Эскапизм

Необходимость в собственных правах с каждым днём ощущалась всё острее, а их отсутствие начинало казаться проблемой. Машина может быть полезна, когда в холодильнике закончилось сливочное масло или же свежий лук-порей, когда в твоём доме убийца и нужно спасать как себя, так и своих близких, когда твой психиатр, всё больше напоминающий героя романа-детектива живёт в городе другого штата. Прежде чем будет решена проблема, где здесь можно получить права, мой отец — трудяга, вдовец, несчастный родитель, лишившийся дочери и, кажется, начинающий алкоголик — обязался возить меня в Балтимор на приёмы, что, вообще-то здорово сокращало его рабочий день и сказывалось на прибыли. Я уже взялась за работу с текстами для сайтов и интернет-аккаунтов, что не требовало личных встреч и специального образования, так что вскоре я смогу пойти в автошколу, где получу эти треклятые права и наконец перестану являться некой большой обузой. Осень стремительно надвигалась на Вирджинию, призывая утеплиться и задуматься о покупке грабель. Совсем скоро с немногочисленных золотых деревьев полетит листва, нуждающаяся в особом внимании. Пока красочные, губительные и холодные времена не начались, я ограничивалась только курткой, спускаясь с крыльца и следуя к машине Логана. Наверное, нам стоило выйти раньше, чтобы точно не опоздать, поэтому уже сейчас наш шаг был немногим быстрее обычного. Я была готова ступить на землю, но как назло, прямо мне под ноги упал ворон. Я отступила назад, морщась. Судя по тому, что он свалился с небес, словно кирпич, он был мёртв. И то, что ни лапы, ни крылья его не дёргались, указывало на то же. Я обогнула его, но стоило мне сделать шаг вперёд, как под ноги упало ещё две смолисто-чёрные птицы с поломанными крыльями и ощипанными брюшками. Отец уже был у машины, заводя её. Мотор принялся громко и неприятно щёлкать. Щёлк. Щёлк. Щёлк. Сдвинув брови, я подняла лицо к небу. Нос учуял душный запах озона, будто бы осведомляющий, что вот-вот начнётся гроза. Звуки мотора показались мне тихими, глухими, словно из-под воды, а шелест листьев на ветру стал убаюкивающе монотонным. Когда я смотрела в окно, погода была весьма безоблачная, но теперь густые, плотные серые тучи собирались над улицей, бросая размашистые тени на землю. Мне даже показалось, что за спиной, где-то за крышей дома, раздался первый раскат грома способный заставить небеса треснуть. Прямо над головой будто бы застыла стая из шести воронов, распахнув крылья. Говоря, что они застыли, я имела ввиду то, что они замерли в небе, будто бы в видео, поставленном на паузу. Я сглотнула и усомнилась, перемещаются ли вообще вороны стаями, ведь они одни из самых обособленных птиц. Веко вздрогнуло, когда один из застывших воронов стал стремительно падать прямо на меня, заставляя отшатнуться. Он упал, ломая левую лапу и крыло, а вслед за ним, подобно адскому граду, посыпались остальные. Вероятно, эти несчастные птицы съели нечто помойное и ядовитое или же кто-то просто был против птиц, иногда лакомившихся падалью. Быть может, где-то поблизости был химический завод, сквозь испарения которого пробралась стая, но это совсем уж маловероятно. Теперь же меня скорее волновало то, что под моими ногами валялось девять мёртвых, каменеющих птиц, что походило на довольно мерзкую аномалию. — Вайона, давай, мы и так можем опоздать, — раздался голос отца, выезжающего из гаража на дорогу. Я вскинула брови, переводя на него взгляд. — Ты когда-нибудь видел, чтобы… — указав пальцем под ноги и проследив за собственным жестом, я заметила, что возле меня ничего — и тем более никого — мёртвого нет. Встряхнув головой, будто бы избавляясь от наваждения, я поспешила к машине. До меня снова доносилось щёлканье мотора, и я поняла, что вновь подверглась издевательствам со стороны собственного сознания. — Вороны перемещались стаями? — Не думаю, что видел нечто подобное, а что? Я слышал, есть какие-то виды ворон, которые делают это, но лучше уточни у Андерсона. Он тот ещё орнитолог, — ответил папа, и мы тронулись с места, отправляясь на приём к доктору Лектеру. Вчерашний день, признаться, выдался странным. Вечером, сидя на диване после отъезда ФБР и полиции, мы — оставшаяся в живых часть Блэков — все, как один, глядели на фотографию, где наша семья всё ещё вместе. При этом я рассказывала о том, как мы со спецагентами пришли к мысли, где искать Мэтта Делонга, как я участвовала в задержании и отчасти эгоистично ушла с похорон Рэйвен. В любом случае, уверена, за это она бы меня только поблагодарила. Приёмы у доктора, в общей сложности, занимали около трёх часов времени в день. И если на свой первый приём меня ещё отвозила сестра, то теперь, спустя неделю, на второй меня вёз отец. Я уже и позабыла, что поездки с ним вечно сопровождаются чартами самых прослушиваемых песен нынешнего года, неловко разбавленных кантри, разговорами о машинах, увлечениях Андерсона, в которых Логан пытался разобраться, новостями из мира политики и звёзд, а также самыми абсурдными сплетнями о них. Нескончаемый поток речи и скорее риторических, нежели каких-либо других вопросов, преследовал меня до конца маршрута. При всём уважении и бесконечных тёплых чувствах к отцу, я была рада снова выбраться на прохладную улицу и всерьёз задумалась, что уж слишком надолго задержалась в родительском доме. Под конец поездки отца отвлёк телефонный звонок, и, судя по всему, им в мастерскую привезли