The Baddest

      Что-то было не так. Это ощущение преследовало уже где-то с неделю. Дела шли прекрасно: встречи, сделки, поездки, обеды и ужины – рутина. И жизнь протекала как всегда: все было под контролем. Но его не оставляло это странное чувство, и как справиться с ним мужчина пока не знал. Это раздражало настолько, что хотелось срывать злость на всех подряд.       Темная макушка ритмично двигалась между его ног, а мелированные розовые пряди щекотали внутреннюю сторону бедер. Тоже раздражало. Будь под рукой ножницы, он бы немедленно обрезал их, чтобы не болтались. Все равно их обладателю, в настоящий момент сосущему его член, они мешали. По крайней мере, такой вывод можно было сделать из того, что он постоянно поправлял свои крашеные патлы, бросая на своего партнера томные взгляды снизу вверх.       – Прекрати глазеть на меня, – устало, но с хорошо различимым раздражением бросил Музан, небрежно толкнув бедром сидящего у себя между ног парня, вызывая у того кокетливую улыбку. Руки сами собой сжались в кулаки – как же все-таки его раздражал этот тип, случайно подцепленный в баре. И это несмотря на то, что сосал он отменно и готов был часы напролет скакать на члене, пошло прося еще. Но почему-то интереса к нему не было никакого – хотелось побыстрее получить разрядку и вышвырнуть его вон. А ведь тогда, с Ним, все было по-другому…       Музан после удачно заключенной сделки ужинал в ресторане вместе со своим хорошим знакомым старшим прокурором префектуры Мичикатсу Цугикуни. На людях они всегда старались как можно реже пересекаться друг с другом, поэтому заведение было зарезервировано Кибутсудзи целиком на вечер. Все было так же, как и всегда: шедевры кулинарии от известного шеф-повара, выдержанное французское вино, неспешные разговоры, холодность и предельная собранность чопорного Цугикуни. Спокойный и обычный вечер. И только одно умудрилось испортить его – жирное пятно соуса на манжете рубашки и рукаве пиджака.       Сначала Музан набрал полную грудь воздуха и закрыл глаза, уже готовясь к разговору с управляющим, в результате которого половина персонала ресторана должна будет быть уволена. Но когда он выразительно поднял глаза на нерасторопного официанта, готовый убить взглядом, все недовольство исчезло без следа. По цвету лица молодого симпатичного парнишки было понятно, что за свою неаккуратность он мысленно уже пожелал себе провалиться сквозь землю. Он сжимал в дрожащих руках чистый ручник и боялся протянуть его к гостю, чтобы хоть как-то исправить ситуацию. В этот момент на лицо Музану пробралась снисходительная улыбка, а весь гнев схлынул, словно отходящая от берега волна.       – Пр-приношу с-свои и-извинения!.. Я-я все исправлю… – залепетал официант, побледнев настолько, что стал чуть ли не сливаться с белоснежным воротничком своей формы. Как же этот парнишка был хорош – Музан так и смотрел, не отрываясь, наслаждаясь его попытками извиниться. Он даже забыл, из-за чего, собственно говоря, все обернулось так, пока сидевший напротив него Мичикатсу не цокнул укоризненно языком, привлекая к себе внимание их обоих.       – Поторопитесь решить эту проблему, – холодно отчеканил он, полоснув парнишку острым взглядом. Тот совсем разнервничался, боясь сделать что-либо, совершенно не зная, что нужно предложить гостям в подобной ситуации. Глядя на подобное поведение, Мичикатсу хотел было сказать что-то еще, однако Музан спокойно выставил руку, давая ему понять, что все в порядке и продолжать наседать на растерявшегося мальчишку не стоит.       – Нет повода для беспокойства, Цугикуни-сан, это всего лишь пятно на рубашке, – мягко улыбнулся Кибутсудзи, отчего его собеседник замер на своем месте, вглядевшись в него недоуменно. Знал, что улыбка на лице его знакомого никогда не предвещает ничего хорошего. А вот парнишка-официант, похоже, немного расслабился и даже постарался улыбнуться в ответ: его бледное лицо стало снова приобретать краски – щеки румяно загорелись от волнения. И чем-то очень довольный Музан забрал из его рук ручник, промакнув им испачканный рукав. – Как тебя зовут?       – К-Камадо Тандзиро, – запнувшись, ответил он.       – Тандзиро, значит, – задумчиво просмаковал чужое имя Кибутсудзи, переведя взгляд куда-то за Мичикатсу. А последний до сих пор не мог понять, что так развеселило Музана. Цугикуни был уверен: в обычной ситуации, даже если у Кибутсудзи было хорошее настроение, он бы тут же добился того, чтобы нерадивого сотрудника с позором выгнали за подобный проступок. А тут… – Мое имя Кибутсудзи Музан. Тандзиро, не волнуйся о произошедшем. И принеси мне бутылку самого лучшего шампанского.       – Х-хорошо!       – Что это значит? – спросил у него Мичикатсу, когда официант спешно удалился от их стола, оттирая выступивший пот. На его хмуро сведенные брови Музан никак не отреагировал, а потом зачем-то очертил край опустевшего бокала указательным пальцем, не торопясь отвечать. Но торопить его или что-то требовать Цугикуни бы себе не позволил – прекрасно понимал разницу их положения.       – Да просто вдруг задумался, каково тебе.       – Что?       – У тебя ведь молодой любовник, – его улыбка умудрялась быть одновременно и насмешливой, и угрожающей. Мичикатсу даже не думал спрашивать, откуда собеседник в курсе таких подробностей его личной жизни: Музан умудрился узнать об этом, хотя Цугикуни старался держать втайне факт своей связи с несовершеннолетним. Теперь его собеседник, прекрасно зная этот секрет, сидел напротив в расслабленной позе и смеялся, наслаждаясь выражением лица старшего прокурора. – Мне интересно, каково это, заниматься этим с подростком, раз уж сам Господин Блюститель Закона попирает устои законодательного права. А тут подвернулся такой прекрасный случай. Вот и проверю на своем опыте.       – И вы выбрали его? – стараясь сохранить в голосе спокойствие, проговорил Мичикатсу, на что его собеседник только кивнул, чем-то невероятно довольный. Теперь его странное поведение было абсолютно понятным. Парнишке-официанту оставалось только посочувствовать: о разных специфических пристрастиях Кибутсудзи ходило много слухов. Простая неосторожность, можно сказать, решила судьбу этого Камадо. Однако это Цугикуни заботило меньше всего. – Я должен предупредить вас, Музан-сама…       – Об ответственности? – перебил его мужчина, и его брови насмешливо дернулись вверх. Ирония в его словах была понятна, но Мичикатсу терпеливо смолчал, никак не отреагировав. Подобные дерзости в общении с собой он мог позволить только одному человеку – своему хорошему знакомому, бизнесмену и миллиардеру Кибутсудзи Музану. Мичикатсу наступал на свою гордость, но молчал. Все-таки закон природы о том, что сильный довлеет над слабым, никто не отменял. Нет, Цугикуни не был из «слабых», но Кибутсудзи был богаче, влиятельнее и крупнее. И никакой закон, который был призван охранять Мичикатсу, не смог бы от него защитить в случае чего. Поэтому, чтобы быть в безопасности и постоянном достатке, прокурор принял для себя решение охранять не закон, а интересы этого человека. – Если я сам буду думать об ответственности, для чего мне тогда нужен ты? Я полагаюсь на вас, господин прокурор. Я хочу этого парнишку и буду им обладать.       Так и случилось. Когда в окне черной машины, припаркованной недалеко от ресторана, опустилось стекло, а крепкий молодой телохранитель в костюме преградил ему дорогу, вышедшему со смены Камадо Тандзиро ничего не оставалось, кроме как согласиться поехать неизвестно куда с гостем, которого он имел неосторожность испачкать. Уже в салоне Музан позволил себе властно приобнять тихого паренька и придвинуть его ближе к себе. Его планы на завершение вечера приобрели совершенно другие краски: никакого бокала бренди в одиночестве – к нему домой ехал симпатичный и наивный подросток.       