Обряд

Я сразу почувствовал, как сердце бешено стучит в груди. Эта перегородка отрезала меня от друзей и едва не погасила пламя единственного источника света. Я слышал, как Зонтик кричит за дверью. Кричит громко и протяжно. Но до меня доносился лишь легкий, приглушенный крик. - Зонтик! — крикнул я и прикоснулся стене. - Чего? — послышалось мне, словно он был не в паре сантиметров, а в нескольких сотнях метров. - Ты как? - Нормально. - Спроси у Вару, как мне отсюда выбраться. - Думаешь, он знает? Это же квест. Найди там какой-нибудь ключ. Я осторожно заглянул в чёрную пропасть лестницы, и что-то расхотелось искать там отгадку. Мне захотелось вернуться к ребятам, к Вару, который наверняка знает, как отсюда выбраться. Но уж точно не спускаться в подвал, откуда несёт густой сыростью. —Ладно, — после паузы сказал я. — Я сейчас схожу, гляну, что там. Ступеньки казались мягкими от сырости. Воздух был затхлым и спертым, словно здесь уже несколько лет не открывались двери. Кирпичная стена обросла каким-то серым мхом, точно на ней висит огромный ковер с длинным ворсом. Я спустился в подвал, ощутив под ногами тонкий слой воды. А после и услышал, как тишина наполняется звуком падающих капель. Низкий потолок был покрыт конденсатом, и свисающие пузатые капли блестели под огнем свечи. Небольшое помещение вмещало в себя длинный деревянный стеллаж вдоль стены, заставленный банками. Овощи, фрукты, компоты. Я поводил свечой вдоль него, вырывая куски из тьмы. Напротив, погруженный в тонкий слой воды, стоял кованый сундук с огромным амбарным замком. Ещё, у самой стены, находился высокий стол с инструментами и кухонными приборами. Мясорубка прикручена к торцу стола с большой эмалированной миской. Складывалось впечатление, что кто-то совсем недавно занимался прокруткой овощей и просто ушел на время. На ржавых железных крюках над столом висели тряпки и цепи. Высокая башня из кастрюль едва держалась на краю стола. Было холодно и страшно. Я водил свечой из стороны в сторону, жадно наблюдая за пламенем, которое танцевало от движения руки. - Только не погасни, - попросили вы свечку и прикрыли пламя ладонью. Логичнее всего было бы положить что-то ценное на стеллаж или в сундук. Я не знал, должны ли загадки в квест-комнатах подчиняться логике. Честно говоря, и думать особо не хотелось — вся эта затея мне изначально не нравилась. А теперь я здесь, и нужно что-то делать. Больше ради приличия, нежели из-за того, что действительно хотелось искать выход, я подошёл стеллажу и начали разглядывать банки. Трехлитровые в основном были с какой-то мутной, непрозрачной жидкостью. В тех, что поменьше, хранилось лечо и варенье. По крайней мере, так казалось на первый взгляд. Мелко рубленные овощи. Несколько банок на верхней полке были с вишневым компотом: в красной жидкости плавали круглые ягоды. Спустя минуту я решил, что видели уже все возле стеллажа. —Теперь нужно осмотреть сундук, — советовал мне внутрений голос, и я послушно последовал ему. Амбарный замок хоть и висел в петлях, однако был открыт. Сдирая ржавчину, я вытащил замок из петель и бросил его под ноги. Крышка сундука со скрипом подалась вверх, показав мне содержимое. На дне были разбухшие от влаги книги, сырые вещи и довольно много бижутерии. «Вряд-ли тут хранится настоящее золото», - подумал я. Кольца, подвески, кулоны и ожерелья отсвечивали жёлтым светом от пламени свечи. Кончиками пальцев я поддел махровый халат и повесилиего на край сундука, продолжая осматривать книги и украшения. Среди всего этого многообразия я увидел три или даже четыре золотых прямоугольника. Не сразу сообразив, что это и как это может быть использовано, я взял один прямоугольник и тут же повесил его обратно, при этом резко отшатнувшись в сторону. Я трогал зуб. Натоящий золотой зуб, который, скорее всего, был у