***
Прочистив желудок, склонилась над раковиной, умывая лицо и шею холодной водой. Руки дрожали, впрочем, как и ноги, которые казались практически ватными. Двигаться было тяжело: меня то и дело вело в сторону. До нужного помещения добиралась по стеночке, хватаясь за любую мало-мальски устойчивую опору. Белая сорочка была мокрая от воды и крови. Волосы взлохмачены, спутаны, измазаны какой-то грязью. Я понятия не имела, как сейчас выгляжу, ибо все зеркала кто-то заведомо убрал. Но прекрасно понимала, что внешнее мое состояние не сильно отличалось от внутреннего. В какой-то степени я была даже благодарна тому, кто лишил меня необходимости видеть собственное отражение. В последний раз провела пальцами по лицу, убирая с кожи запекшуюся кровь, и кое-как пригладила волосы, а после медленной походкой направилась в спальню, придерживаясь стены. Пока дошла до кресла, сделала несколько остановок, заходясь в сухом кашле. В легкие точно насыпали песка, который издирал их изнутри. Отняв руку от рта, вновь замерла, настороженно рассматривая кровь на ладони. Возвращаться и смывать ее не стала. Небрежно вытерла кисть об уже и так безнадежно испорченную ночнушку. Я осторожно села в кресло, обессиленно уронив голову в руки. Пальцами зарылась в волосы оттягивая спутанные локоны к затылку. Дышала тяжело, надрывно. В глазах все еще двоилось. Но я пыталась сконцентрироваться на одной точке, приводя сознание в порядок — это отразилось новой вспышкой боли. Меня не покидала тревога. Точно я упустила что-то очень важное. Но что именно — вспомнить у меня не получалось. От этого было жутко. Я казалась себе такой потерянной, беспомощной, жалкой. Слабость и ломота в теле лишь усугубляли ситуацию. Вцепившись в кресло, судорожно собирала воспоминания по крупицам. Но, как ни пыталась, ничего не выходило. В голове проносились какие-то обрывки фраз, неясные картинки, смазанные, смутные, точно поддернутые дымкой. Никак не могла сконцентрироваться на чем-то одном — безостановочная вереница бессвязных фрагментов проносилась перед глазами. Единственное, что помнила: кирпичные стены храма Святого Григория; я стою у небольшой пристройки, сжимаю в руках молитвенник и судорожно ищу, куда его спрятать; взгляд падает на собственную грудь, пальцы тянутся к корсету, делая небольшой разрыв в корсаже. Воспоминание, больше порождающее вопросы, чем дающее ответы на них. А дальше — пустота, отозвавшаяся новым приступом мигрени. До боли закусив губу, шатаясь, подошла к шкафу. Мне нужно было поговорить с Кириганом. Узнать, что произошло, и почему я ничего не помню. А после к Инге. Обязательно загляну в лазарет, ибо у меня нет ни времени, ни желания валяться недобитым трупом в кровати. Распахнув дверцу шкафа, удивленно обнаружила темно-синее платье. То самое, что было на мне. Вот только прежде в моем гардеробе ничего подобного не наблюдалось. Стянув с полки халат и скрыв под ним испачканную сорочку, потянулась к вешалке. Ворох синей ткани упал мне под ноги. С трудом присев, подтащила к себе корсет, прощупывая корсаж. Между пластин, как и догадывалась, был разрыв, скрытый под кружевом. Совершенно незаметный, если не знаешь, что он там есть или же если не ищешь его целенаправленно. — Хах, — вырвалось у меня, прежде чем я вновь согнулась пополам, зайдясь кашлем. В руках держала тоненькую книжечку в обложке из бычьей кожи. — И что это? Впрочем, ответ был мне очевиден, но ровно до того момента, как пролистав страницы вместо привычных текстов псалмов я обнаружила множество каких-то странных записей на чужом языке. В лицее в качестве факультативов я изучала фьерданский и керчийский. Я понимала земенский, хоть и давался он мне с большим трудом. Но выведенные на бумаге черточки складывались в иероглифы Шу. Знаки, которые я впервые увидела много-много лет назад, когда в дом князя Керамсова вернули тело его единственного сына. Я захлопнула молитвенник, чувствуя, как земля уходит из-под ног. Яркая вспышка перед глазами, за которой последовала смутная картинка: помещение, практически лишенное света; я, согнувшаяся перед деревянными ящиками, рассматривающая схожие иероглифы. Меня повело в сторону, и я уперлась рукой в пол, лишь бы снова не упасть, потеряв сознание. Встала на ноги, с силой сжимая в руках книжку. Я поправила халат, готовый вот-вот упасть с плеч, и поспешила — насколько это было возможно в таком состоянии — к выходу. Дернула за ручку двери, протянув ее на себя. Но, сделав буквально два шага, я была остановлена. — Госпожа Сокер, вам запрещено покидать ваши покои, — отчеканил молодой сержант, преградив мне дорогу. — На каком основании, сержант, вы смеете обращаться к старшему по званию не по уставу? — процедила я, делая еще один шаг навстречу ему. — С дороги! — Приказ генерала Киригана, госпожа Сокер, — упорствовал солдат. — Вы должны оставаться здесь до нового распоряжения. Я не имею права вас выпустить. Я остановилась, тяжело выдыхая. Повернула голову в сторону покоев Киригана. Чуть сощурила