***
Ребенком я всегда была неспокойным, задиристым и, порой, чересчур активным. Особенно сильно на характер будущей княжны Керамсовой повлияли месяцы, проведенные в одноименном приюте. Атмосфера практически полной вседозволенности и отсутствие понятия «этикета», как такового, внесли свои коррективы в формирование моей личности. И вернувшись в отчий дом, я получила гордое прозвище «маленькая разбойница». Позже, уже в лицее, оно трансформировалось в «бандитку». А, как известно, разбойники и бандиты должны быть за решеткой. Впрочем, я в тюремной камере сидела по собственной воле, посчитав ее вполне комфортным помещением для работы. Я прислонилась к холодной стене, вымощенной шершавыми каменными плитами, и спокойно насвистывала мелодию из детской песенки. Попутно переписывала полученные от Инги сведения со вскрытия. К сожалению, собственные впечатления в протокол внести не могла. Для подобного у меня был отдельный конверт. Черный. Скажем так, для личной переписки с генералом. Запечатала первую партию листов, отложила в сторону и потянулась за пока еще не открытым письмом от Киригана. Попыталась устроиться поудобнее. Ноги подтянула на лавку, скрестив их перед собой. Правда, сапоги оставила на полу, отчего ступни со временем начали мерзнуть. В столичном отделении полиции о комфорте заключенных никто не думал. Впрочем, как и об отоплении казенных помещений. Однако не буду лгать, мне повезло: свое заключение я коротала одна в чистой, сухой и — что самое главное — пустой камере. К моим соседям судьба была менее благосклонной. Группа пьяных дебоширов ютилась в полуподвальном помещении два на два с единственной односпальной койкой. Они шумели, требовали свободы, и весьма эмоционально сетовали на несправедливость жизни. В каком-то смысле я была с ними солидарна. — Хей, м'амзелька, — сквозь решетку обратился невысокий, сухонький старик с явными признаками неудачной потасовки на лице, — кража иль дебош? Я подняла глаза, настороженно осматривая обратившегося. Тот в свою очередь не стесняясь разглядывал меня. Особого внимания удостоился отцовский кортик, которым за неимением ножа для писем я собиралась вскрыть конверт. Медленно спрятала клинок в ножны. Сама выпрямилась, расправив плечи, и, доброжелательно улыбнувшись, — как и полагается воспитанной леди благородного происхождение — ответила: — Профилактика, — затем в сторону отложила черный конверт. Почему-то возможность отсрочить момент ознакомления с его содержимым оказалась весьма заманчивой. — А вы? — Убийство, — совершенно будничным тоном ответили мне. — И это?.. — я обвела пальцем собственное лицо, как бы намекая на обильное количество крови на роже собеседника. Он сначала непонимающе уставился на меня, после чего рукой провел от лба до подбородка, размазывая по коже грязь и багровые подтеки. Удивленно рассматривая свою ладонь, мужчина недобро усмехнулся и пояснил: — Та не, це я, когда трупак ныкал, репу покоцал, — он приблизился к решетке, снял шапку, оголяя внушительного размера царапину на лбу, — Вона, гляди, як цепанул. Ноет, зараза. Так еще и колпак измызгал. Рана оказалась глубокой — скорее всего после заживления останется заметный шрам. На смуглой коже белыми линиями тянулось еще две старые раны. Узкие полосы возле глаз симметрично отражали друг друга. Ровные, точно специально оставленные шрамы шли от внешних уголков глаз, к вискам, а дальше терялись на линии роста волос. Казалось, когда-то давно подобное ритуальное шрамирование попадалось мне в учебнике. Но вспомнить, что именно оно означало, я пока не могла. — Бывает, — вполне философски ответила я, стремясь завершить неожиданный диалог. Спасение пришло откуда не ждали. Я обернулась на звук открывшейся двери и сказала, — Это, должно быть, за мной. Федор в несколько шагов преодолел ряд ступенек, прошел по коридору и остановился рядом с