кого-то в челюсти. Толька сейчас я заметил, что зубов была намного больше чем три или четыре. Они прятались по углам, скрывались среди других украшений, забились в страницы книг и сырые вещи. По мимо тяжёлого халата ещё там были рубашки грязные брюки без ремня и белые накидкие, что дают в больницах. У меня не было желания дотронуться до чьих-то зубов или чего по хуже. Надо взять что-то подходящие. Я подошёл столу, примерила в руке длинные металлические щипцы и вернулся к сундуку. Превозмогая страх и отвращение, я начал ковыряться щипцами в сундуке, аккуратно перекладывая вещи, ворочал книги и поддевал на края щипцов золотые украшения. Под взбухшими книгами с истлевшими обложками увидел несколько томов в кожаном переплете. Естественно, они привлекали внимание, и я, поддев щипцами, взял один из них в руки. Холодная коричневая кожа скользила в руке. Если бы не глубокое тиснение, совсем бы выскользнула, как только что пойманная рыба. Я открыл книгу и в тусклом освещении постарался прочесть содержимое. Выцветшие буквы прыгали вместе с дрожащим пламенем свечи. Едва видимые рисунки людей, трав и деревьев отускло просматривались на желтых страницах. Я долго листал книгу и, дойдя до середины, где цвет чернил был самым стойким, увидел рисунок человка в разрезе. Как в учебнике по анатомии, только более грубо и не так красиво. Я разглядывал внутренности, печень, почки, селезенку, сердце... Немного левее был небольшой список: легкое — 2, печень — 1/4, тыльная сторона мозга — 1, четыре пальца с левой руки, кроме большого, глаз (не обрабатывать) — 1. «Бред какой-то», - подумал я. Тяжелая книга мягко легла на вещи, и я увидел, как из-под брюк торчит золотой гребешок. Схватив щипцы, я поддел его, и на свет показался длинный гребень, на вершине которого сидела стрекоза. «Как она тут не сломалась?» - резонно заметил, потому как стрекоза была выполнена весьма тонко и ювелирно. На ногах-нитях она взобралась на вершину гребешка. Её длинное золотистое тельце было усыпано зелеными и красными камнями. Четыре едва заметных крыла словно сотканы из стекла. Но самыми красивыми оказались глаза. Они были сделаны из чистого хрусталя, обрамленного мелкими камнями синего цвета. И крайне удивительно, что здесь, под ворохом тряпок, книг и других украшений, у стрекозы не выпал ни один камушек, не согнулась ни одна ножка. А едва заметные крылья из стекла не разбились и не лопнули. Хоть гребешок и валялся непонятно где и непонятно с чем, я всё же отнёсся к нему более уважительно, чем предыдущий хозяин. Я нежно взял гребешок за длинные зубья и долго не мог выбрать ему место. Нагрудный карман рубашки — самое место. Зубья как раз достают до дна кармана, а стрекоза торчит сверху и не должна сломаться или повредиться. Я отбросил щипцы на пол, и медленно начал опускать крышку сундука. Когда та дошла до критической точки, то со скрипом и жутким грохотом захлопнулась. Сырой и тесный подвал словно вздрогнул на эти доли секунды. Но кирпичные стены с пушистым мхом быстро поглотили звуки, вновь оставив меня в тишине с редко падающими на водную гладь каплями. Нужно продолжать поиски. Подойдя к столу, я почувствовал, как кроссовки промокли, холодная вода пробирается выше. Я схватился за крюки в этот самый миг услышал, как по всему дому прокатился протяжный звук пианино. Долгий и густой, как воздух в подвале. Несколько секунд я стоял на месте, а потом решил. Я дёргаю крюк, который оказался рычагом, и подвал вновь пронзил грохот — теперь падения чего-то тяжелого. Этим чем-то оказалась огромная деревянная дверь, которая отгородила подвал от лестницы. - Просто замечательно, - не сдерживая негодования, произнёс я вслух. Я начал судорожно дергать крюк-рычаг - ничего. Затем схватился за соседний крюк, что оказался обычным крюком. Подойдя к новой дверя, смотрел, понимая, что