Милосердие не предлагать

Какое-то время просто выпадает у меня из восприятия, я то-ли уснул, то-ли отключился и теперь, придя в сознание обнаружил себя ничком лежащим на родителе и уткнувшимся носом в его плечо. Отец обнимает меня и я невольно испытываю тайную радость от того, что проснулся не в одиночестве. Все мое естество измученно и ещё гудит от пережитого напряжения. Я сейчас вряд-ли смогу даже просто пошевелиться. Мне остается только надеяться, что мой герцог находиться не в таком же плачевном состоянии как и я. — Крэа, дитя, кажется ты несколько перестарался, — мягко и шутливо произносит герцог, нежно погладив меня по спине. Мое тело отзывается на его прикосновения, но я понимаю, что сейчас у меня не хватит сил даже на то, чтобы попросить пощады. Попытка пробормотать «Я не специально», с треском проваливается превратившись в совершенно нечленораздельное «Мпфыр», которое заставляет Данталиона снова беззвучно смеяться. В отличие от меня, мой герцог сейчас чувствует себя превосходно, я никогда не ощущал его в таком… вдохновенном состоянии. Другое дело я, разум мой вроде бы и ясен, но весь состав Дома наслаждений леди Ишет и близко не приблизил меня к тому удовлетворенному, но совершенно вымотанному состоянию в котором я находился сейчас, ну разве что только бабулино гадание… Я хотел было спросить сам у себя, а где же полагающееся мне в таких случаях видение, которое, видимо, просто не втолпилось в ту бурю ощущений, что я переживал некоторое время назад. Но ничего, теперь оно прилетело вдогонку, с тонким изяществом брошенного в голову булыжника. Сволочь. Обнаруживаю я себя в каком-то зале, он явно похож на место для проведения ритуалов. Мои руки сковывают цепи, протянутые через кольцо в полу, хуже того я нахожусь в центре начерченного сигила. Он был огромным, сложным, и потрясающе точным, я бы мог даже восхитится работой, не будь я его пленником. У тех, кто родился уже в Бездне печатей нет, мы в отличие от восставших, свободны от ангельских печатей и сковывающих обязательств, так что я был слегка удивлен, когда почувствовал, что это сдерживает мое Благословение. А что так можно было? Видимо, плохи мои дела, раз я оказался здесь, как такое вообще могло произойти? — Отпусти, отстань от меня! — я слышу хныканье ребенка, девочки, а потом вижу ее саму. Совсем крошку тащит незнакомый мне демон, в одеждах двора Белета, наверное, еще один каратель. Малышка похожа на маленькую птичку, сходства в этом ей добавляют как воздушное платьице, состоящее в основном из одних только кружев, так и вьющиеся светлые волосы переходящие на шее в мелкие васильковые перышки. За спиной у нее пара таких же красивых ангельских крыльев, а аккуратные резные рожки закручены назад. Девочка выглядит настолько мило и трогательно, что я даже внутренне восстаю против такой жестокости к ней. Этого, неизвестному пленившему меня, явно мало, так как демон приведший ее похоже собирается убить кроху и как всегда не просто так. «Да вы что издеваетесь?» — внутренне вою я, когда и ее тоже посвящают в жертву Люциферу. До этого у заговорщиков, а я не сомневаюсь, что пленивший меня один из них, с жертвоприношениями Ему было так паршиво, что проще уже было спуститься в Храм на Острове и высказать Светоносному свое мнение лично, чем затевать это снова, вот уже в который раз. Возвращает меня в реальность мой собственный вскрик, когда клинок обрывает малышке жизнь. А еще я, похоже, вцепился в отца когтями, оцарапав его в районе ключицы. Данталион хоть и вздрагивает от неожиданности, но стоически выносит такую мою неосторожность, явно куда больше обеспокоенный моим состоянием. — Что случилось? Что-нибудь болит? — спрашивает он и моих сил достает только чтобы выдохнуть одно слово «Видение». Больше мой герцог ни о чем меня не спрашивает, нежно поцеловав в макушку и давая время чтобы прийти в себя. Ждать ему приходится долго, так как я снова отключаюсь, на этот раз точно уснув. Просыпаюсь я уже один, но тот-час же обнаруживаю, что это не совсем так, отец все еще здесь. Ему, видимо, надоело просто лежать без дела пока я мирно дрыхну, так что он собрался и снова устроился на стуле у все еще зашторенного окна. Несмотря на отдых я едва мог шевелиться, но способность болтать вернулась ко мне в полной