машину, которую только-только позволили забрать после аварии и должного срока на штрафстоянке. Это значило, что домой мне придётся возвращаться самой, на поезде, идущем около двух часов, но и это не казалось проблемой. Если, конечно, не считать того, что теперь приём занимал четыре часа дневного времени. Мы приехали весьма кстати. Двери кабинета раскрылись передо мной в тот момент, когда я пересекала приёмную. Не останавливаясь и поприветствовав доктора Лектера кивком, я вошла в кабинет, проходя к креслам и во второй раз располагаясь в том, что справа. — Добрый вечер, Вайона. Рад новой встрече. Как ваши дела? — деловито спросил Ганнибал, устраиваясь напротив и кладя на острые колени раскрытый блокнот с идеально заточенным карандашом. Должно быть, таким даже можно проткнуть артерию. — Сносно, благодарю, доктор Лектер, — отозвалась я, закидывая ногу на ногу и разминая затёкшую во время поездки шею. — Я выполнила второе задание. Достаточно давно, но это даже к лучшему. Было достаточно времени всё обдумать и сформулировать в чёткие мысли. — У вас явно нет проблем с быстрой формулировкой мыслей. — А у вас сегодня явно настроение льстить, — едко подметила я, на что получила сдержанную улыбку. — Мамы не стало два года и без двух минут пять месяцев того назад. Она зачем-то отправилась на ферму недалеко от дома, где у неё разорвался аневризм. Мгновенная, неожиданная, глупая смерть. Её нашли только спустя три дня, а меня даже не было на похоронах. — Что ж, мне жаль, что открывшаяся правда оказалась столь печальной. Скажите, напоминания об этом вызвали у вас воспоминания? Быть может, даже вспышки с походящими на явь картинами? Это вызвало у вас чувства, которых вы были лишены несколько лет назад? — Нет, — покачала головой я. — Я вспомнила некие предпосылки к этому, убедилась в достоверности произошедшего, но не почувствовала ничего такого, что могла вынашивать эти два года. На меня не сошла лавина эмоций. Думаю, времена чувств, связанных с этой потерей прошли довольно давно. — Искренняя скорбь — редкое, и мало кому доступное чувство. Мы можем печалиться об утрате, грустить, но быстро принимать. Можем же терзаться горем и не признавать потерь, сводя с ума себя и тех, кто нас окружает. Вам повезло, мисс Блэк, ведь ваше чувство скорби лояльно и безмятежно, оно быстро проходит. — Порой это похоже на проявление бездушия, нежели на положительное человеческое качество. — Может и так, — кивнул психиатр. — Вы считаете себя бездушной? — Скорее скупой и чопорной. Наличие неосязаемой и невидимой души — это тема для отдельной беседы, которая может затянуться на часы, а я здесь явно не для этого. — Вы не верите в душу? — Я подвергаю сомнению все факты, что знаю и слышу, — сообщила я. — Сегодня мне особо сильно кажется, что стоило бы проявить чуть больше эмоций к собственному похищению и смертям матери и сестры. — Игнорирование существующих проблем также может быть одним из видов защитной реакции. Я почти уверен, что это именно ваш случай. Должен предупредить и о том, что в наличии защитной реакции нет ничего плохого. Она есть у каждого человека, — слегка вибрирующим голосом произнёс мужчина. — Как вы считаете, стала ли ваша мать причиной той проблемы, которую мы изучаем? — Нет, всё началось чуть раньше. Но, несомненно, эта внезапность всё усугубила, — ответила я. — Это знание даёт вам ощущение близости к истоку проблемы? — Пока что нет, но знание направления обнадёживает. Ганнибал Лектер удовлетворённо кивнул. — Вы с Уиллом Грэмом нашли общий язык? — задал следующий вопрос он, умело поддерживая разговор и выбирая весьма неожиданную тему. Но я могла понять, чем это было вызвано. Я обратилась к нему за помощью, что, кажется, буду припоминать себе до конца дней. Мы отлично поддерживали версии поведения Мэтта и его причин у друг друга, дополняя теории. Ганнибал заявлял, что Уилл был ему больше другом, нежели пациентом, а это значит, что он мог в некоторой мере интересоваться его окружением. Судя по прищуру и едва заметно наклонённой голове, это было не просто частью терапии, а действительно волнующим его вопросом. — Не сказала бы. Мы не то чтобы много разговаривали, — отрицательно покачала головой я, говоря правду. В последние дни мы много взаимодействовали, но Грэм явно был не из тех, кто любит говорить о пустом. И то, что я сидела в этом кабинете, говорило обо мне и моём отношении к болтовне достаточно много. — Тем не менее, как я недавно выяснил, за помощью вы обратились к нему, — констатировал факт Ганнибал, а подобранные им слова источали нотки оскорблённости. Не знаю, чем это было вызвано, но даже нейтральный вид и, казалось бы, голос, твердили о некой едкости слов. — Я посчитала это верным вариантом, принимая протянутую руку помощи. Вы считаете иначе? — изогнула бровь я, кусая губу и поддевая зубами её тонкую плёнку. — Здесь нет полностью верного варианта, мисс Блэк. Но то, что он сработал, делает его безошибочным. Скажите, Уилл Грэм сам предложил вам помощь? Я наклонилась немного вперёд, и, наверное, это продемонстрировало психиатру мою вовлеченность и интерес, но если что и интересовало меня, так это то, что доктор Лектер словно пытался изучать Уилла через меня. — Да, в день первой встречи. Это связано с тем, что мы живём в одном городе. — Как вы считаете, получили ли вы помощь, которую ожидали? Почувствовали себя в безопасности? — Да. Я была уверена, что я, как и Андерсон, в безопасности рядом с