здесь нет даже ручки. Это просто деревянный щит, сколоченный из толстых и довольно старых досок, вывалившийся сверху, как какая-то задвижка. А это значит, что должен быть еще один рычаг, который и поднимет дверь. Я понял, что, кроме как поиском нового рычага, больше заняться нечем. И на кой черт было дергать этот крюк! Разбрызгивая капли уже мокрыми кроссовкам и, я вернулся к стеллажу, всматриваясь в неровные ряды банок. Тонкие нити паутины, усеянные каплями, как бусинами, укрывали углы и некоторые банки. Проходя мимо стеллаж, я остановился. Мне показалось, что из-за стройных рядов бутылей на меня кто-то посмотрел. Так бывает, когда глаза видят, а мозг обрабатывает эту информацию чуть позже. Так случилось и сейчас. Я уже успел сделать несколько шагов, когда меня снова накрыло ощущение чужого взгляда. Стоило посмотреть на другую банку, где хранилось лечо, как внимание привлёк странный предмет в литровой банке. Скривив лицо, я отошёл на два шага, когда рассмотрел там кусочек пальца. Чуть меньше половинки фаланги, с раздробленным и грязным ногтем. Боясь глянуть на стеллаж, хотя любопытство так и подмывало взять каждую банку и рассмотреть все детально, я встал рядом со столом и зачем-то снова подергал за рычаг. Ничего не последовало. Толстая деревянная дверь не шелохнулась. Я заглянул в верхнюю кастрюлю — пусто. Снял ветошь со второго крюка — ничего необычного. Простая хлопковая ткань. На втором крюке, который оказался рычагом, также висела ветошь и мешочек с чем-то мягким, похожим на песок. Я внимательнее осмотрел стол. Заглянув в темную дыру мясорубки, я заметил бумажку. Её кусочек торчал на сантиметр, скрывая все остальное внутри — там, где эта странная штуковина в виде сверла. Сложив пальцы домиком, я засунул их в жерло мясорубки. Я почувствовал, как ухватил краешек бумажки, которая показалась мне довольно странной. Слишком толстая для бумаги и тягучая, как резина. Сжимая двумя пальцами странную бумажку, потянул её на себя, и она медленно, словно я вытаскивая дождевого червя из норки, выползала наружу. Длинный, тонкий лоскут оказался на свету. Присмотревшись, я заметил там надпись — примерно как в книге, стёртую и выцветшую. Но мне хватило света, чтобы прочесть: «Ты здесь не одинь. Подсказка, как открыть дверь, глубже». Снова озноб прошёл по телу. Но я решил что это не от страха, а от мокрых кроссовок и холода. Так мне было легче думать. Пощупав странную бумажку, жутко напоминающую человеческую кожу, я предпочёл думать, что это всего лишь каучук. Смесь резины и целлюлозы или что-то подобное. Но уж никак не кожа. И уж точно не человеческая. Что значит — подсказка глубже? Глубже — где? В сундуке, в мясорубке, в стеллаже? Где? Я вновь заглянул в мясорубку, пытаясь так подставить пламя свечи, чтобы было видно сверло. Да, действительно, еще один лоскут слегка выглядывает на свет. Уверенно сунул пальцы и ухватил за край. Крепко засело. Снова эта странная бумажка тянулась и деформировалась, но отказывалась вылезать наружу. Я как мог, сжал пальцы, но нет... Слишком крепко. Я прицелился к бумажке, поставил свечу на стол и сунул руку, без проблем поймав за край. Расставив ноги шире, словно готовясь к поднятию тяжести, потянул изо всех сил. Не помогло. Я сменил руку. Да, левая рука намного лучше вошла в жерло мясорубки, будто бы заточена под неё. Немного повозившись, на ощупь дотянулся, ухватил бмажку, которая легла между пальцев. Я был уверены, что сейчас либо всё таки вытащу её, либо она оборвется. Но вы никак не рассматривали вариант, что изогнутая блестящая ручка мясорубки придёт в движение. Я не сразу заметил это, так как сверло внутри корпуса прокрутилось всего на пару градусов. Прокрутилось и остановилось, зажав пальцы внутри. Боли не было. Только легкий дискомфорт и разгорающийся страх. Я попытался высвободить