глаза, тяжелым взглядом буравя черное дерево с символом Дарклинга. В легких снова стало слишком мало воздуха, отчего я закашляла, прикрывая рот ладонью. И снова кровь. — Я требую аудиенции с Дарклингом, — вытирая рот, сказала я. — Генерал покинул Малый Дворец на рассвете. — Святые, — выдохнула я, поднимая лицо к потолку и обращаясь к покровителям людей и гришей, которые в последнее время от меня весьма цинично отвернулись. — И когда он вернется? — Мне не известно, госпожа Сокер. — Лейтенант Сокер, — холодно поправила я парня. — Прошу прощения, лейтенант, — исправился сержант. — Вы должны вернуться в комнату. Я сообщу, что вы пришли в себя. — Поспешите, — бросила я, разворачиваясь, — Я не намерена подыхать в четырех стенах. Вернувшись к себе, с грохотом захлопнула дверь, о чем сразу же пожалела. Громкий звук отразился вспышкой мигрени. Я прислонилась к стене, прикрывая лицо ладонью и медленно оседая на пол. Стоило немного подождать, и боль ушла, но я все равно никак не могла унять дрожь в теле. Не знаю, сколько прошло времени, прежде чем я смогла пошевелиться. Мои ладони сжались, липкие от кровавых разводов. Я подняла глаза, устремив взгляд в сторону чужого платья, так и оставшегося лежать на полу. Поднявшись, переместилась в кресло, кое-как придвинув к себе столик. Забрала платье, отложила книжку в кожаной обложке. Сама перевязала волосы, чтобы не лезли в глаза, и склонилась над тканью, внимательно изучая материю. На самом деле, я не знала, что именно хотела найти, но в глубине души была какая-то особенная уверенность, что помимо молитвенника было что-то еще. Внутренний голос твердил о необходимости осмотреть все с особой придирчивостью. Когда распахнулась дверь, впуская в мою спальню Женю, я сидела под окном, сбросив халат, который сейчас только мешал, и на вытянутых руках просвечивала подол платья. Темные маслянистые пятна на ткани привлекли мое внимание не сразу. Да и наткнулась я на них совершенно случайно, испачкав пальцы. Растирая подушечками липкий остаток, почувствовала запах лакричника. — Святые, Лина Сокер! — воскликнула Сафина, ускоряя шаг, — Почему ты не в постели? — В гробу я видела вашу постель, — огрызнулась я, недовольная тем, что меня отвлекли от столь важного дела. — Именно там ты и окажешься, если продолжишь так наплевательски относиться к собственной жизни. — Подай нож, пожалуйста, — только и сказала я, пытаясь отодрать кусок подола, особенно сильно изгвазданный в неизвестном составе. — Ты же не… — как-то с опаской покосилась на меня Женя, на что пришлось ее в срочном порядке успокоить: — Я не собираюсь себя закалывать, — и добавила, — Хочу, чтобы Давид кое-что посмотрел. Я более, чем уверена, что здесь остатки той дряни, которой людей травят. И, если все подтвердится, мы будем на шаг ближе к поставщику, — тут я вспомнила и про молитвенник, о чем тут поспешила сообщить: — На столе книжка. Ее надо передать Ивану. Какие-то записи на шуханском. Я ее спрятала зачем-то в корсете. Но, видимо, так надо было… Портная остановилась на полпути, слегка развернулась и из-за плеча осторожно сказала: — Тебя отстранили от этого дела. — Что значит «отстранили»? — глухо спросила я, выпустив платье из рук. Обернулась к подруге, чуть подавшись вперед, и задала еще один вопрос,— Женя, что происходит? Сафина вернулась, подала мне кортик, который я неизменно хранила среди книг. Нервно закусив губу, я зажала часть подола между колен, натягивая ткань, и сделала разрез. Материя подавалась с трудом, пришлось даже отложить кинжал, помогая себе обеими руками. Треск полотна — и в моей ладони остается кусок темного бархата. — Передай Давиду, — на вытянутой руке протягивая потенциальную улику, попросила Женю. — Вернись в постель, — забирая и пряча обрез в карман, сказала Сафина. — Как только ты ответишь на мой вопрос, — упорствовала я. Женя запнулась на полуслове. Она сложила руки за спиной, настороженно смотря на меня. После повернула лицо к окну, медленно выдыхая. Следующую фразу она старалась произнесли как можно более отстраненно, но я услышала, как дрогнул ее голос: — Тебя практически заживо похоронили, Сокер. Ты не приходила в себя несколько дней. Иван твое сердце все время под контролем держал, чтобы только билось. А я места найти себе не могла, — Женя шумно сглотнула, — Были подозрения, что ты не очнешься, — закончив, голос ее сорвался и умолк. Я вся моя злость лопнула как мыльный пузырь. И от нее не осталось ничего. Ничего, кроме огромной пустоты внутри. Ее заполнило чувство вины перед всеми, кто не мог найти себе покой, стоя подле моей кровати. — Кстати, выглядишь ты просто ужасно, — Женя вернула себе былое спокойствие и даже кивнула в подтверждение своих слов. — Спасибо, — раздосадовано протянула я и, натянуто улыбавшись, добавила, — Чувствую себя примерно так же. — Я распоряжусь, чтобы тебе принесли обезболивающее, — буквально за руку отводя в постель, произнесла Портная. — И ты, наверное, жутко голодная. Я отрицательно качнула головой, чувствуя, как к горлу вновь подступает тошнота. Есть не хотелось совершенно. Да и нужны мне были ответы, а не еда — Жень, что случилось? — Дождись Киригана, хорошо? Мне запрещено говорить с тобой о произошедшем.***
