Свадебный казус

Джису отхлёбывает из пластикового стакана, покрывшегося от контраста температур испариной, немного своего айс латте, в который раз стирая с губ слой нюдовой помады, и, возможно, не будь Ким до умопомрачения упёртой, то ещё полчаса назад поднялась бы обратно в номер, чтобы нанести поверх дополнительный — более аккуратный, не скопившийся комками на нижней губе от планомерного отрывания зубами, да и руками тоже, слоя кожи. Ким крутит стакан, наблюдая, как светло-бежевая жидкость создаёт в сердцевине вихрь, заставляя кубики льда стукаться друг о друга. Звук успокаивает. Джису задумчиво вытягивает губы и ставит стакан на столик возле себя. Лобби был переполнен. Ежедневно в Лос-Анджелесе садятся десятки самолётов, но именно сегодня людей в отеле больше обычного. Приземлившись на эту землю вчера, Джису могла беспрепятственно пройти регистрацию, получить ключ-карту и заселиться без видимых проблем – все эти предотпускные махинации заняли у неё не больше десяти минут. Сейчас же у стойки собралась внушительная очередь – и это принимая во внимание, что отель оценивался в некоторой степени выше среднестатистического, обычного, который выбрало бы большинство туристов для своих сезонных путешествий. Джису приходилось щуриться, чтобы разглядывать отдельные лица в толпе, и она каждый раз ловила себя на мысли, что пропустила своего компаньона и теперь очень глупо упускает время. Прошло два часа с тех пор, как они с Чон Чонгуком разошлись, и час с тех пор, как они должны были встретиться здесь, внизу. Пятнадцать первых минут одинокого рассматривания дверей Ким пребывала в невероятном раздражении, которое едва могла скрыть, а остальные сорок пять — бесцельно листала книжку, взятую в кафетерии лобби, зная, что не может сделать себе ничего хуже, чем просто думать о злосчастном Чон Чонгуке всё время. Единственная эмоция, оставшаяся ей доступна — смирение. Она к Джису приросла — по-другому с обществом не контактируют. А Ким в нём мариновалась ежедневно, потому что жизнь требует — и эта разношёрстная масса была не абы какими людьми, а раздражёнными и едва ли понимающими что к чему персонами, неготовыми нести ответственность за ошибки. Высший сорт энергозатратников. От них столько морщин между бровей будет, что любой косметолог упадёт в обморок. Она вдруг подумала, что, может быть, во всей этой суете, Чон не увидел её, а она, в свою очередь, пропустила его — номеров друг друга у них нет, не обменивались, не списывались, не договаривались. Может быть, он тоже прождал здесь некоторое время, но, не обнаружив Ким, пошёл по делам сам. Тогда всё ожидание Джису сводилось к нулю, а она этого признавать не собиралась. От нечего делать она решила размять колени; возможно заодно подняться надрать зад одному человеку без инстинкта самосохранения — но это в самом крайнем случае. Тем не менее, встав со стула не без некоторых усилий, она уже подсознательно была готова к стычке с вышеупомянутым индивидом. Ждать его дальше не имело смысла. И не хотелось. От непрерывного нагревания пятой точки занемели ноги и спина — что-что, а именно в этот момент Ким ясно ощущала неумолимый ход жизни, как бы излишне по-философски это не звучало. Она двинулась в сторону лифта, оставив недопитый кофе на столике вместе с книжкой. Ноги в белых кроссовках на липучке с такой же белой галочкой найков волочились с трудом, то ли название фирмы делало в неожиданный момент их на вес золота — в буквальном смысле — то ли негодование по нервным окончаниям как по лифту с оборванным тросом ухнуло вниз и приземлилось на обратную сторону стоп. Она не успела дойти до предполагаемой точки, как увидела мотателя её нервов — двери лифта открылись так же мягко, как всегда, к сожалению Ким Джису, которая только и мечтала в этот момент, чтобы кабина пришла в неисправность, и у Чон Чонгука вместо вальяжного наслаждения на лице нарисовался страх. Или любая другая эмоция помимо положительной. Было физически больно смотреть на его ничем не