Оказавшись в просторной двухэтажной квартире недавно построенной высотки, из огромных окон которой открывался просто фантастический вид на ночной город, Тандзиро даже не успел промямлить «извините за вторжение», как его тут же нетерпеливо толкнули внутрь и начали раздевать. Музан не церемонился. Быстро сдернул с него легкую куртку, а потом, словно дикий зверь на охоте, начал наступать, заставляя мальчишку в непонимании пятиться назад и спрашивать, что происходит. Святая наивность – видимо, полагал, что был приглашен для решения вопроса с испачканной рубашкой. Все прояснилось для Камадо, когда мужчина с усмешкой расстегнул ремень и брюки, стягивая резинку нижнего белья. На лице у подростка обозначилась паника. Он сбивчиво извинялся, говорил, что ему нужно уйти, что с зарплаты постарается выплатить компенсацию за испорченную вещь. Однако Музану не было до этого дела, и вскоре Тандзиро уже стоял перед ним на коленях, неумело насаживаясь ртом на возбужденный член под довольным взглядом бизнесмена.       Этот парнишка был забавным. Мужчина в очередной раз отметил это в тот момент, когда кончал на его красное от напряжения и стыда лицо. Ему принципиально хотелось забрызгать семенем щеки, нос, губы, сделать из этого миловидного послушного официантика свою подстилку на сегодняшнюю ночь, сломать, выставить его грязным и похотливым, желающим только совокупления с ним. От этих мыслей у него щекотало в висках и дрожали руки, а член снова стоял колом.       – Тебя кто-нибудь брал сзади? Очень жаль, если нет, потому что сегодня ты всю ночь будешь трахаться со мной и щадить тебя я не намерен, – облизывая пересохшие от волнения губы, проговорил Музан, готовый уже быстрее схватить и потащить мальчишку в спальню. Вставить ему хотелось незамедлительно, а потом входить как можно глубже, чтобы тот горло срывал в криках и сходил с ума. Мужчина сам себе удивлялся – настолько сильного желания обладать кем-то у него еще не возникало никогда. Точно это был первый секс в его жизни, а он, как неопытный новичок, норовил вот-вот кончить только от одной мысли о предстоящем совокуплении.       У Тандзиро дрожали испачканные губы. Он смотрел жалобно, очевидно, еще надеясь, что минетом все кончится, и это только катализировало возбуждение Кибутсудзи. «Нет, я сделаю это прямо здесь, не на кровати. Стоя, нагнув, как обычную шлюху», – кусал он губы в предвкушении, вглядываясь в испуганные карие глаза. А потом вдруг замер как истукан, глупо уставившись на мальчишку в изумлении. Потому что тот тихонько произнес перед этим:       – В-вы первый… Я д-до этого н-никогда н-не… Пожалуйста, Кибутсудзи-сан, н-не делайте мне очень больно…       У Музана свело низ живота от этих слов. Это было невозможно терпеть. Он вдруг резко схватил Камадо за плечи и впился поцелуем в заляпанный рот. И плевать ему было, что из-за этого пришлось измазать свое лицо в собственной сперме. Казалось, еще немного и их губы должны были расплавиться от этой страсти. Мужчина, рукой притягивая к себе мальчишку за затылок, всасывал его губы так сильно и настойчиво, словно хотел через поцелуй вытянуть все соки. Ему редко хотелось целоваться с кем-либо из своих многочисленных партнеров, однако тут творилось что-то странное. Но и это было не самое поразительное – мальчишка отвечал ему. Неумело, неуверенно, вяло, но отвечал.       В эту ночь он был готов поклясться, что пережил самый сильный оргазм в своей жизни. Стены этой квартиры впервые слышали не только стоны партнера, но и голос самого Музана. Потому что сдерживаться было невозможно. Он яро вторгался в горячий вход в приступе какого-то сумасшествия, рыча от возбуждения, вторя громким стонам молодого парнишки, ломающегося под ним. У Тандзиро ягодицы были красными от шлепков – мужчина неистово лупил его в порыве страсти, с каждым толчком стараясь вогнать член как можно глубже в чужое тело. Весь мир сузился до размеров комнаты, наполненной горячим воздухом и запахом двух разгоряченных совокупляющихся тел. Словно загипнотизированный зрелищем входящего члена в расстраханный анус подростка, Музан не поднимал головы, тяжело дыша и задыхаясь от возбуждения. От собственных частых стонов кружилась голова, в глазах темнело, и он двигался по наитию, теряя ритм и попросту ожесточенно толкая парнишку бедрами. В свете от широкого окна во всю стену перед ним была только белая спина Камадо: каждый позвонок проглядывался, показывая тем самым, как подросток подчинен ему в этот момент. «Он мой», – с непонятно откуда взявшейся злобой думал мужчина, вталкиваясь на всю длину, словно желая порвать его. Почему-то ему вдруг показалось, что есть кто-то, кто хочет отнять этого Тандзиро у него. Эта сумасшедшая мысль заставила до скрипа сжать зубы и начать ожесточеннее долбить бедного парнишку.       – Кибутсудзи-сан! Не!.. Не так сильно! – уже во все горло кричал Камадо, до этого стоически переносивший все мучения. Однако мольбы не помогли – член по-прежнему грубо таранил его сзади, и партнер даже не думал сбавлять обороты.       – Для тебя Музан-сама, ты понял? Умоляй меня! – раздраженный и злой неизвестно на кого, прошипел мужчина сквозь зубы.       – Музан-сама! Прошу вас!..       Этот оргазм был таким, что все мышцы свело сладкой судорогой. Устав настолько быстро вгонять свое естество в чужое нутро и чувствуя тянущую боль в бедрах, Кибутсудзи запрокинул голову, впихнув член по самое основание и замерев в такой позе. Бедра дергались сами собой, пока он кончал глубоко внутрь, и Камадо метался под ним, крепко сжимая пальцами простыню, то ли пытаясь отстраниться, то ли насадиться глубже. Сам он кончил еще тогда, когда партнер сбился на дикий темп, а теперь просто стонал под ним, изнемогая от наслаждения.       Музан даже не сразу отошел от такого, пытаясь понять, что вообще произошло несколькими минутами ранее – в голове яркими всполохами мелькали лишь выжженные в сознании образы сгорбившейся бледной спины, подрагивающих ягодиц, то появляющегося, то вновь исчезающего в растянутом кольце мышц члена. Но лежавший рядом и прижимающийся к его боку Тандзиро как-то вытеснил все ненужные мысли, и мужчина просто послал все к черту, покровительственно обняв его и довольно улыбнувшись. Нет, если секс с подростком был настолько головокружительным, то Мичикатсу, нарушающий закон, должен был быть целиком и полностью оправдан.       Утром в квартире стоял непривычный запах – аромат чего-то съедобного, горячего, прямо с плиты. Музан поморщился с непривычки, а на кухне застал хозяйствующего подростка, приготовившего ему завтрак. О да, Кибутсудзи был удивлен. Во-первых, тем, что парнишка был все еще здесь, хотя все его пассии должны были покидать квартиру до его пробуждения, и мало кто был настолько дерзким, чтобы остаться, да еще и хозяйничать здесь. Во-вторых, видеть домашнюю еду было до того непривычно, что мужчина с минуту просто рассматривал тарелки, как что-то инопланетное и однозначно несъедобное, а потом перевел испытывающий взгляд на парня.       – Извините, что воспользовался кухней. Вы не против?.. Я боялся, что не успею к вашему пробуждению. Надеюсь, вам понравится! – Тандзиро, несмотря на смущение, уже с самого утра лучился счастьем и пребывал в прекрасном расположении духа. Ни намека на эмоции, которые плескались в нем во время вчерашней бури, гремевшей у них в спальне. От этого было даже как-то досадно. Хотелось, чтобы он продолжал ползать на коленях, перепачканный спермой.       Разочарованно вздохнув, Музан вновь глянул на приготовленную еду. Выглядело совсем не так, как те блюда, которые он привык есть в ресторанах, но пахло аппетитно. Однако не более того. Да и Кибутсудзи было не до еды: он под непонимающий взгляд Тандзиро подошел к нему ближе и, повернув к себе спиной, заставил нагнуться и опереться руками на стол.       – Будешь знать, что я не ем домашнюю стряпню, – равнодушно бросил мужчина, стаскивая его нижнее белье до колен и приспуская свое. Оставшееся утро он наслаждался теснотой и жаром податливого тела под стоны, скрип стола и треск падающей с него посуды. Пожалуй, это было лучшее утро для Музана. Вот только Тандзиро выглядел скованным и расстроенным. Но об этом мужчина предпочел не думать.       Эта ночь не стала той единственной, после которой их взаимоотношения прекратились: Кибутсудзи привез подростка к себе домой вечером следующего дня и последующего. И каждый раз ему было так хорошо, что описать словами свои чувства не представлялось возможным: будто помолодел лет на десять, позволив себе быть чуточку беспечнее. Конечно, рабочих дел от этого у него не убавилось, но дни стали проходить куда веселее и даже приносили удовольствие. Сидя в главном офисе своей компании, он бывало задумывался не об электронных письмах от контрагентов и лежащих на столе документах, а о соблазнительном мальчишке из ресторана, который вечером снова должен был обязательно оказаться в его постели.       