Только в живых останутся гриши, а я умру.
И ты тоже умрешь, княжна Керамсова.
И Лина Сокер умрет…
***
Три дня назад
В полицейский участок я вошла последней и в первую очередь направилась к камерам временного содержания. Корпориалы поспешили к начальнику полицейского управления. По всем правилам его присутствие считалось необходимым: он должен был лично сопроводить нашу группу к заключенным. Но я пошла одна, и никто не решился остановить человека в черной форме опричника. Я стремительно спустилась по каменной лестнице, звонко цокая каблуками. Одернула край плаща, сбившегося в ногах, стянула перчатки и заправила их за ремень. Внутри меня клубилась тревога. Я нервно сглотнула, делая новый шаг. Черная ткань, точно ожившая тень, обвивала мои плечи, ниспадая к ногам. В скудном освещении масляных светильников темным силуэтом я скользила от одной камеры к другой, всматриваясь в затененные углы. Заключенные мрачными фигурами на шконках без интереса наблюдали за мной, пытающейся разглядеть в камерах знакомое лицо Сибил Кашсински. — Мамзелька опяти ж к нам спустилася? — я замерла перед чугунной решеткой, медленно повернув голову в сторону раздавшегося голоса. — Я уж напугался, шо покойница оживла. А це ты. — Мы знакомы? — собственный голос показался каким-то сиплым. Я осторожно приблизилась к ограждению, вглядываясь в тень, сгорбившуюся в противоположном углу. — Кто здесь? — Я тя знаю, опричница — тень медленно выползла на свет, явив себя в образе старика в криво заштопанном колпаке, из-под которого проглядывалась красная линия шрама. — И девка рыжая тяб часто называла. Все плакалась, шо ты помощь ей кляла. А опосля позабыла. Усе позабыла, видать. — Вас я помню, — ответила я, разглядывая бандита. — Правда, думала, больше не увижу. — Все еще на гришей работаешь, солдатская дочь? — между тем задал он вопрос. От деревенского говора, так сильно резавшего слух, не осталось и следа. — Не ваша забота, на кого я работаю, и чья я дочь, — хмуро сказала я. Не зная, куда деть руки, спрятала их за спину, сцепив пальцы. — Дело у меня с ними общее, — сведя брови к переносице, я, наконец, спросила, — Здесь должна быть девушка. Молодая, волосы рыжие, бледная кожа. Где она? — Почем мне знать, опричница? Не моя забота заключенных стеречь. — Вы сказали, она звала меня, — напомнила я, скосив глаза в сторону выхода. Сбоку послышался лязг металла: кто-то зашел внутрь, с силой распахнув тяжелую дверь. Знакомый голос эхом прошелся по коридору, предшествуя появлению гришей. — Кого она томко не взывала! — гоготнул бандит и едким шепотом добавил, — Пока не издохла. Я прикрыла глаза, почувствовала, как подкосились ноги. Вцепившись пальцами в каменный выступ, опустила голову. Губы сжались в тонкую, жесткую линию. Под моими ногами зашевелились тень, отбрасываемые неровным пламенем огня. На долю секунды мне показалось, что ожившая тьма оплетает мыски сапог. Но испугаться я не успела — тени исчезли под подошвой. В груди что-то скукожилось и рухнуло вниз. В сознании яркой вспышкой пронеслась всего одна фраза «Не успела». Я сделала шаг, кожей ощутив холодный камень. Со стороны прозвучало тихое хихиканье бандита. — Сокер! — взволнованный вскрик, и чужие руки мягко легли мне на плечи. — Девочка, — только и смогла выдавить из себя я, — Ее нет. Мы пришли слишком поздно, Федь. — Знаем, — Федор сдержанно кивнул, чуть поддавшись вперед, и пропуская Ивана. Он обогнул нас, проследовав за полицейским, и прошел до конца коридора. Федор повернул голову в сторону товарища, сказал, — Они обнаружили тела сегодня утром, — и вернулся ко мне, — Лина, жди здесь. — Выведи ее отсюда! — донесся голос Ивана; гриш вышел из камеры, резким жестом указав на дверь. Лицо его было непривычно бледным, а глаза лихорадочно блестели. Бросив на него обеспокоенный взгляд, Каминский с тихим «пойдем» осторожно подтолкнул меня в сторону лестницы. Я уперлась, решительно оставаясь на своем месте. Подняла глаза на ухмыляющегося бандита, чье лицо все еще проглядывалось за металлическими прутьями. И что-то в его улыбке мне очень не понравилось: было в ней нечто глумливое, торжествующее. Предотвращая последующую попытку сердцебита увести меня, я пригнулась, выскользнув из его рук. В несколько шагов дошла до камеры, ворвавшись в мрачное помещение. Ржавеющая решетка звонко ударилась о металлический порожек, отскочив назад и едва не задев начальника полицейского управления. Мужчина недовольно покосился в мою сторону, но ничего не сказал. — Я же приказал увести, — недовольно пробурчал Иван, на что вбежавший следом Федор лишь развел руками. Я остановилась в нескольких шагах от порога. В секунду, казалось бы, гладкие плиты забугрились под ногами. Я отчетливо почувствовала каждую неровность, шероховатость, каждый выступ и трещину в камне. Ступни закололо, словно я босиком стояла на битом стекле. И каждый новый шаг болезненно расходился по телу. Каменный мешок без окон, ламп, какого-либо источника света. Здесь пахло смертью. Смердило кровью и гнилью. На какой-то момент мне показалось, что я вернулась в подземелье, где пытали меня. Я дернула головой, отгоняя наваждение, и медленно прошла к деревянной лавке. По пути забрала у Ивана фонарь, крепко зажав металлическую ручку в ледяных пальцах. Я приблизилась к телу, поднеся свет ближе, и вгляделась. Сибил распласталась на узкой шхонке. Она была повернута лицом к потолку, и одна рука ее безжизненно свисала на пол, почерневшими пальцами касаясь каменной плиты. Другая, вцепившись в кожу надломленными ногтями, лежала на шее. Из носа, рта, глаз тянулись засохшие багровые ручейки. Она до кровавых подтеков разодрала себе шею, плечи и грудь. На теле, гноясь, чернели язвы. Рыжие волосы сбились грязными колтунами, лицо, приобретшее серо-желтый оттенок, усохло и теперь напоминало древнюю мумию. В глазах застыло выражение безумного страха, боли… потерянности — точно она даже не успела понять, что умерла. На камне под лавкой высохшей лужей сгустилась смесь рвоты и крови. Я отвернулась, чувствуя, как к горлу подкатил ком. Желудок дернулся в спазме, но я подавила приступ, зажмурившись и сжавшись всем телом. Я шумно сглотнула, задрала лицо наверх, вытянув шею. Дышать было больно, казалось, ребра впились в легкие. Шмыгнув носом, я открыла глаза и осторожно посмотрела вниз. На пол упала одинокая слеза. — Сокер, — Иван медленно подошел ко мне со спины. Он осторожно, поначалу едва касаясь, положил ладонь мне на руку, перенимая фонарь. В ослабевших пальцах он едва держался, готовый вот-вот сорваться на пол. — Все хорошо. — Я подвела ее, Вань, — тихо проговорила я, разворачиваясь к нему лицом. — Забыла про нее. Про маленькую девочку, которой обещала помочь, — из груди вырвался сдавленный всхлип, — Чего теперь стоят мои слова? Иван отдал фонарь подоспевшему Федору, а сам обнял меня, притянув к своей груди. Я уткнулась лбом в ткань кафтана, чувствуя, как его рука бережно, очень нежно гладит меня по дрожащей спине. По телу раскаленным металлом растекалось тепло. Но мне было не до романтики. У меня сердце разрывалось в клочья. — Девочка моя, — сердцебит скользнул губами по моим волосам. Это не было поцелуем, скорее попыткой утешить. — Успокойся. Все будет хорошо. Я рядом. Я здесь, рядом с тобой, слышишь? Я прислонилась щекой к его груди, взглядом вернувшись к изуродованному телу девушки, которая умирала, когда рядом не было никого. Которая звала на помощь, но к мольбам ее все остались глухи.***
