Стазис

      Его тело – искусное полотно.       Грудь чиста, кожа там не опорочена, но спина – ватага картин, каждая из которых пропитана собственным смыслом, но объединённая в одно целостное изображение, формирующее и определяющее его как личность.       Ичиро – ползущий по бедру полосатый гремучник, находящий своё кубло вокруг рога О́ни, скалящегося во всю спину. Ичиро – остроконечная катана, зажатая меж кривых зубов синего ёкая. Ичиро – королевская кобра, обхватившая правое предплечье. Ичиро – цветущий венок ликориса, коронующий японского демона.       Каждое тату отражало какую-то часть характера, символизировало о принадлежности. Чем меньше чистой кожи, незапятнанной палитрой цветов, тем значительнее твоё влияние, тем выше ты в глазах других, тем больше власти в твоих руках. Как напоминание, что пока жив, он будет нести эту ношу. Пока жив его враг, он будет готов к войне. Пока на свете существует ещё хоть одна капля их благородной крови, семья Морияма не будет низвергнута в Дзигоку.       Он есть воплощение красоты, он есть порочный отпрыск греха, он есть Морияма. Это его проклятье и его благословение.       Ичиро любит смотреть на росписи цветных чернил, обрамляющие его бледную кожу. Наблюдать, как часть рисунка исчезает в изгибе тазовых костей, когда остаётся гадать, что же скрыто дальше. Чувствовать фантомную боль татуажной иглы на лопатках. Представлять, как перекатываются спинные мышцы, оживляя холст. Есть в этом что-то чарующее.       И он знает, что это очаровывает других.       Всё, что было так или иначе связано с Ичиро, нравилось людям. Он даже с уверенностью мог назвать себя всеобщим любимчиком. А вот ему нравилось мало что и кто, но на вершине этого скромно короткого списка всегда стоял он сам – во всём безупречный Ичиро.       «Мой идеальный мальчик!» — так называла его мать. От отца же он слышал сухое: «Сын» и этого было более чем достаточно, чтобы продемонстрировать всю степень его гордости – тебя заметили.       Его уважали. Уважали ещё с двенадцати лет, когда впервые взяли на «взрослую сделку». Он, несомненно, очаровал всех, демонстрируя удивительную степень познания законов, как юридических, так и особых, семейных. Никто не мог усомниться в его гениальности: всегда первый, всегда лучший.       Пришёл, увидел, победил. И плевать, какой ценой.       Но чтобы поддерживать в глазах людей статус, что зарабатывается намного сложнее, чем утрачивается, необходимо нечто большее, чем ум и хитрость. На этом этапе нужно отринуть и совесть, и жалость. Сжечь любой добродетель, а пепел развеять над водой, чтобы его обглодали рыбы. Если человек – твой подчинённый, это вовсе не значит, что не стоит поддерживать авторитет в его глазах. Им управлять легче, чем страхом. Для страха у него есть Натаниэль.       Натаниэль.       Ичиро проводит руками по груди, где росой осела испарина после душа. Душа, что смыл с него кровь.       Натаниэль наверняка должен был заметить, что подвальный водосток влажный, а запах железа в воздухе куда более резкий, чем в обычные дни. Кроме того, ножи. Веснински всегда каким-то особым образом знают, кто и когда брал то, что принадлежит им. Они даже с лёгкостью определяют, как и зачем использовалась их вещь. Будто она сама рассказывает им.       Ичиро лично избавился от жены Саливана не потому, что хотел, а для поддержания этого самого статуса в глазах подчинённых. В основном тех, кто осмеливается усомниться в его способностях. Запачкать свои руки должен даже руководитель. Не следует поручать подчиненным работу, которую сам не умеешь делать.       Конечно, его методы отличались от методов Натаниэля. После себя он оставляет только раскуроченное тело, а Мясник – ничего. Проведи рукой по воздуху – она станет красной от летающей по сквозняку вместо пыли крови. В самом деле, то, что остаётся после его игрищ, можно убрать только пылесосом, настолько оно мелкое. Он отрезает по кусочку, фасует в маленькие кучки на полу и забавляется, показывая хозяину тела его части. После него в воздухе висит какая-то особенная тишина, несравнимая, по которой точно знаешь, что именно Натаниэль здесь был.       