Атлант.»
Чуть ниже прикрепили фото. Сквозь буйный заросток толпы на втором этаже чётко виднелось лицо Кевина и стоящего над столом Ники со стаканами в руках. Ничего необычного. Однако уже на втором снимке Ники и Аарон тащили едва стоящего на ногах Кевина к Мазерати Эндрю. Тяжёлый голос Ваймака не предвещал ничего хорошего. — Кевин, что ты делал после интервью? Последний раз, когда он слышал такой тон – что-то граничащее между утробным рычанием и громким гортанным лаем, – мужчина, по своим габаритам не уступающий Ваймаку, мягко поинтересовался его самочувствием. Кевин поднял руку, рассеяно проводя ладонью по затылку. В голове всё ещё свежели воспоминания о больной хватке, и сразу за ней следовал тихий, фантомный и, как он часто думал, надуманный им самим шёпот: «Смотри». Но нет, тошнота после кошмаров и холодный пот, градом бьющий по телу посреди ночи, не давал усомниться в истинности этого воспоминания из далёкого отрочества. Прошло достаточное количество времени, чтобы вспоминать это без слёз, непременно сопровождаемых хаотичными приступами ускоренного сердцебиения и рвоты, но недостаточно, чтобы тело перестало дрожать. И одно дело, когда так с тобой говорит самый чудовищный человек из всех, что ты знаешь, а другое, когда так к тебе обращается твой… ну… Ну. — Тренер, — дрожа, начал Кевин. Ваймак заметил моментальную перемену его поведения и сбавил обороты, но от твёрдости в голосе не избавился. Следующие слова были на порядок спокойнее. — Вы видели, кто вас фотографировал? — вопрос не был адресован кому-то конкретному, он спрашивал всех Монстров, но непрерывно смотрел на дрожащие коленки Кевина. — Нет, — возразил Аарон, пользуясь рассеянным вниманием Дэя и наливая себе добрую порцию кофе, — очевидно, мы были уже не в том состоянии, чтобы что-то заметить. — Эндрю всегда «в том состоянии». Когда все взгляды были обращены на Миньярда на подоконнике он уже докуривал. Вжав бычок в оконную раму, он подождал, пока тлеющий фильтр полностью затухнет и небрежно вышвырнул окурок в окно. Рене хотела что-то возразить, напомнить о приличиях или попросить воспользоваться пепельницей, но худые пальцы Эндрю молча прервали её, когда потянулись к новой сигарете. При этом ни одна мимическая мышца его лица не дёрнулась. Две за раз, — подумалось Рене. — Раздражён. — Нет, — только и сказал Эндрю, с ногами устраиваясь на широком подоконнике. Ответа оказалось более чем достаточно для начала общей нервозности. Атлант появился давно. Возможно, когда команда только сформировалась тем составом, что есть сейчас, а быть может он существовал и раньше. Из относительно маленького аккаунта мелкого спортивного критика он возрос до таких широт, что это пугало. Он начинал становиться лидером мнений. Атланта ни разу не ловили на публикации фейковых новостей, но и никто не знал, где он берёт правдивые. Его мелкие и, казалось бы, безобидные посты влекли за собой не шуточные последствия. Последняя новость, в которой он выкрыл грязные подробности жизни одного начинающего баскетболиста, поставила крест на его дальнейшей карьере. Таким он был, этот Атлант. Сегодня его руки парят над клавиатурой, а завтра твоей жизни конец. Он собственноручно переписал столько судеб, что, казалось, он их и сотворил, точно капризный автор, убивающий порядком надоевших или неугодных персонажей. И Кевина он невзлюбил сразу. Всё, что сходило с его пера в адрес Дэя несло столько прикрытого презрения и осуждения. В центре любых скандалов вокруг его персоны Атлант всегда возглавлял шествие. Свежие подробности жизни