Я сидела в приемной, сжимая в руках стакан с чуть теплой водой. Придвинув к себе небольшой столик и разложив на нем страницы утреннего протокола, внимательно читала. Слез больше не было. Они иссохли, оставив после себя только злость. Жертвы шуханского наркотика умерли за час до полуночи. Даже сорвись я вчера, едва узнав об их заключении, не успела бы. Спокойнее на душе от этого не становилось, и я с ноющим сердцем читала описания тел, обнаруженных в камерах в процессе утренней ревизии. Вскрытия еще не было, но я прекрасно знала, что увидят целители: чернь, гниль, яд. Каждый раз одно и то же; разнились лишь наиболее пораженные органы: у одних первыми загнивали легкие, у других — пищеварительная система. Корпориалы вместе с начальником управления поднялись в его кабинет — им нужно было разрешить вопросы с передачей погибших под юрисдикцию гришей. И, если с госпожой Сибил Кашсински особых трудностей не предвиделось, то тело плотника ремесленническая гильдия отдавать отказывалась. В рабочий квартал известие о скоропостижной смерти мастера Давидова пришло ближе к полудню, и спустя полтора часа глава гильдии вместе с родными и друзьями плотника обступили двери полицейского участка, требуя вернуть им почившего товарища. Само собой в сложившихся обстоятельствах это было невозможно. — Вы не имеете права забирать тело! — я подняла голову, вынужденная оторваться от работы с документами, и развернула корпус в сторону лестницы. Перед спускающимся Иваном выступил высокий, жилистый мужчина в добротной меховой накидке. Он преградил ему путь, расставив ноги на ширине плеч и сложив руки на мощной груди. — Вы и так до самой смерти его в тюрьме продержали. И до сих пор никто не ответил, за что Давидова посадили! — Я перед тобой лично должен отчитаться? — Иван угрожающе навис над главой гильдии. Мужчина приблизил лицо, вытянув шею, отчего его темная борода встала колом, подвиснув в воздухе: — Почем нет? — вопросил он. — Аль гришам закон не писан? — Не много ль ты на себя берешь? — корпориалу его тон не понравился. Сердцебит гордо вздернул голову, медленно спускаясь вниз. Он прошел мимо гильдийцев, ощутимо толкнув главу, отчего его меховая накидка сбилась на бок. — Тела будут перевезены в Малый Дворец, а после сожжены. Таков приказ. Я шумно выдохнула и начала спешно собирать разложенные бумаги. Сжигать покойников у нас было не принято. Тело следовало отпеть, а после захоронить на освященной земле, чтобы душа обрела покой. Но всех, кто погиб от «Гнили», приказали кремировать. И некому было прочесть над ними последнюю молитву. — Да вы что, с ума все посходили? — воскликнул ремесленник, обернувшись к Ивану. — Нельзя его сжигать! Давидов всю жизнь по закону Божьему жил. Даже храм строил — ни медяка не взял. А вы в огонь! Неужто ничего святого нет в вас? Ему никто не ответил. Простучав стопкой листов со всех сторон и уплотнив бумаги, я, прижимая их к груди, вышла из угла, осторожно проходя к стойке регистрации. Прошмыгнув сквозь собравшуюся толпу, я передала протокол полицейскому, чтобы тот сложил все в конверт. Сама встала спиной к столу, сочувствующе поглядывая на ремесленников, которые не смогли отстоять посмертие своего друга. — Как же ж так? — сокрушенно протянул глава гильдии, смотря в удаляющуюся спину сердцебита. Он обессиленно опустил руки, обреченно склонив голову. — Что я жене его скажу? — Он был болен, — прозвучал тихий голос, и я не сразу поняла, что принадлежал он мне. Прокашлявшись, я добавила немного уверенней, — Вашего друга сразил страшный недуг. И мы опасаемся, что зараза может распространиться по городу. Оттого и такая предосторожность, — я сложила руки перед собой, спрятав пальцы за ладонью, — Примите мои соболезнования. Ремесленник посмотрел на меня, и в его глазах на долю секунды промелькнул испуг, затем сменившийся удивлением, неверием. Точно призрака увидел. Гильдиец пристально всматривался в мое лицо, затем взгляд его переместился к моей шее, к сложанным на груди рукам. После на лице его вновь проступила скорбь, и гильдиец в ответ горько усмехнулся: — Почем мне твоя жалость, опричник? У нас весь Внешний Предел болен, да только дела нет никому. В рабочем квартале рук не хватает, а гриши то хворь пошлют, то в армию уведут. Все им крови людской мало. Я промолчала, отвернувшись. Опустила голову, медленно выдыхая. Мне нечего было им ответить. Истины не знали мы сами, что уж судить простых людей, в которых говорили обида и скорбь. — Лейтенант Сокер, — обратился ко мне полицейский. Я переключила внимание на него, чуть поддавшись вперед. — Мы послали за семьей погибшей. Но, когда они прибудут, мне не известно. Быть может, им нужно передать что-то? — Да, — закивала я, — Это хорошая идея, — я прикусила губу, сосредоточенно думая, как бы связаться с семьей Сибил Кашсински и передать им весточку. Подняв взгляд на полицейского, попросила, — У вас не найдется листка бумаги и карандаша? Получив необходимое, я быстро написала короткую записку, адресованную матери Сибил. Поднеся грифель к нижней части листа, задумалась, как лучше подписаться. В итоге я остановилась на лаконичном:«Княжна Полина Керамсова. Подруга вашей дочери»