мере, так что я тут же поинтересовался, что это такое было вообще? Мой герцог покидает так приглянувшееся ему место и подходит к кровати, а я понимаю, что очень недооценил силу произошедших в нем изменений, так опрометчиво обозвав это безобидной вдохновенностью. Таким отца я не видел никогда. Он выглядел иначе, двигался иначе, словно притяжение Бездны перестало на него действовать. В нем, в самом его присутствии ощущалась Сила, совершенно особенная, древняя, помнящая детство этого мира, знающая тайны давно утраченные или так никогда не открытые. К паре привычных мне крыльев добавилось еще две нематериальных, будь-то сотканных из эфира или света, да и в целом его окружала необычная аура, она чувствовалась как неуловимые, но кружащие в воздухе мысли, эмоции, слова, растворяющиеся как только пытаешься выцепить из них что-то конкретное. Таким он мог быть во время бунта, но еще до падения. Подобное, но более мощное и неизгладимое ощущение создавало только присутствие Утренней звезды и Он был единственным на островах, кто сохранил эту силу. По крайней мере до этого момента. И все-таки, как так получилось?! — Дитя, я понимаю причину, по которой ты осознанно или нет это сделал, но ты не должен был. Эта сила слишком важна и велика, чтобы принадлежать кому-то одному, пусть и мне, даже из любви, — произносит он, присаживаясь на край кровати рядом со мной, похоже точно зная о чем я думаю. — Но во мне ее меньше не стало! Я хотел поделиться этим, но будь-то ничего и не отдал, даже наоборот, словно до этого ее было не так много, — тут же возражаю я. — Отдал, больше чем можешь себе представить. — Ну да, ты выглядишь здорово, прямо настолько, что я и вообразить себе не мог, но что это было? — искренне изумляюсь я. Может глобальным планом Утренняя Звезда с нами и поделился, а вот полным пониманием отданных нам сил — нет. Мой комментарий заставляет герцога засмеяться и он нежно гладит меня по щеке. — До бунта нас питали те же энергии, что поддерживают все мироздание. Как непокорные мы отвернулись от Небесного и доступ к поддерживающей наши жизни божьей милости был закрыт. Тогда в ход пошли души, все еще содержащие остатки благодати. Но ее достаточно лишь для того чтобы не погибнуть, но слишком мало чтобы вернуть то, былое, величие каждому из нас. Тебе известен Голод, как часть твоего Благословения, но на самом деле где-то в глубине он мучит каждого из нас. Просто накапливался так медленно, что мы привыкли к нему, к тому что мы… угасаем. Подходящее слово. Здесь ты уловил саму суть. Если Люцифер занят Творением, то Благословенные хранят в себе силы которые будут поддерживать его мироздание, а значит это пригодно и для нашего существования, если Он того захочет. — Но это ведь замечательно! — обрадовался я, — Ты ведь чувствуешь себя как должен бы быть, а не как с Бездной и вот этим вот всем! Могу сделать так снова, по мере надобности, я ведь помог! Отец снисходительно щелкает меня по носу: — Помог. Где-то как с Мулцибером. Ты даже представить себе не можешь, как тяжело теперь это будет скрыть от Вассаго и всех прочих. И еще меньше смыслишь в том, на что они будут готовы, чтобы заполучить источник подобной силы. — Ууууу, — страдаю я и прячу лицо в подушку. Я не хочу быть причиной разборок подобного типа и тем более участвовать в них как трофей. Точно также как желал бы не иметь никакого отношения к необходимости разбираться с заговором. Впрочем, если бы не влез, не встретил бы росянку. А может я могу поступить с ними как с тем карателем? Ну очаровать там, а потом приказать оставить меня в покое? Хотя как-то же меня поймают. Почему именно меня! Вот к Шодмер и Ратии никто с такой фигней точно не сунется, они оба выглядели откровенно опасными ребятами. Это только мне досталась хорошенькая и совершенно безобидная внешность фарфоровой куклы. Естественно, если им доведется выбирать кого похитить они выберут вот того хрупкого и с виду безобидного парня. — Я могу постоять за себя, — бубню я из подушки. — Ни минуты в этом не сомневаюсь, — отвечает мой родитель и его лица явно при этом широко улыбаются. Сильный и независимый ребенок снова голос подал. Это тот который вернулся без зрения и способностей к сглазу, что были его основным оружием. И которому только что было видение