Кевина, коими он обладал, ужасали. Этот человек – прямая угроза карьере, а быть может, и жизни, и самое страшное, что даже Эндрю не может его поймать. После очередного поста он просто молча скуривает по несколько сигарет, но ничего не делает, чтобы успокоить бушующий гнев Дэя. Однако позже, держа лису на привязи, он не отходит от него ни на шаг. Защищает. — Значит так, детишки, — подытожил Ваймак. — Нравится вам это или нет – мне срать. С этого момента на неопределённое количество времени я запрещаю вам посещать Сумерки. — Нет! — тотчас возразил Ники, но одного тяжёлого, словно свинец, взгляда стало достаточно, чтобы поумерить его пыл. — Если не хотите, чтобы нас отстранили от участия в чемпионате, то вы сделаете так, как я скажу. Никаких клубов, никаких пьянок и вечеринок. Вышли в город, купили мороженого и в общагу. Ни шагом больше, — мужчина одним метким движением отправил окурок в пепельницу возле Эндрю и сел на диван, застыв, словно горельеф. — Если КРЭ заинтересуются словами Атланта, нас могут пнуть под зад, и вот тут уж, извиняйте, шансы выбраться со дна турнирной таблицы обнуляются. Никто не проронил ни слова. Монстры выглядели особенно угрюмо, видимо, всё же ощущая какую-то долю потрясения из-за запрета. Николас судорожно обдумывал какие-нибудь варианты компромисса и, заметив борьбу на его лице, Дэн сказала: — У нас и так полная лажа с составом. Нас девять человек, и мы не можем позволить себе менять игроком в каждом тайме. Да и к тому же один из вратарей хер клал на игру, двое нападающих грызутся, как собаки, а линия защиты настолько неслаженная, что прорвать её – меньше минуты дела. Никто снова ничего не сказал. Но определённо каждый остался согласен. Ваймак вытер лицо сухими руками, поднимаясь, готовый уйти. — Дерьмо, — только и сказал Эндрю.***
— Это отвратительно! — вопил Кевин, отшвыривая клюшку. Тучи сгустились. Небо начало чернеть, и сильный ветер уже гулял между трибун лисьего стадиона, однако Кевин не спешил заканчивать тренировку. Пнув клюшку ногой, он кое-как стянул с рук перчатки, отправляя их восвояси за спину. Он рычал: — Ты! — и направлялся в сторону не менее взбешённого Гордона. — Какого хуя ты вообще творишь? Плеймейкер почти в точности повторил его движения, отбрасывая снаряжение и часть защиты, и двинулся на форварда, хмуря брови. — Нет, какого хуя творишь ты, Дэй? Я был открыт, почему не спасовал мне? — кричал Сет. Они уже стояли впритык друг к другу, сверкая глазами, и остальная часть Лисов остановила игру. — Что у вас там? — спросил Аарон, сжимая в руках мяч и восстанавливая дыхание. — О, ничего, — фыркнул Кевин. — Всего лишь один дилетант, не умеющий играть. — Ха? — казалось, Гордону стоило многих усилий не броситься на Дэя. Ростом и телосложением они не отличались, потому шансы в борьбе были бы равными. — Я стоял прямо за тобой, а ты, придурок, отшвырнул мяч в стену! Кевин прикусил зубами щеку так сильно, что отчётливо ощутил лопающуюся кожу и моментально хлынувшую по языку железную кровь. На макушку уже капали первые дождевые капли, и особенно сильный порыв ветра обдал их мокрые от пота поясницы и солнечные сплетения холодом. Зябко вздрогнув, Кевин продолжал пилить бешеные глаза Сета ответным яростным взглядом, хотя и прекрасно знал, что облажался только он. Чисто рефлекторно он отбросил мяч, переданный ему Элисон, туда, где обычно стоял Чейз – один из центральных нападающих Воронов. От чего-то заложенного так глубоко на уровне ДНК, избавиться невообразимо сложно. Частенько, оборачиваясь на поле, чтобы дать инструкцию