***
Первая горсть обмерзлой земли с глухим стуком приземлилась на деревянную крышку гроба. Молодой Кашсински замер на краю могилы, прощаясь с единственной сестрой. Отросшие темные волосы закрывали его бледное лицо, на котором в беззвучном шепоте шевелились тонкие губы. Вскоре он замолчал. Юноша обернулся, посмотрев на мать, и одним только взглядом спрашивая, готова ли она. В ответ ему — тишина. Помедлив, подросток вернулся к госпоже Кашсински и протянул ей свою узкую ладонь. Им обоим требовалось пройти сквозь боль утраты. И вместе пережить это было легче. Госпожа Кашсински сделала первый робкий шаг. На негнущихся ногах женщина, опираясь на локоть сына, подошла к яме. Ее трясло, и с большим трудом она нагнулась зачерпнуть немного земли. Дрожащей рукой госпожа Кашсински бросила небольшую горстку и тут же отвернулась, спрятав заплаканное лицо в плече юноши. Подросток обнял мать, и поднял пустой взгляд на священника. Отец Алексий кивнул мне, позволяя подойти к захоронению. Я поджала губы, медленно обходя вытащенную на поверхность землю, неровной горкой возвышающуюся над ямой. Подол бархатного платья окрасился рыжими разводами, впитав в себя смесь песка и грязи. Каблуки проваливались в выкорывчанной почве. Идти удавалось с трудом. Встав у самого края, я зачерпнула немного земли. Холодный грунт оттаивал от тепла человеческого тела, пачкая кожу. Мне нужно было время, чтобы собраться с мыслями. Наконец, я обратилась к той, кто уже никогда меня не услышит: — Я сожалею, что все так закончилось, Сибил, — тихо проговорила я, сжимая в руке мерзлые комья. — Мы не были хорошо знакомы, но я буду скорбеть о тебе. Ибо кровь твоя на моих руках, — на мгновение обернувшись к семье Кашсински, я вернулась к темной крышке гроба и пообещала (не мертвой девушке — себе), — Мы найдем их. И остановим. И больше никто не пострадает, — земля упала на гроб, смешавшись с предыдущими горстями, а я прошептала последнее, — Покойся с миром, Сибил. И пусть земля тебе будет саваном. С кладбища мы возвращались парами. Госпожа Кашсински, придерживаясь священнослужителя, брела чуть впереди. Отец Алексий шел с ней в ногу, замедлив собственный шаг. Я держалась позади, идя по правую руку от молодого Кашсински. Юноша молчаливой, угрюмой фигурой возвышался рядом. — Айзек, — негромко позвала я парня, и, поведя подбородок к левому плечу, спросила, — у вас есть еще родственники? Наступает зима, а в это время вдвоем даже в городе тяжко придется. — По эту сторону Каньона мы остались одни, — хмуро отозвался молодой Кашсински. — Отец на Севере три года назад погиб. А теперь вот и Сиби нет, — он с хрипом прочистил горло, и добавил, — Мать как-то говорила, что тетка ее в Удове живет. Зиму проведем в столице да к ней переберемся. Я кивнула. Сцепила перед собой пальцы, жалея, что оставила муфту в экипаже. Руки все еще болели. Мы миновали вымощенный мраморными плитами склеп, за которым, повернув, вышли на одну из центральных линий. По обе стороны от нас виднелись каменные надгробия, плиты, осиновые колышки со снежными шапками. Дорожка под нашими ногами была вычищена и посыпана песком. — Когда-то я сказала твоей сестре, что в любой момент она может прийти за помощью в дом Керамсовых, — я перевела взгляд с юноши на госпожу Кашсински, и вновь обратилась к Айзеку, — Это предложение все еще в силе. Если что-то понадобится: лекарства, деньги, жилье — вам не откажут. Молодой Кашсински брезгливо скривился: — Теперь я в семье старший. И прокормить ее — моя забота, — он убрал руки за спину, остановился и развернулся ко мне всем корпусом. Я встала напротив, готовая слушать, что он скажет еще. Айзек испытывать мое терпение не стал, — Я и без ваших подачек со всем справлюсь! — жестко бросил он, — Все знают: со знатью да с гришами дел лучше не иметь. Вы медяк дадите, да за злотым вернетесь. — Я в долгу перед твоей семьей, Айзек. Твоя сестра… — Моя сестра мертва! — перебил меня юноша, — Она умерла в одиночестве, в тюрьме. И никто не пришел ей на помощь. Никто, включая вас, Ваша Светлость! — я отвернулась, как от хлесткой пощечины, сжав зубы, а Айзек закончил, — В вашей помощи моя семья будет нуждаться в самую последнюю очередь. Я подняла голову, внимательно рассматривая молодого человека. На узком лице четко проступили скулы, под глазами залегли синяки. Глаза его, как и у Сибил, были цвета летнего неба. Зрачок слегка отдавал зеленцой, но сейчас на фоне раздраженного белка вовсе уходил в болотный оттенок. Он тяжело дышал, но стойко держался на ветру. Только изредка — я заметила лишь дважды — хватался за живот, точно пытался унять боль. — И все же в нашем доме вы всегда желанные гости, — сохранив лицо, я медленно наклонила голову и, развернувшись на каблуках, поспешила оставить молодого человека в гордом одиночестве. Не успев догнать впереди идущих, я настороженно замерла, заметив, что госпожа Кашсински опасливо качнулась в сторону. Отец Алексий остановился, придержав женщину за плечи, но этого оказалось недостаточно. Ноги ее подкосились и она, удерживаемая священником, завалилась на бок. Айзек, завидев потерявшую сознание мать, со всех ног помчался к ней. Я последовала за ним. — Мама, — Айзек с разбега рухнул на снег, склонившись над госпожой Кашсински. Он испуганно рассматривал ее стремительно бледнеющее лицо. — Мамочка, что с тобой? О-очнись, прошу тебя! Мама! — он судорожно водил руками над ней, не зная, как помочь, и что ему следовало делать. Юноша растерянно посмотрел на священника, — Помогите ей, умоляю. Я присела рядом, положив ладонь на вздрагивающее плечо юноши. Осторожно убрала его руки, мешающие детально рассмотреть женщину. От носа по щеке стекала кровь, темными каплями падая на белый снег. Госпожа Кашсински тяжело и редко дышала: грудь ее едва-едва вздымалась, а меж сухих губ слышался чуть уловимый хрип. Она задыхалась. Тонкий шарф змеей обвился вокруг ее горла, передавив трахею. — Ваша Светлость, — Айзек больно схватил меня за запястье, подняв затравленный, полный мольбы взгляд, — Сделайте что-нибудь! Скинув его пальцы, под которыми на открытом участке кожи начали проступать красные следы, я наклонилась к женщине и потянула за край шарфа: — Придержи голову, — приказала, распутывая свернувшуюся материю. Парень переместился в сторону. Он обхватил ладонями голову, слегка приподняв ее, что позволило мне в несколько движений оголить шею. На свет проступили темные вздувшиеся вены, уродливой паутиной оплетающие сухую шею. Я шумно сглотнула, почувствовав, как по телу прошла волна мурашек, и задала вопрос, — Айзек, ты видел это прежде? Юноша медленно кивнул. Он положил голову себе на колени, бережно гладя женщину по волосам. Я перевела взгляд с лица госпожи Кашсински на ее руки. Скрюченные пальцы были скрыты старыми, местами облезшими перчатками. Я подалась чуть вперед, подтягивая к себе ее руку и вместе с тем стягивая перчатку. На тонких ладонях отчетливо проступали черные, подгнивающие язвы, багровыми бляшками, заполняя практически все пространство кисти. — А вот это уже очень плохо, — была вынуждена признать я. Подобные раны я уже видела. Шуханский наркотик во всю разрушал и без того ослабленное тело. — Нам нужен целитель. И как можно скорее.***
