Невозвратимость

Надежда на лучшее – порой всё, что остаётся. Звучит наивно, по-детски и сказочно, оттого никто не воспринимает ни слово, ни чувство, ни явление всерьёз. Зачем же она существует, если так бесполезна? На вере порой держится всё, но стоит её потерять, и дворец рухнет. Се Лянь был уверен в этом, исходя из внутреннего ощущения, интуции; воспоминания смазаны, как отражение солнца на беспокойной воде, но мир не без добрых людей: в Призрачном городе точно должна быть та самая надежда, неоценимая помощь. Се Лянь не мог это доказать другим, но уверенность двигала им и людьми-огоньками. Сначала он двигался наугад, но то ли Се Лянь знал путь, то ли тот, кто ищет дорогу в Призрачный город, всегда найдёт её – очередная параллель с надеждой укрепила воспрявший оптимизм и целеустремлённость. Такие разные и в то же время такие одинаковые тропинки и пейзажи мелькали, как вспышки света, когда резко жмуришься несколько раз; время ощущалось бесконечным канатом. Компания огоньков то и дело натыкалась на другие потерявшиеся души, тыкающиеся в непонятном им направлении, как новорождённые котята и щенята. Перепуганные и слабые, они держались особняком, передвигаясь по краям и прячась за деревья, но огонь на то и огонь: его не спрячешь, он может только потухнуть. Сильные призраки, редкие демоны, ковылявшие вместе, невероятно болтливы, и Се Лянь с остальными урывками слышали фразы, доносившиеся ветром. «Призрачный город… игорный дом». «Лучшая косметика у госпожи Мин... дорогая очень». «После смерти хотя бы набью ему морду…» И так далее и тому подобное. Чужие разговоры были интересны Се Ляню лишь тем, что он не зря послушал свою интуцию и не подвёл другие души. Называть можно по-разному: предчувствие, чуйка, ощущение, но оно не объясняло ничего, лишь поверхностно направляло его вперёд, словно он подбрасывал игральные кости и двигался в соответствии с числом, а выпадали только шестёрки. Кто-то жульничал, а иначе откуда такие цифры, когда Се Лянь… кто он? Язык выплёвывал ядовитое и обречённое «неудачник», в мыслях мерцали блики сусального золота и тысячи чужих голосов с просьбой благословения. Он запнулся об ответ и так не смог подняться, теряясь в между строчек и чернил, сотканных из разных кусков пергамента памяти. Подбирая слова, он немного замялся. Се Лянь был уверен, что уважения достоин каждый, но, кажется, огонькам некомфортно от официальности, увеличивающей дистанцию, не принятую у простого люда. — Уважаемые, — некоторые не сразу поняли, что Се Лянь обращается к ним, но дед, ранее споривший с ним, и юноша, который поддерживал, сразу отреагировали, — я немного в затруднении, поэтому ответьте, пожалуйста, на вопрос. — По неопределенному хмыканью деда Се Лянь понял: тот готов слушать. — Ваши воспоминания полные, и вы точно помните себя? — Я всё помню, — после недолгого молчания отозвался кто-то из толпы, и прежде чем беспокойство возросло, огонёк добавил, — но не помню имя. — Ничего не помню, кроме смерти. — Помню мамин взгляд. — Помню некоторые отрывки, — отозвался нехотя тот самый дед, но видя, что с этой проблемой столкнулись все, он смог немного расслабиться. — Так я не один такой, — воскликнул юноша и радостно закружился под одобрительные смешки. — Как хорошо, что вы спросили, потому что мне казалось, что я странный, – испугался я, в общем. — Понятно, — вслух озвучил Се Лянь под недоумённые взгляды, потому что огоньки искренне не понимали ничего. — Когда мы умираем, то помним и вспоминаем что-то яркое или то, что не хотим забыть. Камни, держащие нас здесь и не дающие уйти в круг перерождения или же в Диюй. — Вы так быстро это поняли, кажется, вы были даочжаном? — осторожно поинтересовался тот же юноша. — Как знать, — неловко улыбнулся Се Лянь, — но что-то близкое точно. Се Лянь был не согласен с тем, что он быстро разобрался. В такой