Уиллом, — твёрдо произнесла я, наблюдая за реакцией Ганнибала. Его глаза сверкнули ещё большим любопытством, а сеанс превратился в завуалированный допрос с пристрастиями, вызванный, несомненно, личным интересом. Но к кому или к чему именно? Поза доктора Лектера стала чуть менее напряжённой и отточенной. Плечи немного опустились; кивнув носком туфли, он едва прислонился к спинке кресла. Зажав заточенный карандаш между пальцев, стал беззвучно постукивать им по всё ещё пустому листу блокнота. Теперь и мне стало интересно, к чему столько вопросов и интереса. Ганнибал сам навлёк на себя ответный анализ и желание жалить в цель каждым высказыванием и вопросом. На мгновение мне показалось, словно между нами воздух загустел, как между противниками в покере. — Вы не смогли описать Уилла, так что я окажу вам помощь, — бодро произнёс Ганнибал чуть менее официальным и более живым голосом. — На данный момент он уже взрослый, но всё ещё потерянный человек, который не может найти не то чтобы кого-то, а себя самого. Уилл борется с собственными демонами, как вы, как я, как кто-либо еще, не подпуская к себе никого. То, что нам удавалось бывать наедине с ним, в его номере мотеля или же доме, должно быть, некий триумф для обеих сторон. То есть как наш, так и его. Жизнь Уилла Грэма намеренно, из соображений комфорта и безопасности, ограничена работой, но разбавлена персональными кошмарами и попытками быть полезным. Работа, брошенные и потерянные собаки… — «вы», хотел он сказать, но тактично смолчал. — Он замкнут и по-своему социопатичен, но даже сквозь непроглядную тьму пробиваются попытки нормально жить, а не существовать. Заметьте, как тонки его границы между работой и личной жизнью, хотя бы на примере вашей явки к нему в день убийства мисс Рэйвен Блэк. Даже вне рабочего времени он готов помогать и укрывать, стелить безопасность, когда сам того не ощущает. Люди вроде него часто скитаются в сомнениях: ограничиться и закрыться от внешнего мира или же предоставить чрезмерную опеку и привить зависимость к себе, чтобы посмотреть на эти вещи на ком-то, не на себе. — Не делайте его нашим общим пациентом, доктор Лектер, — покачала головой я, произнося это с некоторым предостережением. — Ни в коем случае, только лишь общим другом, — сверкнул глазами психиатр, улыбаясь уголками губ. Ему нравились собственные мысли о дружбе с Грэмом, о моей дружбе с ним, которой, вообще-то, не существовало, возможно, о дружбе с самим Ганнибалом, отчего я начинала сомневаться, знает ли он что-нибудь об этике или же имеет свой, причудливо-дружественный подход к каждому, кто его действительно интересует. — Вы сегодня особенно раздражены, Вайона, это так? — После смерти Рэйвен меня всё гнетёт, но только мысли о заключении Мэтта немного, но смягчают тревогу, — произнесла я, чувствуя облегчения из-за того, что мы опустили тему Уилла Грэма. — Даже ваш кабинет, вообще-то, меня гнетёт. Эти красные стены давят и пытают. Все вопросы и темы кажутся мне монотонными и сбивают с толку. — Как давно вы оказывались вне реальности? Если позволите называть вещи своими именами, то видели галлюцинации. Это слово ударило по мне, будто бы горячая пощёчина по лицу безумца. — Не припомню, — соврала я, и от первой лжи психиатру, от его самоуверенного, наблюдательного вида мне показалось, будто бы он способен учуять ложь и разочароваться, перечеркнув все линии моего идеализированного портрета. Судя по тому, как он сглотнул, и шевельнулся его кадык, как он повёл плечами и почти что удовлетворённо кивнул, так оно и было. — Вы нуждаетесь в разгрузке, Вайона. Переключиться трудно, но грязнуть в скорби, ужасах и фантазиях чревато безрезультатностью терапии, — сообщил доктор Лектер самым обыденным тоном. — У меня есть весьма нескромное предложение относительно этого. Позволите ли вы мне, в роли друга, а не психиатра, конечно же, устроить для вас ужин? Прежде чем вы откажете по весьма ясным мне, необщительным и интровертным причинам, должен признать, что я отменно готовлю. Это даже в некотором роде моё хобби. Для меня было бы честью угостить вас ужином в честь окночания истории с очередным подражателем — Мэттом Делонгом. Воистину смело. Слова звучали даже не как предложение, а как вызов моим проблемам. Откажу — заявлю об уязвимости, замкнутости, нежелании работать над собой. Соглашусь — покажу, что могу бороться с собственной искусственно созданной природой. Пора было выбираться из коробки. Пора было делать второй шаг вперёд. «Вы просто ещё не нашли своих людей. Таких, какие бы интересовались вами, причинами и следствиями ваших слов и действий. Если это действительно так, то поверьте, Вайона, вы найдёте их, как только согласитесь с этой версией.» Возможно, пора было подумать и об этой версии, какой бы сюрреалистичной она не казалась в данных условиях. Воспитанный, взрослый, самоуверенный, профессиональный, любопытный для изучения и разговоров в силу своей эрудиции психиатр — свой человек? Тот, который интересовался бы мной, причинами и следствиями моих слов и действий? Одно дело, когда мы говорим о профессиональном интересе, но совсем другое, когда о «своём» человеке. Но разве наши взаимодействия вне кабинета, а, например, на кладбище или месте преступления, были чем-нибудь чреваты? — Почему нет? Я с радостью приму ваше предложение, доктор Лектер, — как можно вежливее отозвалась я. — Благодарю, — победно произнёс Ганнибал, захлопывая блокнот и поднимаясь на ноги. — Предлагаю отправиться прямо сейчас, ведь ужин ещё предстоит приготовить. Пойдёмте, мисс Блэк, я не могу позволить, чтобы стены кабинета давили на вас и пытали.