Меня заперли. В собственной комнате, точно нашкодившего ребенка. Последующие несколько дней ко мне поднимались только целитель, который констатировал, что я достаточно быстро иду на поправку, и прислуга. Три раза в день приносили еду и обезболивающее. Через Сафину Инга передала укрепляющую настойку. Она считала, что это поможет с мигренью. Но каждый раз, как я пыталась восстановить в памяти произошедшие события, голова начинала раскалываться с новой силой. Тем не менее, попытки я не прекратила. Времени, как оказалось, у меня было много. Возвратившийся Дарклинг все мои обращения игнорировал, Женя отмалчивалась, а бедный сержант, приставленный в качестве караульного, вздрагивал всякий раз, как я пыталась прорваться наружу. Я негодовала. Злилась на всех вокруг и на себя - в частности. Но все оставалось на своих местах. А я просто устала биться головой о непроницаемую стену. Посему решила перенаправить всю энергию на учебу. Наконец, у меня было на это время и кое-какая уверенность, что никто меня не потревожит. Место для предстоящих тренировок подготовила заранее. К ванной придвинула столик, разместила на нем украденные из библиотеки книги, карандаши, альбом с записями и рисунками и офицерский кортик, заранее обработанный спиртовой настойкой. Сама разделась до нижнего белья и залезла в купель. Механизм был практически отработан. Забравшись в ванну, я полоснула по ноге и, дождавшись, пока рана наполнится кровью, начала процесс сращивания тканей. При этом внимательно поглядывала в раскрытую книгу, прослеживая схему потоков силы. Со временем я начала лучше ощущать, а главное — управлять этой энергией. Несколько дней потребовалось на то, чтобы начать ясно ощущать источник Белого Света. Еще пара, чтобы четко контролировать работу с потоками. Я вела записи, с маниакальной скрупулезностью рисуя схемы, делая пометки, выписывая из книг целые абзацы. Спустя порядка пятнадцати лет с того дня, как проснулся мой дар, я, наконец, могла с уверенностью сказать, что знаю, что делаю, а главное — как я это делаю. Я отчетливо помнила первую вспышку. Мне было лет пять, быть может, шесть. То лето мы проводили под Кемарзином — в семейном поместье, где я родилась и выросла. Родители вернулись из Каньона и целый месяц были дома. Я помню, как сидела на полу, кутаясь в мамин кафтан и играя с только подаренным щенком. Мама с папой стояли в дверном проеме. Дедушка сидел в кресле, набивая трубку. Бабушка вышивала, заняв всю софу. Нам не так часто удавалось собраться всем вместе, и каждый раз был для маленькой меня настоящим праздником. В будущем эти воспоминания стали самым ценным, что у меня осталось. Щенка подарил дедушка. Привез из самой столицы и торжественно вручил мне, так давно просившей собаку. Мой новый друг получил гордое имя Рэн. На языке Блуждающего Острова это слово обозначало «друг». По крайней мере, так было написало в одной из старых дедушкиных книг. С Рэном мы проводили дни и ночи: пока никто не видел, я даже пускала его в собственную постель, засыпая под тихое сопение собаки. Мы бегали, играли, просто дурачились. Друзей у меня не было, поэтому Рэн был тогда центром моего маленького мира. …Его задавило телегой. Несчастный случай, о котором мне стало известно только к вечеру. Мы с мамой вернулись с ярмарки и застали остальных членов семьи в малой гостиной. На полу, закутанный в белую холщовую ткань, лежал Рэн. То, как я плакала, было слышно во всем доме. Слезы жгли глаза, в то время, как я вцепилась в погибшего щенка, умоляя того проснуться. Я гладила, звала, кричала и снова плакала. Обещала Рэну всегда брать его в постель — даже когда он вырастет и перестанет туда помещаться. Клялась отдавать половину жаркого и десерта. Предлагала свои любимые игрушки. Я была готова отдать все, лишь бы он очнулся. Но ничего не помогало. И в тот момент, когда отец с силой отцепил мои руки, утаскивая к двери, комнату озарил яркая вспышка. Белый Свет залил все помещение, вынудив отца выпустить меня, прикрыв глаза. А я, теряя сознание, подползла к щенку, чувствуя чуть дернувшуюся под моими пальцами лапу. На следующее утро я проснулась в собственной постели, чувствуя привычную тяжесть чужой головы на ногах. Рэн спал, развалившись на одеяле и подставляя рыжее пузо под пробивающиеся сквозь плотные гардины лучи. Тогда я думала, что все произошедшее было лишь сном. Просто кошмаром. Но я сильно ошибалась. Ибо настоящий кошмар начался, стоило мне выйти за дверь и босыми ногами спуститься по лестнице к семье… — Лина, ты где? — Женя зашла в спальню, захлопнув за собой дверь. — Святые, — зашипела я, остановив поток света, льющийся из-под пальцев. — Я в ванной! — У тебя все хорошо? — Конечно, — заверила подругу, судорожно заматывая все еще кровоточащую ногу в полотенце и затягивая его потуже. — Я