ситуации он потратил достаточно времени и сил, пытаясь понять ситуацию и контекст, кроме факта смерти, но всё же он дал себе поблажку. Сначала полностью отсутствовали какие-либо воспоминания: кроме размытых ощущений без толики фактов Се Лянь толком и не мог ничего сказать. Уверенность в том, что он может лучше, явно говорила о внушительном опыте, кем бы он там ни был. Если брать отрывки и мысли, возникающие вспышками звёзд в сознании, то занимаемые роли точно превысили списки популярных театральных актёров. Дорога тянулась лентой в волосах, а вместе с ней и время вплеталось в косу, что удручало тоской по неизведанному и скукой от одинакового пейзажа. Всё зависит оттого, как смотреть на трещины, расползающиеся по стенкам чашки: как на повод купить или сделать новую или же как на потерю важного, материального. С текущими, как исчезающий дым благовоний в воздухе, минутами и секундами можно было найти и свои плюсы. Спутанно и скомканно, непонятным и изломанным, сшитыми дешёвыми и одновременно золотыми нитями шёлка узором на рукавах воспоминания возвращались, возникая на корне языка отдельными фразами и мазками чернил на огромной картине. Изображение соберётся в одно целое, и тогда Се Лянь сможет найти точку и начать новый абзац. — Почему мы так и не представились друг другу? — воскликнул активный юноша, и Се Лянь не мог не представить, как тот всплеснул руками, резко и недовольно. — Мы уже преодолели столько, а сколько ещё нас ждёт, но знаем только… Да ничего мы не знаем, представляете! Он искренне считал незнание имён, которые огонёк и другие могут уже вскоре забыть, огромным упущением, и Се Лянь тихо, где-то в мыслях, посмеивался над этой юношеской устремлённостью, максимализмом. Такая слепящая уверенность в безопасности и крепкости памяти поражала и веселила. — Какая разница, мелкий? Вот мелкий ты, пускай и имя твоё будет у меня в голове: Мел-кий, — дед ворчал по поводу и без. Се Лянь не мог точно сказать, понимает ли пожилой господин, почему лучше им не узнавать личные подробности друг о друге, но тот явно имел какие-то догадки или поверхностное понимание. Пусть это было опасение только за себя и свою послесмертную жизнь. Согласиться с ним или нет – индивидуальный выбор каждого присутствующего. — Возможно, это наш последний разговор и мы никогда не вспомним друг друга, — без всякого сарказма и со спокойствием умершего сказал Се Лянь, — если так случится, то это не будет иметь больше никакого значения ни для кого, — молчаливая пауза, нарушаемая только ветром, не встретила ни одного возражения. — Если нет, то мы запомним друг друга и будем вспоминать ещё долго, ведь это своего рода маленькое приключение. — Слишком много оптимизма. Мне плевать, кто ты и как тебя звать. Я, — он издал звук плевка, — хочу забыть это и не вспоминать никогда. Энергичный юноша, явно собирающийся ответить что-то победоносно-бравое, пытаясь доказать, как тот не прав в своих старческих и циничных суждениях, был прерван прежде, чем из его рта вылетел первый ветерок перед словесной бурей. — Хорошо, — ласково ответил на бурчание он. — Меня зовут Се Лянь. Под нравоучительную брань его пожилой жены дед надменно хмыкнул, высказывая всем своим естеством огонька пренебрежение. Он явно был из тех людей, которые никогда никого не слушали и считали, что только они сами меняют своё упрямое мнение без влияния извне. — Какое мягкое и звучное имя, — с восхищением заметил юноша. — У меня простое и очень грубое, но мне нравится: Фа Вэй . Мои родители не очень образованны, но они старались подобрать хорошее имя. Господин Се, они угадали! Вот так вот бывает, представляете, я всегда хотел служить закону. Будь у Се Лянь сейчас человеческое тело, то глаз определённо задёргался бы и улыбка бы стала натянутой, но ничего не было видно, поэтому он слушал и ни в коем случае не