зажатые пальцы, однако они были стиснуты крепко. Выдирать из этой ловушки руку чревато переломом или даже потерей пальцев. Я ещё раз внимательно осмотрел стол, ндеясь найти на нём какую-нибудь маслянистую жидкость. Жаль, но ничего подходящего не было. Правой рукой я схватил за рычаг, но не смог его сдвинуть. Словно он приварен. Рычаг не шелохнулся ни на миллиметр, даже после того, как я навалил на него всем весом. Пытаясь поймать взбесившеся дыхание и чувствуя, как страх внутри увеличивается с каждой секундой, я начал искаь какую-нибудь защёлку. Некий блокировочный механизм. Не может же такого быть, чтобы ручка не двигалась. Значит, где-то есть щеколда, которая разблокирует рычаг, и я спокойно его прокручу, а после вытащу оттуда пальцы и больше никогда не будет их туда совать. Когда я в полутьме рассматривал рычаг и тщетно старался повернуть его вспять, он вдруг сдвинулся - металлическая кривая медленно пришла в движение. Но совсем не в ту сторону, в которую нужно мне. Дискомфорт сменился болью. Ноющей болью, которая разрасталась в руке как страх в теле. - Нет... нет... нет... - затараторил я, пытаясь удержать рычаг. Однако он не останавливал свой од. Я всё ещё пыхтел над рычагом, когда в тишине подвала раздался приглушенный хруст. Кость указательного пальца, попав между сверлом и корпусм мясорубки, щелкнула, как сухая ветка. Руку мгновенно окатило болью, словно я сунул её в кипящее масло. Крича и пыхтя, я продолжал попытки остановить рычаг, когда средний палец, а через секунду и безымянный последовали за указательным. Пот окатил все тело, но больше всего его собралось на лице и лбу. Солёная влага стекала вниз и выедала глаза. Тело стало похожим на эту мокрую, с редкими свисающими каплями, комнату. Казалось, мой разум помутнел, но спустя секунду неожиданно пришло решение. Пока рычаг продолжал вращаться, а мясорубка — дробить изуродованные пальцы, я , превозмогая боль, схватился рукой за начало мясорубки и попытался открутить прижимную гайку. Я знал, что это не избавит от боли и не вернет мне пальцы, но, по крайней мере, можно будет вытащить шнек — он же сверло. Нащупав сеточку, я тут же почувствоали теплую жидкость, вначале медленно, а потом ручьем полившеюся в подставленй таз. В полумраке кровь казалась чёрной. Пальцы начали скользить, и мне никак не удавалось крепко ухватиться, чтобы одним движением провернуть гайку. Я уже сходил с ума от болевого шока, всё еще пытаясь провернуть гайку, когда через металлическую сетку полез фарш... Смотря, как рычаг продолжает вращаться, я вытер руку о футболку и вновь ухватилисья за гайку. Вцепилися намертво. Закисший металл отказывался прокручиваться, но спустя секунду все-таки поддался напору. Один оборот... Два оборота... Я наконец бросил окровавленную гайку в таз, куда следом упала и забитая решетка, и звездообразный нож. Невольно я заглянул внутрь мясорубки, увидев там кровавое месиво из собственных пальцев. Кровь стекала в таз клееобразной субстанцией. Тянулась от мясорубки до таза, как слюна после съеденного леденца. Не в силах больше смотреть на это, я отвернулся, но в памяти все еще стояла картина руки. Точнее, того, что от нее осталось. Я почувствовал, как внутри, чуть ниже груди, что-то шевельнулось, вздрогнуло, и сильный позыв заставил меня согнуться и выплеснуть на пол содержимое желудка. Горький привкус желудочной кислоты обволок горло и рот. С губ свисали рвотные массы. Я стоял, согнувшись, перед столом - одна рука была зажата в мясорубке, а второй я зачем-то вытирали лицо. Наконец-то рычаг замер на месте, но легче от этого нисколько не стало. Рука продолжла пульсировать, и, как электрический ток, боль проходила по всему телу. Вначале я аккуратно постарался вытащить руку, однако стоило сместить ее хоть на миллиметр — дикая боль, как длинная игла, пронзала руку