Выпрямившись до хруста в позвонках, я терпеливо ждала, пока умелые руки горничной закончат со шнуровкой на корсете. С каждой стяжкой дышать становилось все труднее. Черная ткань плотно облегала тело, закрывая бледную кожу, на которой то тут, то там проступали подживающие синяки и тонкие линии старых шрамов. Женя не раз порывалась их свести, но я все почему-то отказывалась. — Ваша Светлость, — служанка затянула последнюю ленту, делая шаг назад. Она почтительно склонила голову, сложив руки на животе. — Благодарю, — сдержанно улыбнулась я, поворачиваясь к зеркалу и разглаживая ткань на юбке. Черный бархат приятно щекотал подушечки пальцев. Темное кружево укрывало грудь, пряча шею до самого подбородка. Длинная, утепленная юбка едва касалась коврового ворса. Волосы мы забрали в низкий пучок, шпильками закрепив непослушные локоны. Поверх легла меховая шапка с черной вуалью, закрывающей лицо. Я приподняла сетчатую ткань, осторожно смахнув упавшую на щеку ресницу. В эту ночь, впервые за долгое время проведенную в собственной спальне, я практически не спала, отчего глаза покраснели и под ними залегли тени. Лицо выглядело чересчур бледным, точно в этот день в землю предстояло лечь мне. Мне чего-то не хватало… или кого-то. Последние пару дней я провела в городе, покинув Малый Дворец. С Александром даже не попрощалась, желая как можно скорее скрыться из его покоев. И теперь меня преследовало ощущение какой-то незавершенности. Признаться самой себе в том, что я скучала по Дарклингу, я все еще не смела. Раздраженно тряхнула головой, прогоняя мрачные мысли. Я отослала прислугу и, в последний раз удостоверившись, что платье полностью скрывает тело, покинула комнату, в которой жила в годы обучения. — Полина Димитриевна, — у двери меня поджидал дворецкий. Игорь поклонился, заложив одну руку за спину. Я в ответ приветственно кивнула. Мужчина за несколько шагов сократил между нами расстояние. — Я распорядился по поводу транспортировки тела. Пришлось, правда, надавить на работников морга и служителей кладбища, но своего мы добились. Могилу уже роют. — Вопрос с ремесленнической гильдией решить удалось? — в свою очередь спросила я. Дворецкий утвердительно кивнул: — Они забрали тело своего мастера этой ночью. Проблем не возникло. И да, мастер Гольц, глава гильдии, согласился на личную встречу. Посте того, что мы для них сделали, он не посмел отказать. — И впрямь все решают деньги, — нахмурившись, признала я. — Спасибо, Игорь. Я в тебе никогда не сомневалась. — Ваша Светлость, — вновь обратился дворецкий, — если не секрет, почему именно эта девушка? Она ваша знакомая? Подруга лейтенанта Сокер? Я, медленно проходящая по коридору, остановилась, встав у портрета Княгини Керамсовой. Бабушка снисходительно взирала на нас с полотна в золоченой раме. Ее добрые зеленые глаза даже спустя столько лет сияли, раз за разом напоминая о великой силе Ольги Керамсовой. Я печально улыбнулась, чуть повернув голову в сторону дворецкого и совершенно честно ответила: — Я практически не знала ее. Но очень сильно подвела. И это мой долг: обеспечить ей достойные похороны. Подняла глаза на портрет, словно ища одобрения у одного из самых близких мне людей. Правда, не думаю, что получила бы его, будь Княгиня жива. Бабушка безмолвствовала. На губах навечно застыла легкая улыбка. Портрет был написан за несколько лет до ее смерти. Всем известно — Святые не умирают. Но княгиня отказалась от собственной силы, похоронив ее глубоко в себе. Солнечный свет, ища выход в мир, выжег Святую изнутри. Я опустила взгляд, зацепившись за золотой кулон на шее Заклинательницы Солнца. Я так часто видела этот медальон, что изображение на нем напрочь стерлось из памяти, как что-то совсем незначительное, обыденное. Но сейчас я, как завороженная, всматривалась в ярко прорисованную букву. Фьерданская «дельта». — Игорь, — произнесла я с нескрываемым в голосе напряжением, — Наш семейный архив полностью в Керамзине? — дворецкий утвердительно кивнул, на что я сказала, — Мне нужно, чтобы в столицу доставили все дневники, письма, документы, принадлежащие Княгине. Все, что было написано или подписано рукой Ее Светлости. — Полина Димитриевна, боюсь это нев… — Это приказ, — оборвала я его и затем быстрым шагом направилась к парадному входу, чтобы, не дожидаясь ничьей помощи, распахнуть двери, подставив лицо первым зимним морозам. Кучер терпеливо ждал подле кареты.***
Нанятый в невероятной спешке экипаж мчался по обледеневшим дорогам, попеременно скрипя и угрожая развалиться на половине пути. Я сжала пальцы, на краю деревянной скамейки, стараясь не упасть при очередном резком повороте. Всю дорогу я бездумно смотрела сквозь узкое окно, закрытое мутным серым стеклом, и мысленно подсчитывала, сколько осталось ехать. Отец Алексий разместился на противоположной стороне. Он перебирал четки, тихо шепча слова молитвы. Глаза его были закрыты, и на тонких веках сложным узором проступала вязь сосудов и вен. В седой бороде поблескивали капельки воды, оставшиеся от застрявших в волосах льдинок. — Ваша Светлость, расслабьте пальцы. Иначе кусок этой несчастной доски останется в ваших руках, — Отец Алексий открыл глаза, обратив на меня спокойный взгляд человека, которого давно уже не волновали дела мирские. В сложившейся ситуации меня это покоробило. Я повернула лицо к священнослужителю и сложила руки на коленях. Я нервничала, и это было видно. И у этого были причины. Я видела, что шуханский наркотик делает с людьми. Знала, в каких муках они умирали. На моей совести был не один десяток жертв, которым я не могла помочь. Целители знали, как облегчить боль, как замедлить гниение. Их этому учили с детства, меня же обучали стрельбе и бальным танцам. И все что я могла: подстрелить поставщиков и сплясать на их могилах. Но до сих пор мы были слишком далеко до поимки негодяев! — Мне невыносимо сидеть сложа руки, не зная, успеем ли или нет. — Тогда помолитесь, Ваша Светлость, — предложил священник, протянув нить с нанизанными на нее деревянными бусинами. — Святые вам благоволят, и голос ваш будет услышан. — Иногда мне кажется, что к моим молитвам они глухи, — грустно заметила я, принимая четки и медленно прокручивая их между пальцами. — Или, быть может, молюсь я неправильно. Отец Алексий ласково улыбнулся и покачал головой: — Не бывает плохих молитв, Ваша Светлость. Я промолчала, не зная, что на это ответить. Взывать к Святым не стала — лишь бессознательно перебирала теплые бусины. Мы въехали в центральную часть города, проследовав за экипажем, в котором были Айзек с матерью. Я уступила им собственного кучера, наказав как можно скорее отвезти женщину к целителю. Каждая минута была на счету. — Когда я впервые вас увидел, Ваша