***

Дом Ганнибала Лектера находился по адресу Чендлер-Сквер 5 и представлял из себя частный дом, кажущийся слишком серым и холодным снаружи. Небольшое пространство перед домом украшали идеально подстриженные газоны и шарообразные кустарники, усыпанные увядшими цветами. В вечерней темноте, придающей всему нас окружающему ещё большую черноту, признаться, было тяжеловато различить что-то особенное, но создавалось впечатление, будто бы десяток людей ежедневно трудится, поддерживая участок и фасад в неестественно идеальном состоянии. Оказавшись внутри этого дома, я, наверное, впервые ощутила столь мощную энергию. Это не было похоже на дом, куда ты приходишь, залезая с ногами на диван и хватаясь за кружку с пряным кофе; здесь всё было иначе. Мне никогда не приходилось видеть столь тёмные, минималистичные, аккуратные дома с акцентными цветами такой глубины. Глянцевые чёрные панели стен сочетались с рельефными, угловатыми, объёмными картинами и сюрреалистичными статуэтками из светло-серого бетона. Света было катастрофически мало и, видимо, так и было задумано. Кажется, Ганнибал уважал тьму ночи и хотел сохранить её в своей обители. Чётко различались запахи прелых яблок и вязкого жасмина, но звучали они не слишком приторно. Эти запахи были созданы для того, чтобы скрыть аромат чистоты и безукоризненной девственности дома. Их нужно было поискать, наткнуться, понять, что в жилище доктора вообще есть что-то, доступное восприятию обычного человека. Из холла с запрятанной лестницей на второй этаж, виднелась гостиная, совмещённая со столовой и отделённая от неё прямоугольными колоннами из тёмного дерева. Бархатистые диваны небесно-голубого цвета идеально сочетались с дымчатыми светлыми обоями. Длинный дубовый стол, даже сейчас украшенный идеальной сервировкой, тянулся до самой кухни, куда мы сразу и направились. Казалось, что кухонное помещение было больше всего. Оно отличалось своей модернизацией, но не сильно выбивалось из элегантной атмосферы остальных комнат. Мраморные панели на стенах с подсветкой от спрятанных лент, тонкая белая столешница, лишённая малейших пятен и изъянов, какие обычно появлялись во время работы на кухне, удобнейший изогнутые кран с запрятанным внутри шлангом, здорово упрощающим помывку стаканов и прочей узкой утвари. К столовой был развёрнут продолговатый кухонный остров с плитой, стаканом со всевозможными лопатками и толкушками и ряд разнообразных бутылок с маслами. На дальней стене висел длинный, тонкий магнит, являющийся хранилищем мясных, рыбных и овощных ножей. Доктор Лектер явно не шутил, говоря, что кулинария — его увлечение. Избавившись от пиджака, Ганнибал тут же взялся за фартук и выложил из шуршащего крафтового пакета лук шалот, брюссельскую капусту и бутылку красного вина. Завязав фартук на поясе, предложил мне сесть на высокий стул напротив острова. Пока я изучала гранаты, сложенные в деревянную миску, полку со специями всех цветов и висящие почти что на каждой стене картины, доктор Лектер разлил вино по специальным бокалам, созданным специально для этого напитка. После, протянув мне бокал, достал толстые разделочные доски из натурального дерева. Я приняла свой бокал, сквозь стекло чувствуя холод напитка и плавно переставляя пальцы на ножку. Сделав маленький глоток, задержала напиток на языке в попытке определить вкус. Сухое, немного терпкое, грубоватое, но с долькой сладости. Мне даже показалось, что оно было слегка солоновато. Чуть-чуть вязкое, обволакивающее всю ротовую полость. Вообще-то, я не была ценителем вина, но выбранный доктором Лектером напиток был настолько читаемым, что я смогла отделить вкусы и ощущение друг от друга, а проглотив, оценить их удивительно удачное сочетание. Мне скорее подходили отвратительные вишнёвые пивные напитки, которые так обожала Рэйвен. — Chateau Beychevelle Grand Cru Classe, — на французский манер произнёс доктор Лектер, демонстрируя стройную бутылку с пожелтевшей этикеткой и изображением небольшого корабля, раскачивающегося на кудрявых волнах. — Молодое красное Бордо, Франция. Как вам? — Любопытно, почему именно оно, — ответила я, отставляя бокал в сторону. Доктор Лектер отошёл за ножами, выбирая несколько и принимаясь за работу с луком. — Думаю, мне показалось, что вам это вино подходит больше всего, — произнёс он с некоторой задумчивостью. — Как вы считаете, я не ошибся в выборе? Я проанализировала собственное наблюдение о вине. Сухое, грубоватое, но с долькой сладости. К тому же, солоноватое. Это вызвало грустный смешок, который я запила новым глотком. — На данный момент совершенно точное попадание, — признала я, удивляясь, как навыки психиатра могут помочь с выбором напитка, а может даже и блюда, для человека, которого он собрался угощать. — Что ж, я рад. Сегодня на ужин я предложу вам конфи из кролика со специями и филе миньон с ревенем. Оба мясных блюда отлично подходят для вечера и прекрасно сочетаются с сухим красным вином, — с удивительной официальностью и некоторой торжественностью объявил доктор Лектер, поднимая на меня глаза и как бы проверяя, что я думаю по этому поводу. В самом деле, ничего особенного я не думала, так как не привыкла относиться к еде с некоторой возвышенностью, которую видела у Ганнибала. — Также предложу тёплый