с этой экстравагантной шлюхой о его невинном пушистом Нари, мысли о котором он лелеет в колыбели разума. — Хочу сказать, что без тебя ему будет легче. Ты невыносим на самом деле, уж я-то знаю. А лисёныш твой ранимый, требовательный. Совершенно не подходит тебе характером. Или ты и дальше был бы готов прогибаться под его потребности, игнорируя свои? — Не понимаю, к чему клонишь. — Ищите друг в друге спасение через мнимую любовь, но очевидно, что обоих вас уже заждались доктора в белых халатиках. И вообще, душка, парни тебе не к лицу. А уж такие — тем более! — Хоть одно неверное слово — и я не посмотрю на то, что ты девчонка. По запасной лестнице лицом вниз полетишь. — Ха! Так и знала, что ты мог бы подобное сделать! Аль-Хайтам цыкает с отвращением, мысленно закатывая глаза. Непонятно, что эта дура за цирк здесь устраивает и на какие эмоции пытается его вывести, однако он уже не купится на дряные уловки. Он давно другой, он действительно повзрослел и мудрее стал, пусть внутри и зарылся где-то безбашенный рисковый мальчишка, лезущий на рожон и знающий, что хуже побоев от родителей ему не будет. Но сейчас он совсем иной человек. Тигнари изменил его. Приручил. Обаял. Может, в какой-то степени он до сих пор являлся чужим инструментом, игрушкой, которую легко вести за нос, а поменялся лишь сам ведущий. И всё же… С Тигнари он никогда не испытывал таких ощущений. С ним и Нахидой они самая настоящая семья, минули бы годы, и это прочувствовалось бы более явно. — Думаешь, он тебе семья? — Не только лишь думаю, так и есть. — Пытаешься убедить в этом самого себя. А чувствует ли он то же самое? — Он любит меня! А я обожаю его в ответ, что тебе здесь не ясно? — Ты для него лишь опция. Хитрый лис выезжает на твоём шатком душевном положении, а ты не замечаешь даже. Он и сам настолько поломан, что и любить-то не умеет, только видимость создавать. Актёр на пять баллов, не так ли? Ведь ты веришь ему. — Закрой свою пасть! Очевидно, Каролина переходит на свою любимую провокационную чушь, что раньше в любой ситуации заставляла его поддаться прихотям девушки без особого труда. Но теперь её слова не вызывают всплеска восхищённой покорности — только слепую ярость, гнев и разочарование. Аль-Хайтам понимает прекрасно — всё ложь. Понимает, но… Почему она говорит об этом всём столь уверенно? Откуда она может знать… Кто ей вообще позволил приходить сюда, говорить глупости о нём самом и о его возлюбленном? Он не контролирует своё тело, когда с молниеносной скоростью хватает стоящую на столе кружку, не помытую ещё после завтрака, и швыряет её тяжело прямиком в голову девушки. Сейчас не волнуют последствия, плевать на всё, он хоть дома готов сжечь её труп до пепла или утопить в кислотной ванной, только бы не раздражала и так воспалённый страхами мозг. Силуэт Каролины рассеивается в пустоте, а смех её воображаемо разносится по квартире, вскоре совсем затихая. Разумеется, никого кроме него самого здесь больше не было. Кружка, заботливо выбранная вместе с Тигнари в гипермаркете звучно стукнулась об пол, разлетаясь на несколько неровных частей. Сложно принимать банальные разумные решения, а поэтому Аль-Хайтам даже не трудится подняться и выбросить осколки в урну. Он лишь снова утыкается в изгиб логтя и замолкает надолго, сливаясь с душной тишиной квартиры. Через несколько минут рукава рубашки промокают насквозь.