Светлость, — медленно произнес Отец Алексий, в момент, когда экипаж подпрыгнул на обледеневшей кочке, — вы показались мне очень намоленной девушки. Но первое впечатление часто оказывается обманчивым. Вы открывали молитвенник, что я передал вам? Я удивленно посмотрела на священника, совершенно не понимая, о чем он говорил. Впервые этого человека я увидела сегодня утром, когда он в сопровождении Кашсинских прибыл на кладбище. Мы едва ли обменялись и парой слов. Я придвинулась ближе к краю скамейки, корпусом поддавшись вперед, и тихо спросила: — Боюсь, я первый раз об этом слышу. Книга была направлена на имя Князя? Отец Алексий отрицательно качнул головой. Я нахмурилась, силясь вспомнить, получала ли за последнее время почту, и было ли там что-либо похожее на сборник священных псалмов. В памяти так ничего и не всплыло. Между тем Священник продолжил: — Книгу я передал лично вам в руки, — я сцепила пальцы в замок, недоверчиво косясь на старика. Но следующие его слова расставили все на места, — Два месяца назад вы посещали храм Святого Григория. Вы пришли ко мне, сказав, что вас прислала Сибил. — Что ж, — облегченно вздохнула я, выпрямившись, — это многое объясняет. Значит, мы встречались прежде. — Вы не помните? Я развела руками, разыграв старую, но проверенную карту: — У меня слабое здоровье, отчего я часто и тяжело болею. Предыдущий месяц я провела в сильно горячке, что не могло пройти бесследно. Провалы в памяти для меня, к сожалению, стали печальной обыденностью. На несколько секунд заглянула в окно, отметив, что мы пересекаем последний перекресток. Дом медикуса был в пяти минутах. Я поспешила вернуться к разговору: — В тот день, о чем мы говорили? — Вы искали яд, Ваша Светлость, — ответил Отец Алексий. — Но в этом помочь я был бессилен. Лишь подарил книгу, что способна дать ответ на все вопросы. Ибо молитва греет сердце человека и указывает ему путь. Я сосредоточенно рассматривала священника, надеясь, что он скажет что-то еще, хоть как-то пояснит свои же слова. Отец Алексий молчал. Взгляд его чуть раскосых глаз, отдающих желтизной, был сосредоточен на моем лице, точно и он в свою очередь ждал ответа. Вот только спрашивать вновь пришлось мне: — Почему мне кажется, что вы говорите загадками? — не удержалась я от вопроса. И ответ последовал незамедлительно: — Мне известно о гришах, что способны менять облик, Ваша Светлость. Если книга и вправду у вас, разгадку моих слов вы знаете. В противном случае я не стану причиной погибели Светлой Княжны. Я шумно выдохнула и смиренно склонила голову. Большего, по-видимому, мне было не добиться. Но радовало одно: новая деталь безумного пазла. Молитвенник. Я была уверена, что он в Малом Дворце. И мне нужно было найти эту книгу — я устало провела рукой по шее, вздрогнув от контраста температур — вот только я не помнила, где оставила ее. Что ж, вопрос оставался на повестке дня. Но разобраться с ним мне предстояло позже. Экипаж замер у чугунных ворот больницы. Я встала, первой потянувшись к дверце. Нажав на ручку, обернулась к священнослужителю: — Вас отвезут к обители. — Благодарю, Ваша Светлость, — отозвался священник. — Найдите книгу. Святые укажут вам дорогу, как свеча в ночном пути. И пусть берегут они вашу душу, — прощаясь, произнес он, и я закрыла дверь, развернувшись лицом к желтому зданию больницы.***
— Тебя не было несколько дней, — голос Жени Сафиной прозвучал с нескрываемой претензией. Портная сложила руки на груди, недовольно смотря в сторону. Она была явно обижена, что и демонстрировала весь вечер. — Я волновалась. После того случая я уж и не знаю, что думать: вернется ли моя подруга после очередной вылазки в город или нет. Я сняла с лица влажное полотенце и подняла на подругу извиняющийся взгляд. Голова моя покоилась на ее коленях, и Женя методично втирала в мои волосы новый состав, разработанный для Царицы. На соседней лавке стоял целый ряд баночек и всевозможных флаконов, которые перед использованием требовалось протестировать. Стоит ли упоминать, что на незавидную роль подопытного зверька выбрали мою скромную персону. — Так сложились обстоятельства, — только и могла ответить я, выдавив из себя жалкую полуулыбку. — Могла хотя бы предупредить, — продолжила негодовать Сафина. Она забрала у меня полотенце и, вытерев блестящие от крема руки, брезгливо отбросила его в сторону. — И ладно я, — досадливо хмыкнула она, — Кириган каждый день спрашивал, не вернулась ли ты во Дворец. Он переживал. — О, и я искренне рада, что пережил, — съязвила я. — Между прочим, его я предупредила, что останусь в городе, — вдобавок обозначила, слегка приподнявшись. — Кто бы сомневался, — Женя надавила мне на обнаженное плечо, вынуждая вернуться в прежнее положение. После чего она потянулась за стеклянным сосудом, сквозь стенки которого проглядывалась розовая тягучая субстанция. — Заложи руки назад. Я смиренно подчинилась, вытянув обе руки и немного прогнувшись в спине. Женя зачерпнула мазь и обильно нанесла ее на мою кожу. Я невольно вздрогнула, когда холодное средство начало стекать по внешней стороне руки, пачкая разогретое паром тело и капая на мраморную лавку. — Я смею напомнить, что Кириган мой главнокомандующий. Я была обязана отчитаться перед ним. — Только поэтому? — хитро сощурив глаза, уточнила Портная. Я нахмурилась, требуя пояснения, на что Женя ответила, — Мне казалось между вами, наконец, треснул лед. Ходят слухи, вы даже спите вместе, — она улыбнулась и заговорчески добавила, — Зою это бесит. Ходит, злится и на всех срывается. Ревнует страшно. — Все не так, — попыталась оправдаться я, чувствуя, как кожу, покрытую мазью, начало ощутимо покалывать. — В тот день я работала с отчетами в его кабинете. Потеряла счет времени и просидела до самого утра. Отсюда и слухи, — я стыдливо опустила глаза. Признаться подруге в том, что я и вправду провела ночь в объятиях Заклинателя Теней я не смогла. Скосив на нее взгляд, совершенно серьезно сказала, — Дарклинг и я… Это невозможно. В ответ Женя лишь закатила глаза. Портная потянулась за чистым полотенцем и, смочив его водой, стерла мазь с моего тела. Довольная результатом, она придвинула уже знакомую баночку и потянулась к моим ногам. Пришлось сменить позу. Я села, спиной уперевшись в прохладную стену, и вытянула ноги, положив их на небольшое возвышение, где располагалась мраморная чаша. — Что это вообще за гадость? — спросила я, когда Сафина протянула мне сосуд, наказав нанести мазь на вторую ногу. — Новая керчинская мода, — бросила гриш. — Недавно Ее Величество узнала, что в Кеттердаме девушки удаляют лишние волосы на теле. Для этого они, правда, используют