Человека правильнее, чем Камадо Тандзиро, было трудно себе представить. Он делал то, что ему говорили, не перечил, был вежлив и учтив, а еще невероятно добр и заботлив. И пусть приготовленный им наутро после их первой ночи завтрак был раскидан по полу и затем выброшен в помойное ведро, Музан все равно оценил старания парнишки. По-своему, конечно. У Кибутсудзи вообще был свой взгляд на такие понятия, как «благодарность» и «тактичность».       По утрам, когда немного смущенный Тандзиро мялся перед ним около порога, неловко пытаясь что-то сказать на прощание, мужчина просто сухо напоминал ему, что машина уже внизу и его личный телохранитель ожидает у входа. Парнишка грустнел, робко кивал, благодарил за гостеприимство и понурый выходил за дверь. Видимо, ждал чего-то, но совершенно не знал, как попросить это у такого черствого Музана.       Вечером, после работы, подросток радостный садился на заднее сиденье машины, тут же беззаботно осведомляясь, как у Кибутсудзи прошел день. «Ничего, о чем тебе непременно нужно знать», – со снисходительной улыбкой каждый раз ответствовал ему мужчина, обрывая разговор, касающийся себя. Он предпочитал вполуха слушать болтовню Тандзиро о его друзьях, учебе или подработке, чем пытаться строить какой-то диалог. А зачем было разговаривать, если они ехали, чтобы просто уединиться за дверями спальни и провести еще одну незабываемую ночь вместе? В конце концов, был ли вообще смысл в этих разговорах, если по итогу Камадо Тандзиро стал бы одним из?..       – Какой ты раздраженный в последнее время, – сдержанно засмеялся Кибутсудзи, глядя в мрачное лицо сидящего напротив собеседника. Разозленный Мичикатсу Цугикуни был явлением достаточно редким, и это хотелось смаковать как можно дольше. В ответ на его замечание тот промолчал, опустив взгляд в тарелку и постаравшись как можно более бесстрастно вонзить в среднепрожаренный стейк вилку и нож. Однако от каждого его движения веяло нервозностью, что невероятно забавляло Музана. – Ну что же так расстроило вас, господин прокурор? Ваш любовник стал так плох, что справиться со стрессом не удается? Тогда нам нужно как-нибудь выбраться с вами на горячие источники и расслабиться. Мы уже не так молоды, как наши юные друзья.       – Неужели мальчишка оказался недостаточно хорош для вас, Музан-сама? – вдруг проронил Мичикатсу. Тогда Музану показалось, что с куском нежнейшего мяса ему на язык попался острый перец – настолько неожиданными стали едкие слова собеседника. Он поднял недоуменный и вместе с тем суровый взгляд на своего оппонента, встречаясь с холодным пламенем в его карих глазах. Цугикуни сейчас полыхал такой студеной злобой, что даже позабыл о субординации.       – Что ты себе позволяешь?       – Прошу простить. Просто заметил, что вы правы, насчет молодости. Наших юных друзей тянет развлекаться с ребятами их же возраста. Следите за своим мальчишкой, чтобы он не веселился за вашей спиной с кем-либо.       – Я не нуждаюсь в твоих советах! Если твой любовник наставил тебе рога, это лишний раз подтверждает, что ты ничтожество, Мичикатсу! Какой идиот будет привязываться к любовнику? К тому же школьнику? Ты просто жалок. Не смей сравнивать меня с собой: я не собираюсь спать с одним и тем же человеком постоянно.       И наперекор желаниям собственного тела, но стремясь кому-то что-то доказать, он в этот же вечер нашел в баре и увез себе домой совершенно другого человека. Какой-то мелированный паренек по имени Энму, немногим старше Камадо, вел себя так слащаво, что становилось тошно, но для того, чтобы снять напряжение подходил идеально. Кибутсудзи ломал его в разных позах столько, сколько было нужно для того, чтобы хоть немного притупилась злость. «Чертов Мичикатсу! Ничтожество! Нес какой-то бред!» – думал про себя Музан, уткнув плачущего от удовольствия партнера лицом в пол, и трахая оттопыренный зад. Но легче почему-то не становилось. Даже кончить было сложно. Этот Энму не вызывал в нем таких эмоций, какие накатывали, когда под ним выгибался Тандзиро. Злость, которая душила Кибутсудзи, не находила выхода.       – Ты просто бесполезен! – с этими словами он, развернув парня к себе лицом, отвесил ему хлесткую пощечину. Да так сильно, что даже ребро ладони заныло от удара. Тот изумленно вскрикнул, заплакал и разулыбался шире, завывая о том, что хочет еще. От этого голова пылала, а руки наливались силой – злоба кипела в Кибутсудзи, заставляя уже чуть ли не скрипеть зубами. И он ударил еще. Потом еще. Сильнее и сильнее. И бил до тех пор, пока его обкончавшийся партнер не оказался на грани сознания. А вот к Музану разрядка так и не пришла.       Что-то было не так. Все шло своим чередом, но вместе с тем оставалось чувство неудовлетворенности: оно не давало вести привычный образ жизни. Выходит, Камадо Тандзиро все-таки был особенным, и мужчина боялся, – хотя применять к нему это слово в иной раз показалось бы абсурдом – что умудрился привязаться к молоденькому школьнику, подрабатывающему во вторую смену в ресторане. Прикипеть не только к крышесносному сексу, но и к бестолковым разговорам по пути домой, к стремлению накормить себя какой-то простенькой домашней стряпней, к открытой улыбке и румянцу на щеках – вообще к его теплой заботе и невероятной доброте. «Чтобы я спал с одним и тем же, как какой-то влюбившийся сопляк?» – с презрением спрашивал он самого себя и криво усмехался таким мыслям. Нет, это в его понимании было проявлением слабости – ни о каких чувствах к кому-то, вроде Камадо, и речи быть не могло. В конце концов, кто он такой? Старшеклассник – попросту никто по сравнению с ним!       А потом этот старшеклассник увидел, как он вместе все с тем же безотказным Энму, выходит из машины, направляясь к дому. Музан никогда в жизни не ощущал такой растерянности, как в тот момент. Камадо приехал прямо к нему и, по-видимому, долго ждал, когда мужчина наконец появится здесь. И дождался. По выражению его лица все было ясно: он хоть и смог заставить себя привычно улыбнуться, но искренне радостной улыбка не выглядела. Грустные глаза, как у побитой собаки, выдавали все его чувства. Очевидно, парнишка свято верил, что раз Кибутсудзи перестал появляться и брать его к себе, значит, у него дел невпроворот. Но теперь было видно, как выглядели его дела.       Никто не произносил ни слова. Непонимающий что к чему Энму, прилипнув к боку Музана так, словно его плохо держали ноги, вглядывался в появившегося подростка, не проявляя никаких эмоций. Мало ли что за школьник уставился на них. А Тандзиро даже не смог поздороваться – просто развернулся и торопливо направился дальше по улице, пристыженно опустив глаза в землю. Ошарашенно смотрящий ему вслед Кибутсудзи запоздало отошел от шока и сразу же после этого брезгливо оттолкнул от себя удивленного Энму.       – Пошел прочь! – рявкнул он, тут же спешно подлетая к своему с открытым ртом наблюдавшему за этой сценой телохранителю и хватая его за грудки. – Живо за ним! Догони и верни его, Аказа! И только попробуй вернуться без него! Я лично закатаю тебя в асфальт!       Но по прошествии пары часов Аказа все-таки вернулся без Тандзиро. Чуть ни получил бокалом в лицо и, стиснув зубы, был вынужден стоять и слушать, каким бесполезным и никчемным человеком являлся. Осколки от разбившегося об стену бокала тоже должен был собирать непосредственно он. А растрепанный и уже изрядно подвыпивший Музан, напоследок окрестив телохранителя мусором, нетвердой походкой ушел в гостиную, завалившись на большой диван и вливая в себя бренди прямо из горла. И ведь угораздило его именно сегодня привести с собой этого чертового мазохиста, умирающего от удовольствия, когда его колотят! Запустив руку во вьющиеся короткие пряди, он сильно сжал их, крепко зажмуриваясь и шипя сквозь зубы. Опять злился неизвестно на кого: на Энму, на Аказу, на весь мир сразу…       Утром было отвратительное похмелье, и Кибутсудзи невольно вспомнил бесстрастное лицо Мичикатсу и его слова о том, что они оба уже не так молоды. Проклиная своего защищающего закон друга, Музан приводил себя в порядок, чтобы хотя бы не выглядеть так, будто его потрепала несладкая жизнь: рабочие дела подразумевали его непосредственное участие. Да и в планах на вечер был ужин в ресторане. И, разумеется, ужинать ему нужно было ни где-нибудь, а именно там, где работал Камадо. Это он для себя решил еще ночью, когда, бросив недопитую бутылку на пол, ушел в спальню и понял, что иметь под боком Тандзиро ему жизненно необходимо, чтобы спокойно заснуть.       