обеспокоенное лицо и цветастую гавайскую рубашку поверх белой майки. Этакое яркое пятно в однотонной обыденности лобби. Чёрт его побери. Чонгук был не один. С ним рядом шла очаровательная белокурая красотка, слегка загоревшая, с поднятыми солнцезащитными очками в аккуратных волнах её волос. Короткое синее платье делало из неё стереотипную туристку, помещенную на всех плакатах турагентств как показатель настоящего солнечного отдыха. Может у Чона на таких бзик? В силу профессии. Он улыбался ей самой открытой из всех доступных улыбок, и Джису на секунду даже стало жаль красивую незнакомку, не подозревающую, что она ведёт диалог с самым большим идиотом на планете. Но кто она, чтобы испытывать жалость? Ей с этим человеком ещё работать. Совместно. И в первый же день он успел убить все надежды на более или менее плодотворное сотрудничество. Она пошла к ним навстречу, охваченная неким профессиональным интересом, в ожидании реакции на её появление в его поле зрения. Джису не сомневалась, что он абсолютно нарочно заставил её ждать целый час — не слишком много, чтобы она ушла одна, не слишком мало, чтобы быстро забыть обиду. Нет, она и не надеялась уловить намёк на смущение или вину, но какую эмоцию он изобразит? Что-то должно служить ему оправданием, хотя бы самым поверхностным. — …если ты не против, — услышала Ким конец предложения Чона. Он довольно бегло говорил по-английски, но с явным акцентом. — Нет, о чём ты? Конечно! — засмеялась его спутница. — Когда тебе будет удобно. — Это будет честью. Тут он наконец увидел Джису, оказавшуюся, в конце своего пути, прямо перед парочкой. Она сложила на груди руки и приподняла бровь, ясно давая понять, что последний час пребывала в радостном предвкушении сломать Чону нос. — О, — выдал мужчина, невинно приподняв брови. Он продолжил на корейском, взглянув на наручные часы: — Ты уже здесь? — Мне надо отвечать на тупые вопросы, или ты просто так их задаёшь? Чонгук едко улыбнулся, давая понять, что не оценил юмора. Он повернулся к блондинке под боком: — Это моя знакомая, о которой я говорил. Джису — Джессика. Джессика — Джису. Девушки искренне пожали друг другу руки, но Ким подозревает, что из-за раздражения и усталости улыбка на её лице треснула и превратилась в некое подобие дружелюбного радушия. — Напиши мне, и встретимся, когда освободишься, — обратилась Джессика к мужчине, когда они закончили с приветствиями. — Да, конечно. Жду-недождусь наших уроков, — расплылся Чон. Ким почувствовала как по её коже бегут мурашки от этой картины. Это как внезапно застать тихого мальчика из своего класса за занятием чем-то непристойным — ты как бы понимаешь на подкорках сознания, что ничего такого в этом нет, но чувство стыда поднимается у тебя по шее быстрее, чем ты можешь контролировать, добирается до лица и дёргает ровно за те нервные окончания, которые отвечают за выражание крайней степени отвращения. Видимо Джису не совсем контролировала то, в каком изумительном изгибе её брови движутся вверх, а кончик губы стремительно опускается, потому что когда Джессика напоследок помахала Чону и отошла чуть прыгучей походкой подальше, он воззрился на Ким с таким явным неодобрением, что она могла бы быть впечатлена его двуличием, если бы сам факт его существования в одной с ней пространственно-временной реалии так не раздражал. — Долго ждала? — едва разжимая зубы, через силу улыбается Чон. — Я немножко не рассчитал свой маршрут. — Нормально, — сухо отрезает Джису, разворачивается, и волосы подпрыгивают на её плечах. — Я и без того знала, что тупицам нужно больше времени, чтобы разобраться с дорогой. — Конечно. Куда больше, чем сухим практикам со старческими замашками и большим терпением сидеть в лобби целый час. Они вышли из отеля в солнечный калифорнийский день, горячий воздух сразу обволок их зудящей плёнкой; одежда начала нагреваться едва они переступили через границу тени, и Ким подумала, как это, должно быть, утомляюще, постоянно томиться в гигантской печи