сейчас выйду. Кое-как выбралась из купели, при этом умудрившись даже не поскользнуться на собственной крови. Быстро собрала книги, листы и записи и спрятала их среди чистых полотенец. Натянула на тело халат, хорошенько в него завернувшись, и, пригладив волосы, вышла к Сафиной. — Кириган, наконец, снизошел до моей скромной персоны, — прикрывая за собой дверь, поинтересовалась я. — У тебя кровь на руках, — Обратила внимание Женя, ставя на стол фарфоровый заварник, — Все хорошо? — Женские недомогания, — солгала я, убирая испачканные кровью пальцы за спину, и повторила вопрос, — Так что? Меня, наконец, выпустят? — Хочешь, я принесу тебе какие-нибудь книги, чтобы время скоротать? — вместо ответа предложила подруга. — Я хочу знать, почему меня держат в четырех стенах? Почему никто ничего не говорит? Что случилось с моими друзьями? И, каких демонов, Дарклинг морозит меня столько времени? — Он опасается, что придушит тебя, как только увидит, — очень напряженно произнесла Женя. — Ты себе даже представить не можешь, в каком состоянии он был, когда ты не вернулась в тот день. Я его таким злым никогда не видела. А когда тебя нашли, Дарклинг сравнял с землей целый монастырь. Заживо похоронив всех, кто был внутри. — Я подняла на нее настороженный взгляд, а Сафина добавила, — В твоих же интересах сидеть здесь и помалкивать. Уже погеройствовала. Я опустила голову, сосредоточенно рассматривая рисунок паркета на полу. Мой маленький пазл получил еще одну деталь: я не вернулась к обозначенному сроку. А значит, либо нашла что-то столь важное, что была готова подставить собственных друзей. Либо же кто-то нашел меня. В любом случае на кону были жизни моих близких. — Федор и Иван? С ними все в порядке? — встревоженно просила я. — Ивану очень повезло, что он знает, как бьется твое сердце, — тихо ответила Портная, присаживаясь на кресло и внимательно смотря на замеревшую на пороге меня. — А Кириган, видимо, слишком дорожит тобой, чтобы убить Федора. Они оба во внешнем пределе Ос Альты. Проверяют богадельни и больницы для малоимущих. — Это как-то связано с…? Договорить я не успела. Женя выставила перед собой ладонь, явно обозначив, что разговор на этом закончен. Я поджала губы, понимающе кивнув. Сама, стараясь не сильно ступать на поврежденную ногу, села рядом. Притянула к себе чашку с горячим чаем. — По поводу книг, — начала я, — Я бы хотела получить доступ к библиотеке. Могу даже ходить туда под конвоем. — Я принесу все, что захочешь, — мягко произнесла Женя. Я замялась. Свела брови, нахмурившись и какое-то время решаясь. Но в итоге сказала: — Мне нужны книги по истории гришей. В частности, про Святого Илью в Цепях. Сафина изумленно на меня посмотрела. Она поставила чашку на блюдце, придвинувшись ближе. Я подняла голову, выжидающе глядя на Портную. — Зачем? Вполне ожидаемый вопрос, на который у меня был заготовлен ответ: — Я хочу знать больше о тех, за кого меня похоронили заживо. Женя промолчала несколько секунд и тихо сказала: — Узнаю у генерала, можно ли тебе пользоваться библиотекой. — Спасибо, — искренне поблагодарила я, делая небольшой глоток. Когда взгляд упал на испачканные кровью пальцы, я напряженно замерла. Мир на несколько секунд пошатнулся, превращаясь в смазанную картинку. Перед глазами мелькнула неяркая вспышка. На долю секунды я увидела собственные руки с посиневшими, переломанными пальцами, дергающимися в болезненных судорогах. Внутри все похолодело, и мне стоило больших усилий вернуть себе прежнее самообладание. Отставив чашку, положила руки на ноги, как-то подозрительно рассматривая ладони. Для Жени перемена моего настроения не осталась незамеченной. Положив руку мне на колено, она осторожно спросила: — Все еще болят? — Меня пытали, — догадалась сама. — Тебя убивали, Сокер. Целенаправленно и жестоко. И даже потом, когда Женя ушла, я еще долго сидела в кресле, рассматривая собственные руки. Разрез на ноге залечила достаточно быстро, оставив лишь тоненькую красную полоску, которая со временем вовсе сойдет на нет. Я сжимала и разжимала пальцы, пытаясь уловить отголоски прошлой боли. Но целители хорошо все залечили. Настолько, что мне и в голову не пришло бы, что руки были повреждены.***
Я медленно иду по узкому темному коридору. Босые ноги холодят неровные, влажные камни, которыми вымощен пол. Подол платья к этому времени уже местами порван, запачкан в грязи и пыли. Пробираясь в тесных галереях, я совершенно искренне жалею, что отказалась от гвардейской формы. В ней, как минимум, было бы теплее. Старые катакомбы, пронизывающие чуть ли не всю Ос Альту, лабиринтом расходятся передо мной. Я двигаюсь вперед, выставив перед собой ладонь, и освещая себе путь. Руки ноют от испещряющих их порезов, но иного выхода у меня нет. Я так близка к разгадке. Еще несколько шагов, и я узнаю, кто все это время стоял за гибелью стольких людей. Еще чуть-чуть, и мерзавец будет пойман, а после… Я опускаю голову, прекрасно понимая, что Дарклинг может сделать с виновным. Я