Их время

— Никаких физических контактов с заключённым. Вы не должны приближаться к нему. Можете передать обычную бумагу, на этом всё. Скрепки, ручки — под запретом. Ничего, что может быть использовано им, как оружие, — голос слышался где-то далеко, его монотонная серость очень подходила тусклому коридору, по которому звонко разносились любые звуки. Тихая и неуверенная интонация замедляла ход мыслей, заставляя их тонуть в болоте воспоминаний: трясина окрасилась эмоциями, а на поверхность выходили только нежеланные тайны своей тёмной стороны. Внутренние часы Уилла с треском разбились, когда стрелка наконец прошла должное ей расстояние. Они разбились ровно в тот момент, как ему позволили навестить Ганнибала. — Вы не должны брать что-либо из его рук, — робкий голос дополнил инструкции, которые он повторял на протяжении всей их «прогулки». Точно. Уилл не должен гнить в своём разуме, угнетать себя всё больше, преодолевая границы сожаления о своих поступках. Он должен напомнить себе, где же он находится в настоящий момент. Балтиморская больница для душевнобольных преступников давила на его сознание. На сознание каждого входящего. Массивное здание, которое никогда не забудет грехов заключённых, несмотря на слои краски, попытки ремонта; мрачная атмосфера внутри и стены, будто сужающиеся с каждым его шагом — не отвлекали даже отвратительные чувства по отношению к себе. Воображение бушевало все сильнее, пока он смотрел вперёд стеклянными глазами. Уилл привел себя в относительный порядок перед выездом: никто не мог разглядеть в нём вчерашний вечер, полный кошмаров, воспаленного, не из-за энцефалита, мозга и виски. Он заснул возле пушистых тел — стая, как всегда бережно согревала, давала надежду на лучшее. «Он говорит только с собаками, потому что они не понимают его». Его тело решило мстительно насмехнуться над своим хозяином: покалывающая боль хаотично ёрзала под его кожей, заставляя резко выдыхать. Головокружение с почти прозрачной пеленой перед глазами не стали сюрпризом, ведь он привычно не позавтракал. Вместо желанной, так необходимой воды организм, в первую очередь, получил стакан плохого кофе. Уилл давно купил его в круглосуточном магазине, ориентируясь только на цену. Санитар делал небольшие поспешные шаги, при этом рассматривая собственную обувь. Он пытался наступать на каждую плитку, которая могла удивить своей белизной. От него веяло тревожностью, которую мог почувствовать каждый. Обычный человек вероятно пожалел бы молодого беднягу, вынужденного работать в подобном месте, но Грэму было плевать. Искренне, на самом деле, плевать — ожидание наградило его ещё более огрубевшим характером. Уилл внезапно для себя обнаружил в руках папку с фотографиями жертв. Он сильно сжал её, напоминая себе о новом серийном убийце, что нечаянно переключил внимание Грэма на себя. О том, что, конечно, Джек ввязал его в дело, непосильное ему и команде. О том, что никто в здравом уме не пустил бы его к Лектеру. Зубная фея — прозвище, которым Великий Красный Дракон наверняка был недоволен. Грэм сильно удивится, если его автором не была Фредди. Но это не имеет значения. Особенно для уже погибших от его руки. Период становления Фрэнсиса Долархайда близится к концу. Санитар всё нервно болтал. Речь зашла о недавнем убийстве, совершённым одним из заключённых с хорошим поведением. Очевидно, притворным. — Он выдавил ей глаза, — на лице отразился животный страх, а его зрачки заполнили собой почти всю радужку. Мозг реагировал, посылая сигналы для выделения бессмысленного сейчас адреналина. Гормон не помог бы и при встрече с охотником. — И проткнул насквозь больничными принадлежностями. Уилл помнил те убийства. Видимо, у Ганнибала здесь появился фанат. Это не вызывало абсолютно никакого удивления. Психопаты часто бывают притягательны. Хоть этот термин и устарел, став называться «диссоциальным расстройством личности», сути это не меняет. За чередой одинаковых камер, Уилл приближался к единственной отличающейся. Первым взгляд