остальным игрокам, Кевин теряется, когда вместо привычного чёрного пятна на него смотрит маленькое рыжее скопление разношёрстых эксистов, не готовых переносить друг друга на одном стадионе дольше заведённого на одну тренировку времени. Он озадачен и не понимает, почему эти игроки не слушают его, почему смеют противиться словам Второго номера и позволяют себе открыто критиковать его игру. И он не знает, что чувствовать, когда обернувшись, не находит за своей спиной брата, обладающего силой, способной поставить всех смельчаков на колени перед Королём. Кевин молчалив и нервозен, когда медленно вспоминает где и с кем, и пытается в кратчайшие сроки уговорить тело принять ту реальность, в которой они оба находятся. Между тем его одежда уже плотно облепило подтянутое тело. Рокот ливня по паркетному покрытию стадиона оглушил его. Сет всё ещё стоял напротив, играя желваками на сжатой до хруста суставов челюсти. Дэй чувствует колючее напряжение в собственном теле, когда отступает на крошечный шаг назад, и тёмно-синие глаза Гордона мелочно наблюдают за его попытками капитулировать. Кажется, голос, прорывающийся сквозь гул дождя, принадлежит Эбби? — Немедленно уходите оттуда! Гроза усиливается! Краем глаз они видят, что Лисы уже стоят в технической зоне для запасных игроков, скрытой в углублении стены стадиона. Эндрю, напротив, всё ещё на воротах, внимательно надзирая за любым колебанием воздуха вокруг двух парней. Гордон разжимает челюсть и пару секунд просто стоит с приоткрытым ртом, но молниеносно уголки губ приподнимаются, заостряя и без того наточенные скулы. — Проблемы, Ворон? Кевин сглатывает ком в горле и зачёсывает назад спадающую на лоб мокрую чёрную чёлку. — Я не Ворон, — то ли от гнева, то ли от холода, но тело его дрожит, а дыхание учащается. А вот тело Сета дрожит от смеха, громкого, раскатистого, словно гром. — Точно? — Я кому сказала? — не унимается Эбби, и на горизонте появляется Ваймак, накрывший голову капюшоном. Хватая нападающих за загривок, он волочет их по скользкому паркету в сторону медсестры с парой пушистых белых полотенец. Сет приходит в себя моментально – шипит и скалится, точно дикий кот, пытаясь вырваться, но Кевин потерянно опускает взгляд, послушно шаркая следом. «Привет-привет», – всплывает в памяти, и он вздрагивает, как от пощёчины. Нет…***
…нарушить работу заведения налётом фанатов в поисках своего кумира.Атлант.»
Натаниэль фыркает со смеху, оставляя свой лайк публикации, и суёт телефон в задний карман тёмно-зелёных джоггеров. С каркаса красного зонта на асфальт стекают капли воды. Оставив машину на парковке, он не спеша брёл в сторону одного из закрытых больничных комплексов Балтимора. В его руках два стакана улуна с молоком – обязательный ритуал перед встречей с Изабеллой, который в аккурат поможет ему снизить градус напряжения и ненависти, палящих воздух. В закрытый сектор «Грэйстер Сентер», где производятся лекарственные препараты и медикаменты, вход посторонним строжайше воспрещён. И всё же, Натаниэль не посторонний. В огромном холле его привычно приветствуют медсёстры, доктора и прочий медицинский персонал. — Мадам Саливан, доброе утро, — Натаниэль привычно останавливается в зоне отдыха пациентов и мило интересуется у своей пожилой подруги самочувствием. — Воистину доброе, мой милый, — она улыбается сухой старческой улыбкой и мнёт между пальцев нагрудный крестик. Он медленно садится на мягкий диванный пуфик, оставляя чай на столике. — Какие прогнозы на сегодняшний день у нашего милостивого Господа? Мадам Саливан доверчиво