дверью в мою камеру. Я приветливо помахала приятелю, ставя ноги на пол и спешно зашнуровывая ботинки. Гриш молча кивнул. Столь близкое нахождение рядом с заключенными его не радовало, и он хотел как можно быстрее вернуться наверх. Окончив с обувью, подцепила с лавки мундир, набрасывая его на плечи. — Впечатлилась? — учтиво распахивая передо мной решетку, шутливо спросил сердцебит. — Очень. Тихо, мирно, контингент поприятней нашего будет, — растирая шею, я вышла в проход между камерами. — Как-нибудь обязательно повторим. — Ты шо, тож из этих чо ль? — совершенно искренне удивился измызганный собственной кровью бандит. Обернувшись к нему, обреченно посмотрела на форму цвета древесного угля да на ремень с гравировкой Дарклинга, и, пожав плечами, сказала: — Насильно держат. Мы покинули отдел временного содержания заключенных, прошли до конца коридора, а затем свернули к боковой лестнице, ведущей на второй этаж. Еще с полсотни шагов, и гриш остановился перед неприметной дверью. Первой вошла я, сквозь стекло с интересом рассматривая прикованных к столу людей. Мужчина лет сорока и женщина — даже девушка, причем примерно моего возраста. Оба с желтоватого оттенка кожей, неестественного цвета глазами и подгнивающими язвами на руках. — Смотрю, вы еще не закончили, — констатировала я, наблюдая, как Иван проводил допрос. Повернув лицо к подошедшему Федору, поинтересовалась, — Удалось что-то выяснить? Где они эту дрянь взяли? — Оба твердят, что про наркотик ничего не знают. Мужик плотником работает при реставрации Храма Святой Лизаветы. Девчонка из Жемчужного Дома, — я вопросительно посмотрела на гриша, на что тому пришлось уточнить, — Это бордель во внешнем круге Ос Альты. — Святые, — выдохнула я, внимательнее присмотревшись к девушке. На вид ей было лет семнадцать. Простенькое, но милое личико в обрамлении рыжих кудряшек. Вздернутый нос, пухлые губы. Она была похожа на актрису маленького провинциального театра. Также наигранно поджимала рот, давила жалостливую слезу, вот-вот готовую сорваться с бесцветных ресниц. Она заламывала короткие потемневшие пальцы, стараясь не задеть болячки. — Иван считает, что наркотик распространяют в публичных домах, — произнес Федор, но тут же добавил, — Только тогда непонятно, как он оказался у обычного плотника. — Считаешь, плотники не посещают бордели? — хмыкнула я. — Он верующий, — упорствовал сердцебит. Я опустила голову, разочарованно выдыхая: — К моему глубочайшему сожалению, не всех это останавливает. Мы дождались окончания процедуры допроса, после чего заключенных увели в камеру временного содержания. Там они пробудут до выяснения всех обстоятельств. Оставшись в кабинете в полном одиночестве, Иван, сложив в папку несколько исписанных мелким почерком листов, поднялся и подошел к стеклу, с его стороны покрытому зеркальным напылением. Гриш пригладил вьющиеся волосы, поправил ворот кафтана и, убедившись в собственной неотразимости, направился в сторону двери. — Мы этого не видели? — сдерживая ехидную улыбку, уточнила у Федора. — Мы этого не видели, — хохотнул гриш. — Не видели что? — поинтересовался Иван, остановившись при входе в наше помещение. Мы с Федором переглянулись. В комнате повисла напряженная тишина, которую я не преминула нарушить: — Есть зацепки? Иван прошел в комнату. Он сложил руки за спиной, удерживая достаточно плотную папку, содержащую в себе протокол допроса. Гриш нахмурился, оценивающе рассматривая меня с ног до головы и, тяжело выдохнув, огорошил: — Сокер, мы с тобой отправляемся в бордель. — Вот это я понимаю, продвижение по службе, — нервно хихикнула я, сперва посчитав это нелепой шуткой, только вот тон, с которым было это сказано, наталкивал на совсем не добрые мысли. — Ты ведь не серьезно, да?***