Ичиро так не может. У него множество других дел и совершенно нет времени на детские игры.       С мягким стуком в дверь благоговейная тишина нарушается.       Натаниэль входит тихо, он всегда ходит тихо. А ещё всегда носит абсолютно мешковатую одежду, изношенную так, словно он соседский пацан, что любит лазить по деревьям и сбивать палками птичьи гнёзда. — Господин.       Ичиро задёргивает шторы на толстых окнах, и помещение погружается во мрак. За окном смеркается, и солнце отчаянно пытается пробиться через тяжёлые зелёные шторы ярким закатом, но увы.       Ичиро дожидается, пока Натаниэль не подойдёт к столу, где уже разложены все необходимые инструменты, стягивает бесполезно болтающуюся на плечах рубашку и величаво опускается в кресло. Веснински не медлит – походит ближе и небрежно, как умеет только он, хватает шаветку, чтобы оценить остроту лезвия. Лицо Ичиро уже горячее и мягкое после душа, с пылу с жару.       Они не разговаривают.       Натаниэль по обычаю льёт на пальцы масло, растирая его по коже, прежде чем размазать по лицу своего Лорда. Его руки массируют грубую щетину так небрежно, но при этом каждое новое движение отшлифовано так чётко, контролируется так внимательно.       Он не торопится. Создаёт для себя максимально удобный материал для работы.       Ему позволено собственноручно менять наклон головы господина, так рассеяно вертя в руках лезвие. Откидываясь затылком на спинку кресла, Ичиро прикрывает глаза, размещая предплечья на подлокотниках, а Натаниэль вытирает руки насухо и берётся за шаветку. Наклон строго тридцать градусов, не давить, срезать волоски точными и лёгкими движениями.       Между ними повисла тишина, и притом тишина гнетущая, неприятная. Для него оставалось загадкой, о чём думает Лорд и думает ли вовсе, но сам Нат глотал вязкую слюну, следя за лезвием, беззаботно хозяйствующем на бледной чистой коже.       Татуировка бабочки, так настырно мелькающая на краю зрения, выводила его из себя.       Веснински знал, что она относительно свежая и символизирует покойного Лорда Морияма – Кенго. Ичиро не любил это тату. Оно назойливой мошкой маячило перед глазами и постоянно напоминала о том, что он предпочёл бы забыть. Застёгивая рубашки на все пуговицы и затягивая галстук точно петлю, бабочка в ямочке меж ключиц всё равно выразительно просвечивалась сквозь льняные ткани, привлекая внимание своею чернотой.       Ичиро сделал её не потому что хотел, а потому что этого требовали правила. В отличие от других людей, их правила были сводом жёстких законов, а не рекомендаций. — Не опозорь кровь Морияма, — голос Кенго в голове прозвучал одновременно с резким движением бритвы и моментальным зудом.       Вот так небрежно и абсолютно легкомысленно Натаниэль пролил эту самую кровь. Всего лишь неаккуратно черканув остриём по коже. Конечно, он моментально ухватил кусочек квасца и приложил его к крохотной ране, но Ичиро с каким-то извращённым удовольствием чувствовал, как голубые глаза жадно следят за скатывающейся по лезвию красной каплей.       Он хочет каждую росинку его крови, всю, до последнего литра. Омыть ею стены коттеджа и пустить по трубам, чтобы пить вместо воды. Поливать ею петунии на могиле матери.       Когда-нибудь, мой Натаниэль, у тебя будет шанс.       А пока Натаниэль унимал дрожь в коленях и переходил к зоне под челюстью. Всего лишь мимолётное изменение градуса наклона угла и заточенная граница лезвия вскроет Ичиро горло. Он может сделать это так быстро, так легко, как ветер сдувает листья с дороги, что он даже не успеет опомниться.       Нельзя, не сейчас, потом. Ты же обещал. — Я слышал, ты привёл в дом девушку. — Да, мой Лорд. — Зачем она тебе?       Это мой дом. Кого хочу, того и привожу. — Она поможет мне с Дэем. Просто нужно её немного выдрессировать.       