касается его ладоней костлявыми руками. — Каждый день благословенен, если начать его с молитвы, ты разве не знал, дорогой? Веснински мило улыбается. — Конечно-конечно. Как я мог забыть? А как поживает ваш сын? — О, — старушка оживилась, — просто чудесно. Вы с ним разминулись, он как раз приходил проведать меня. Сказал, что его переводят на новую работу, поэтому он будет вынужден уехать. Он не сможет приходить ко мне, но, надеюсь, будет хотя бы звонить. — Ой-ой, — грустно и вяло отвечает Нат. — Жаль, что я так и не смог с ним познакомиться. — Ничего. Да пошлёт Бог ему благословение и удачу на новой должности. Аминь. Натаниэль улыбается. — Аминь. Пройдя широкими шагами оставшийся путь, он, быстро спрятавшись за углом, прижимается лопатками к стене и судорожно дрожит. Пару человек странно косят в его сторону, но Натаниэль не унимается, и в какой-то момент сил одних только сжатых губ становится недостаточно, поэтому он взрывается громким гоготом на весь этаж, пугая обитателей больницы. Бедная-бедная мадам Саливан! Кое-как не пролив горячий напиток, Нат, тихо фыркая, шаркал в сторону закрытого от посторонних глаз крыла. Пройдя мимо ряда крупных охранников, даже не взглянув на них, Натаниэль вошёл в лифт. Корячась, ему удалось нажать кнопку нулевого этажа. Двери разъехались в стороны, впуская его в холодную, промозглую и провонявшую химией лабораторию. Сотрудники, бродившие между рядов железных столов и полок, опускали глаза и суетливо краснели, бормоча приветствия. Уделяя им ровно нисколько своего внимания, Натаниэль прошёл в самый конец помещения, минуя пластиковую табличку «ОСТОРОЖНО, МОКРЫЙ ПОЛ», и бахнул стаканами по столу, привлекая внимание склонившейся над микроскопом Изабеллы. — Привет-привет, Господь обещал мне, что сегодня будет хороший день! Нахмурив брови, между глаз Изы залегла крупная морщина. Она холодно окинула его взглядом и понюхала чай, прежде чем сделать несмелый глоток. — Пахнет жжёным миндалём? — мурлычет Натаниэль. — Зачем пришёл? — вместо ответа спрашивает Изабелла. — Узнать, как идут дела. Она только усмехнулась, всё же не сдержавшись и нырнув рукой в карман белого халата, протянув ему в руки пакетик красного порошка. Хвастается. Не может выстоять перед желанием в который раз доказать свою полезность. — Как назвала? — Натаниэль вскрывает прозрачный материал и принюхивается. — Вишня. — Ты назвала синтетический наркотик «Вишней»? — он получает в ответ уверенное «мг» и лыбится как идиот. — Почему? — Сладенько на вкус, — Изабелла смотрит, как Натаниэль сунет палец в пакет, готовый зачерпнуть фалангой горсть Вишни, и хватает его запястье. — Оно вызывает привыкание. Если не хочешь проблем, даже не пробуй. Очухавшись, он раскрывает глаза и пихает дурь в карман кофты. Иза молчаливо смотрит, как он бродит по её лаборатории и трогает пальцами колбы. В его понимании Изабелла хоть и является бешеной сумасшедшей сукой, но остаётся гением своего дела. Она послужит хорошую службу семье, фасуя новые порции наркоты каждый год, получая финансирование с «верхов». Последнее из совершенных изобретений, сошедших из-под её крафтового стола – Крекерная пыль, разошедшаяся по рукам, будто смертельно опасный вирус. — Ты сегодня странный, — вдруг говорит она, снимая белые перчатки. — А? Чем же? Она скрещивает руки на груди. — Позволил себя коснуться. Натаниэль замирает всего на мгновение, роняя стеклянный мерный стаканчик на пол. С оглушительным трестом стекло лопается об пол, усеивая осколками пространство под ногами. Виновато почесав затылок, он разводит