Писать на коленях, сидя в трясущемся экипаже, оказалось практически невозможно. Порой буквы приходилось стирать и выводить заново. Оттого пальцы были испачканы грифелем. Женю, отвечающую за мой внешний вид, это злило. Я несколько раз провела взглядом по кривым строкам, оценивая общую читабельность текста. Некоторые слова разобрать было проблематично, но в общем и целом суть угадывалась. Сложив пополам лист, передала его Жене. Портная кивнула в ответ, убирая письмо во внутренний карман кафтана. По возвращении в Малый Дворец она обещала отдать его Дарклингу, тем самым отсрочив нашу с ним встречу еще на несколько часов, а если повезет, то и дней. С Кириганом мы вели активную переписку на протяжении последней декады, которую я была вынуждена провести за пределами центральной Ос Альты. Моя высылка была обусловлена несколькими факторами. Во-первых, наша спецгруппа усердно проводила проверки черных рынков, рестораций, притонов и прочих сомнительных заведений в поисках следов наркотика. Во-вторых, Кириган сделал все возможное, чтобы предотвратить повторение той истории с Цесаревичем. В его понимании «все возможное» подразумевало под собой сокрытие, скажем так, самого нападавшего. После неудачной попытки изнасилования и вполне заслуженно полученного перелома, Василий Ланцов заявил о покушении. Это привело к настоящему переполоху в Большом Дворце и поставило нашу миссию под угрозу. Дарклингу стоило огромных усилий убедить Императора в том, что, будь произошедшее спланированным актом, Цесаревич давно бы уже отправился к своим знаменитым предкам. Царь был в бешенстве, но вступать в открытую конфронтацию с Заклинателем Теней побоялся. В кои-то веки он поступил умнее, а потому затребовал отряд сердцебитов в качестве дополнительной охраны своей резиденции. Кириган, конечно, негодовал, но ему пришлось подчиниться прямому приказу. — Должна заметить, у вас с Кириганом очень интересные отношения, — констатировала Сафина, развернувшись ко мне лицом. Видимо, созерцание городских пейзажей ей наскучило, и гриш решила полюбоваться результатом своей работы. — Нет у нас с ним никаких отношений, — отмахнулась я, борясь с желанием подтянуть лиф платья, который, казалось, вот-вот обнажит грудь. — Просто в сложившихся обстоятельствах переписка — самый удобный способ передачи информации. Я же не могу бегать за Дарклингом по всей Ос Альте. — Конечно, — хитро улыбаясь, подтвердила Женя. Она чуть наклонила голову, рассматривая мое лицо. — Особенно это проблематично, когда вы живете в одном крыле, — Сафина подсела ближе, корректируя брови и делая их еще тоньше и светлее. Я вновь попыталась поправить чересчур откровенное декольте, чувствуя себя практически голой. Женя недовольно цокнула языком, несильно ударив меня по рукам. Она вернула все, как было и вполне доходчиво объяснила, что сделает со мной, если я опять попытаюсь из проститутки сделать монашку. — Мне кажется, это слишком, — поделилась я своими переживаниями. — Уже проще полностью раздеться, и так ходить по всем залам. — Я думала об этом, — честно призналась Сафина, но притворно скривившись, добавила, — но Иван забраковал идею на корню. Я нервничала, болезненно растирая кожу на пальцах. И уж не знаю, что в сложившихся обстоятельствах пугало больше: первый в жизни поход в публичный дом или же полученное накануне письмо от Дарклинга. Конверт принесли утром, пока Женя отходила за платьем. Черная бумага с гербовой печатью. Оттиск солнечного затмения лишь подтвердил мои подозрения о личности отправителя. Впрочем, я могла бы догадаться и по цвету самого конверта. «Лейтенант Сокер, Получил Ваш отчет. Инга передала образцы соскобов в лабораторию. Работа еще идет, но определенные результаты мы получили. Давид настаивает, что наркотик может быть не только в порошкообразном состоянии. Подтвердились опасения по поводу присутствия юрды. Однако ее качество сильно отличается от известных нам марок. Продолжайте работу.К.»
