Свадебный казус

– Я сказал вам уже – я не наркоман! Девушка, подняв на Чонгука равнодушный взгляд, щёлкнула ручкой и начала записывать что-то в свой треклятый блокнот. Чёрт его дери. И её тоже, блин, потому что если она не поторопится, Чон точно подойдёт и открутит её очаровательную головушку так, что та больше на место не встанет. Да ещё и потрясёт ею, чтобы убедиться, что там абсолютно, совершенно пусто, ибо человек с хоть какой-либо дельной мыслью в голове не станет намеренно портить другому жизнь! Боже, что за день. Он свихнётся прежде, чем успеет ступить на борт самолёта. Чонгук показательно покрутил часами на запястье, демонстрируя, что у него совсем нет времени на глупости вроде этой. Посадка заканчивается через десять минут, а мужчина ещё не успел сдать багаж, что заставляет его тревожно поглядывать на настенные часы, в надежде, что его собственные спешат. Но нет – время совпадает с точностью до секунды, и, увы, не решает остановиться – даже ради несчастного Чон Чонгука, уверенного, что сегодня он собрал все проклятья мира в пару часов, и хуже больше некуда. Есть куда! Девушка, нервирующая своей холодной сосредоточенностью, снова щёлкает ручкой, словно пытаясь вывести и без того взвинченного мужчину на новый уровень ярости. Утро не задалось. «Не задалось» – это ещё мягко сказано. Вчерашним вечером все трое начали с четырёх бутылок пива, затем, наспех нарезав купленный у дома арбуз, умяли его как закуску к виноградному соджу, а после, умаявшись от собственных телодвижений, уснули беспробудным сном – один крепче другого. В пять утра. И ни одна живая душа, включая дотошного Чонгука, не додумалась поставить будильник, чтобы не дать вышеупомянутому Чонгуку проспать посадку. «Проспать посадку» – чёрт, как же глупо это звучит, но, в самом деле, лучше бы он действительно её проспал, тогда бы сейчас не было так обидно за уходящее время, которое он мог бы потратить с пользой. Чон проснулся из-за солнечных лучей, бьющих ему в лицо – и, поверьте, от сказочного пробуждения здесь мало что было. Голова, не успев оторваться от подушки, кинутой накануне прямиком на пол, развалилась на тысячи микрочастиц, и Чонгук схватился за неё в немом желании собрать заново, однако тщетно – резонируя обо всё, что можно, сознание отказывалось быть здравым; ноги онемели, от рук отлила кровь – здесь слово дерьмово может выразить лишь одну целую одну тысячную процента от всего, что мужчина чувствовал в этот момент. Казалось, за ночь луна успела отдалиться от Земли на один миллион, а то и десяток миллионов, световых лет, потому что только это объясняло полное отсутсвие влаги в организме Чонгука – к слову, он настолько одеревенел, что даже язык присох к нёбу, словно высушенный кальмар. Ёбаный рот, подумал Чонгук, кое-как отлепляя себя от пола. Он продублировал высказывание, потому что других выражений не находилось. Слова продирались сквозь густой туман сонливости и головной боли, и на выстраивание их в одну цепочку уходила целая уйма сил. Обычно похмелье у Чонгука другое. Более щадящее что ли, умеренное. Организм привык к корпоративам, смирился с ними, даже научился фильтровать нужное, а сегодня, как назло, подвёл. Чудо, что тело вообще двигалось, и похвально, что Чонгук не забыл, как им пользоваться. Он еле как дотащился до туалета, не успев понять какой сегодня день, число, время, да и кто он такой тоже. Ничего не имело значения, ничего абсолютно, кроме позыва справить нужду и проблеваться, включившихся в одно время, и для Чон Чонгука, еле как держащего вертикальное положение у закрытого унитаза, в данный момент любая другая дилемма казалась пустяковой. Сделав свои дела, тщательно умывшись, почистив зубы пальцем за неимением альтернатив, он наконец вышел в свет немного менее помятым – и тут же на него грохнулось осознание, что в два часа дня отлетает самолёт, на котором он, Чон Чонгук, непременно должен присутствовать. Он бросился через  всю комнату, перескакивая через собутыльников и ища в завалах одежды и одноразовых стаканчиков свой телефон. Или часы. Но телефон всё же предпочтительней. Он, блин, не может опоздать. Не может он опоздать на рейс, н е м о ж е т. НЕ МОЖЕТ. С победным кличем Чонгук выуживает из-под кровати айфон, покрытый толщей пыли и явно