Ичиро слегка приподнял бровь. — Вот как. И чем же она поможет? — Мм, — бурчит Натаниэль, — не будет ли приятно отнять у Кевина всё, что он имеет? То, что, не зная, он получил от меня. — Хочешь подарить ему любовь? И отнять её, — догадался Ичиро. — Но выйдет ли? — Выйдет, — заверил Нат. — С этой девушкой точно выйдет. — А что в ней особенного? — Она похожа на Тэю.       Натаниэль подавил будоражащие мурашки, пробежавшие по телу. Рука начала зудеть, а ладонью вновь прошлось призрачное ощущение жёстких чёрных волос Кевина и его собственное: «Смотри» пока отец резвился с топором прямо на стадионе.       Прямо с Тэей.       Прямо под его холодный шёпот и безумный смех Рико-Рико.       В доказательство реальности тех событий каждую ночь отвратительный мелкий рубец, оставленный клюшкой истерически безумного Дэя, ныл. Он был даже немного горд за то, что трусливой натуре Кевина хватило духу и смелости ранить Натаниэля Веснински. — А остальные Лисы? Они должны понести наказание за то, что украли у меня моё. — Понесут, мой Лорд. Я позабочусь об этом. На днях я планирую навестить Тома и его могильщиков.       Морияма удовлетворённо вздохнул и растянул губы в широкой улыбке. Смещение мышц привело к новому, более широкому порезу, и Ичиро с наслаждением поглотил судорожный, кровожадный вздох Натаниэля, дразня парня одновременно и видом своей беспомощности, ведь если Веснинки захочет, то с лёгкостью убьёт его, и недоступности, ведь он не может этого сделать.       Не сейчас.

***

— Как поживает мой питомец?       Алекс отскочила от окна со скоростью сурка и попыталась скрыться за тяжелыми шторами, но Натаниэль, быстро сокративший расстояние, ловко ухватил её за руку и легко швырнул на кровать.       Она взвизгнула, путаясь в незаправленных простынях, и поспешно убрала волосы, закрывающие обзор. — Всё никак не успокоишься?       Он слизал с пальца что-то красное и направился в другой конец комнаты, туда, где стоял шкаф с коллекцией виниловых пластинок рок-групп с 60-тых и по 90-тые года, которые она уже обшарила вдоль и поперёк. Всё, что Алекс смогла понять, так это то, что Натаниэль – ярый фанат «Led Zeppelin», но не то, чтобы это давало какую-то ясную психологическую картину похитившего её безумца.       Он бережно достал пластинку из футляра и закрепил её в проигрывателе. Через минуту кропотливой возни тишину комнаты нарушил громкий рок.       Совершенно комично на фоне её холодящего ужаса Натаниэль принялся подпевать и подтанцовывать, подходя к ней. Из массивных колонок лился грубый бас гитары Джона Пола Джонса и голос Роберта Планта, и казалось, весь коттедж ожил, а стены задрожали. Такая мгновенная перемена атмосферы напугала Алекс – она не могла перестать вздрагивать и, дрожа, наблюдать, как он подкрадывается к ней с этой глумливой ухмылочкой на губах. — Стой… стой там! — попыталась докричаться Алекс, но едва ли слышала собственный голос.       Натаниэль быстро сократил расстояние и подхватил девушку под руку, выводя в центр комнаты. Кружа её в грубых и резких танцевальных движениях, присущих, конечно, исключительно рок-н-роллу он то и дело кричал ей что-то в ухо, но разобрать Алекс смогла только: — Если хочешь… должна… привыкнуть… — Выключи музыку! — вновь попросила девушка, но Натаниэль толкал её из стороны в сторону.       Она хотела было повторить, но тут сверкнули его миловидные ямочки.       Да всё он слышит! Издевается!       Она не знала, какую игру затеял этот псих, но явно ничего хорошего. Он даже толком не объяснил, что она должна в обмен за своё освобождение, и не будет ли это хуже, чем возможность продавать себя для секса мерзким мужчинам. Натаниэль не давал чётких ответов, не намекал ни на что, не пытался прикоснуться к ней, словно Алекс всего лишь скучная ваза под цветы, но и все попытки покинуть комнату проваливались – дверь была наглухо заперта, под окном третьего этажа колючий терновый куст и на горизонте массивный забор, охраняемый камерами и наверняка, сигнализацией.       