выхожу к подземной речке. Поток ледяной воды шумит, бурлит и обдает ноги холодом. На скалистом берегу, перевязанные веревкой громоздятся деревянные ящики. Ступая по острым камням, я подхожу к ним, пригибаюсь, приближая свет. На землю горячими каплями льется моя кровь, оставляя столь явные следы чужого присутствия. В слабом сиянии я попытаюсь разобрать нечеткие, стершиеся со временем записи. Иероглифы, ровными рядами выстраиваются от крышки до самого дна. Перед глазами мелькают черные точки. Я протираю веки, давая себе небольшую передышку. Вот только, когда вновь открываю глаза, испуганно делаю шаг назад. Иероглифы на ящиках меняются. Точно ожив, они ползут в стороны, перемещая линии, переворачиваясь, приобретая совершенно иное значение. Я пячусь назад, узнавая эти записи.«Принадлежность ШУ»
Огромных сил мне стоит не заорать, когда вместо деревянных досок эти иероглифы проступают на изуродованных телах, пульсируя, не переставая кровоточить. Я убираю свет, бросаюсь к родителям, корчащимся в агонии. Но стоит мне сделать шаг в их сторону, как картинка меняется. Каменный мешок. Из света только догорающий факел под самым потолком. Я стою у стены, пальцами ощупывая каменную кладку. В центре комнаты стул, на подставке рядом тлеет свеча. С нее капает воск, капает и падает на пол — на темную ткань подола. Оставляет маслянистые пятна на синем бархате. Я перевожу взгляд вниз, на собственные ноги. Мгновение, и вновь смена положений. Я сижу на этом самом стуле. Двигаю ногой, только чтобы воск попал на ткань. В нос бьет маслянистый, удушающий запах лакричника. В горле саднит, легкие жжет изнутри. Я никак не могу вдохнуть полной грудью. Каждая попытка сопровождается кровавым кашлем. Я языке остается металлический привкус. Все тело болит и ноет. — Полиночка, — я узнаю этот голос. Мама. Зовет тихо, надрывно, точно в последний раз. — Дочка, маленькая моя, я так скучала. Иди ко мне. Пойдем со мной. Там хорошо, там спокойно. А ты так хочешь покоя, доченька. Я сплевываю кровь, тряхнув головой. Отгоняя больную фантазию, вызванную наркотиком. Меня травят. Медленно, умело, с поистине садистским наслаждением. — Меня там не ждут, — хриплю я, дергаясь и сдирая изувеченную кожу веревками. — А вот вы очень скоро за Гранью окажитесь. — Как я, верно? — я поворачиваю голову, сквозь пелену слез вглядываюсь в пожелтевшее лицо малышки Сиби. Она стоит совсем рядом, прижимая почерневшие руки к окровавленному рту. — Вам всем так жаль меня, — сипит куртизанка, — Только в живых останутся гриши, а я умру, — губы расползаются в улыбке, обнажая испачканные кровью зубы, — И ты тоже умрешь, княжна Керамсова. И Лина Сокер умрет. Я закрываю глаза. Это не правда. Это кошмар. Галлюцинации. Чужие страхи — не мои. — Почему я должна умирать, Сокер? — вцепляясь мне в шею, шипит девочка. — Если ты можешь меня спасти? Ты же гриш! Ты хранительница Белого Света. Ты жизнь! — Я не знаю, как, — обессиленно шепчу я, чувствуя, как вновь проваливаюсь в пустоту. Холодный пол. Стены из необработанного камня. Я сижу, прижавшись к ржавой решетке. Двигаться больно. Ноги изуродованы. Тело напоминает один большой синяк. На коже не перестают кровоточить глубокие порезы. Я даже не могу залечить их. Сил едва хватает, чтобы поддерживать собственную жизнь. Единственное, что могу, так это молча смотреть на подползающее тело мужчины. Того самого, кого мы вскрывали с Ингой несколько дней назад. Он шатается, медленно приближается, обнажая все свои внутренности. Я притягиваю к себе руки, закрываясь, прячась от этого мира. Взгляд падает на изувеченные пальцы. На израненные ладони. Мой крик поглощает темного. Дрожу. Свернувшись клубочком, вжимаюсь в сырую землю. Под ногами голая почва. Над головой — серое небо. Кажется, идет дождь. По лицу стекают холодные капли. Под ладонью леденеет лезвие отцовского клинка. Я подтягиваю ноги, обнимая их, и шепча слова молитвы. Но Святые глухи к мертвым. А я мертва. Меня хоронят, и я сижу в собственной могиле. — Шлюха Дарклинга, — цедит неизвестный, и я чувствую, как ком земли падает мне на голову. Меня закапывают, а я беззвучно кричу. Рвусь наверх, но дно могилы слишком глубокое. Оно уходит вниз, засасывает, утягивает в темноту. Я проснулась от собственного крика. Подорвалась с кровати, упираясь одной рукой в матрас, а второй прижимая одеяло к шее. Сердце бешено стучало. Из груди вырывались жалкие, надрывные всхлипы. Я чувствовала, как по щекам текут слезы. Кошмар казался настолько реальным, что мне потребовалось еще какое-то время, чтобы прийти в себя и успокоиться. Совершенно некрасиво шмыгая носом, дрожащей рукой потянулась к лампе. В слабом свете судорожно рассматривала собственные пальцы. Они были совершенно нормальными: без синяков и кровоподтеков, ровные, целые. Но в ушах до сих пор стоял хруст ломающихся костей, а тело помнило боль от безжалостных точных ударов. — Кошмары? — Я замерла, не позволив себе вздрогнуть при звуке его голоса. Притянула ладонь к груди, медленно разворачиваясь