руки в немом «Извини». — С кем не бывает, — начинает Нат, но его массивная обувь неустойчиво скользнула по мокрому полу, и мгновение спустя он уже распластался среди осколков, хохоча. Мгновение спустя нарисовалась уборщица, но Изабелла рыкнула ей проваливать. — Ой-ой, — пыхтит Натаниэль, поднимая вылетевший пакетик Вишни. — А из чего сделала-то? Иза безразлично пожала плечами. — Опиум и нейромедиаторы: серотонин и дофамин. Пока они стимулируют мозг, вызывая приятное чувство удовольствия и закрепляя его как важное для выживания ощущение, опиум тут как что-то вроде анестезии. — То есть? — Грубо говоря, он вводит нервные окончания в состояние стазиса. Какой-то промежуток времени ты не будешь чувствовать боль тела или значительно заглушишь её. — А противопоказания Вишни? — Абсолютное привыкание, — подытожила Изабелла, драматично захлопнув чемоданчик со сложенной туда пробной порцией наркотика. — Я планирую заменить Пыль за Вишню. Начнём с малого: второсортные пабы и харчевни, потом уже кафе и клубы. А между делом она уже будет распространяться вне их стен. — Гениально, — восторгается Натаниэль и подаётся вперёд. — Подвезти тебя до дома? — …Нет. У меня ещё дела. — Хорошо! — и в одно мгновение он исчезает за дверью, будто только и ждал отказа. Сидя на парковке и жадно нащупывая свои таблетки в кармане кофты, он судорожно запивает их улуном. Блаженно прикрыв глаза, Натаниэль заводит мотор.***
— Привет-привет! Натаниэль вальяжно развалился напротив связанного на стуле человека. С него капает ледяная вода, которой провинившегося привели в чувства, и стекает в подвальный водосток. Сырое помещение освещают две белые лампочки, висящие под потолком на оголённом проводе. — Как себя чувствуете, мистер Саливан? Мужчина мычит в ткань во рту. — Ой-ой, где мои манеры? — вздыхает Натаниэль, хлопая себя по лбу. Он тянется через остаток пространства между ними и грубо дёргает грязную половую тряпку, вырывая из зубов ревущего бессвязным градом слёз мужчины длинные нити слюны. Натаниэль брезгливо морщится и швыряет обрубок ткани в стену. — Я!... Я ничего не сделал, Веснински! За что? — Не стоило водиться с копами, Грег, — мягко говорит Нат, будто объясняя что-то трёхлетнему ребёнку. — Ты знаешь наши правила. — Я не знал, что они копы! Клянусь! — «Не знал», «не понял», «меня заставили», бла-бла-бла… Ах, как мне вдруг стало жаль твою прелестную матушку! Видел её сегодня, кстати. Думаю, навещу завтра. — Нет! — вопит мужчина. — За что её? — Предательство карается смертью, ты же знаешь. И смертью всех близких предавшего. Таковы наши законы. Он плачет. Мужчина стонет и извивается, неустойчиво дёргая ногами, пока Натаниэль возится с паяльником. — Я постараюсь закончить побыстрее, в конце концов, ты угощал меня пончиками. — Мм… Нет… Пожалуйста… — Обожаю это слово, но оно начинает порядком надоедать, знаешь? Ах, бедная-бедная моя голова, как же ты держишься, Натаниэль? — бубнит под нос Веснински. — Каждый раз одно и то же. Каждый раз. Застыв перед раковиной, встроенной в подвале, он бездумно улыбается и роняет разгорячённый инструмент под струю воды. Сгорбившись и повернув голову в сторону двери, он ждёт. Один, два… …три! Стук в дверь. Натаниэль хлопает в ладоши, радуясь своей наблюдательности, и кричит: — Да-а-а? ДиМаччио бесстрастно оглядывает помещение, оценивая обстановку. Это заняло у него долгие пару мгновений, и когда его каменный взгляд коснулся Натаниэля, он, наконец, произнёс: — Лорд Морияма желает видеть тебя. — …Господь сегодня действительно на твоей стороне, предатель.