Тогда я обреченно выдохнула, молча откладывая письмо. Не сразу, но все-таки заметила еще одну маленькую записку, притаившуюся в конверте: «Иван знает о запрете на привлечение тебя к работе, связанной с публичными домами. Но для тебя, Лина, повторю: в сторону борделей даже не смотришь! Ослушаешься — будешь наказана. И берегите себя, лейтенант Сокер. Без тебя во Дворце слишком тихо.А.»
Над ответом я думала достаточно долго. Исписала несколько черновиков, которые после отправились в камин. Все никак не могла подобрать нужные слова. И к тому же не знала, в какой манере их изложить. Как бы я не отрицала, определенные отношения с Кириганом у нас были, и развивались они странным образом. Это сквозило и в личной переписке, которая напоминала странную смесь из сухих сведений, касательно ведущегося расследования, каких-то забавных историй, как в случае с захватом мной тюремной камеры, или осторожно проскальзывающих фраз о желании поскорее встретиться. Наутро после моего допроса я получила первое письмо, в котором Дарклинг как раз сообщил о переводе нашей группы, скажем так, на полевые работы. Ниже была приписка о его желании видеть меня до нашего отбытия, но мне слишком уж не хотелось попадаться ему на глаза. Вся моя бравада и заявления о готовности принимать себя выветрились вместе с алкоголем с первыми же лучами солнца. И единственными напоминаниями о былых планах были книги, выкраденные из библиотеки. С Александром мы так и не встретились. Кажется, целовать Дарклинга, а потом бегать от него по всему Дворцу становилось доброй традицией или же — вредной привычкой. Теперь же я судорожно продумывала планы отступления на случай, если Кириган узнает о нашей операции в Жемчужном Доме. Свою позицию он изложил весьма внятно. И даже обозначил, что будет лично со мной, если пойду вразрез с его приказом. Но мое участие было необходимо, ибо кто, как не работница борделя может незамеченной проникнуть во все тайные углы публичного дома. А личина рыжеволосой куртизанки никак не подходила рослым и широкоплечим солдатам.***
Бордель — место интересное. Запретное для девушек моего происхождения и положения, но совершенно обыденное для мужчин высших сословий. Публичные дома можно было найти практически во всех городах Равки. Проституция порицалась церковью, вызывала негодование у большей части населения, но официально запрещена не была. Более того, налоги, получаемые от домов терпимости, составляли приличную часть государственной казны. Именно здесь сливки общества вершили закон. Незнающие свято верили, что все государственные решения принимаются в душных кабинетах императорской канцелярии. На деле чиновники предпочитали дома терпимости, устраивая настоящие консилиумы в стенах этих увеселительных заведений. Властолюбивые, богатые, они решали судьбу целой страны, попутно утопая в объятиях продажных женщин и отравляя себя опиумом. И если где-то в столице появлялись новые стимуляторы, первое место, где можно было бы их найти — Жемчужный Дом. Скрываясь под новой личиной, мастерски созданной Женей Сафиной, я медленно шла мимо диванов. К этому часу залы были практически заполнены. В помещениях стоял смолистый, горьковатый запах опиумного дыма. Он смешивался с цветочными, сладковатыми ароматами женских духов и становился еще более тягучим, дурманящим. Внимательно осматривая присутствующих, прошла в третий зал. Он имитировал подводное царство. На голубых стенах были нарисованы водоросли и ракушки, рыбы и медузы. Лампы представляли собой пузырьки с воздухом, выставленные на узких подставках или развешанные под потолком на разной