под надзором летних солнечных лучей. Хотя Джису в целом импонировала погода, стоящая здесь в течение года. Одно время и она думала о переезде. Ким оскалилась: — По крайней мере у практиков куда больше серого вещества в мозгу, позволяющего построить единый путь из номера до первого этажа. — Ничего себе. Правда? А практики умеют заранее заказать «Убер», чтобы не торчать на улице три часа? Чонгук помахал у девушки перед лицом сотовым телефоном с открытой страничкой маршрута подъезжающего такси, и не успела она ответить, как он прошёл мимо, направляясь к остановившейся неподалеку машине. Чёрный хендай светился на солнце, отполированный до блеска, и в его полутонированных стёклах Джису увидела свою негодующую каждой фиброй души фигуру. Мужчина отворил заднюю дверь и сделал приглашающий знак. Джису, сжав губы, молча прошла и села в такси, под аккомпанемент кричащих восклицательных знаков у себя в голове, подтверждающих, что клокочущее раздражение готово прожечь дыру в грудной клетке. Господи! Никто и никогда не бесил её больше, чем этот парень. Он даже не прикладывал для этого усилий, как будто показывал несуществующей аудитории, каким должен быть настоящий придурок. Здорово получалось. Джису сделала глубокий вдох, и попыталась сбросить напряжение. Невысказанное неудовольствие душило, встав колючим комком поперёк горла. Надо же, как часто она гордилась своим умением безразлично относится к слою людей примитивных, а теперь один из них сидел рядом и помножил на сто раз её чувства по этому поводу. Талант! Ким сделала ещё один вдох и почувствовала, как её отпускает. Вместе с выходящим кислородом сдувался и некий внутренний воздушный шар. Оба уткнулись в окна по свои стороны, наблюдая за проезжающими машинами и незнакомым пейзажем, усиливающим чувство, что земля делает оборот вокруг своей оси только, чтобы за двадцать три часа пятьдесят шесть минут показать восемьдесят шесть тысяч вариаций одного и того же места — по одной на каждую секунду — и в конце концов, путем этих усилий, какой-нибудь приезжий в одну из таких сцен точно ощутит острое чувство тоски по родному городу. Джису определённо попала под раздачу. Она прикрыла глаза, не зная, куда деть это тянущее ощущение в груди, застрявшее меж ребрами, заполонившее склизкой массой все видимые и невидимые пустоты. Это было бóльшим, чем просто усталость от перелёта и непривычно полных, насыщенных дней. Свадьба Лисы, разговор с родителями об этой самой свадьбе, под конец — новое, но отнюдь не радостное знакомство — все эти события неуютно наслаивались друг на друга, и Джису не поспевала за темпом. Только вчера они с Лисой — подружки, хэдлайнеры жизней друг друга, чья важность и власть необсуждаема, потому что понятна и неоспорима, а сегодня вдруг кто-то новый занял место Джису. Это случалось медленно, конечно, постепенно, но внезапное осознание словно помогло полностью открыть глаза. Глупо было испытывать нечто подобное — это была даже не ревность в своём примитивном проявлении, нет — это было удивление, сконфуженность, и чуточку — страх, страх того, что не станет нужна, что больше не понадобится. Ядовитая смесь из всевозможных новых чувств не давала Джису функционировать как следует. Эффективность работы её мозга снижалась чуть ли не вдвое, потому что выбитая из колеи Ким не умела здраво оценивать то, что вырабатывает её нервная система. Доехали они быстро — не больше десяти минут. Вставший максимально близко к парковочному месту водитель заглушил мотор, и машина мягко остановилась на месте. Джису с Чоном поблагодарили того за поездку и с отвратительной синхронносью хлопнули дверцами — аж зубы от раздражения скрипнули — а в следующую секунду Ким снова осталась наедине со своим малоприятным «коллегой». Они прибыли к ресторану, в котором будет проходить празднование после свадебной церемонии. Лиса некоторое время металась между более приближенной к тайским традициям церемонии и свадьбой Лос-Анджелеса, но в итоге сдалась своему подвержденному