Он нервно ждал подростка вечером на улице возле машины, удивляясь собственным поступкам. Таскаться с влюбленным видом за молодым любовником – звучало абсурдно. Одно дело этот Мичикатсу: у них слабоумие было семейной чертой – по крайней мере, оба брата Цугикуни наводили Кибутсудзи на подобные мысли. Но чтобы он сам страдал чем-то подобным…       От размышлений его отвлек знакомый образ, появившийся из-за угла здания, со стороны входа для персонала – у Камадо наконец-то закончилась смена. И Музан уже продумал, как запросто подойдет к мальчишке и, властно положив руку ему на плечо, поведет к машине, но всплыло одно непредвиденное обстоятельство. Тандзиро шел не один: рядом с ним был какой-то молодой светловолосый парень со странной прической. Они увлеченно разговаривали, и спутник Камадо вел себя громко, постоянно улыбаясь и стараясь, как казалось со стороны, склоняться ниже к лицу собеседника. От одного взгляда на эту счастливую, но явно не обремененную интеллектом физиономию Кибутсудзи почувствовал, как внутри все заклокотало от ярости. «Да кто он такой, чтобы трогать то, что принадлежит мне?!» – тут же полыхнули гневные мысли в голове, и мужчина, не оборачиваясь на телохранителя, процедил:       – Займись этим рыжим щенком – сейчас же убери его от Тандзиро!       – С удовольствием, Музан-сама, – усмехнулся Аказа и направился к идущей парочке, преграждая им дорогу. Кибутсудзи не слушал, о чем там вещал его временами болтливый телохранитель – он лишь воспользовался тем, что незнакомый парень ввязался с ним в спор и был вынужден оставить Камадо. А уж там дело было за малым.       Нужно было что-то сказать – этого требовала ситуация и расстроенное выражение лица Тандзиро, который стоял перед ним. Извиниться? Да, наверное, любой другой человек в подобных обстоятельствах так и поступил бы, но Музану понятие «принести свои извинения» было элементарно не знакомо. Поэтому он молчал и просто вглядывался в подростка с таким видом, будто тот был ему что-то должен.       – Кибутсудзи-сан, – с расстановкой начал Тандзиро, видя, что собеседник упрямится и не желает начинать щекотливый разговор первым.       – Музан, – тут же поправил его мужчина.       – Хорошо, Музан-сан. Возможно, мы не поняли друг друга. Я-я просто имею в виду, что вы гораздо старше, опытнее и вам, конечно, виднее, но… Но я не хочу, чтобы мной играли, извините. И если у вас уже есть человек, который в-вам нравится, то я…       – Он? Не неси чушь: он пустышка, всего лишь однодневка, – Музан скривился, вспоминая кокетливого Энму, смотрящего на него с нездоровым блеском в глазах. От мыслей о нем возникал рвотный рефлекс. Сравнивать его с Тандзиро было абсурдно, да и вообще непозволительно. Однако почему-то на словах мужчины об однодневке Камадо погрустнел еще сильнее, опуская взгляд.       – Значит, и я тоже был таким же, верно?.. – его голос звучал приглушенно. Так, словно он старался сдерживать чувства, не позволяя им просочиться в слова. – Простите, что испачкал ваш костюм тогда. Я просто… просто засмотрелся: вы были таким… красивым, степенным и утонченным, ч-что ли... Словно вы из императорской семьи. Да, глупо вышло... Разумеется, что в-вы не могли быть серьезным по отношению ко мне. Я просто дурак и все! – и он в неловкости засмеялся – неубедительно и через силу. Эта была жалкая попытка свести все в шутку, от которой Кибутсудзи плотнее свел челюсти, чувствуя, что начинает раздражаться. Как же плохо Камадо врал: у него аж лицо сводило от прилагаемых усилий. И мужчина решил, что с этим поскорее нужно заканчивать.       Когда недалеко от них Аказа вдруг скрутил тому парню, что был с Камадо, руку за спиной, мальчишка встревоженно обернулся, однако Кибутсудзи тут же схватил его за ворот куртки, возвращая себе его внимание. Огромные от испуга глаза Тандзиро смотрели на него неотрывно – казалось, он уже позабыл, что его спутник испытывает какие-то трудности, «беседуя» с телохранителем Музана.       – Мне все это надоело – едем, – коротко выговорил Кибутсудзи напоследок и повел несопротивляющегося подростка к машине. Тот, находясь в полном непонимании, не мог ничего вымолвить вслух и потому покорно подчинился чужой воле, позволив затолкать себя в салон. Захлопнув дверь, мужчина перевел раздраженный взгляд на своего молодого телохранителя, все еще не позволяющего тому парню подняться с асфальта. – Аказа, оставь уже это ничтожество. Живо за руль.       Садясь в машину к Тандзиро, Кибутсудзи закатил глаза, когда до его ушей донеслось короткое и даже немного кокетливое «еще встретимся, дорогуша», после чего телохранитель, чем-то уж очень довольный, занял свое место на водительском сиденье, заводя мотор. Однако это уже было не так важно. Его мальчишка, его наивный и невероятно милый соблазнитель был здесь: сидел рядом, зажатый, весь словно на иголках, и боялся пододвинуться к мужчине ближе. Музан хотел было бесцеремонно прижать его к себе или наброситься с бесстыдными ласками прямо здесь, в салоне, но почему-то вдруг решил сдержаться. Вместо этого он склонился к покрасневшему лицу подростка, так, что вьющиеся передние пряди едва касались чужой кожи, и коротко произнес:       – Еще раз назовешь себя однодневкой – сильно пожалеешь.       Они глядели друг на друга какое-то время: Тандзиро – изумленно, а Музан – пристально. А спустя пару минут сидящий за рулем Аказа заметил в зеркало заднего вида, как пара страстно целуется, гладя друг друга по щекам и волосам. Длинные пальцы мужчины скользнули по открытой шее подростка, коснулись торчащего ворота футболки, а затем окончательно расстегнули верхнюю одежду. Камадо тихонько мычал ему в губы, робко обнимая за плечи и слегка сжимая плотную ткань дорогого пальто. Чужие руки уже лежали на его пояснице, заставляя придвигаться еще теснее – Музан хотел и вовсе пересадить мальчишку к себе на колени. Посадить его на себя, вжать в свои бедра, чтобы трение было как можно сильнее, чтобы Камадо чувствовал его возбуждение… Мужчину снова трясло в предвкушении – это чувство было великолепным. Наконец-то рядом был именно он, Тандзиро – тот, кто действовал на Кибутсудзи похлеще, чем самый сильный наркотик. Нет, теперь Музан знал наперед: он больше никуда не отпустит от себя Камадо Тандзиро.       – Кто этот малолетний щенок, который лез к тебе? – внезапно вспомнив вопрос, который мучил его, раздражился Музан, нарочито укусив школьника за нижнюю губу. Их ласки были прерваны так неожиданно, что Тандзиро сперва замер и не понимал, о чем ему говорят. Только потом по недовольно сведенным тонким бровям он понял, что так волнует его партнера. – Он тебя лапал? Что ему было нужно?       – Н-нет! Ренгоку-сан просто мой друг: он су-шеф в нашем ресторане, и мы общаемся, – обезоруживающе улыбнулся старшеклассник. Но Музан, глядя на эту милую улыбку, лишь сильнее помрачнел. «Если он улыбается так этому ничтожеству из ресторана, его нельзя отпускать на работу, – абсурдные мысли в его голове активно начали сменяться одна другой. – Зачем ему вообще нужна работа? Я обеспечу его и дам ему все, что он хочет. Школьную программу тоже можно пройти на дому – я оплачу все курсы, которые понадобятся». В то же время Тандзиро, смотря на то, как задумчиво молчит собеседник, о чем-то усердно соображая, прижался к его боку ближе. – Музан-сан, все хорошо? Между мной и Ренгоку-саном ничего нет. К тому же он не похож на человека, которому нужны отно...       – Как вариант я могу усыновить тебя и содержать: тогда ты постоянно будешь со мной, и ни у кого не возникнет лишних вопросов, – будто и не слушая собеседника, рассудил мужчина, на полном серьезе задумавшись об усыновлении. Мысли о непозволительной связи только сильнее заводили его.       – Э? Что?! Музан-сан! Э-это не самая хорошая идея! – попытался возразить ему Тандзиро, однако уже спустя мгновенье был уложен на спину и прижат сверху чужим телом. Настойчивые губы мужчины не позволили ему сопротивляться, властно припечатав новый страстный поцелуй.