до локтя. Пересилив себя, я заглянул в мясорубку, понимая, что ошметки моих пальцев обмотали шнек со всех сторон. Его так просто не вытащить. Позыв рвоты немного взбодрил меня, заглушив боль и придав разуму ясности. Случайно я заглянуд в таз, где среди прочего лежала сложенная та самая пожелтевшая бумажка, ради которой я и сунул руку в эту проклятую мясорубку. Сейчас этот клочок уже не имел значения — нужно освободить руку. Я пытался вытянуть шнек, но, как и ожидал, возникли проблемы. Плотная обмотка тем, что еще недавно составляло мои пальцы, мешала достать детал. Но больше всего неудобств вызывало собственое положение. Прикованный левой рукой к горлу мясорубки, мне стоило немалого труда дотянуться до её левой части. Любые попытки как-то сместить левую руку — для удобства — приносили боль. Ничего не получалось. Я вновь гляну на записку. Брезгуя видом содержимого миски, я взял бумажку из неё, только в этот раз уже не было никакого сомнения, что это не бумажка. Это самая настоящая человеческая кожа. Одной рукой было неудобно разворачивать, поэтому я распластал ее на столе, и только тогда мне удалось развернуть сверток. «Хочешь освободить руку?» - было написано довольно четко. - Да! Хочу! Хочу! Ха... Не успел я закончить фразу, как рычаг начал быстро вращаться, и новые звуки ломающихся костей, истошного вопля и пережевывания металлом человеческого мяса наполнили промозглый подвал. Я извивался возле мясорубки, как пиявка в соленой воде. Подпрыгивал, неестественно выгибал спину, заламывали руку и орал. Бесконечно орал, пока последнее сухожилие не было перерезано и оторвано. Когда мне удалось вытащить руку, единственный уцелевший палец — большой — граничил с кровавыми обрубками костей на рваной ране. Дрожа, я долго рассматривал культю, затем почувствовол, как мир вокруг гаснет. Нет, это не свеча перестает гореть. Это мой разум отказывается верить в происходящее. Тело, лишенное крови и получившее невиданный заряд боли, отказывается подчиняться разуму. Дабы не упасть, я ухватился за стеллаж. А в это время из банок в мутно жидкости на меня смотрели сотни человечесих глаз. Они двигались, крутились и шевелились в банках, как неуклюжие рыбки. Но всегда, куда бы я ни двинулся, они следили за мной своими мутными зрачками. Бежать было некуда. Я облокотился об стол. Но это незначительное расслабление оказалось крайне неприятным. Помимо боли в остатках кисти я ощутил холод, пробиающий от промокших ног. Противную вибрацию в мышцах — такая бывает после сильных нарузок или стресса. Я повернулся, чтоб посмотреть на свечу, но увидел миску с фаршем из пальцев. Запах собственного мяса неприятно щекотал нос и отравлял сознание. А свечка между тем почти догорела. И скоро я останусь здесь один и в темноте. Единственое место, максимально близкое к спасению, к друзьям и к беламу солнечному свету - это та самая дверь, которую я же по своей глупости и запер. Схватив свечу и поджав окровавленную руку, я сделал шаг и снова едва удержалися на ногах. Крохотный огонек заплясал на свечке и, казалось совсем исчез. Но нет, через несколько секунд он снова с жадностью облизывал фитиль и плавил парафин. Тело перестало подчиняться. Я пошатнулися и инстинктивно схватился за стелаж у стены. Но промахнулся — вместо стеллажа ухватился за банку, которая, соскочив с пыльных досок, разбилась о мокрый пол. Подвал мгновенно наполнился тошнотворным запахом. Запахом сгнивших овощей и разложившихся трупов. Запахом испражнений и едкой плесени. Если бы меня не вывернуло минуту назад, то сейчас бы однозначно скрутило. Вонь стояла невыносмая. Слезы заполнили глаза. В носу жгло, будто я дышу ядовитым газом времен Первой мировой войны. На полусогнутых ногах я сделал пару шагов, наступив в содержимое банки и почувствовав, как что-то мягкое, скользкое и, скорее всего, липкое