американскому кинематографу мозгу, а ещё врождённой романтичности в делах любовных. Она хотела пойти к алтарю как прекрасная невеста в пышном платье принцессы, которое выбрала ещё во времена старшей школы — с фатой на голове, под руку со своим высоким папой-швейцаром, выглядящем в смокинге так торжественно, что запросто сошёл бы за какую-нибудь важную шишку — кем, он, по сути, и являлся, только не в той сфере, в какой обычно воспринимают важных шишек. Он был поваром. Из раздумий её вывел присвистнувший Чонгук. Они вдвоём подошли ко входу, где двери им открыли два разодетых в парадные костюмы джентльмена. — Раздвижные стоили бы дешевле, — заметил мужчина. Джису проигнорировала его комментарий, и они вместе прошли в просторный зал, где у стены распростерлась стойка ресепшена, словно раскинувшая клешни зараза, приклеевшаяся к ещё живому организму. Ким никогда ещё не видела столь большого ресторана. Место напоминало музей, только здесь играла ненавязчивая музыка, как в торговых центрах, да кое-где расположились диван с креслом. Джису вдруг почувствовала себя жутко неуместно в своём наряде — она была в штанах-парашютах, да в коричневом топе без рук, со светоотражающим знаком под ключицами. Летний, не я-очень-богата-для-такого-места, костюм. Про Чонгука в гавайской рубашке она вообще предпочла не думать. — Добрый день. Чем я могу вам помочь? — девушка в форме, сидящая за стойкой, улыбнулась, как только они подошли. — Добрый день. Мы по поводу свадьбы — мисс Манобан и мистер Ким. Пришли заверить окончательный список гостей. — Секунду. — работница тут же принялась печатать что-то. Спустя пару секунд она кликнула на кнопку и снова подняла взгляд. — Вижу. Сейчас подготовлю документы. И, конечно, поздравляю вас с предстоящей свадьбой! На лицах обоих отразилось идентичное выражение омерзения, и они посмотрели друг на друга таким взглядом, что заставили ослепительную улыбку ресепшеонистки увясть за считанные секунды. Она неуверенно перевела взгляд с одного на другую. — Это не мы женимся, — пояснила Ким, чем вконец сконфузила девушку. — Мы доверенные лица. У жениха с невестой слишком много дел. Мы принесли лист корректировок, там дополнение к гостям. Мисс Манобан должна была предупредить по телефону. — О, да, прошу прощения. Припоминаю. — она приподняла некоторые вещи со своих заметок, и её лицо прояснилось. — Тогда, можете дать мне лист, я внесу коррективы, а затем принесу вам бумаги. Можете подождать там, — и она вежливо указала на тёмно-бордовый диванчик. — Без проблем, — и Чон моментально направился к предложенному месту. Вздохнув и постояв возле стойки ещё некоторое время, Джису двинулась за ним. Делать всё равно было нечего. Они посидели молча. — Сделаем фото? — внезапно предложил Чон. Джису слегка повернула голову и приподняла бровь. — Селфи. — сжав зубы, выдавил Чонгук. — Они просили. Ким и сама это поняла – поставленное Лисой и Тэхёном условие – просто наблюдать за тем, как мужчина вытуживает из себя объяснение было забавней. Впрочем, она только ответила: — Да. Чонгук вытащил из кармана телефон и открыл фронтальную камеру — на экране незамедлительно появилась половина его внимательно вглядывающегося в смартфон лица. Изображение было мутным. Несмотря на это, мужчина всё равно поднял руку на уровне своих глаз и сдвинул угол обзора чуть левее — так, чтобы было видно часть Джису. И когда Ким говорит «часть» она имеет в виду «часть» в самом прямом смысле слова. — Придвинься, — хмурится Чонгук. Девушка сжимает губы и, перебарывая желание огрызнуться, на что повлияла, наверное, её чрезмерная усталость, подсаживается чуть ближе. Послушно наклоняет голову. — Ближе, — нетерпеливо торопит Чон. Ким вздыхает с раздражением и делает ещё одно движение — так, что её голова оказывается в нескольких сантиметрах от лица её недруга, по совместительству совершенно бестолкового фотографа, не обладающего базовыми способностями даже для простого нажатия пальцем кнопки затвора. Камера была чем-то