не выдержавший ночных похождений хозяина – яркость была на минимуме, звук вырублен пальцами вчерашнего идиота Чонгука, процент заряда по убогости не отставал. Мужчина что есть сил вжимает кнопку включения, скорее молясь, чем веря в то, что успевает. Пять минут первого. Посадка закрывается полвторого или немного позже, а нужно ещё забежать домой за чемоданом, захватить зарядник и вызвать такси, ибо оставлять собственную машину в аэропорту, да ещё и потратить драгоценное время на парковку и оплату, было бы абсурдным. В голове Чонгука вихрем проносились подсчёты – доехать зарегистрироваться нет стой сначала чемодан доехать зарегистрироваться чёрт нет зарегистрируюсь в такси а потом багаж – а между строк постоянно транслировалось беспрерывное «ААААА», отдающее эхом в барабанных перепонках – громкое и отчаянное. Чон схватил пиджак и галстук, мгновенно напялил их на себя (скорее всего криво-косо) и выскочил в коридор, вовремя поняв, что на ногах у него нет ничего, кроме нижнего белья. Точно! До мужчины дошли смутные воспоминания о том, как он по неосторожности пролил на себя полбутыля соджу и, содрав с ног мокрые брюки, попросил вынести их на балкон сушиться – там, мол, верёвки висят. Югём икнул и вышел, послушно захватив с собой часть гардероба, а затем вернулся, весело улыбаясь на вопросительный взгляд парней. Чонгук из настоящего обреченно закрыл глаза и выпустил из себя весь воздух, бросая большую часть физических и моральных сил на то, чтобы не взорваться. Он на цыпочках прошёл в гостиную, стараясь не разбудить лежащих на диване мужчин – да их тут разбудишь, они в полном отрубе – тихонько вышел на прилегающий к комнате балкон, с удовлетворением замечая, что дыма больше нет, а штаны всё же высохли, и с таким же напряженным лицом вышел, по ходу уже напяливая на себя одежду. Сам он не чувствовал, но уверен был, что несло от него соответствующе. Тут без вариантов – запах действовал в радиусе пяти метров как средство массового поражения. По пути к дому Чон Чонгук успел придумать для себя столько новых прозвищ, что даже Тэхён, специализирующийся на этом половину их дружбы, был бы приятно удивлён такому полёту фантазии. Так бессовестно, безответственно, беспринципно проспать важную дату – и всё потому что поддался своей мягкосердечности и позволил себе пойти провести время со знакомыми. А ведь завтра у Тэхёна мальчишник. Нет, безусловно, на самолёт нужно успеть. Пропуская то, как Чон ловил такси, размахивая рукой направо и налево, ибо телефон скоро отключится за неимением средств заряда, и то, как он вежливо торопил мужчину за рулём, стараясь не переходить границу и не повышать голос (да и рот открывать поменьше, чтобы не сразить всех наповал новым парфюмом), Чонгук прибыл в аэропорт за двадцать минут до конца посадки. Сосредоточенно лавируя между скоплениями людей и сотрудниками, мужчина дал ходу, волоча за собой чемодан, и почти на сто процентов был уверен, что сможет пройти через все точки контроля вовремя. Он был воодушевлён и наполовину спокоен, так что почти бегом направился вперёд – и тут это произошло. Это было самое глупейшее стечение обстоятельств, которое когда-либо происходило в жизни Чон Чонгука, хотя он на самом деле был склонен верить в то, что всё плохое в нашей жизни происходит не просто так. Однако именно в эту минуту он отчаянно не понимал, где ему пригодится всё то отчаяние, которое он испытывает сейчас. Замок на его чемодане неожиданно разошёлся – что странно, ведь до этого не было никакого намёка на неисправность – и явил всему свету содержимое чонгуковского багажа, важную часть которого парень скрыл под толщей одежды, аккуратно сложенной квадратиками и закреплённой поясом. Чонгук нетерпеливо опустился к чемодану и попытался закрыть его, но тут заметил, как в его сторону несётся крупный лабрадор-ретривер – на поводке конечно – а за ним, грозно сведя брови, женщина в чёрном костюме и со служебной кепкой на голове. Мужчина встал и снова поставил свой багаж на колёсики. Чонгук дождался, пока собака подойдёт достаточно, чтобы его можно было услышать, и начал было говорить: – Что здесь?.. Но поднявшаяся вверх рука работницы аэропорта прервала его на полуслове. Пёс носом сунулся ему в пах и начал агрессивно крутиться