Слуги, приносившие еду, не говорили ни где она, ни какое сегодня число, поэтому приходилось ориентироваться самостоятельно. Из журналов и плакатов об экси, расклеенных на стенах и датированных полугодом ранее, Алекс предполагала, что находится где-то в США, где этот чудаковатый гибридный спорт на пике популярности. В целом, если Натаниэль хотел оградить её от внешнего мира, то делал это хуёво. Потому что его комната – самый яркий пример типичного подросткового американского лежбища, полного хлама, пустых банок и расклеенных на стенах плакатов из Playboy.       Да, если игнорировать разбросанные повсюду пустые пистолеты и винтовки, тупые ножи и банки с неизвестными препаратами, комната выглядела абсолютно безобидно. — Почему ты в халате? — спросил Натаниэль, когда музыка стихла.       В воздухе летала пыль, сброшенная с полок их резкими движениями, а грудная клетка гудела, будто колонками служили её собственные лёгкие.       Оглядев себя, Алекс поняла, что всё ещё одета в один только пушистых халат, данный ей дворецким. Одежду предлагали, но Алекс не стала одевать то, что, как она догадывалась, принадлежало кому-то кто лишился жизни в стенах этого дома. От рук, что сейчас сжимают её талию. — Если думаешь, что выглядишь гордо и неприступно, то ошибаешься. Бегать по моей комнате с голым задом – идея не лучшая, так и знай. Я с тобой ничего делать не буду, но в этом доме я не единственный. Вот они будут. И сделают.       Бросив ей в лицо шорты и футболку, Натаниэль отвернулся. В вещи было завёрнуто нижнее бельё – абсолютно простое, дешёвое и хлопковое. Таким вряд ли можно кого-то соблазнить, но она всё равно не стала рисковать и верить его неожиданным джентльменским повадкам.       Зло скрипнув зубами, Алекс скрылась в ванной комнате. Благо у него она была личной. Мысленно произнеся молитву за ту, кто носила эти вещи, она скользнула в шорты. — Я говорил, — продолжил Натаниэль, когда она вышла. Теперь он лежал на кровати в одних только пижамных штанах, — что если хочешь качественно выполнить свою работу, то должна привыкнуть ко мне. Мы же теперь партнёры. Конечно, обязанности у каждого будут свои, но всё равно было бы неплохо, перестань ты шугаться меня, как дворовая кошка.       Алекс открывала и закрывала рот, как рыба, но слова так и находились. Она смотрела на его голую грудь, покрытую сеткой свежих и давно заживших шрамов. Нет, ей не было его жаль. Просто ни один нормальный человек не останется равнодушен к мясу, в которое превратилось его тело.       Натаниэль не обратил на это внимание, или не захотел обратить. Отшвырнув одеяло в сторону, он похлопал по месту рядом. — Что? — тупо спросила Алекс, глядя в окно. — Уже ночь? — Не спи ещё несколько суток и начнёшь удивляться не тому, что день сменяет ночь, а тому, что ты всё ещё в силах стоять на ногах и смотреть на меня, как на идиота. Ложись.       Конечно, ну конечно он знал, что она не спала всё то время, что находилась здесь. Знал и ничего не делал. Даже снотворное в еду не подсыпал. Позволял ей вариться в море паники и страха, слушать каждый шорох за стенами, каждый стук и грюк за окном, но даже пальцем не пошевелил, чтобы что-то сделать. — Ложись-ложись, — настаивал Натаниэль.       Как раз в этот момент коленки предательски подогнулись, и она упала на белые простыни. Долгожданного расслабления это не принесло. Нет, тело ликовало, но по черепной коробке бил молот. — Не так уж и страшно, а?       Из колонок играла «Ramble On», но уже намного тише, чем предыдущая песня. Со стороны могло показаться, что они всего пара студентов из 98-го года, беззаботно отлёживающиеся в пасмурную ночь. Наивно и глупо. — Что ты хочешь от меня? — слабо попросила Алекс. — Пожалуйста, скажи уже. — Так вот, Кевин Дэй, — начал Натаниэль. — Нужно уничтожить этого человека. Твоя задача сделать это морально. Моя – физически. Всё банально и просто: ты тот типаж девушек, от которых он без ума. Вотрись в доверие, начни проводить вместе время, если хочешь, даже трахайся с ним. Просто в конце нужно сделать очень-очень больно. — И всего-то? — усмехнулась Алекс. Силы покинули её, тело начало медленно отключаться. — Думаешь, будет просто? Я посмотрю, как ты справишься с собакой породы Миньярд.