высоте. Девушки, полулежащие на софах или плавно плывущие между посетителями, из одежды носили только длинные блестящие юбки, похожие на русалочьи хвосты. Их тела расписаны золотой краской, точно покрыты чешуей. Мой наряд был выполнен в схожей тематике, однако грудь, ужатую корсетом, прикрыли чем-то вроде рыбацкой сетки. — Сиби, деточка, — я остановилась, обернувшись к хозяйке заведения. Немолодая женщина в темно-синем облегающем платье быстрым шагом приближалась ко мне. — Где ты, черт возьми, шатаешься, дрянь? — Простите, Мадам, — я опустила голову, пряча глаза под кудряво челкой. — Если я узнаю, что ты опять бегала к отцу Алексию, выпорю! — процедила женщина, больно хватая меня за предплечье. — Эка невидаль, шлюха в церковном хоре. Твое дело ноги раздвигать, а не молиться! — Но я… — непроизвольно вырвалось у меня, от неожиданности забывшей, что настоящая Сиби сейчас находится в тюремной камере. — Рот захлопнула, — она приблизила свое лицо, обдавая меня запахом табака и кваса. — Сегодня работаешь бесплатно. И, не приведи твои Святые, хоть кто-то на тебя пожалуется. Она отпустила так же быстро, брезгливо одернув руку. Я сделала шаг назад, пропуская владелицу Жемчужного Дома. В голове был сумбур. Проведя несколько часов среди куртизанок, наблюдая, подслушивая, выискивая хоть какие-то крупицы информации, я не нашла ничего. Да, в борделе были наркотики: опиум, морфий, табак, смешанный с какими-то северными травами — но ничего схожего с тем, что нужно было нам. И смутные подозрения закрались ко мне в голову. Мысли, которые я хотела быстрее озвучить. Иван сидел в окружении чиновников. Мужчины играли в покер, попивая охлажденный бурбон и периодически отвлекаясь на очередную «русалку». Сердцебит же, внешне оставаясь совершенно расслабленным, внимательно следил за каждым моим шагом. При всем при этом ему удавалось вытягивать у собравшихся все, что они знали о новом наркотике. К сожалению, известно им было мало. Я обошла стол, встала за корпориалом, медленно обнимая его со спины. Сердцебит сменил кафтан на рубашку, поверх которой небрежно накинул жилет, и теперь был похож больше на бандита из Западной Равки, чем на гриша и солдата Второй Армии. Тот провел по моей руке широкой ладонью. Со стороны это было похоже на попытку опытной куртизанки заманить к себе нового клиента. И только мы знали, что за масками господина с орлиным носом и рыжеволосой проститутки прячутся солдаты, ведущие расследование. Мы должны были действовать очень осторожно. Нам ни в коем случае нельзя было выходить из заданных ролей. Одно неправильное действие могло спугнуть как потребителей, так и потенциальных поставщиков наркотика. На теневой стороне Ос Альты слухи расползались быстро, а потому если кто-то узнает о работе нашей спецгруппы здесь, уже на следующий день вся партия будет вывезена за город, тем самым лишив нас последних зацепок. — Среди девушек зараженных нет, — нагнувшись к Ивану прошептала, я. Одной рукой скользнула от его плеча к краю жилета, отвлекая внимание. — У меня было время пообщаться с…коллегами, — пальцами начала медленно расстегивать пуговицы на его рубашке, — про новый сорт юрды никто ничего не знает. И у меня есть подозрения, что точки сбыта нужно искать в другом месте. — И где же, куколка? — поворачивая ко мне лицо, ласково прошептал Иван. В ответ широко улыбнулась, пряча вызванное подобным обращением отвращение. Внутри аж все передернуло, но виду я не подала. Я слегка отстранилась, медленно обводя взглядом помещение. Хозяйка борделя, раздраженная нерасторопностью малышки Сиби, недовольно смотрела в