заляпана, изображение было расплывчатым. — Что ты делал со своим телефоном? — сосредоточенно пялится в камеру Джису и тянется, чтобы взять дело в свои руки, но Чонгук протестующе поднимает ладонь вверх. — Тебе-то какое дело? — Да, в общем-то, никакого, — бесстрастно произносит Ким. — Просто не хочу заражаться твоим дебилизмом. Дай, я сделаю фото. — Нет. Вот на этом моменте, кажется, у неё начали сдавать нервы. — Слушай, если у твоей тупой, наполовину атрофированной башки есть намерение сидеть здесь до начала массового апокалипсиса, это не повод вредить нормальным людям. Дай. Мне. Телефон. — Я не отдаю свой телефон людям, чей показатель интеллектуального коэффициента меньше трёх десятых балла. Нет. — Тогда удивительно, что он у тебя, — хмыкает Ким, и, делая вид, что сдалась, дожидается момента когда Чонгук аккуратно, с подозрением, ослабевает защиту. Тогда она делает точный выпад и выхватывает смартфон прямо у него из рук. — Отдай, дура! — чрезмерно громко восклицает мужчина, через четверть секунды осознав ошибку. Джису тут же вскакивает с дивана. — Я просто хочу вытереть камеру, тупая ты идиотина! — она прижимает телефон к торсу, когда видит, что оппонент приближается, и у неё нет времени исполнить сказанное. Ей в голову бьёт кровь, вызванная бурлящим чувством ярости и несправедливости. Она чувствует, как горят её щеки, как тело, словно беспилотный автомобиль, движется назад, силясь противостоять настойчивым действиям стоящего напротив Чона. Она хочет что-то сказать, но не может, да и вообще быстро теряет связь с тем, что сотворила и зачем. — Себе вытри! — клокочет Чон. — Ты в пещере выросла? Тебя родня не учила личным границам? — А тебя не учили не действовать другим на нервы? — не остаётся в долгу Джису, хотя выпаленный в порыве злости упрёк Чонгука больно бьёт под дых. — Я по-хорошему прошу. — А я по-хорошему делаю. Помощь тебе — это благотворительность, и лучше бы тебе быть благодарным. — Закрой рот. — И не подумаю. Открой уши, Чон Чонгук, потому что наверное только я за последние три десятка твоей жизни скажу тебе правду. Ты людей раздражаешь одним своим присутствием. Они воззрились друг на друга, тяжело дыша и метая молнии из глаз — два изваяния, застывшие в моменте то ли пять секунд, то ли пять столетий назад, готовые броситься то ли друг от друга, от черта подальше, то ли друг к другу – вцепиться в чужие волосы. Казалось, сам воздух вокруг них вибрировал от напряжения. Хотелось что-то сказать — взорваться, взорвать — прервать то большое, всепоглощающее, стирающее границы непринятие, делающее их единственными обитателями этого города. — Отдай. Мой. Телефон. — очень тихо и членораздельно выдавил из себя Чон. От злости у него покраснели уши. — Нет, — ещё тише отозвалась Джису. Мужчина в нелепой гавайской рубашке сморгнул пару раз, будто не мог поверить в сказанное. А затем тень пробежала по его лицу, и он сделал резкий выпад руками, схватив Ким за плечи и рывком притянув к себе. Джису почувствовала его рваный выдох у себя на лбу. — Отдай, я сказал. Его хмурое, серьёзное, бесившее в этот момент ещё больше, чем вчера, лицо, было в паре сантиметров от её, Джису, лица, и ей стало физически плохо от такой близости. Её трясло от всех возможных негативных чувств, готовых прорваться путём тысячи грязных проклятий, и уровень Чона от «раздражает» пробил потолок и достиг совершенно новой возможной отметки. Ким попыталась отодвинуться, но бетонная хватка мужчины не дала ей этого сделать, из-за чего мгновение спустя страх, смешавшись со всем остальным, сковал её сердце и, поднявшись по горлу с завидной скоростью, быстро отразился в её расширившихся глазах. Что-то вдруг щёлкнуло во взгляде Чона. Он часто-часто заморгал, а затем медленно выпустил остолбеневшую Ким из своих рук. Горячие следы всё ещё ощущались прикосновением на её коже. — Пожалуйста, — хрипло произнёс мужчина и протянул ей руку. Мало осознавая, что произошло и что происходит, Джису на автомате отдала ему телефон.