***

      Пару дней спустя Натаниэль вышел в аэропорту Южной Каролины. Дорога заняла чуть больше часа на личном самолёте, предоставленным Ичиро. С тем, что он вёз в сумке, в обычный не пустили бы.       Колумбия кишит жизнью – город готовится к Хэллоуину. Торговые центры уже украшены массивными декорациями, а билборды транслируют рекламы в тематических костюмах.       Все такие радостные.       Натаниэль не любит суету, что полностью граничит с тем, чем он занимается. Но не то чтобы у него был выбор. Со временем привыкаешь.       Вкушая предчувствие грядущей встречи, Веснински ставит музыку в наушниках на полную. Дешёвый и ничем не примечательный арендованный седан встречает его холодным салоном и сырым до мозга костей сидением. Недовольно сморщившись, он плотнее кутается в кожаную куртку и заводит двигатель.       Соблазн заскочить в Пальметто так велик, что он едва удерживается на месте. Представляя, как бы его встретил Кевин, Натаниэль едва не скулит от досады.       Ой-ой, не отвлекайся.       Свой путь он держит в один из самых неблагоприятных районов. Помнится, в первый раз, как он отведал его, Веснински едва не пустили пулю в лоб. Конечно, по собственной мальчишеской глупости.       Том и могильщики обитали не в самой заднице, однако недалеко от неё. Среди грязных улиц и разбросанных повсюду отходов едва ли можно было разглядеть дорогу, но Натаниэль знает её, как свои пять пальцев. Вовремя свернув за поворотом, гадкое зловоние и смрад помоев стихает. Улицами бредут абсолютно жалкие на вид людишки в обшарпанной одежде. Дети возвращаются со школ. Даже не верится, что здесь вообще возможно жить.       Его интересует только один конкретный паб, с обвисшей вывеской.       Внутри пусто и скудно. Посетители угрюмо смотрят на мешанину в стаканах, едва ли обращая внимание на вошедшего чужака.       При виде Натаниэля бармен едва заметно вздрагивает. Кивнув, ради приличия он заказывает стакан воды, бросая десятидолларовую купюру на стол. Мужчина возится в поиске сдачи, но Нат отмахивается. — Том здесь? — Д-да. Внизу. — Отведи меня к нему.       В подсобке находится лестница, что ведёт в подвальное помещение. Ступая по скрипучим половицам, Натаниэль устало вздыхает, натягивает улыбку и вынимает наушники.       Поехали! — Рыжий! — восклицает мужчина, сидящий в центре комнаты.       Подвал был перестроен под небольшое подобие бильярдной, на деле же являясь основной точкой сбора банды «Замогилье». Её руководитель – Том, громко хлопнул в ладоши, и музыка стихла.       Все взгляды устремились на него. — Чем могу помочь, Веснински? — Том добродушно улыбается, сверкая острыми клыками, и Натаниэль отвечает взаимностью. — Нужна твоя услуга. — Услуга? — раздался хохот. — Мы не делаем услуг, рыжий, они обещают выгоду лишь одной стороне. Только сделки.       Дерзко усмехнувшись, Мясник переходит сразу к делу и бросает Тому в ноги спортивную сумку, доверху забитую Вишней. — Это чё? — Новый продукт. Вишня. Иза-Иза сделала, совсем новенькая. — Ах, Изабелла, — мечтательно тянет мужчина, разглядывая пакетики красного порошка в свете слабых ламп. — Роскошная женщина. — Мне нужно протолкнуть это в Райские Сумерки. Знаешь такой клуб? — Я знаю всё, малой. Это моя территория. А вот какого хуя здесь забыл ты и твоя дурь – вопрос.       Натаниэль усмехается, падая в ближайшее кресло. Он знал, что легко не будет. Тому тридцать три, а ведёт себя как недоверчивая дамочка. — Тогда я предлагаю сделку. — Другой разговор, — он валится на место, принимая на своё широкое массивное бедро девушку, чьи пальчики резво ринулись под ворот его кожанки. Натаниэль смотрел, как главарь двумя огромными глотками осушил банку пива. — Продолжай, рыжий.       Уперевшись локтями в бёдра, Веснински заговорщически подался вперёд. — Ты толкаешь Вишню в Сумерки, где её глотает один парнишка, неугодный моему боссу. А взамен, — он выдерживает драматическую паузу, наслаждаясь нетерпеливым постукиванием пятки Тома по деревянному полу, — я вывожу тебя на Натали Шилдс.