нашу сторону. Игроки тоже начали как-то подозрительно коситься на нас. Карты теперь волновали их значительно меньше. Обойдя гриша, села к нему на колени и обняла за шею. Шокированный таким поворотом событий, Иван на долю секунды замер, после чего, вновь войдя в роль, положил руки мне на талию. Я невольно поерзала, устраиваясь поудобней. Нежно провела ладонью по измененному лицу. Почувствовала, как сердцебит глубоко задышал. А после, приблизившись, перед тем, как поцеловать сердцебита, выдохнула ему в губы: — Нам нужно в церковь. Оставив быстрый поцелуй в уголке его рта, придвинулась ближе. Продолжая изображать упорные попытки шлюхи привлечь клиента, отслеживала ситуацию. Спектакль можно было считать успешным. Подобное зрелище здесь было частым явлением, а потому интерес к нашей паре быстро сошел на нет. — Сокер, — выдыхая мне в шею, протянул гриш. Я, обнимая того за плечи, тихо добавила: — Но перед этим я хочу лично переговорить с Сибил Кашсински.***
В здании полиции было шумно, суматошно и неожиданно жарко натоплено. Или, быть может, так показалось мне, зашедшей с продуваемой всеми ветрами улицы. Я сняла плащ, перекидывая его через руку, и поспешила в кабинет для допросов. Я жутко опаздывала, задержанная на входе одним из полицейских. К тому моменту к ним уже пришла наводка, а потому у меня было чуть меньше часа перед тем, как злые дяди в форме придут по мою душу. Ибо Кириган узнал про бордель. И, как сообщила мне Женя, он был зол. Настолько, что в какой-то момент военный зал поглотила тьма. Дарклинг в срочном порядке вызвал Ивана. Меня, оказывается, он тоже ждал. Благо, Женя успела направить письмо с предупреждением, а потому я малодушно сбежала со съемной квартиры до того, как туда нагрянули опричники. Перед тем, как предстать пред Заклинателем Теней мне нужно было завершить начатое. Я зашла в небольшую комнату, где следователи вели допросы. Здесь не было окон. Только дверь и зеркало, вмонтированное в стену. В прошлый раз именно через него мы наблюдали за работой сердцебита. Сейчас же соседнее помещение пустовало, а потому я была уверена, что разговор наш будет конфиденциален. — Доброе утро, Сибил, — расправляя полы мундира, поздоровалась я с девушкой. Кашсински настороженно смотрела из-под челки. В светло-голубых глазах проскользнули страх и, что удивительно, презрение. Куртизанка сложила перед собой руки, прикованные к столу, и откинулась на спинку металлического стула. Всем своим видом она показывала, что разговаривать не хочет. К сожалению, у меня было слишком мало времени, чтобы выпытывать у нее сведения. Да и требовалось мне лишь подтвердить уже имеющиеся предположения. — Я не хочу тебя на долго задерживать, — начала я, раскрывая перед собой папку с протоколом прошлого допроса. — Да и не могу, — нервно улыбнувшись, выложила нужную страницу. После чего, сложив перед собой руки, спросила напрямую, — Твои родители знают, чем ты занимаешься? — Это не ваше дело, — едко процедила девушка в ответ. Я сдержано улыбнулась, слегка опустив голову и соглашаясь: — Ты права, Сибил. Но тут речь идет о другом. Ты оказалась замешана в очень непростом, я бы даже сказала, опасном деле. Ты, должно быть, знаешь, что мы ищем. И догадываешься, почему здесь находишься, — я достаточно выразительно посмотрела на ее пальцы, приобретшие неестественный темный цвет. — Ты отравлена, Сибил. И, к моему огромному сожалению, смертельно. На данный момент более сорока человек уже мертвы. И с каждым днем жертв все больше. Из-за этой дряни гниют изнутри. Поверь мне, я участвовала при вскрытии, — ненароком вспомнив об