перебивал воодушевлённые речи. — Что же случилось, раз вы сейчас…умерли? — Се Лянь не хотел быть грубым, но ему казалось, что было что-то неправильное в этом слове по отношению к Фа Вэю. Пока живут иделы и вера, то Фа Вэй не может умереть. Во всём его существе была живучая сила, словно он был антонимом и сплошным началом чему-то новому. Фа Вэй должен либо заражать лекарственной болезнью других, либо же подвергать в уныние, как ветер, гнущий к земле молодые деревья. Не все выстоят перед этим живым напором, бьющим ключом из-под земли, или же не каждому необходим касающийся всего луч солнца. Жизненный путь разнится, рвётся и переплетается в целое полотно, поэтому, вопреки убеждениям, такие, как Фа Вэй, не только сплочают, но и разъединяют. — Несложно представить, что могло случиться с человеком, который пытался заглянуть под каждую доску, — приглушённый наигранный смех; прочитавший в нём неловкость Се Лянь удивленно взглянул на собеседника. — Убили, конечно же. Такие, как Фа Вэй, откзываются учитывать факт опасности, навлекающей на себя из-за собственных взглядов и убеждений. Наивные и слепые лезут в пекло голыми и уже не возвращаются. Десятка жизней может не хватить в доказательство отсутствия рациональности жизненных решений, но Фа Вэй был другим, отчасти. Юноша понял быстро, пусть и недостаточно для того, чтобы остаться смертным, о своих заблуждениях. Дежавю, вызванное мыслями, стало осязаемым, и Се Лянь понимал и замечал чужие чувства, которые должны быть неведомы ему, но он осознавал разность, словно одинаковый узор на разных тарелках. — Почему же ты говоришь так, словно ничего не изменилось, — Се Лянь дополнил, — будто ничего не произошло? — Господин Се, я, может, и весёлый, но вовсе не дурак. Как бы вам объяснить... Я считаю, что прав в своих видениях и в том, за что боролся. Как говорится: за что боролся, на то и напоролся, но это было понятно и очевидно с первого раза – когда я впервые столкнулся с несправедливостью. И это было ещё в обычной жизни: даже то, сколько мне пришлось вложить в подготовку к экзаменам, а сколько господину из уже знатной семьи? Я знал, что долго не проживу; конечно, не думал, что встречусь с белыми одеждами через два года службы. Планировал лет через пять, но мы предполагаем, а небожители располагают, верно? Понимаете, я нисколько не сожалею, что сгорел за свою веру, ведь это лучше, чем молча тлеть, — он говорил так спокойно и размеренно, и Се Лянь снова увидел новую грань в этой душе. — За два года я успел сделать столько, сколько смог, но я постарался на славу, и мне не о чем сожалеть. Мой смысл жизни в этом, так как я могу быть несчастлив, господин Се? Может, и после смерти я смогу кому-то помочь. Се Лянь представил, как Фа Вэй удовлетворённо улыбается в тихом счастье, продившееся сквозь собственные невзгоды. Внутри заколошился маленький фейрверк или треск огня среди белого леса: Фа Вэй вызвал неподдельное и искреннее восхищение. Неопытность и молодость словно смыло водой, и остался лишь честный и несгибаемый человек. Он был далёк от мудрого старца, но так преисполнился собственной верой, что смерть не сломала принципы и личность, потому что он знал последствия и был готов к чему-то ужасному; он не считал убийство собственном крахом – лишь частью системы несправедливости. Фа Вэй плёл свою тонкую нить, и вместе с этим щелчки воспоминаний раздавались быстром ритмом; ощущение забытых слов на языке рассасывалось, и Се Лянь начал вспоминать и свою вершину, и крах пагоды, и разрушение башни жизни всей семьи Се. Среди повисшего между ними молчания и тихими переговорами других огоньков собственная пьеса пугающе быстро строилась и разрушалась. Он не успевал ни реагировать, ни думать – только вспоминать. Он проживал за несколько минут трагедию нескольких лет; внутренняя парализованность и отсранённость от