салат с баклажанами и грецкими орехами. — Непривычно доскональный подход к выбору блюд, доктор Лектер, я впечатлена. Рэйвен тоже любила готовку и везде возила с собой кулинарные книги. Конечно, рецепты там были не столь изощрёнными, а выбор блюд основывался исключительно на собственном настроении и содержимом холодильника, — поделилась я. — Вы же, если я правильно заметила, основываетесь на всех окружающих факторах, включая меня. Ганнибал сдержанно улыбнулся, после того, как я назвала себя окружающим фактором. Он отошёл к холодильнику, доставая свежие травы из зоны свежести. Вслед за травами вылетело витиеватое облако холодного пара, мигом растворившееся в полутьме кухни. — Мне нравится, что вы говорите о сестре с, очевидно, доброй, тёплой ностальгией. Это прекрасный признак того, что ваше сознание идёт на поправку, — подметил Ганнибал. — В своих суждениях вы недалеки от истины. Я придерживаюсь мнения, что и напиток, и блюдо должны подходить ко всему. Особенно к потребителю. Уверяю, вы почувствуете себя на своём месте и всё гнетущее испарится, когда нечто идеально вам подходящее по вкусу окажется внутри вас. Доктор Лектер отпил вина из своего бокала, и я последовала его примеру. В самом деле, мне было достаточно оказаться в его доме, в удивительно быстро ожившей приветливой атмосфере и роскошной, необъяснимой тишине, чтобы всего гнетущего не осталось. Я и не думала, что нахождение в подобном месте может так положительно влиять. Дух этого места — теперь, очевидно, понятно, что идеально обжитого — был невероятно силён. Мне казалось, что если прикрыть глаза, расставляя во тьме под веками предметы по своим местам, то все грани будут обведены золотыми нитями, звучащими запахами восточных цветов и пряностей. Спустя какое-то время Ганнибал покинул меня, уходя в погреб за мясом, но, вернувшись, снова завёл непринуждённую беседу. Я поражалась, пожалуй, каждому действию и месту, которое видела в этот вечер, ведь смена одинокой тишины с редкими помехами в виде болтовни младшего брата на почти что светское времяпровождение за наблюдением готовки искусных французских блюд была несколько шокирующей. — Знаете, Вайона, мне показалось, что моё предложение сперва показалось вам немного неэтичным, и вас можно понять, — начал Ганнибал. — Мне до сих пор так кажется, доктор Лектер. Но мне кажется, если я смогу понять ваш уникальный подход, допускающий смену обстановку вроде этой, то отлично подстроюсь, а это пойдёт мне на пользу. Пока что я просто вижу в вас один неожиданный минус: вы поддаётесь искушению дружить со своими пациентами. — Думаю, понимание методики пойдёт на пользу нам обоим, — парировал мужчина. — И вы сильно ошибаетесь, находя во мне именно этот минус. За мой немалый опыт работы через моё кабинет прошло более сотни пациентов. Некоторые из них обладали особенной формой привязанности, трактуя меня не как лечащего врача, а друга, с которым можно пойти выпить кофе после сеанса, позвать на празднование Дня Благодарения или же послать Рождественскую открытку с изображением всей своей семьи. Даже такие мелочи я до сих пор нахожу несколько неприемлемыми, но, стоит признать, этот год внёс некоторые коррективы в моё мировоззрение и отношение к пациентам. Ко всего двум, стоит отметить. — Значит, всё началось с Уилла Грэма. — Именно так, мисс Блэк. Изначально благодаря Джеку Кроуфорду границы были ужасно размыты и неоднозначны. Они бы могли оставаться такими, если бы мы собственноручно не решили, какие роли играем в жизни друг друга, атрофируясь от второстепенных героев, если позволите применить такую метафору. Изначально я должен был провести единичный психоанализ Уилла Грэма, потом сотрудничать с ним в расследовании дела о Миннесотском Сорокопуте, и только потом Джек Кроуфорд предложил мне стать психиатром Уилла. Было решено, что так и будет, но некоторые отношения на почве сотрудничества уже были основаны. Тем не менее, всё, что в кабинете, остаётся в кабинете. А всё, что вне кабинета, остаётся вне кабинета. Границы весьма чётки, только искажены и отличны от привычных, — объяснил доктор Лектер. — Но не думаю, что вы можете находить мой человеческий, непрофессиональный интерес особо странным и неприемлемым, учитывая ваши же около приятельские отношения с Уиллом. Последняя фраза прозвучала весьма едко, а весь его монолог указывал на то, что ему в действительности интересна личность Грэма; как пациента, так и обычного спец. консультанта ФБР. Он снова и снова возвращался к его имени, призывая меня пытаться понимать, что же в этом мужчине такого особенного. Судя по словам доктора, я и сама должна была это понимать, раз уж общалась с ним вне полицейского участка. Даже не знаю, чем это будет чревато и какие эмоции вызовет, если находясь здесь, я укрепляю восприятие себя, как предмета интереса в различных областях. — Скажите, Вайона, не находите ли вы столь трепетное отношение и оперативные вне рабочего время действия проявлениями возможной гиперопеки? — вопросил Ганнибал, глядя на меня из-под светлых бровей и возвращаясь к этой вечной теме, преследующей меня по пятам. Мне будто бы приходилось платить за то, что я осмелилась обратиться к кому-то, выбираясь из собственного дома. — У меня нет оснований так думать. Я нахожу это элементарной преданностью делу и человеческой отзывчивостью, — сухо и честно отозвалась я, закидывая ногу на ногу. — За отзывчивость, должно быть, отвечает душа, а в