увиденном, почувствовала, как к горлу подступает ком. Шумно сглотнув, отвела взгляд. — Не самый приятный опыт. Краем глаза я видела, как с каждым моим словом девушка бледнела все больше. В ее красивых глазах проступали слезы. В какой-то степени я ее понимала. Не каждый день узнаешь о предстоящей болезненной и мучительной смерти. Приведя собственные мысли и чувства в порядок, я продолжила допрос: — А посему, ты должна понимать, как важно найти источник этой заразы. — Я правда не знаю, как это произошло, — тихим, но очень красивым и мелодичным голосом сказала девушка. — Сердцебит настаивал, что нас в Доме пичкали. Но у нас девочки все чистые. Мадам за этим очень следит. А больше негде. — Сибил, ты веришь в Святых? — спросила я, намеренно выделив последнее слово. — Я пою в церковном хоре при храме Святого Григория, — ответила малышка Сиби. — У нас вся семья при храме Святого Григория служит. Мама свечи готовила до того, как заболела. А брат сейчас при алтаре помогает. Святые единственные, кто не отвернулись от нас, после того, как отец с войны не вернулся. — И вновь мы возвращаемся к церкви, — печально подвела я итог. Я медленно выдохнула, анализируя всю ситуацию в целом. У меня были две жертвы, тесно взаимодействующие с храмовыми строениями. Около двадцати пострадавших были при Дворце. Остальные поступили к нам из больниц, моргов или просто были подобраны на улице. Особой связи не было, и даже моя теория с причастностью церкви была безосновательна. Лишь гипотезы, догадки. Мне нужно было больше информации и времени. — Есть ли вероятность, что наркотик тебе могли подсыпать при храме? — все же не удержалась я от вопроса. — Уж лучше считайте, что я в борделе употребляла, — с какой-то даже агрессией процедила девушка, — но святое место я не позволю вам опорочить. Святые не позволили бы совершать такое зло в своей обители. Я сокрушенно кивнула, не зная, что ответить. Я сама была верующей. Но если Святым я верила беспрекословно, то вот людям не доверяла. Было у них свойство губить чужие жизни ради собственной выгоды. Тем не менее, теперь я знала, куда мне стоит наведаться в ближайшее время. Пожалуй, услышав все, что хотела, я сложила листы в папку, закрывая ту. После поднялась, поставила на место стул. Я была уже готова нажать на ручку двери, чтобы покинуть кабинет, как заметила, насколько опустошенной выглядела Сибил Кашсински. Я замерла, долго не решаясь, что мне следует делать. Но я была внучкой своего знаменитого деда, а он никогда не оставлял нуждающихся без помощи. Вернувшись, села на край стола. Сибил подняла на меня заплаканные глаза. Из-за желтизны белков ее голубая радужка стала отдавать зеленью. Было странно всматриваться в лицо, которое на эту ночь я видела в собственном отражении. Вот только настоящая Сибил умирала, а я ничего не могла с этим сделать. И будь я настоящим гришом…знай, как работает собственный дар…смогла бы я остановить процесс? — Проституция — лишь способ прокормить семью, верно? — не столько вопрос, сколько очередная догадка. — После смерти отца, мы оказались за гранью нищеты, — прошептала Сибил. — У нас едва хватало денег на хлеб. Мама здоровье загубила, пытаясь прокормить нас с братом. А сейчас только я деньги приношу. Они не знают, откуда. — Мне жаль, — я осторожно коснулась ее руки, стараясь не задеть раны. — Всем жаль, — болезненно ухмыльнулась Кашсински, — Только жалеть и можете. Что гриши, что солдатики Дарклинга — вы не знаете, что такое нищета. Когда желудок выворачивается, потому что там неделю ничего не было. Нет вам дела до людей. И даже все это ваше расследование