как хорошо он способен справляться со своими проблемами сам. Я невольно шевельнул крыльями и горестно вздохнул. Данталион снова улавливает в какие дебри свернул мой настрой и потихоньку тянет с меня одеяло. — Произошедшее в Храме на Острове не твоя вина, Крэа. Скорее уж моя слабость. Я давно должен был позаботиться об этом. — Очарование которое идет в комплекте с Благословением пострашнее сглаза будет, честное слово, — убеждаю его я, да и себя заодно, а еще хочу уйти от разговора о матери. Кажется, сколько ни пройдет времени, он всегда будет оставаться тяжелым для нас. — Ты же видел, что я сделал с Аратиелем? — Так он был очарован? Я не заметил в нем ничего слишком странного, не считая того, что он выполнял твое поручение, которое явно противоречило его преданности Ронове. В первое время я даже думал, что это какой-то подвох, но потом посчитал, что он сам не разделяет его планы. По крайней мере общее впечатление он создавал именно такое. — Потому что я попросил его скрывать это. — Умный ход, одобряю. Рыцарь и очарован, — отец хмыкает. — Действительно вызывает уважение. — И тебя это не смущает? — искренне удивляюсь я, даже выткнув нос из подушки. — Может я и на тебя очарование применил. — Применил-применил, — посмеиваясь, соглашается мой герцог. — Вот как я сладенько спящего, совсем крошечного, тебя, там у жертвенника на руки взял, так сразу и был полностью и безвозвратно очарован. Этим заявлением я был глубоко смущен и умилен одновременно, так что от наплыва чувств, даже с трудом, но все же сподобился сесть и обнять отца. — И все-таки я не понимаю, почему чувствую себя настолько измотанным, словно так, когда бабуля устроила мне свой метод гадания. — А чего ты хотел, пропустить через себя разом столько сил, чтобы восстановить то, что было утрачено мной за несколько тысяч лет и порхать после этого как бабочка? — Ну как минимум надеялся что сработает фокус с восстановлением от Благословения. Но я не чувствую Голод! И разве немного не свечусь сейчас? — почти с обидой произнес я. — Светишься и довольно прилично, — подтвердил отец, — но все же больше так не делай, это небезопасно и для тебя самого, и уж точно покуда не будет подавлен заговор. — Хорошо, — неохотно соглашаюсь я, все-таки мой герцог прав. Тем более что я смогу доставить ему удовольствие и без этого. Но видеть, чувствовать его состояние сейчас… если бы я мог отдать ему эти силы раньше, то сделал бы это не задумываясь ни на мгновение. — Ты говорил, что у тебя было видение. — Да, — хмурюсь я, это явно не то, о чем хочу думать в такой приятной обстановке, но мой отец мудр, если кто и сможет подсказать мне, как предотвратить увиденное, то скорее всего он. — Ты что-нибудь знаешь о сигиле способном сдерживать силы Благословения? Данталион задумался и некоторое время молчал, я уж начал бояться, что он ничего мне не ответит. — Если кому и известно как он может выглядеть, то только самому Светоносному, так как это часть его творения, при условии, что он вообще пожелает связать это печатями как Небесный. Просто так создать подобное нельзя, даже если будет необходимость, понадобиться много лет и огромное количество попыток, для того чтобы сигил взаимодействовал не только с силой, но и с ее проводником, иначе влияние будет лишь частичным. — И что, нет никакого быстрого варианта? Что-то же создавало проблемы в моем видении, — говорить, что проблемы были большие и у меня я не стал, чтобы лишний раз его не беспокоить. Я был снова предупрежден, так что должен был подготовиться как следует. — «Быстрого варианта», — мой герцог на это снисходительно хмыкает, — нет такого, есть лишь некоторые полумеры. Так возможно на получившего Благословение подействует печать кого-то из четырех следящих за Небесным механизмом, если окажется достаточно близкой по тону. В любом случае влияние ее все равно будет лишь частично, его можно преодолеть. — Следящие за Небесным механизмом? — удивился я, так как никогда не слышал ни о чем подобном. Отец вздохнул, это была лютая древность, к тому же, видимо, такая о которой вспоминать он не любил. — Видишь-ли, когда Небесный создал свое творение, он придумал правила и функции по которым оно будет существовать. Каждому явлению он присвоил ангела или духа наблюдающего за исполнением