чувств, включившихся самостоятельно, спасли сознание Се Ляня. Раздавался треск, оглушая Се Ляня, но никто не обратил внимания; ео он ощутил, как что-то расползается и лопается. Воспоминания были всё ещё неполными, некоторые логические цепочки так и остались не завершены, но молодость, превратившая Се Ляня в подбитую птицу, вернулась полностью. — Господин Се, вы резко замолчали. Всё в порядке? Голос Фа Вэя выдернул из пучины прошлого, и Се Лянь оглянулся вокруг, приводя отдышку из-за мыслей в ровное дыхание. Он был спутан в чувствах, но слова Фа Вэя ущипнули изнутри, вызывая лёгкую дрожь зависти. Вуаль меланхолии прикрыла комок бушующих в сети рыб, и он улыбнулся одними губами. Нарастающее разочарование откликалось непринятием, и он мог только изобразить подобие приветливости. Се Лянь знал, что он человек, прежде всего, и сталкиваться со злостью, завистью, обидой и отвращением – то же самое, что дышать, но порой стыд за неправильность прожигал. Фа Вэй умер за то, во что верил, и принёс пользу, а что же сделал Се Лянь? Что он сделал? Имея лишь золотой ключик, подходивший только для пары комнат во дворце, на шее, Се Лянь не мог ничего изменить или построить новое. Он не столько разрушал, сколько неумело пытался создать и изменить. Проникать в мысли и воспоминания не стоило: он ввяз в них, как в песках, а попытка переключить внимание не помогла. Порой думать для Се Ляня вредно. — Да, всё хорошо, призадумался о том, что будет дальше. — Ваши мысли не очень-то веселы и радостны о нашем и вашем будущем? — Фа Вэй не дал вставить слово Се Ляню. — Это неудивительно: мы такие слабые. Знайте, мне кажется, меня даже ветер может развеять, но мы всё ещё живы и в целости и сохранности. Представляете, ничего не случилось совсем! Это чудо. Вы можете не скрывать от меня, что полны сомнений, я всё равно верю в ваши благие намерения и силу. Мне кажется, с вами мне ничего не страшно, — он звонко рассмеялся, развивая тёмные мысли собеседника. — Фа Вэй… — Вы посмотрите, кто это здесь, целая армия будущих слуг Зелёного Фонаря, — незнакомый высокий, мужской голос раздаашийся где-то сбоку заставил всех обернуться. — Наш господин будет доволен пополнением, — довольный собой демон засмеялся и шагнул к толпе, растекающейся в разные стороны, как вода, и с каждым шагом пустое пространство увеличивалось. — Ну что же вы! Нечего меня бояться, наш господин Ци Жун обеспечит вас всем необходимым. — Кто это вообще такой? — выкрикнул с недовольством дед. — И ты сам кем будешь? — Как это кто! — взъелся демон, смотря в упор на слишком прямого в своих речах духа. Стоя на возвышенности, он смотрел на них сверху вниз, и его хитрый прищур, с которым он пытался выглядеть доброжелательно, сменился на оскал по щелчку пальцев и с мелькнувшим осознанием так же быстро сменился обратно. — Ну конечно же, вот я дурак, — он совсем не к месту расхохатался, — вы же новые души, и ничего не знаете об этом мире. Ци Жун, — его и без того высокий голос стал громче, — один из четырёх великих непревзойдённых князей демонов. Он известен своим весёлым нравом и щедростью по отношению к слугам. Ни у кого нет такого расположения, как у нашего господина. Господин нуждается в новых слугах, и если вам не понравится служить ему, то вы всегда сможете свободно уйти, — с этими словами брови приподнялись, рука взметнулась вверх, раскрывая внутреннюю часть ладони с широко раскрытыми пальцами, словно он что-то протягивал. — Где гарантия, что ты говоришь всё как есть, — крикнул Фа Вэй, — почему он нуждается в новых слугах, и что стало со старыми? Се Лянь покосился на Фа Вэя и слегка толкнул его. Юноша задавал правильные вопросы, но их точно не стоило произносить вслух. Се Лянь перевёл взгляд на фигуру: зелёная чешуйчатая кожа демона блестела под тусклым светом луны, как металлические доспехи, и казалось, что тело