бритву. Но я пошла дальше: если все пройдет удачно, и крем не подведет, нам будет достаточно одной такой процедуры. И волосы больше никогда не вырастут. — Святые, — выдохнула я, как-то опасливо косясь на розовую субстанцию, покрывающую кожу от лодыжек до самых бедер. — И как я вообще на это согласилась? — Ты никогда не могла устоять перед моим природным обаянием, — усмехнулась Женя; теперь уже была моя очередь закатывать глаза. Но и этого Сафиной было мало, и следующая ее фраза заставила меня напрячься еще больше, — Они удаляют все волосы, Сокер. Поэтому ложись на спину. Я сидела, подтянув к себе ноги и обхватив колени руками. Большое банное полотенце — к этому моменту окончательно промокшее — держалось только на добром слове и, видимо, молитве. Женя крепко сжимала мои волосы, смывая с них травяной состав и отслеживая получившийся эффект. Я прикрыла глаза, полностью доверившись подруге. В глубине души надеялась, что самое страшное было уже позади. — Я бы свела тебе шрамы, — предложила Женя, осторожно проведя пальцами по моему предплечью. — Незачем уродовать свое тело старыми ранами. — Их не так уж и много, — парировала я, скосив взгляд на белую полосу, оставшуюся от фьерданской пули. — И они не дают мне забыть. — О чем? Я натянуто улыбнулась, стараясь уклониться от неудобного разговора: — Уже и не припомню. Дверь в баню открылась, пропуская в прогретое помещение холодный воздух и молодую шквальную. Зоя, придерживая полотенце на высокой груди, остановилась, удивленно рассматривая нас, разместившихся у противоположной стены. Должно быть, она надеялась, что в это время баня будет полностью в ее распоряжении. Незяленская недовольно цокнула языком, но не ушла. Вместо этого она заняла место рядом с большой чашей. Зоя повязала полотенце на черные, как смоль, волосы, приспустила ткань, слегка обнажив грудь, и, потянувшись к печи, прибавила жару. По помещению начал распространяться легкий, едва уловимый запах специй. — Кардамон? — принюхавшись, спросила Женя. Она с интересом обернулась к шквальной. Зоя точно и не обратила внимание на неожиданную реплику Сафиной, и Женя, улыбаясь, поинтересовалась, — Обычно ты обходилась без подобных примочек. Кто этот несчастный? — Сафина, тебе не кажется, что ты суешь нос не в свое дело? — угрожающе проговорила Зоя. — Больно надо, — хмыкнула Портная, вернувшись к работе. — В любом случае, кто бы это ни был, ему не позавидуешь. Сама Зоя Незяленская во все оружии выходит на охоту. Спасайся кто может. — Женя, — позвала я подругу, желая как можно быстрее сгладить нарастающий конфликт. Мне хотелось избежать очередной ссоры с Зоей. — Пойдем. У меня уже глаза закрываются, и я не хочу уснуть прямо здесь. Сафина шумно выдохнула. Она в последний раз просмотрела мои волосы, после всех ее манипуляций ставшие как никогда мягкими и шелковистыми, довольно хмыкнула и принялась спешно собирать расставленные баночки. — И впрямь пойдем, — загрузив все в деревянную коробочку, откликнулась Портная. — Пока запах не впитался. Не хочу пропахнуть дешевым афродизиаком.***
Сняв с вешалки халат, я просунула руки в рукава и спешно завязала пояс. Туфли сменила на мягкие тапочки. Волосы собирать не стала, и они волнами легли на плечи. Шелковая ночнушка скользила по телу, щекоча натертую смягчающим лосьоном кожу. Я остановилась у зеркала, небрежно мазнув взглядом по собственному лицу. На щеках играли тени, отбрасываемые неровным пламенем свечей. Девушка в отражении ответила мне вымученной улыбкой. Я опустила глаза на собственные руки и обратилась к внутреннему источнику энергии. Свет молочной дымкой опутал пальцы, едва-едва подсветив ладони. Усилив напор, я разочарованно подметила, что ничего не изменилось. Сил было недостаточно. Я сжала пальцы в кулаки, повернулась к зеркалу спиной и отошла к кофейному столику. Обессиленно села в кресло, придвинула к себе толстую книгу. Это была одна из монографий, посвященных жизни Ильи Морозова; старое издание, позаимствованное из библиотеки генерала Киригана. — Где же это было? — проговорила я, ища среди закладок нужную страницу. Подперев щеку ладонью, внимательно вчитывалась в рукописный текст. Спустя несколько глав я все же нашла нужные строки, — «Разве мы не всё вместе?», — я раздраженно усмехнулась, парируя Святому, — Видимо, не всё, господин Морозов. Не все и не всё. Откинувшись на спинку кресла, я разочарованно выдохнула, недовольная в первую очередь собой. Морозов был великим фабрикатором, целителем, при помощи скверны вернувшим жизнь своей дочери. Он не видел грани между орденами, столь явной сейчас нам всем. И, казалось бы, я являлась живым подтверждением его теории. Я могла исцелить рану, была способна призвать свет. Вот только затухающая свеча дарила больше света, нежели я. Мне нужен был учитель, но единственная, кто мог бы мне помочь, покинула наш мир. И я осталась одна, погребенная под горой ответственности за дар, о котором толком ничего и не знала. В дверь неожиданно постучали. Я захлопнула книгу и поднялась, удивленно поглядев на каминные часы. В столь поздний час я никого не ждала. В несколько шагов приблизилась к двери, рывком распахнув ее. — Лейтенант Сокер, — на пороге стоял изрядно запыхавшийся юноша. Он быстро поклонился и, потянувшись к белому сюртуку, достал из внутреннего кармана мятый, местами надорванный конверт. — Приказали передать как можно скорее. — Спасибо, — я забрала письмо, пальцами поддев край конверта, разрывая бумагу, и достала сложенные листы, все еще стоя у распахнутой двери. — Вы свободны, — бросила юноше, взглядом уже скользя по тексту. Писал Рябин. Один из солдат, когда-то проходивших службу в моем взводе. Он пересек Каньон в сентябре, будучи переведенным в Западную Равку. Мы вели редкую переписку, состоящую по большей мере из его наблюдений о событиях по ту сторону Неморя. И каждое письмо было жестоким напоминанием — ситуация накалялась, грозя перерасти в Гражданскую Войну. Быстро просмотрев первые две страницы, я вновь бросила взгляд на часы. Стрелки показывали без десяти двенадцать. Я решительно потянулась в сторону двери. И пусть внешний вид мой не слишком подходил для аудиенции с главнокомандующим, ни времени, ни желания облачаться в форму у меня не было. Даже не постучавшись, я толкнула дверь, пальцами скользнув по солнечному затмению, украшавшему темное дерево, и прошла в Военный Зал. Кириган, к моей удаче, стоял подле стола, расставляя деревянные фигуры по карте. В руке он держал только полученные разведданные, на которые и ориентировался. Рядом служанка подливала чай в фарфоровую чашку. — Генерал Кириган, — обратилась я, желая привлечь к себе