упал на многочисленные образы, — язык не поворачивался назвать их «рисунками», столь прекрасными они были, — изображали европейскую архитектуру, явно напоминавшую итальянскую. Дома, здания и, в основном, церкви отличались своей утончённостью и величеством, изяществом и шармом. «Дьявол кроется в деталях», — когда-то Лектер озвучил это, обращаясь к Уиллу. Все инструменты для создания шедевров находились посреди его маленького помещения. Всё, что требовалось, чтобы каждый год поздравлять Алану с Рождеством, отправлять письма знакомым, располагалось подле хозяина. Сам Ганнибал сейчас находился в комнате для допросов. Оставалось несколько шагов. Тяжёлая металлическая дверь с громким скрипом и лязгом начала открываться. Его можно было легко узнать по неизменной идеальной осанке, ровной линии широких плеч, а главное — по атмосфере и влиянию, которое этот человек оказывал на любое место, куда бы ни приходил, и на любую персону. Взгляд с жадностью скользнул по Уиллу, который всматривался в его лицо. Вероятно, только кожа не совсем здорового цвета и белый комбинезон свидетельствовали о том, что Лектер пробыл в тюрьме. Грэма накрыло цунами из эмоций, когда их глаза встретились, но ему нужно было совладать с ними. Никто, кроме единственного человека в этой комнате не должен видеть его настроения, настоящего Уилла. Нужно сесть напротив, пока по телу разливается тепло. Ганнибал придвинулся ближе. Его скованные руки ненамеренно дёрнули наручники, заставив новоприбывших санитаров, которые только закрыли автоматическую дверь, занервничать. Охранник, до этого что-то невнятно бормотавший в прижатую ко рту рацию, вдруг прервался. — Лектер, не дёргайся, — грубая и совершенно неуместная фраза живо отразилась на лицах обоих. Одновременно на ум пришла ассоциация. «Свинья». Они сидят друг напротив друга, почти наедине. И пока не могут вымолвить ни слова. Напряжение стало осязаемым. Можно было будто почувствовать все частицы, витающие в воздухе. Будто они могли дотронуться до их ядер, до их зарядов, до энергии, которая так напрягла эту комнату. — Джек не справляется? — это не было вопросом. Голова, специально наклонённая чуть набок, говорила только об искреннем любопытстве. — Да, — хриплый голос на фоне уверенного звучал странно, даже жалко, как показалось Грэму. Он пропустил волнительную дрожь голосовых связок Ганнибала. Только с Лектером не было нужды держать зрительный контакт. Поэтому, Уилл, игнорировав социальные нормы с другими, всегда читал малейшие изменения в настроении с глаз и лица Ганнибала. Он привык делить мысли на двоих. — Ты согласился участвовать в этом, — кому-то могло показаться, что Лектер сказал это с насмешкой, но Уилл ощущал его по-настоящему. Прощение. Такое желанное, необходимое. Прощение слишком сложно для одного человека. Оно требует двух — предателя и предаваемого. Предательство и прощение лучше рассматривать, как нечто, сродни влюблённости. Только Грэм мог различить улыбку на не шевельнувшихся губах, блеск, прятавшийся в уголках глаз. Он понимает, что это значит. Он чувствует себя так же, а переживания, копившиеся столь долго, готовы вырваться наружу. Готовы вылиться в способность разделить боль на двоих. Желание прикоснуться росло с каждой долей секунды. Его поток мыслей полностью прослеживался Лектером. — Без друг друга мы одиноки, Ганнибал, — Грэм обнажил всего себя, словно подставляя беззащитную шею под острые зубы хищника напротив. Ему стоит решить: вырывать ли артерии с плотью или принять. Они одновременно выдохнули. Уилл непроизвольно закусил губу. Резко решив, что стоит ознакомить Лектера с тем материалом, что им известен, он передвинул документы по делу ближе к Ганнибалу. От продолжения разговора их отвлёк раздражающий трепет мерцающей лампочки. Она пыталась продолжить работу, но, как слабая бабочка, потерпела поражение — последний взмах тонкими крыльями. Из-за двери стали доноситься неразборчивые крики и, вероятно, угрозы Ганнибалу. Комната погрузилась в полную темноту.