существовании её вы сомневаетесь, — напомнил Лектер, кладя куски порезанного кролика на сухую сковородку и спрыскивая каким-то ароматным маслом. В руках он сжал веточки базилика, растирая их и измельчая, прежде чем бросить на мясо. — Возвращаясь к теме души, могу обрадовать вас, ведь переходя на ступень ужинов за обсуждением разных вопросов, мы сможем подробнее обсудить понятие «душа», — вставила я, надеясь, что хоть это отведёт мысли доктора в сторону от Уилла, которого мне уже становилось жаль. — И это замечательно, — снова вежливо улыбнулся Ганнибал. — Хочу, чтобы вы понимали, что натолкнуло меня на этот вопрос: как я и говорил, наша совместная работа с Уиллом Грэмом началась с дела Миннесотского Сорокопута. Слышали ли вы что-нибудь о нём? — Читала, возможно. — Славно. Истинным именем Сорокопута было Гаррет Джейкоб Хоббс. В день его смерти задержать его планировали именно мы с Уиллом. Приехав к его дому, мы первым же делом столкнулись с проблемой. Хоббс вытолкнул свою жену из дома с перерезанным горлом, а к тому времени, как мы подоспели, она уже была мертва. На этом всё не закончилось, ведь в доме находилась их дочь — Эбигейл. Уилл застал их на кухне, где Хоббс планировал убить и её. Он успел перерезать горло и ей, прежде чем Уилл застрелил его. К счастью, девочку удалось спасти, — поделился Ганнибал. — Эбигейл совсем юна. Ей семнадцать, и она осталась без обоих родителей. К тому же, девочка не может вернуться домой. Как вы можете догадаться, по многим причинам. Сейчас она находится в лечебнице Порт Хэйвен в Балтиморе, а мы с Уиллом являемся её опекунами. — Вот как, — вскинула брови я, прикладываясь к бокалу вина и наблюдая, как доктор Лектер, закончив с жаркой, принимается за сервировку блюда. — Предложение об опекунстве поступило со стороны Уилла, но стоит отметить, что я полностью был согласен с его решением. Из-за того, что в день жестокой расправы именно мы находились рядом с девочкой, между нами возникла некоторая связь. Такую, которая может помочь Эбигейл вернуться в колею и адаптироваться в самостоятельной жизни. Я почти уверен, что дело в степени погружения Уилла в сознание Гаррета Джейкоба Хоббса, в его мысли и отцовство. Как вы считаете, не может ли быть такого, что Уилл Грэм слишком погрузился и в ваше дело? Я звонко отставила бокал, улыбаясь мужчине и качая головой. Эта программа психологической вербовки отчаянно отказывалась работать даже сейчас, когда мой разум слегка размяк от влияния французского вина. Что двигало Лектером в моменты подобных размышлений? Какая основа была у всех предположений, что он выстраивал? Неужели фигура Уилла Грэма интересовала его настолько сильно, что он был готов попросту отбивать желание у других коммуницировать с ним? Второй вероятный минус: он не нарушал этики, а откладывал для себя особо интересные, извилистые умы, мысли которых могли достаться исключительно ему. — Однозначно нет, — уверенно заявила я, опираясь локтями на тонкую белоснежную столешницу. — И я рада, что это так, ведь это доказывает, что даже вам присуще ошибаться. Спасибо за это. Уилл не имел должной возможности погрузиться в моё дело, это видно даже моим, невооружённым глазом и ясно совершенно неучёному уму. Спроецируйте дело Сорокопута на дело Подражателя и убедитесь, что Мэтт не играл в моей жизни никакой роли, которую хотелось бы занять Уиллу. К тому же, он, как и вы, почти что сразу после убийства Рэйвен перестали иметь отношение к делу. — Официальное. Простой интерес может толкать человека думать о чём-то постороннем, находясь даже в собственной постели. Наша система ещё недостаточно антиутопична, чтобы запрещать людям попросту размышлять. — Тем не менее, вряд ли однажды в Грэме проснётся непреодолимое желание стать и моим опекуном. Уже слишком поздно. К большой удаче, в дверь позвонили. Лаконичный звук добрался и до кухни, заставляя Ганнибала выпрямиться, отложить нож в сторону и, извинившись, ненадолго покинуть меня. Мы никого не ждали, и, как я поняла, Ганнибал, в частности, тоже. Оставшись наедине с одним из блюд, я облизнула засохшие губы, мечтая поскорее взяться за еду. Аромат на кухне стоял невероятно аппетитный, а ведь впереди нас ожидало ещё приготовление миньонов и тёплый салат. Со стороны холла послышался взволнованный, но пока не особо чёткий голос. Я не могла разобрать слов, только лишь быстротечную, немного сбивчивую, явно возбуждённую речь. Будто бы учёный излагал немыслимую идею, уповаясь ей и оправдывая перед публикой все риски. —…Я пониманию, что в большинстве своём это нас не касается, но тем не менее нельзя игнорировать этот факт. Они связаны, причём не как…идол и фанат, а как… Голос ворвался в гостиную, заставляя меня повернуться и взглянуть через плечо. Это был Уилл. Взлохмаченный, в тёплом расстёгнутом пиджаке поверх синей клетчатой рубашки, с идеально завязанным бордовым галстуком и слегка съехавшими на нос очками. Я впервые видела его в около официальном костюме и то, как по-своему нелепо были подобраны вещи, подняло мне настроение. Он шёл перед Лектером, оглядываясь на него и что-то рассказывая, в привычной манере морщась и двигая нижней челюстью, высказывая то, что с трудом складывалось в грамотные предложения. Увидев меня на кухне, он замер с пальцем, поднятым в воздух, но постепенно опустил его. Свёл брови, сжал губы, только на мгновение, как и всегда, задержал на мне взгляд, переводя. Он словно знал, что если не появится