внимание. Гриш удивленно посмотрел на меня, нанесшую ему столь неожиданный визит: — Что-то случилось, лейтенант Сокер? — спросил он, откладывая бумаги. Я прошла к Заклинателю Теней, остановившись в двух шагах от него. В руках сжимала письмо. Несколько листов замялись под пальцами. Дождавшись, когда прислуга разберется к чашкой, оставив заварник на подставке, я протянула послание Киригану. Я неотрывно смотрела в его глаза, почему-то ища в них поддержку. Перенимая письмо, Александр бросил уходящей девушке: — Пусть на входе поставят охрану. И никого не впускать. Когда дверь захлопнулась, отрезав нас от внешнего мира, я позволила себе немного расслабиться. Опустила плечи, повернувшись к Александру полубоком, и взглянула на карту. Часть фигур, изображающих Первую Армию, сдвинулась к границам с Шуханом. Царь все же перенаправил несколько полков от Каньона. — Откуда письмо? — небрежно спросил Александр, проходя за мной. Он сел на стул с высокой резной спинкой и поднял на меня вопросительный взгляд — Один из мальчиков из моего взвода, — не отрываясь от карты, ответила я. — Я веду корреспонденцию со многими людьми. — И с теми полукровками тоже? — неожиданно поинтересовался Александр. На мой настороженный взгляд он, потянувшись за чашкой, произнес, — До меня дошли слухи о бравой защитнице угнетенных из Полизной. Шуханка, — легкая усмешка тронула его губы, — Напомни, как звали ту девчонку? Алина Старкова, не так ли? Вы росли в одном приюте. — Это не имеет никакого значения, — отмахнулась я. Отступив от стола, я приблизилась к Александру и сложила руки на груди, — Меня лично сейчас заботит совсем другое имя. Генерал Златан. Сепаратист, набирающий опасную популярность по ту сторону Каньона. — Не он первый, не он последний, — откликнулся Кириган. — С тех пор, как Каньон поделил нашу страну на две части, Западная Равка жаждет независимости. Но до сих пор, как тебе известно, родная, наша страна едина. — И вновь все упирается в Каньон. — Рано или поздно он будет уничтожен, — Александр отложил первую страницу, не отрываясь от текста. Он свел темные брови к переносице, нахмурившись. Я бросила взгляд на карту, где Неморе уродливым шрамом пересекало долину Тула. Чуть подавшись вперед, осторожно положила ладонь на плечо Киригана. Вздрогнула, когда энергия живого усилителя даже сквозь черный шелк рубашки пробилась, потянувшись к Свету. Я присела перед Заклинателем Теней, проведя пальцами до его локтя, и практически шепотом спросила: — А что если нам не нужно уничтожать Каньон? Что если его расширить? Разорвать посередине и протянуть вдоль границ с Фьердой и Шуханом? Неприступная стена, защищающая Равку с обеих сторон. Александр повернул ко мне лицо. Я судорожно вздохнула, уже пожалев о сказанном. Гриш смотрел на меня не отрываясь, точно хотел удостовериться, что мои слова ему не послышались. Расширение Каньона — слишком смелое заявление даже в обители человека, известного, как Черный Еретик. — Для этого нам нужен Заклинатель Солнца, — спустя несколько секунд ответил Дарклинг, и во взгляде его вспыхнул отсвет свечи; я же сокрушенно опустила глаза. Александр поддел мой подбородок, вынуждая взглянуть на него. Он наклонился, оставив на моих губах ласковый поцелуй. — И я солгу, сказав, что прежде не встречал гришей, способных взывать к свету. Мир жаждет равновесия: где есть тень будет солнце. Извечно противостояние Жизни и Смерти, Тьмы и Света. Шумно выдохнув, я выпрямилась. Александр поймал мою ладонь, не позволив отойти далеко. — Кто такой Тищенко? — Кириган полубоком развернулся ко мне, держа в руке последнюю страницу, доставленную из-за Каньона. Вопрос был настолько неожиданным, что я даже не сразу поняла, о чем гриш спрашивал. Я потянулась к письму, забирая бумаги. Пытаясь отыскать знакомую фамилию, рассеянно ответила: — Один из моих мальчиков. Самый молодой — только летом окончил Академию. — Ты не дочитала послание, так? — уточнил Александр, поднимаясь. Он обошел меня, положив руки мне на предплечья, и усадил на стул, прежде, чем мои ноги подкосились, а страница выпала из ослабевших пальцев. — Мне жаль, родная. Я ничего не ответила. В голове было пусто. В горло точно залили раскаленный свинец, и я не могла издать ни звука. В груди начал расти давящий ком. Меня словно оглушило взрывом, контузило…”Приговорен к высшей мере”
— Лина, — попытался достучаться до меня Кириган, но я никак не отозвалась. — Я не должен был… Следовало сжечь это письмо к чертовой матери. Я лишь покачала головой. Я бы все равно узнала. Рано или поздно. Прикрыла глаза, тяжело сглотнув застрявший в горле ком. Я не плакала, и глаза мои были совершенно сухие. Но сердце щемила и душила боль. Степан… Мой милый мальчик. Верный своей стране, смелый, честный мальчик. — Его расстреляли, как дезертира, — протянула я, скосив взгляд на упавший под ноги лист. — Как предателя. — Было глупо пытаться сдать мятежников, если один из них твой генерал. — Ему было семнадцать, Саш, — горько усмехнулась я. — В его возрасте люди делают глупости. Поверь, я поступила бы также. Кириган на несколько минут покинул меня, чтобы вернуться, протягивая чашку, от который поднимался горячий травянистый пар. Он присел на колени передо мной, положив руки мне на ноги. Я сделала глоток, ощутив пряность специй на языке, подняла голову, пустым взглядом смотря поверх его головы. — Я больше не хочу хоронить друзей, Саш, — непроизвольно вырвалось у меня. — Сколько хороших людей: чьих-то сыновей, дочерей. За мной столько трупов. — Таков наш удел, родная. Я перевела взгляд на Заклинателя Теней. Наверное, впервые за все время, что мне довелось провести подле Дарклинга, я задалась вполне очевидным вопросом: скольких же похоронил он? Один только Каньон существовал более четырех сотен лет. А Черному Еретику, должно быть, еще больше. Друзья, родные, любимые — все, кто был рядом с ним, давно обратились в пыль. И меня ждала та же участь… Однажды Кириган сказал, что не склонен привязываться к смертным. Он солгал. Я отставила чашку, потянувшись к нему. Теплые пальцы коснулись его щеки. Я осторожно провела по острой скуле, неотрывно смотря в его глаза. В них черными всполохами клубилась скверна. — Скольких же ты потерял… — В какой-то момент ты перестаешь считать, — мою кисть перехватили, и Александр оставил поцелуй на внутренней стороне ладони. — Жизнь продолжается, и нам нужно двигаться дальше, — Кириган улыбнулся, и произнес, — Ты такая красивая. — Растрепанная и заплаканная? — уточнила я, чувствуя, как у самой на губах появляется что-то похожее на ответную улыбку. — Глупенькая. Я опустила голову, позволив волосам упасть на лицо. По