к окну. Один кошмар сменился другим, а я не знала, какой из них был хуже. Александр сидел в кресле подле моей кровати. Он сложил пальцы в замок, уперев локти в колени и внимательно смотрел на меня. Черный непроницаемый взгляд скользил по моему заплаканному лицу. Я шумно сглотнула, подтягивая к себе ноги. Одеяло прижала сильнее, точно боясь, еще больше обнажиться перед гришом. Знала, что действие это было глупым, но поделать ничего с собой не могла. Смущаться собственного тела в своем же сне было просто нелепо. Впрочем, какие были сны… Раздраженно тряхнув головой, подняла взгляд на Киригана: — Надеялась, на сегодня они закончились. — Говоришь так, будто не рада меня видеть, — тихо сказал Александр, усмехнувшись. В отсвете лампы я заметила, как блестят капли воды в его волосах. Сон столь похожий на действительность, что я даже испугалась. На долю секунды мне показалось, что Заклинатель Теней и вправду сидит передо мной — здесь и сейчас. Но в действительности я была одна в собственной спальне. Должно быть, ворочалась, безуспешно стремясь вырваться из грез. А Кириган… Какое мне было дело до того, где ночи коротал Дарклинг? Верно, никакого. — Все еще жутко на тебя злюсь. Настоящего тебя, который самым наглым образом меня запер и отказывается говорить, — призналась я, печально улыбнувшись. Почему-то с легкой грустью вспомнила моменты нашей близости, которые тусклой дымкой растворялись с первыми лучами солнца. — Иногда ловлю себя на том, что не могу в такие моменты различить, где реальность, а где сон. — Ты хотела бы, чтобы это был сон, не так ли? — с легкой загадочностью и снисходительной улыбкой протянул гриш. — Да, — совершенно честно ответила я и, решив, что одеяло слишком уж мешает вести столь содержательные беседы в собственных фантазиях, приспустила его до талии. — Почему? Я пожала плечами. Причина была столь очевидной, что я сама ей удивлялась. Но, видимо, что-то в душе требовало ответ. Быть может, мне самой нужно было это чистосердечное признание: — Так проще. Так я не испытываю вину за то, что хочу, чтобы ты был рядом, — тихо начала я, с какой-то щемящей нежностью рассматривая темную фигуру, — Во сне я могу поцеловать тебя, не испытывая угрызений совести, могу обнять просто потому что хочу. Мне спокойно рядом с тобой. Но только здесь, во снах. Ибо в реальном мире все это невозможно. — Так уж и невозможно? — Александр поднялся, чтобы подсесть рядом, осторожно беря меня за руку. Он накрыл мою ладонь своей, и этот интимный жест показался очень естественным, до боли привычным. — Ты боишься, что я отвергну тебя, если узнаю правду? О твоих чувствах? — Я боюсь, что ты уничтожишь меня, если я дам им волю, — я мягко отстранилась, вскинув голову, заглянула в черные, мерцающие в свете лампы глаза, и поняла, что тону бесконечно и безвозвратно. Просто тону, не желая даже найти в себе силы выбраться из этого омута. — А я так устала, Саш. Мне холодно. И очень страшно. И я не знаю, что пугает больше: жизнь в одиночестве или собственные чувства. Александр приблизился, протянул руку и осторожно погладил меня по щеке: — Ты хочешь, чтобы я ушел? Вопрос поставил в тупик. Я замерла, какое-то время не решаясь дать ответ. Просто смотрела на Дарклинга и видела полный ожидания взгляд черных глаз… Я молча покачала головой, признавая собственное поражение. Последнее, чего бы мне сейчас хотелось, так это остаться одной. Как никогда я нуждалась в Александре, хоть осознавать это было неприятно. — Побудь со мной, пока я не проснусь, — тихо попросила я, прежде чем чужие губы прикоснулись к моим. Уже в следующее мгновение я оказалась в его объятиях, таких родных и надежных, из которых с каждым разом все меньше хотелось вырываться. Александр больше не целовал, просто сжимал, крепко, но в тоже время очень бережно. Я устроилась поудобнее, прижавшись щекой к его груди, и слушала, как бьется сердце. И сон теперь казался таким тихим и совсем не страшным. Постепенно мои глаза закрылись, а тело уже почти привыкло к нему, когда его рука скользнула к моим волосам: — Ты когда-нибудь любила, Лина? — осторожно касаясь, спросил Александр. Сквозь сон, грустно улыбнулась и честно призналась: — У меня не было на это времени. Я строила карьеру. Засыпать в собственном сне было странно. Но я чувствовала, как тело постепенно расслабляется, а сознание проваливается в темноту: только не страшную и холодную бездну, а в безмятежную и спокойную тьму. Перед тем, как окончательно уснуть, я успела почувствовать теплые губы на макушке и услышать совсем тихое: — У нас будет все время мира, родная. Обещаю тебе.***