вокруг, из-за чего полностью опешивший Чонгук отступил, пытаясь отстраниться от его золотой головы. Ретривер повернулся к сопровождающей его девушке и, посмотрев на неё как будто бы осознанно, сел напротив Чона, подняв вверх правую лапу. – Сэр, прошу прощения, но вам необходимо пройти с нами. – Что? – встревоженно воскликнул Чонгук, благо, что рядом было мало народу. – Но я опаздываю на рейс! – Я всё понимаю, сэр, – настойчивей произнесла девушка, тон её был непреклонен. – Однако, вам всё равно придётся пройти с нами. – По какому праву? – с нарастающей тревогой возразил Чонгук, хотя понятия не имел, подходит ли к ситуации подобное замечание. – Подозрение в хранении наркотиков. Если не хотите, чтобы обыск проводился прямо здесь, вам лучше пройти с нами, – она жестом подозвала стоящего неподалёку охранника. – К тому же... – Поведя носом, продолжила работница. – Кажется, вы находитесь в состоянии алкогольного опьянения. Прошу не сопротивляться и не устраивать сцен. Чонгук бессильно опустил плечи, судорожно рыща в поисках рационального решения проблемы. Он-то знал, что у него нет никаких наркотиков и он уже не в состоянии алкогольного опьянения, да вот только на доказательства уйдёт уйма времени, которого у Чона как раз-таки и нет. Он решился на крайние меры: – Послушайте... Девушка приподняла бровь. – Вы не понимаете... Я не наркоман! Мне обязательно нужно на этот рейс. У меня жена рожает, мне необходимо быть рядом с ней, и как можно скорее! Работница смотрела на него совершенно безучастно, затем вдруг, прокручивая в голове сказанные им слова, окинула взглядом его внешний вид (от Чонгука не укрылось то, как она поморщилась при виде сбившейся рубашки). Он уткнулся в неё умоляющим взглядом, надеясь, что в кои-то веки его внешность принесёт пользу. Пожалей, ради бога! – Я так понимаю, вы бурно... Праздновали рождение ребёнка. – Она покачала головой, вынимая ручку из нагрудного кармана. – Сэр, при всём уважении, если вы и дальше будете препятствовать обыску, мы вызовем надлежащую службу. Сердце Чонгука громко ухнуло вниз, когда рука охранника легла ему на плечо, и он понял, что отвертеться не получится – слишком поздно. Под пристальным взором работницы аэропорта они прошли в небольшую комнату, похожую на изолятор, где стоял стол, два стула и жухлая скамья, не выдержавшая бы одновременно и двух человек. Мужчина прошёл внутрь полностью несчастный. Вот бы ломануться прочь. Тогда, может быть, может быть, он всё же успел бы. Теперь надежды точно нет. Бессилие вызвало в нём злость, и мгновение спустя он уже не мог её контролировать – он злился на Югёма за приглашение выпить, на себя, за то, что согласился, на разрядившийся телефон, на молнию чемодана, на эту комнату, на псину, статуей застывшую у двери и делающую вид, что она тут не при чём. Он злился на всё подряд, и от того, что не происходило какой-либо ситуации, через которую он мог бы выразить своё негодование, Чону оставалось только яростно воззриться на сотрудницу аэропорта, которая, открепив поводок от жилета собаки, вытащила из-за пазухи блокнот и начала что-то неспеша записывать. На неё Чонгук злился больше всего. В данный момент именно она являлась причиной всех его бед. Девушка подняла взгляд, и их взоры схлестнулись в немой битве. Она смотрела без эмоций, пусто, как подобает всем работникам общественных мест, вроде аэропорта или торгового центра; глаза у неё были тёмно-карие, обрамлённые аккуратными симметричными ресничками – и большие, внимательные. В любой другой день Чонгук назвал бы её привлекательной, даже красивой – но нет, только не сегодня, когда все несчастья мира собрались в её образе, а один беглый взгляд на упрямо сведённые губы вызывал яркий приступ раздражения. У него не было большого доверия к людям, лишённым толики эмпатии, хоть разумом он и понимал, что это всего лишь её работа. Она приподняла бровь и сказала очень ровно: – Чего вы ждёте? Снимайте штаны. Чонгук медленно моргнул, решив было, что ему послышалось, и что слова, сказанные чётко и в приказном тоне, лишь наложенная его сознанием строка субтитров, бегущая внизу и отвлекающая внимание от губ, двигающихся вразрез словам. Однако, когда девушка, выдержав с минуту паузу и недовольно разглядывая задержанного, раздражённо