***
Следующим шагом на пути к приобретению своего фамильяра было высидеть это яйцо. Нет, буквально сидеть на нём никто не собирался. Никто даже и помыслить себе этого не мог! Нужно было, скорее, обеспечить нужные условия для того, чтобы малыш-феникс смог вылупиться. И для этого нередко приходилось сидеть рядом с яйцом, поддерживая его магический потенциал. Как-никак, феникс — животное стихийно-магическое. Потому Келю пришлось устроить зачарованный камин, в котором иначе в вечно летнем Кель’Таласе не было никакой надобности, прямо в своём кабинете, и поместить туда яйцо. Так поддерживалась минимальная для жителя Плана Огня температура, и малыш мог развиваться в своём темпе. Время от времени принц делал перерывы и поджигал дрова в камине при помощи магии, стараясь как бы окружить будущего птенца своей аурой. Это не только буквально поддерживало маленькую жизнь, что, разумеется, много значило для любого Солнечного Скитальца, но и помогало сделать перерыв в работе, что уже расценивалось как дружеская помощь от ещё не рождённого сотоварища. Иногда Кель даже как бы распивал бокал вина со своим будущим другом. Пытался говорить с ним. И, хотя он в такие моменты и посмеивался над собой, ему казалось, что кто-то отзывался, слегка играя лапками по натягичвающейся струне их магической связи. Время от времени принц приглашал к ним ветеринара, специалиста по магическим существам, и тогда юный Кель под руководством эксперта аккуратно при помощи магии делал все нужные замеры, проверяя развитие эмбриона. Так одновременно нивелировалась возможность его ошибки и усиливалась связь между двумя магическими существами. Со временем количество необходимой фениксу магии увеличивалось, и огонь пожирался яйцом всё быстрее и быстрее, порой исчезая ещё до того, как загоралась древесина. Тогда пришлось окружить каменную скорлупу возобновляющими чарами и заполнять камин всё новыми и новыми кристаллами маны, которые таяли в магическом огне. Как итог, чем больше кристаллов приходилось подсыпать, тем краснее становилось окружённое маной яйцо. И всё же в момент истины, когда появилась заветная трещинка на тёмно-серой скорлупе, Кель сам себе казался ужасно неготовым. Вопреки этому, однако, в его голову уже пришла из первая совместная мысль. Одно слово. Ал’ар.***
Он, серый, пушистый и дымящийся, едва-едва протягивал удивительно длинные розовые лапки, параллельно двигая маленькими намёками на крылья. Вопросительно разевающий клюв, он казался просто невероятно очаровательным и беспомощным. Кель не мог его подвести. Словом, эльф едва знал его, но уже прикипел душой, испытывая к фениксу целую гамму тёплых как солнечный свет ощущений. Кормление кристаллами быстро стало одним из хобби юного эльфа. То, как малютка-феникс аккуратно, доверчиво клевал кристаллы с рук, едва щекоча внутреннюю часть ладоней, неизменно, даже в самый неудачный день заставляло слегка приподнять кончики ушей и уголки губ. Кель также замечал, что птенец реагирует на его интонации. Всегда стараясь говорить с принцем всех магических существ с должным уважением, принц эльфов замечал, что птенец уже обладал некими птичьи-аристократическими манерами. Так, стремительно растущий Ал’ар любил, когда его хвалили, и переносил это, прекрасно осознавая своё королевское происхождение. То есть, он категорически не переносил, ни под каким предлогом, почесушек. К нему было не прельститься. По ходу своего взросления юный феникс также становился всё менее и менее говорлив, будто решив для себя, что слово его — величайшая милость, какую он может оказать смертному. Нередко даже сам Кель оказывался в неловкой ситуации, когда его друг попросту улетал посреди разговора или разменивал внимание эльфа на еду. Однако нельзя было сказать, чтобы Ал’ар не понимал Келя. Так, теперь, когда Кель шутливо предложил Ал'ару свою парадную диадему «как тому, кто её более всего достоин», уже подросший, достаточно взрослый для того, чтобы не цапать принца за «палец-червячок» Ал’ар, неожиданно стащил диадему прямо с головы наследного принца. Позже пришлось выкупать её, путём обмена диадемы на кристаллы маны, которые подросшему и оперившемуся фениксу, превратившемуся в птицу с достаточно жёсткими для полёта перьями огненного цвета… мягко говоря не полагались, а выражаясь более откровенно были явно вредны. Но принцу очень нужен был его традиционный головной убор и очень не нужна ссора с тем, кто будет его сопровождать на церемонии взросления. Всё время, что он провёл то стоя молча, то произнося клятвы, а затем и на балу он мысленно возвращался ко вчерашнему разговору с Магистром. Его тяготило ближайшее будущее — больше чем обычно. Его тяготило близящееся расставание. И вот, пришло это мгновение. Волны звёздных слёз смывались многоцветием рассвета, и весь зал освещался надеждой. Для всей церемонии это был самый напряжённый, самый ответственный момент. Снова магический круг, на этот раз начертанный под пристальным взглядом сотен глаз. Снова перепроверки — на этот раз быстрые и деланно уверенные. Одно выбивалось больше прочего — теперь стоило следить и за Ал’аром, что сидел у него на руке. И свиток — он больше не требовался. Закрыть глаза. Сфокусироваться на их связи. Завершить заклинание, что связывало их все эти месяцы, и превратить его в нечто большее. Одна ошибка — и всё будет испорчено. Ал’ар в лучшем случае улетит на свой родной План и не вернётся. Наследный принц покажет себя посмешищем — и только. А в худшем… Ни одна из этих мыслей не проступила на его лице, ни одна не смутила его движений, ни одна не отразилась в его голосе. Он уверенно и чётко читал заклинание. И когда он закончил, когда их связь натянулась до предела, когда она стала физически ощутимой, а потом вдруг — далёкой и тонкой, Ал’ар исчез. Чтобы быть призванным на глазах у восхищённой представлением публикой, пролететь круг над надменными аристократами, а затем вновь быть отпущенным на свой родной план. Резвиться в огненных волнах. Сидеть на угольно чёрном дереве. Питаться магией своего мира. Он нередко будет вспоминать о тех днях, что они провели вместе, но никогда не призовёт гордого Ал’ара понапрасну. Богов-птиц не поминают всуе.