К утру я проснулась в весьма бодром настроении и состоянии души. В кои-то веки, сон, проведенный в объятиях самого страшного гриша в Равке, положительно сказался на моем здоровье. Повторять подобное мне не хотелось бы, впрочем, как и предшествующий этому кошмар. Когда в комнату зашла прислуга, я уже умылась и возвращалась из ванной, на ходу расчесывая волосы. Учебники заведомо перепрятала, завернув их в ткань и забросив под кровать. Сама облачилась в домашнее платье и мягкие туфли. В уши продела маленькие серьги; на пальце красовалось родовое кольцо. В такие моменты грань между мной, как лейтенантом Линой Сокер, и как княжной Полиной Керамсовой, практически стиралась. — Доброе утро, госпожа Сокер, — девушка в белом сарафане учтиво поклонилась. Я не стала ее исправлять, молча кивнув в ответ. — Генерал Кириган передал вам книги. Из его личных собраний. И настоятельно рекомендовал вам не засиживаться допоздна. — Конечно, — Я отложила расческу на стол, а сама присела рядом, подтягивая к себе древние фолианты. В руках моих находились ценнейшие тома. Книги, способные дать мне ответы на главный вопрос — что есть Белый Свет? Ведь не зря мой дар сравнивали с чудом Святого Ильи. И если…если то, что я творила было скверной…Нет! Я раздраженно тряхнула головой, раскрывая первую книгу и внимательно вчитываясь в текст. Три дня мне потребовалось на то, чтобы закончить со всеми книгами. Я читала много, жадно, часами не отходя от текстов. Весь мой мир сузился до рабочего стола, где, согнувшись над фолиантами, я изучала историю Святого и созданных им усилителей. Последнее, конечно, было сущей глупостью, ибо каждый знал, что Олень Морозова, Русалье и уж тем более Жар-птица — лишь герои детских сказок. Но было интересно прикоснуться к этим волшебным историям. Спала я мало. Кошмары продолжались, а я не горела желанием плакать в сырой могиле, вглядываясь в лица покойников. И Дарклинга видеть не хотела. Сердце у меня от него болело и ныло. Он появился на пороге моих покоев неожиданно. С силой распахнулась дверь. Затем раздались быстрые, уверенные шаги. И я едва успела обернуться, когда меня самым наглым образом сгребли в сильные объятия, кружа по комнате. Вцепившись пальцами в алую ткань кафтана, я обвила его шею руками, чувствуя, как на губах расцветает радостная улыбка. — Хорошо, что я успел первым, — ставя меня на ковер, просиял Федор. — Иван пока у генерала, а я вырвался к тебе. — Хвала Святым, с вами все хорошо, — внимательно осматривая друга, возвела благодарность высшим силам. — Я так волновалась. Никаких вестей. Меня держат под замком и ничего не говорят. Я уже с ума схожу. — Мы тебя забираем, — обрадовал Федор. — Нашли проход в катакомбы, а без тебя потребуются годы, чтобы выйти на нужный путь. Я сокрушенно опустила взгляд. Несколько секунд пыталась привести дыхание в порядок, после чего была вынуждена признаться: — Я вам не помощник. Я не помню ничего, Федь, — я шумно сглотнула, чувствуя, как поджался желудок. — Прости. Федор покачал головой. Услышанное его не обрадовало. Однако планы он решил не менять: — Все равно поедем. Иначе проторчишь здесь еще неизвестно сколько. Слова не были лишены смысла. Да и мне давно требовалось размяться. И, пусть перспектива вернуться в подземные туннели пугала до смерти, я была рада любой возможности помочь в расследовании. И мы опустим тот факт, что официально меня отстранили. — Тогда я, пожалуй, переоденусь. Гриш сделал шаг назад, внимательно оглядывая меня. Он улыбнулся, сложив руки на груди. Я слегка наклонила голову, вопросительно поглядывая на друга. — Ты не создана для армии, Сокер. — Тем не менее я солдат, друг мой, — напомнила сердцебиту и, слегка подталкивая того за дверь добавила, — Дай мне пару минут, я сейчас буду готова. Лицо обдало холодным влажным воздухом. Пахло сыростью и влажным грунтом. Я подтянула ворот выше, пряча замерзший нос в ткань. Шла не быстро, в основном придерживаясь Ивана. Тот двигался по левую руку, держа перед собой фонарь. Мы в сопровождении инферны и еще одного опричника спускались вниз, в глубь земли, в то время, как еще две группы исследовали боковые коридоры. Я судорожно пыталась вспомнить маршрут, найти хоть какие-то зацепки, но воспоминания так и оставались недоступны. Мы продолжали идти, удаляясь все дальше от залитого солнцем монастырского дворика. Вернее, того пустыря, что был «монастырским двориком». — Здесь был пожар? — тихо спросила я, обернувшись к Ивану. — Здесь был Кириган, — сухо ответили мне. — Святые, — только и смогла выдохнуть я, выпуская из рта маленькое облачко пара. — Порой я совсем забываю, на что он способен. Но в этот раз… Жертв много? — В основном бандиты, — сердцебит замедлили шаг, вглядываясь в темноту. Он подозвал инферна, приказав осветить часть туннеля. Тот сделал быстрый пас рукой, отправляя вперед огненный шар. — Там что-то есть. Я положила руку на револьвер, настороженно покоясь на Ивана, и спросила: — Слышишь их сердцебиение? — Нет, — качнул он головой, — шум воды. Ускорившись, обогнала Ивана и поспешила вслед пылающей сфере. Спустя несколько минут даже я отчетливо слышала, как бурлит вода, разбиваясь о выступающие камни. Миновав пару пролетов, идя исключительно на звук, я оказалась в просторном гроте. И я замерла на самом проходе, понимая, что место кажется смутно знакомым.На скалистом берегу, перевязанные веревкой громоздятся деревянные ящики.