вверенного ему свойства. В совокупности это и есть Небесный механизм. Общую картину видело и контролировало четыре наблюдателя, на них были завязаны основные силы поддерживающие творение, и они же были теми, кто вносил изменения по приказу Создателя. На самом деле все было гораздо сложнее, как с тобой сейчас, но мы для простоты разделяли их по времени, когда им было положено следить за порядком. Ангел утренней звезды, ангел полдня, ангел вечерней звезды и ангел полуночи. До бунта это были Люцифер, Галгалиэль, Веспер и Офаниель. — Так вот почему почему одно из имен Светоносного — Утренняя звезда! — изумился я. — Да, — соглашается мой герцог. — После восстания все перестало быть так однозначно. Веспер взбунтовался вместе с Люцифером, но был убит в битве на Мегидо, перед нашим изгнанием в Бездну. А Галгалиэль уничтожен Ваалом еще в самом начале восстания. Место полуденного ангела некоторое время занимал Кэтев Мэрири, но потом он был пленен и попал в Бездну вместе с нами. — Тот самый рыцарь госпожи Астарот? — не переставал удивляться я и даже устыдился того, как плохо знаю историю. — Именно, мы с ней были теми, кто его пленил. Со временем ей удалось убедить его изменить свою позицию, так или иначе. Теперь он предан ей. Я не знаю, кто сейчас кроме Офаниэля занимает эти места, но в нашем случае это к делу не относится. Сигилы для четырех наблюдателей, имеют два уровня, внешний круг тона и внутренний — уже непосредственно сама печать. Чем точнее соответствие — тем эффективнее его воздействие. — Хотел бы я узнать совпадает хоть один из них с тем, который был в моем видении, — вздохнул я. Мне было важно узнать, как сильно печать меня сдержит и как ее можно нарушить. Но не станет же Данталион рисовать их все для меня, поэтому я вздрагиваю и удивленно поднимаю к нему лицо, когда он отвечает: — Почему бы и нет, могу показать. — Правда? Вот прямо сейчас? — недоумеваю я, неужели он собирается их воссоздать для меня. — Да. Столько лет мне не хватало этих возможностей, — признал он, сделав движение левой рукой, видимо, чтобы не тревожить меня прижавшегося к нему. И я тут же ощутил магию, древнюю, могущественную. В воздухе перед ним возникла большая призрачная книга, запертая на магические печати и ремни с замками. Ее обложка была украшена множеством лиц демонов, людей, чудовищ и даже ангелов, окруженных сложным витиеватым орнаментом из завитков волос в которые вплетались как нежные цветы так и острый и колючий терновник. Ее оформление было работой невиданной мною доселе красоты и тонкости. Если бы я не чувствовал себя настолько измученным, чтобы совсем не хотеть шевелиться, я бы обязательно попытался коснуться парящего в воздухе перед отцом фолианта, даже если бы был болезненно отвергнут артефактом. Одно только присутствие этой книги вызвало у меня на коже чувство благоговейных мурашек. Глядя на эту вещь я осознал, что она была неотъемлемой частью моего герцога. Той, которую до сегодня он считал давно утраченной и, казалось даже смог смириться с потерей. И все-таки я ощущаю, что все его лица мягко улыбаются, когда подчиняясь его воле, печати и замки оказываются сняты и книга раскрывается со звуком похожим на шепот множества разных голосов. По тонким, призрачным страницам скользит вязь изменчивого текста и таких же необычных изображений. Между этим и моими способностями к сглазу в полную мощь все еще существовала бы немалая пропасть. Но пусть я себя чувствую столь ужасно и отец ворчит, что с этим будут сложности, но все-таки оно того стоило. И повторю это опять, когда представится возможность. Как я могу позволить этому великолепию снова угаснуть? Страницы замирают и подвижная вязь текста превращается в конкретные записи с иллюстрациями и я вижу ангела в темных одеждах похожих на ночное небо, нежно, почти любовно обнимающего лунный диск. Крыльев у него восемь и они черны несмотря на то, что покрыты мягкими перьями, глаза темны в них словно рассеянна россыпь звёзд. Однако никаких сомнений в том, что это не демон у меня нет. Его бесполая внешность безупречна, слабая полуулыбка, мягкая, печальная и вместе с тем одухотворенная, таких в аду я не видел. Бесконечно длинные, белые, словно лунный свет, волосы, заколоты сложным серебряным украшением и постепенно чернеют