лично, разговоры о нём не закончатся. Но тем не менее, сейчас он выглядел немного сбитым с толку, будто бы попал не в свою тарелку. — Привет, Уилл, — поздоровалась я, устало улыбаясь и допивая остатки вина. Ганнибал обошёл мужчину, возвращаясь на кухню, чтобы оперативно наполнить мой бокал свежим напитком. — Привет, Вайона, — отозвался он, и, сам того не замечая, повторил мою интонацию. — Простите, доктор Лектер, я не знал, что сегодня вы принимаете гостью. В моих планах не было так врываться. — В этом нет ничего страшного, Уилл. Пожалуйста, проходи, — успокоил его Ганнибал, указывая на соседний стул и призывая хотя бы немного приблизиться к нам. — Сегодня мы празднуем очевидную победу над Мэттом Делонгом, к которой ты имеешь прямое отношение. Ты очень кстати, не желаешь задержаться и отужинать с нами? — Не уверен, что могу. Мне нужно ещё выпустить собак перед ночью. — Тем не менее, ты уже здесь, а значит, планировал задержаться хоть ненадолго, — поддержала Лектера я. — Останься. Уилл задумчиво посмотрел на меня, потом на нашего психиатра, а потом и на еду, которая уже стояла почти готовая. Прикрыв глаза, он кивнул, натягивая быструю дружелюбную улыбку и проходя на кухню. Опершись руками в бока, он уткнулся взглядом в столешницу, явно что-то обдумывая. И я была уверена, что думает он о том, что хотел рассказать доктору Лектеру, а я, судя по всему, помешала. — Ты говорил что-то про идола и фаната? Речь о Чесапикском Потрошителе? — вопросила я, прежде чем до меня дошло, что пытаюсь завязать диалог, пусть и достаточно мрачный. — Верно, да. Наверное, даже хорошо, что ты здесь. Я посмотрел на Чесапикского Потрошителя и Мэтта Делонга под другим углом. Сначала я думал, что между ними нет никакой связи, ведь в убийствах не было ничего похожего. К тому же, о его почитании Потрошителя мы знали только со слов Вайоны. Я думал, что убийства — желание быть похожим и замеченным, но всё не так. Это самая огромная ошибка, ведь всё диаметрально противоположно, — снова стал корить себя агент, доставая из кармана брюк пачку с аспирином и жадно закидывая в рот одну из таблеток. — Он не хотел добиться его внимания, потому что Потрошитель первым удостоил его внимания. Они были знакомы, и действия Мэтта — искажённая, доведённая до абсурда копия убийств маньяка, чтобы окончательно сбить с толку. Что же, он смог. — Правильно ли я понимаю, что ты считаешь, будто бы Потрошитель и Делонг действовали вместе? Первый был приемником второго? — удивительно спокойно поинтересовался Ганнибал, в то время как все мои представления об этой истории рушились, по кирпичикам выстраиваясь заново. — Не то чтобы приемником, но да. Даже преступления Мэтта Делонга, явно склонного к психопатии и криминалу, являются преступлениями Чесапикского Потрошителя. Правда, чужими руками, — подтвердил Уилл. — Я была бы готова в это поверить, если бы знала, какой это имеет смысл для Потрошителя, — произнесла я. — Как ты считаешь, Уилл, что Потрошитель хотел показать этим? — вопросил Ганнибал. — В этом весь вопрос. Однако сейчас я почти что уверен, что дело в том, что он — игрок. Его убийства не ради смерти, а ради тайного смысла, уважения к плоти, игры с нами, в которой он вечно на шаг впереди. Он делает новые, иные ходы, чтобы мы догадались и поняли, насколько он умён. Потрошитель был уверен, что если изменит почерк и использует третьи лица, что характерно при некоторых расстройствах личности, то собьёт нас со следа, — объяснял Грэм. — Он не исчез на время, как мы думали. Он продолжал действовать. — Нужно сообщить Джеку Кроуфорду, что появились новые вопросы к Мэтту, если ты ещё этого не сделал. Но думаю, что этим мы займёмся уже завтра, — произнёс доктор Лектер. — А сейчас, прошу, помогите мне с овощами. Вместе мы принялись доделывать ужин, и, учитывая, что работало три пары рук, дело пошло куда быстрее. Совсем скоро лишние тарелки с обеденного стола были убраны, а украшения в виде настоящих фруктов и живых цветов расставлены, удивительно удачно гармонируя с приготовленными блюдами. Мы словно смотрели на натюрморт, а не стол, полный еды. К счастью или сожалению, внимание окончательно перешло от маньяков и их поимки к самым что ни на есть обыденным разговорам. Вполне вероятно, что особую роль играло вино, но удивительно просто лился разговор о жизни и причудливых историях, казалось бы, у троих людей, не имеющих ничего общего. Востребованный психиатр, привыкший к роскоши и светским беседам, специальный агент-профайлер, любящий рыбалку и собак и переехавшая девушка, успевшая стать жертвой маньяка, от руки которого умерла её сестра. Плавно столь клишированные портреты размылись и ужин стал походить на встречу выпускников одного университета. Что касалось еды, то думаю, мне никогда не приходилось есть столь умело приготовленное мясо, таящее во рту и с искусно выбранными специями, придающими вырезке ещё большую роскошь. Я никогда не была заинтересована в изучении различных блюд, не являлась ценителем мяса и с трудом его различала, узнавая в основном только лишь курицу и баранину, но данный гурманский ужин всего за один вечер перевернул мои представления о пище, вынуждая примерить совсем иную социальную роль. — Не знаю, как объяснить это удивительное явление. Пару часов назад я видела сырой кусок ничем не пахнущего и не примечательного мяса, букет зелени и бутылки масел, а теперь это превратилось в такое блюдо. Для меня совершенно неинтересные