защищено от любых воздействий силы. Средний рост казался высоким и величественным, если смотреть снизу, но гримаса нахальства всё искажала – демон напоминал ядовитую несуразную жабу. — Вот ты первым и проверишь тогда! — Нет, здесь никто не собирается идти с вами, у нас свой путь, — упрямо выплыл вперёд по воздуху Фа Вэй. — Хах, и куда же эта куча потеряшек так браво держит путь? Вы лишь чудом все не передохли. Наш господин, — он драматично прижал руку ко лбу, — предлагает вам спасение, а вы грубите и упрямитесь. Так, — язык отскочил от верхнего нёба и цыкнул, — дела не делаются. — Мы не хотели быть грубыми с вами, — опережая очевидно невежливый ответ Фа Вэя, высказался Се Лянь. — Господин, ваше предложение не интересует никого здесь, но может заинтересовать другие группы душ или демонов. Просим прощения, но мы хотим продолжить свой путь дальше. Интуиция, упорство и то, как демоны кучковались вокруг, подсказывали, что они уже в безвыходном положении и уйти просто так не смогут, но злить демона и нарываться на конфликт, когда все они всего лишь слабые духи, было бы безумной глупостью. Боковым зрением Се Лянь заметил, как их постепенно стали окружать внешне похожие друг на друга существа. Все с зелёной кожей и в одеяниях цвета цинь – словно готовились к параду или выступлению. Цвет огоньков удачно вписался в какофонию всех оттенков зелёного, будто всё это – большой план или судьба, которой раньше так яро противился Се Лянь. — Хм, — демон спрыгнул вниз и подошёл ближе, казалось, его вели вперёд мысли, — если вы идёте в том направлении, — он указал прямо, — то, получается, идёте в Призрачный город. Нехорошо это выходит, нехорошо, — он в наигранной разачарованности, покачав головой и сжав губы, оглянул толпу, — Призрачный город – территория врага Зелёного фонаря, а это уже часть нашей территории. Что выходит? Правильно, через нас вы проходите к Кровавому Дождю. Вдруг вы не просто огоньки, а, например, шпионы красномордой псины. Кто знает? Нужно обязательно проверить, так сказать, удостовериться, — раздался хлопок в ладоши. — Хватайте грязных шпионов! Огоньки рассыпались в разные стороны: пытаясь скрыться, некоторые успели прошмыгнуть за стволы деревьев и исчезнуть с лесу, но их участь там может быть ещё хуже. Демоны уже облепили их плотным кольцом во время разговора, и некоторые испуганные огоньки врезались на скорости в кого-то или что-то и сразу же расыпались. Грубые, длинные, толстые, худые – десятки самых разных загробастых рук тянулись в попытке схватить, а некоторые накидывали мешок сразу. Пространство вокруг заполнилось руганью и криками. Се Лянь, втянутый в центр толпы вместе с Фа Вэем, как мячик скакал от одного огонька к другому, но от пустого пространсва, ведущего в лес, те были слишком далеко. В попытке продраться сквозь огоньки, не ранить себя и других, они не преуспели и были оттеснены при каждом рывке вперёд. Нечисть очень быстро замкнула круг, стесняя его до тех пор, пока души не начали вплотную прижиматься друг к другу. — Дурни, вы что, не могли быть аккуратнее? Сколько из вас рассыпалось нахуй! Се Лянь покосился на храбрившегося Фа Вэя: он был напуган, но не подавал виду, стараясь держаться рядом с Се Лянем, который не проронил лишнего слова и не посуетился. Фа Вэю казалось, что тот знает, что делать, и не видит в этом опасности, но когда тот не дрогнул даже при первых рассыпавшихся, он напрягся. Разве можно не видеть угрозы и не страшиться неизбежной смерти, которая, вероятно, в скором будущем настигнет и тебя? Ощущение надёжности и защиты рядом поубавилось, и теперь Се Лянь напрягал даже больше демонов. Смотря на него, Фа Вэй отчётливо чувствовал, что Се Лянь не притворялся, но пока другого союзника у него не было. — Что же нам делать? — шепнул Фа Вэй. — Ждать. Последние лучи света поглотила холщёвая ткань мешка.