к кончикам, а за головой находится сияющий нимб похожий на лунное гало. — - Офаниэль, — догадываюсь я. — Да, — подтверждает мою догадку отец, пока я перевожу свое внимание, на нарисованный рядом сигил, такой же сложный как был в моем видении, но другой. — Единственный наблюдатель оставшийся с тех времен. Один из Сотни Благочестивых, — с печалью произносит мой герцог и я оказываюсь сбит с толку, так как никогда не слышал, чтобы родитель раньше отзывался так о чем-то связанном с Небесами. — Сотня Благочестивых? — не могу не переспросить я, все-таки мое любопытство сильнее здравой мысли не бередить былое. — - Офаниэль, Дума, Матариель, Кохабиель, Табрис, Армисаель, Кассиель, Рахмиель, Тадиель и другие ангелы общим числом сотня, когда стало очевидно, что достичь примирения нам не удасться и конфликт неизбежен, пришли к Небесному с покаянием и просьбой назначить им любое наказание, так как они отказывались сражаться против нас. Изуэль говорил, что кара была ужасной, именно это и заставило его тайно перейти на нашу сторону во время битвы на Мегидо, — тихо произнес Данталион. — Если бы не земле мне довелось встретить кого-то из них — я прошел бы мимо не обнажив оружия. Страница перелистнулась сама собой и теперь ангелов стало два, по одному изображению на каждом листе, тогда как сигил располагался в центре. Один из них, величественный, гордый, облаченный в золотые одежды, он словно сам искрился светом, вместо нимба за ним был изображен полыхающий солнечный диск. Галгалиэль, догадался я. А вот рыцаря госпожи Астарты я узнал далеко не сразу. Тот Кэтев Мэрири которого я встречал отличался от ангела в книге как день и ночь. Красные с золотом струящиеся одежды сменил собой черный с алыми элементами доспех; бесконечно длинные ровные, карминного цвета волосы медленно светлеющие до прозрачной белизны к концам, словно выцветшие со временем на солнце, теперь были острижены совсем коротко, лишь две немного удлиненных пряди обрамляли бледное лицо, черты которого заострились, стали более злыми и жесткими. Глаза его почернели, хоть радужка так и осталась насыщенно янтарной. Тогда живые, наполненные энергией, теплые, теперь они были похожи на мрачное мерцание тлеющих углей, которые остались от его ослепительно сияющей сути. То, что было тремя парами красивых ангельских крыльев с мягкими перьями, красных и золотистых оттенков, теперь стало кожистым и алым с золотисто-желтым тускло полыхающим орнаментом, увенчанное острыми когтями. Золотой диск нимба состоящий из тонкого сплетающегося узора исчез, теперь его сменили витые загнутые назад черные рога. Зная о угасании я не удивлялся, почему знакомый мне демон был блеклой копией себя старого, но все же почему столь могущественный ангел, образ которого был в книге наравне с Утренней Звездой теперь всего лишь рыцарь, пусть и Астарты? Разве его мощь не могла не только сравнится с силами какого-нибудь герцога, но и превзойти их? Она его убедила или подчинила? Как бы там ни было, похоже их связывают более сложные отношения, чем мне казалось вначале. Может как-то потом спросить у Ратии об этом? Впрочем, сигил все равно был не тот. На следующей странице были Веспер, Вечерняя звезда и Люцифер Звезда утренняя. Я даже немного вздрогнул увидев столь детальный портрет Светоносного до падения. Этот образ затмил собой своего убитого собрата и я лишь мельком глянул на его сигил поняв, что он тоже не тот. Эти черты лица, низменная спустя тысячи лет и все произошедшее, легкая полуулыбка… такая знакомая… смешала все мои мысли и неумолимо потащила их в одном единственном направлении. Ратия… До чего же я безнадежен, рядом с росянкой я тоскую об отце, вспоминаю о Шодмер, а когда оказываюсь с моим Герцогом думаю, об этой улыбке, шелковых волосах, пытаюсь вспомнить то невесомое касание к моей щеке. Неужели это теперь всегда будет разрывать меня на части? Не оставив шанса моим чувствам быть одним целым? -Есть что-то подходящее? — возвращает меня в реальность отец и я перевожу свой взгляд на последний сигил принадлежащий Утренней звезде. — Похож на этот, но как минимум треть элементов отличается, — вынужден признать я, после чего озвучиваю беспокоящую меня мысль. — Они специально готовили его для кого-то из нас, да? Так если бы мы были частью силы