Но сейчас здесь было пусто. Иван нагнал первым. Подошел со спины, положив руку на плечо. — Не делай так больше, — настойчиво проговорил он. — Никогда. — Не буду, — пообещала я, а сама забрала фонарь, высвободила плечо и прошла к кромке воды. Мне потребовалось порядка десяти минут, чтобы найти собственные следы. Несколько темно-бурых капель крови остались на влажном сером камне. Я присела, пальцами проводя по пятнам на грунте. По спине прошла волна мурашек. — Они используют подземные воды, чтобы пересечь заставу. Здесь оставляют груз, а потом распределяют по точкам сбыта, — Я поднялась, передавая фонарь гришу и вытирая похолодевшие руки о штаны. — И я не могу сказать, что полностью уверена, что найденный вами проход единственный. Здесь целая паутина связанных между собой коридоров. Иван внимательно осмотрел помещение. По периметру стен чернело еще несколько проходов. Выводы были неутешительными. Гриш дождался остальных членов нашей группы. А после дал команду вызывать остальных. Два ярких огненных шара скользнули в туннель, отправляясь маяками за подмогой. — Пусть Зоя вместе с проливными проследят, откуда река берет исток, — дал он последнее распоряжение, а потом повернулся к начинающей подмерзать мне, — Идем, выведу тебя на солнце. Ты вся дрожишь. В ответ я несколько раз чихнула и поморщилась от отразившегося от стен эха. Иван бросил на меня недовольный взгляд, после чего снял собственный кафтан, оборачивая меня в алый материал. — У меня какое-то странное чувство дежавю, — хмыкнула я, постепенно отогреваясь. — Надеюсь, по пути мы не наткнемся на заплутавший отряд дрюскеллей. Второй раз откачивать я тебя не буду. К счастью, и не пришлось. По дороге встретили только наших. Разминулись с командой Федора, а после вышли наверх. Я устало плюхнулась на обгоревшие развалины, бывшие когда-то красивым белокаменным монастырем. Размер разрушений поражал. Иван оставил одну, и скрылся за горой мусора и того, что некогда было оградительной стеной. Вернулся скоро, держа в руках несколько яблок. Кажется, неподалёку был фруктовый сад. — Спасибо, — тихо сказала, когда он сел рядом, а я, забравшись с ногами, спиной прижалась к гришу. — Мне Женя рассказала, что ты рядом был, когда я… В общем, ты понял. — Ты мне живой нравишься больше, Сокер, — ухмыльнулся гриш, доставая из-за пояса кинжал и разрезая яблоко на две ровные половины. — Даже, когда несешь полную чепуху. Я хитро улыбнулась, прислонившись к его плечу и исподлобья поглядывая на корпориала. — Так я тебе нравлюсь? — Скажем так, — протянул он, вырезая сердцевину у плода, — Если бы мне предложили неопределенное время жить под прикрытием в каком-нибудь портовом городе, я бы выбрал тебя в качестве этого прикрытия. Были бы неприметной супружеской парой. Сняли бы домик в Ос Крево. Там сейчас как раз волнения, и присутствие наших агентов не помешало бы. — Слышала в Ос Крево лучшие рынки во всей Равке, — задумчиво протянула я, решив развить общую фантазию. — Они лучшие только за счет импортных товаров, — внес свои правки Иван, слегка улыбаясь. — А в остальном, самый обычный базар, разве что разносчики наглее, да продавцы ленивее. — Никогда не была у Истономоря, — сказала, и от этой мысли даже как-то самой грустно стало. — Держи, — мне протянули очищенное яблоко, после чего гриш повернул голову в сторону простирающейся равнины и произнес, — Тебе понравится море, Сокер. Когда-нибудь я обязательно покажу его тебе. А пока нам следует вернуться. Кириган будет в бешенстве, если узнает, что мы тебя выкрали. Чуть не подавившись яблоком, я несколько раз прокашлялась, ударяя себя в грудь. Подняла заслезившиеся глаза на гриша и громко, с надрывом спросила: — Вы меня что?!***
Ночь. Я лежала в собственной постели. Еще влажные после купания волосы завернула в полотенце. Чистая сорочка приятно холодила тело. Одеяло сползло к бедрам. Распластавшись на мягком матрасе, я рассматривала вышитый балдахин. А потом просто выставила перед собой руку и прикрыла глаза, обращаясь к внутренней силе. Между пальцев мягким сиянием проступал Белый Свет. Легкой дымкой он обволакивал мои руки, скользя, согревая кожу. Я несколько раз пошевелила пальцами, играя с потоками чистой энергии. Как бы меня не запугивали книги, мой Свет не был скверной. Он был самой природой. Отголоском израненного мира, который был поражен скверной Тенистого Каньона. И пусть не мне предначертано его уничтожить, свет Заклинательницы Солнца был в моей крови.