расплющивается под подошвой кроссовка. «Это был глаз», - пролетела шальная мысль. Кое-как я дошёл до двери, привалился к ней спиной и сполз на пол. Я сел в воду, продолжая держать кровоточащую культю на весу, а другой рукой удерживол агарок свечи. Не хватало еще лишиться света. И спички в заднем кармане промокли. Меня трясло. Пот вперемешку со слезами заливал глаза. Спустя минуту или больше - я не мог чувствовать время, так как несколько раз ввпадал из реальности, - стало тихо. Настолько тихо, что даже страшно. Капи — и те перетали падать с поталка. Водная гладь, лишившись какого-либо движения, превраилась в ровное зеркало. Ничто ее не тревожило. Я не двигался. Капли не падали. Свеча догорала. Ей оставалось не больше пяти или десяти минут. Слабый огонек танцевал на коротком фитиле. Огонь подбирался к основанию свечи и уже начинал жечь пальцы. Этого крохотнаго огонька едва хватало, чтобы раздвинуть тьму чуть больше чем на метр. Я уже не видел сундук и стол с мясорубкой. Не виде сего стеллажа, а мог довольствоваться лишь его углом. И когда всё в этом мире замерло, я увидеи крохотне волны. Они приходили ко мне из темноты. Одна за другой накатывали на мои мокрые кроссовки. Разбивались о мои ноги, но снова и снова выходили из темноты. Я слышал, как крышка сундука поднимается, и противный скрип металла ворвался в тишину и тут же исчез. Только сбивчивое дыхание. Только волны, накатывающие из темноты. Словно кто-то дал команду, и тишина вновь наполнилась перезвоном капель. Они падали с потолка, как падают после сильного ливня в лесу. Крупные, набухшие, тяжелые. Одна из капель долг собиралась под потолком. Её пополняли другие, мелкие капельки. Они подбрались к ней, будто бы боясь её. Но стоило им прикоснуться, как большая капля съедала их и сама становилась чуть больше. Она уже пухла от собственного веса, но все еще цеплялась невидимыми ручонками за шершавый потолк. Вода начала прибывать быстрее, и главная капля, поглотившая все остальные, вытяулась, сузилась посередине, словно у нее появилаь талия, и, сорвавшись, полетела вниз. Кто ж знал, что именно этой капле суждено было упасть на крохотный огонек свечи... В кромешной тьме, где не было ни едного источника света, только стеклянные глаза стрекозы сверкали синим блеском. Она посмотрела на меня, отвернулась и, взмахнув стеклянными крыльями, улетела на другую сторону комнаты. Я видел две крохотные синие точки, присевшие на что-то в темноте. Снова стало тихо. Стрекоза сложила крылья, но при этом продолжала двигаться в воздухе. Единственным объяснением было лишь то, что она сидит на чем-то. Чем-то, что движется. Чем-то, что приближается. И это что-то схватило меня за голову и резко дернуло вниз. Толчок был настолько сильным, что я достал грудью до мокрого пола, почувствовав, как длинные зубья гребня впились в грудь и задрожали от каждого удара сердца. Я ощутил неимоверную боль, но не смог закричать. А когда открыл рот, кровь полилась на пол. Я долго лежал в сознании, слыша, как кто-то подбираится ко мне. Кто-то мелкими шажками упорно двигается в мою сторону. Я попытался подняться, однако тело окоченело и не слушалось. Лежа лицом в воде, я едва мог дышать, чтобы не захлебнуться. Я слушал, как нечто передвигается, извивается и становится все ближе. А после почувствовол, как это нечто облизнуло меня скользким языком и оседлало лицо. Соплиая пиявка долго ползала по мне, словно искала самое подходящее место. Она щупала ваши глаза, нос, губы. Она забралась на щеку и долго извивалась. Путалась в коротких волосах, пока не нашла ушное отверстие, куда и заползла. Я чувствовал, как она двигается. Щекочет и чешет где-то внутри черепной коробки. Боли не было. Было лишь желание, чтобы это поскорее закончилось. Это закончилось, когда до обездвиженного тела добралась вся сотня пиявок.