только из-за того, что, не дай Святые, кто-то из гришей пострадает. Вам самой не мерзко у них на побегушках бегать? — Я не выбирала его знак, — я опустила глаза, почему-то почувствовав болезненный укол вины перед этой девушкой. Я сложила руки в замок, перевела взгляд на Сибил. Затем достала из папки чистый лист, оторвала часть и, написав нужный адрес, протянула его девушке — Когда вас выпустят, отправляетесь в этот дом. Скажите, что от лейтенанта Лины Сокер. Там вам обязательно помогут. Князь Керамсов не отказывает нуждающимся. С этими словами, я окончательно покинула кабинет. Выйдя в коридор, поправила мундир. Форма опричника хоть и была мне в тягость, но давала свои преимущества. По крайней мере, обычному солдату некогда бы не позволили подобную встречу с подозреваемым. Сейчас же я вновь планировала использовать возможности своего привилегированного положения. Правда уже не солдата — княжны. Полицейский участок я покинула, встретив на пороге собирающиеся тучи. К полудню обещали дождь. После прошедшего разговора на душе оставалось неприятное ощущение нарастающей тревоги. Приближающийся к зданию Федор Каминский лишь усиливал это чувство. Я стремительно направилась к нему, сокращая расстояние. Убегать смысла не было, но я верила, что смогу что-то придумать, как-то убедить гриша. — Мне нужно время, — произнесла я, когда мы оказались друг напротив друга. — У меня есть зацепка. День-два, и мы выйдем на поставщика. Вся наша работа упирается в это. — Кириган тебя ждет, — Сердцебит был как никогда прежде мрачен. В тот момент я честно испугалась за собственную жизнь, видя в каком состоянии был мой друг. — Да, Святые! — практически взвыла я. — Федя, люди умирают! А у нас есть возможность это остановить… Хотя бы попытаться. И оставить все просто так из-за того, что Дарклинг хочет мне шею свернуть за то, что ослушалась… Ты, конечно, можешь замедлить мне сейчас сердцебиение, ввести в кому и так к нему притащить, но я тебя не прощу за такое. Никогда. Федор стоял, как ошпаренный. Он смотрел мне в глаза, и столько боли и сомнений было в его взгляде. Гриш поджал губы, у него не было слов, а мои — лишь сильнее пошатнули уверенность в собственных действиях. Наконец, он раскрыл кафтан, доставая из внутреннего кармана черный конверт. Молча протянул его мне. Письмо распечатала незамедлительно. Конверт упал к ногам, в то время, как я судорожно вчитывалась в текст послания, с каждым словом, чувствуя, как сердце уходит в пятки. «Лейтенант Сокер Данное послание я передаю вместе с Каминским, зная, что в случае чего, вы вполне сможете убедить его проигнорировать прямой приказ, и дать вам уйти. Предугадывать ваши действия с каждым разом удается мне все лучше и лучше. Вы всегда идете в разрез с моими указаниями. Порой, должен признать, это приносит результаты. Поэтому, если вы так уверены в своих действиях, я дам вам время. До полуночи. В противном случае, я буду вынужден действовать не в пример жестче.Д.»
Свернув письмо, не произнеся ни слова, убрала его в карман. Подошла к Федору, позволив себе крепко обнять друга. Человека, который был готов пойти против самого Дарклинга, доверившись мне. — Спасибо, — прошептала я, отпуская гриша. — Только не опаздывай, Линк, — несильно сжав мои плечи попросил Федор. — И да хранят тебя Святые. Я ободряюще улыбнулась, кивнула на прощание и развернулась на каблуках, заворачивая за угол. Мой путь лежал в церковь. В храм Святого Григория Леса. Святого гриша-целителя, приговоренного к смертной казни. Того, чью святую обитель возможно осквернили, отравляя людей и неся им неминуемую смерть.