вещи стали чем-то стоящим, — призналась я. — Вы прекрасный повар, доктор Лектер. Я впервые была права, решая изменить маршрут и план на день. — И это великий шаг. Рад, что вы отмели все сомнения и получили пользу, — вежливо отозвался Ганнибал. — Как ни странно, даже самые великие шедевры являются результатом умения работать с непримечательными, куда менее стоящими вещами. Отличный тому пример есть в архитектуре. Существуют удивительные статуи, облаченные в вуали из мрамора. Скульпторы передают тонкость, работая только с камнем. Одним из таких мастеров являлся итальянец, живший в Англии — Рафаэль Монти. Он выдал секрет, рассказывая, что для подобных статуй использовался особо редкий мрамор с двухслойной структурой. Верхний слой камня был тоньше плотного нижнего, что позволяло имитировать вуаль. Подобные доказательства есть в каждом ремесле. Я удивлённо вскинула брови, поражаясь, как информативен может быть ужин в должной компании. Мне понравилась собственная мысль, что когда-то умнейший Андерсон, в свои юные годы знающий побольше некоторых взрослых, будет устраивать приёмы в своей резиденции, поражая гостей познаниями в абсолютно разных областях. — Подобные познания у вас из книг? — вопросил Уилл. — Скорее из личного опыта. Я много путешествовал и много где работал. Вначале Литва и Чехия, далее Франция и Италия, теперь же я здесь, — отозвался Ганнибал. Мне нравилось, что сегодня психиатр, находясь вне кабинета, открыто рассказывал о себе, слегка приспуская маску таинственности. — Что насчёт тебя, Уилл? Каков твой личный опыт, приведший тебя сюда? Меня слегка изумило, что Ганнибал считает Уилла своим другом, но при этом только сейчас спрашивает о его жизни, о том, как тот стал специальным агентом и как связался с ФБР. Возможно, я бы даже указала на это наблюдение, но так как тоже была не против впервые услышать что-то о Грэме, когда, кажется, он сам был не против поделиться, промолчала. Конечно, даже это сопровождалось какой-то особой его манерой. Мужчина ослабил галстук, лениво потягиваясь, насколько это позволял этикет. Почесав затылок, он задумчиво кивнул, будто бы только что сам с собой согласовал свой рассказ. Я закусила губу, не выпуская улыбку и крутя вилку с нанизанным листком салата в руке. — Я был полицейским до того, как получил ранение во время службы. Пришлось уйти из оперативного отдела, переходя в криминалистическую лабораторию ФБР и становясь профайлером. Сейчас я преподаю в академии, так сказать, передавая опыт, который накопил за время работы в разных подразделениях, включая следствие особо важных дел. Ну и периодически помогаю Кроуфорду в поведенческом отделе, — довольно кратко изложил Уилл. — Настоящим агентом ФБР я так и не стал. Сами знаете, все служащие проходят особо тщательную проверку. — Мне то и дело указывают на обучение в академии ФБР, но судя по всему, дорога туда закрыта, — произнесла я. — Надеюсь, в твоём случае всё ещё не настолько потеряно, — слабо улыбнулся Уилл, поворачиваясь ко мне, но не поднимая глаз. К сожалению, вскоре ужин приблизился к концу. В последний час Уилл настолько вошёл во вкус, что взял разговор в свои руки, поражая подходом ко всем вопросам, кротостью и скромностью рассказов, но при этом вежливостью и некоторым…комфортом, что ли. Вскоре, вдоволь наевшись и здорово поговорив — святые, я целый вечер разговаривала и слушала рассказы — пришло время возвращаться в Вулф-Трап. К большой удаче, у Уилла была старенькая серебристая Вольво V70, на которой он любезно согласился подвезти меня в связи с соседством. Расслабившись и выпив вина, я расположилась, глядя на тёмную дорогу и мигающие огни, мимо которых мы пролетали, тут же видя перед собой новые. Мы особо не разговаривали, только лишь об ужине. Мне даже стало немного обидно, ведь если бы мы действительно были друзьями, я задала бы уйму вопросов о делах Сорокопута, Потрошителя и Мэтта, заодно поподробнее узнавая о том, как ФБР работает изнутри. Пришлось довольствоваться обрывками фраз или глухим смехом над идиотскими высказываниями радиоведущих. Машина остановилась у моего дома. Я отстегнула ремень, немного разминаясь и надевая куртку. Повернувшись к мужчине, постаралась достаточно доброжелательно улыбнуться. Весь вечер мне приходилось делать что-то, что я давно перестала. По ощущениям это было сравни экстремизму. — Спасибо за ужин. Он был одним из самых приятных за последнее время, — добродушно произнёс Уилл, постукивая пальцами одной руки по рулю. — Взаимно. Остаться было правильным решением, — заверила я, кусая щёку. — Вообще-то это был первый ужин, на который меня позвали. — Точно. Ох уж эти будни социопатов вроде нас, — кивнул Грэм, горько усмехаясь. — Тебе повезло, что он был именно у доктора Лектера. Должно быть, это не последний совместный ужин. Я согласно кивнула головой, прощаясь, и выходя на остывшую улицу. В окнах дома горели лампы и люстры, фонари освещали влажный асфальт. Вольво Уилла Грэма почти что сразу сорвалась с места, всё дальше удаляясь и старательно избегая появившихся ям. «Вы просто ещё не нашли своих людей. Таких, какие бы интересовались вами, причинами и следствиями ваших слов и действий. Если это действительно так, то поверьте, Вайона, вы найдёте их, как только согласитесь с этой версией.» Кажется, эта головоломка с удивительной стремительностью искала своё решение, а одна из версий всё больше походила на что-то, что возможно встретить в реальности.