телу прошла волна жара. Я скосила взгляд на горящий камин, потрескивающий сухими поленьями. Дышать становилась физически тяжело. Мне нужно было к окну, а лучше на улицу, на мороз. чтобы наполнить легкие зимней стужей. На языке все еще ощущался пряный вкус неизвестных мне специй. А внизу живота узлом начало скручиваться какое-то непонятное, тянущее чувство. Я подняла глаза на Александра и попросила прежде, чем поняла смысл только что прозвучавших слов: — Поцелуй меня… пожалуйста. Это стало спусковым крючком. Александр подорвался, накрывая мои губы. Я прижалась к нему, отбросив все приличия, целуя жадно, порывисто. Ладони стиснули темную ткань на его плечах. Я провела по его шее, зарывшись пальцами в черные волосы. Кириган притянул меня к себе, вынуждая встать. Он сомкнул руки у меня на ребрах, удерживая, не позволяя отстраниться ни на миг. Его губы, горячие, твердые, спустились по подбородку к шее, оставляя обжигающие метки на коже. Ладони провели по телу, чтобы остановиться на бедрах. Я вытянулась струной, выгнулась в его объятиях. Мое тело так чутко отзывалось на каждое его движение, точно этого мне всегда и не хватало. Словно близость с ним была недостающим кусочком пазла. Последним штрихом на картине. Александр подхватил меня за талию, разворачивая и усаживая на стол. Он встал между моих ног и потянулся к поясу на халате. Когда мягкая ткань последним бастионом пала на его пути, Кириган остановился. Из моей груди вырвался разочарованный стон. Его неторопливость в столь важный, в столь отчаянный момент раздражала. Мне нужно было больше. Мне нужен был он! Я сама протянула к нему руки, торопливо расстегивая пуговицы на его рубашке. Дарклинг не шевелился, терпеливо дожидаясь, пока я закончу расправляться с кусочками темного перламутра. Наконец, я придвинулась к краю стола, позволив себе провести ладонью по его обнаженной груди. Тело к телу, кожа к коже. Рубашка упала нам под ноги, а Александр потянулся к подолу моей сорочки, горячими руками сминая ткань. Все происходило слишком быстро, необдуманно, поспешно. И вместе с тем это казалось совершенно правильным. Я плавилась под ним, выстанывала имя человека, который приходил ко мне в детских кошмарах. Целовала. Царапала. Гладила. Кириган не отпускал, продолжая осыпать шею, плечи, ключицы десятками поцелуев. Его руки, изучая каждый изгиб, блуждали по моему телу, отзывающемуся на каждое касание. Я вздрогнула, услышав какую-то возню с другой стороны двери. Отстранившись от любимого мужчины, обернулась к выходу. Кто-то активно рвался в Военный Зал. Александр провел носом по моей шее и нехотя разорвал прикосновение. Дверь едва приоткрылась, когда Кириган практически прорычал: — Вон! Тени, плотными щупальцами, с силой бросились на вошедшую девушку, совершенно бесцеремонно выставив ее в коридор. Шквальная даже вскрикнуть не успела, и дверь перед ней с шумом захлопнулась. Александр вернулся ко мне, и его губы вновь оказались на моих. Острое покалывание в кончиках пальцев превратилось в теплую волну, которая окатила меня с головы до ног. Кириган был так близко, что я чувствовала его возбуждение сквозь плотную ткань брюк. Я опустила руки, пальцами прощупывая пряжку на ремне. Ощущение холодного металла отрезвило на миг, но было недостаточным, чтобы я остановилась. Это было похоже на транс. Наваждение… — Не здесь, — выдохнул мне в губы гриш, прежде, чем взял меня на руки. Я обняла его за шею, позволив на несколько секунд залюбоваться мужчиной, которого, казалось, так долго ждала. Знакомая спальня. Широкая кровать с темным балдахином. Холодные простыни обожгли голую кожу, стоило Киригану уложить меня на спину. Шелковая сорочка осталась где-то у порога. Александр навис сверху, горящим взором скользя по моему обнаженному телу. Его взгляд замер, стоило дойти до тонкой линии шрама, оставшегося от фьерданского ножа. Он коснулся поврежденной кожи, пальцами проведя по старой ране. Что-то в груди «йокнуло», отозвавшись на его касание. — Ты уверена? — задал он вопрос, возвышаясь надо мной, льнущей к его горячему телу. — Да, — полустон-полувсхлип сорвался с моих губ. «Нет!» — запоздало отозвался внутренний голос, который заглушил новый поцелуй. Александр развел мои бедра. Я издала тихий стон, ощутив его пальцы в себе. Он двигался не спеша, растягивая, давая привыкнуть к новому ощущению. Кириган покрывал мою шею поцелуями, оставлял укусы на плечах, которые тут же зализывал, словно извиняясь. Он ублажал мое тело, точно знал каждый его миллиметр, каждую эрогенную зону. Дарклинг вошел одним толчком. Достаточно медленно, чтобы это не было неприятно, слишком быстро, чтобы не могло не вызвать тихий всхлип. Моя спина выгнулась, подставляя тело под новую волну поцелуев. Александр замер, не шевелясь, позволяя нам обоим насладиться первой волной удовольствия. Нас захлестнула эйфория от момента единения. Мир замер. Остались только он и я. Лишь мы двое. — Саша, — простонала я, сопровождая новый толчок. Александр двигался глубоко, ритмично. Я прикрыла глаза, чувствуя вибрацию его тела, слыша глухие стоны, смешанные с тихим бормотанием. Слов разобрать не могла. Да и это было лишним. Его хриплое дыхание слилось с моими стонами. — Как же долго я тебя ждал, — прошептал Дарклинг, опустив руки ниже и обхватив мои бедра. Он подтянул меня ближе, движения его стали жесткими, рваными. Мощные толчки сорвали с моих губ тихий стон, который тут же был заглушен поцелуем. Я словно перестала существовать в этот момент, утопая в чистом наслаждении. Чем быстрее гриш двигался, тем сильнее нарастало напряжение в моем теле. Мучительно сладкая пытка, которую хотелось продлить и вместе с тем довести до кульминации. За секунду до того, как напряжение оглушительно лопнуло, Александр притянул меня к себе, развязно целуя. Пика мы достигли практически одновременно, утонув в нахлынувшем наслаждении. Мы соприкоснулись лбами, тяжело дыша. Моя ладонь обессиленно скользнула по его руке. Ноги, прижатые к его торсу, опустились на матрац, едва касаясь коленями узких бедер. — Сердце мое, — протянул Александр, покидая мое тело. Он лег рядом, повернув голову в мою сторону. Его пальцы ласково провели по моей щеке, стерев скатившуюся слезу. Находясь на краю затуманенного сознания, я прижалась к нему, юркнув в такие родные объятия. Его ладони по-собственнически лежали на моей спине. Тело, наполненное приятной истомой, окончательно расслабилось в его руках, и я почувствовала, что начинаю засыпать. Над ухом прозвучал тихий низкий голос: — Я никому не позволю забрать тебя у меня. Даже если придется противостоять самой смерти. Ты моя, Лина Сокер. До последнего вздоха.