выдохнула и повторила ту же фразу, но громче, сомнений не оставалось – Чон Чонгук услышал всё верно. – Зачем? – резонно, как ему показалось, спросил он. Работница посмотрела на него, как на идиота. – Мы обыск как будем делать? – Какой обыск? – Мужчина, – как видимо, не имея иммунитета к непроходимой тупости собеседника, она повысила голос. – Наш служебный пёс обучался кинологами с щенячьего возраста, чтобы предотвращать контрабанду запрещённых веществ. Раз он остановился возле вас – нам необходимо тщательно проверить вас на наличие наркотиков. – Нет у меня никаких наркотиков, – воспротивился было Чон, но стушевался, когда заметил направленный на него взгляд. – В ваших же интересах не сопротивляться. Охранник, стоящий позади и явно давно потерявший к диалогу интерес, положил чемодан Чонгука на один из лакированных боков и принялся было проверять его – замок вновь заело, и мужчина хаотично дёргал за него, уже откровенно пытаясь не открыть, а вскрыть багаж. Чон, наблюдающий за его потугами, занервничал, и это не укрылось от цепкого взгляда его надзирательницы. Она сделала шаг навстречу, а Чонгук – импульсивный шаг к своему чемодану, и тут девушка вскинула руку, препятствуя его движению. Снимай штаны, говорил её взгляд, и это был самый не сексуальный способ донести до него эту информацию, и отсутствие какого-либо контекста в другой день закончилось бы вожделением, но сейчас... Он униженно расстегивал ширинку, когда глаза работницы переместились вниз и начали внимательно следить за его движениями. Она попросила по одному вывернуть карманы, перевернуть штанины и по отдельности потрясти каждую. Затем протянула руку и проделала каждое из озвученных  действий сама, поочередно щупая каждый сантиметр ткани и проверяя, нет ли дополнительных нашивок и прочего контрабандитского дерьма. Чонгук смотрел, скрестив руки, и взгляд его светился триумфом. Девушка, уделив своё внимание всему, что казалось подозрительным, наконец подняла взгляд на задержанного и, напоследок встряхнув штаны, уставилась на него, склонив голову к плечу. Это ещё что за взгляд? Её глаза переместились вниз, и Чонгук интуитивно одёрнул рубашку, стараясь прикрыться и не дать уничтожить частичку выжившей гордости, которую он отвоевал боем насмерть. – Снимайте, – приказала она, глядя прямо мужчине между ног. – Что, простите? – разозлился тот. – Это домогательство. – Это было бы им в любой другой день. – И чем же отличается этот? У вас плохое настроение? – Станет замечательным, если вы не будете мешать мне выполнять свою работу. – Почему это я влияю на ваше настроение? – Потому что у меня и моего пса есть подозрение, что вы запихали наркотики себе в трусы, – очень непрофессионально вспылила она, однако сразу же взяла себя в руки. – Сэр, – вкрадчиво продолжила девушка, искреннее пытаясь прийти к компромиссу. – Эта процедура обязательна. У нас были случаи подобной контрабанды, и даже не парочку раз. – Тогда пусть меня осмотрит он! – Чонгук пальцем указал на охранника, который именно в этот момент, перебрав половину вместившегося гардероба, наткнулся на продолговатую коробку, тщательно упакованную в чёрную подарочную бумагу и перевязанную розовой  лентой. – Нет! – в ужасе вскричал Чон, когда тот взвесил её в руках и потянул за край ленты. – Какой вы непостоянный, – девушка закатила глаза и повернулась к происходящему за своей спиной, когда неизвестное содержимое, поддаваясь тряске, вывалилось прямо в руки парня в униформе. Три пары глаз уставились на свадебный подарок, который предполагался для Ким, мать его, Тэхёна, и который сейчас сделал ситуацию в десять тысяч раз хуже. Чонгук обречённо застонал. – Дилдо, – с ноткой удивления констатировал охранник, поднимая озвученный предмет вверх, как меч. Чон думал, что произошедшее выбьет наблюдательницу из колеи – хотя бы вызовет смешок, или намёк на оный – но не тут-то было; девушка всё так же бесстрастно, казалось даже, что ещё бесстрастней, чем раньше, повернулась лицом к мужчине и, щёлкнув ручкой, стала быстро писать что-то в блокнот. Черкнув туда не менее трёх предложений под громогласное молчание остальных, она, не поднимая глаз от своего занятия, усмехнулась краешком губ: – Это, наверное, для вашей жены? Ну, та, которая рожает.