Люцифера. — Они могли попытаться подстроить тон, насколько это возможно, но не зная кто будет носителем — это можно сделать лишь очень приблизительно. Шанс сопротивляться такой несовершенной печати есть. Чем больше будет расхождение, тем легче будет это сделать. Если ты хочешь узнать у меня сколько времени им нужно, чтобы сотворить такое и как долго они планировали заговор, то у меня нет на это ответа. Но похоже у кого-то были подозрения на счет того чем занят Утренняя звезда, — произносит он, и я чувствую как его рука непроизвольно сжимается в кулак. Еще мгновение назад, парящая перед нами, книга с все тем же тихим шелестом закрывается и исчезает.  — Возможно, они что-то заподозрили когда появился первый Благословенный, а может быть еще раньше. Не исключено, что это была сама Лилит. Ей не нужен новый мир, она всегда хотела только одного — вернуть себе назад Сады Эдема. Как бы там ни было, у них оказалось достаточно времени чтобы хорошо все спланировать. Я рад, что благодаря тебе знаю все это, но теперь хочу чтобы ты, Крэа, оставался в безопасности, эта битва, как, впрочем, и все старые счеты — наша. — Хорошо, отец, — соглашаюсь я, лишь спустя мгновение осознав, что только что солгал ему и, скорее всего, не сдержу обещание. По крайней мере видение говорит именно об этом. — А пока… — внешность моего герцога меняется, и рядом со мной снова сидит бледная копия его настоящего. — Нам пора собираться и присоединится к Вассаго. Одно из лиц Данталиона по отечески тепло целует меня в макушку, а в следующий момент он уже поднимается для того, чтобы позвать чертей и раздать указания о том, как нужно приводить меня в порядок. На мои слабые возражения о том, что я все еще едва-ли могу пошевелиться, и ему стоит оставить меня здесь, он только отмахивается, а потом черти просто берут меня и уносят словно дорогую куклу. В ответ я могу только раздраженно фыркать, потому что оказать им сопротивление сил у меня все еще нет. Я же не останусь в таком состоянии на все время? Нет? Правда ведь? Отец в соседней комнате только весело смеется, услышав мои вопли из ванной, когда эти сволочи сбросили меня в слишком прохладную воду. Наряд, когда слуги меня в него одели, для жителя нижних уровней все же получился несколько ярковат. Но в остальном никаких претензий к работе мастеров Вассаго у меня не было, одежды сидели на мне безупречно, а ткань была настолько тщательно обработанной и приятной, что я бы не отказался носить такие вещи всегда. Посвежевшего и наряженного меня внесли назад перед ясны очи моего герцога и усадили на то кресло, которое до этого занимал он. — Я все еще едва ли способен куда-то идти, отец. Может ты оставишь меня здесь пока? — пожаловался я. Мне не было плохо, ничего не болело, наоборот я чувствовал себя очень легко и приятно, но заставить себя двигаться не мог. Только прилагая огромное усилие, словно это и не мое было тело вовсе. — Нет, я хочу чтобы ты присутствовал, эта информация никогда не будет лишней, — возражает он, похоже, не видя в творящемся со мной не то что угрозы, а даже сложности. — Но почему я все еще в таком состоянии? — вопрошаю, уверенный, что уж Данталион точно знает ответ. И он не ограничивается тем, что я вчера слегка переутомился поделившись с ним благословением. — Ничего смертельного, просто дисбаланс между формой и сутью, — невозмутимо отвечает он, так словно это должно мне все объяснить, но видя недоумение на моем лице все же пускается в разъяснения. — Все мы, первое поколение созданное Творцом — бесплотные духи. Энергия, аспект, разум связанный со своим явлением и способный по желанию принимать ту или иную материальную форму и оставаться в ней. Чем ближе форма к нашему представлению, ощущению себя — тем легче ее сохранять. На Земле и тем более на Островах, где материи более плотные и тяжелые, мы нуждаемся в поддержании формы для того чтобы взаимодействовать с окружающим миром. Поэтому лишь 30 процентов второго поколения сохранило это состояние, а третье и вовсе стало полностью материально. Ты, дитя, смешения первого и третьего поколения поэтому шансы сохранить подобное свойство были невелики и в итоге не реализовались. Форма у тебя всегда была одна стабильная и неизменная, а твой дух строго подогнан по ней. — Так вот от чего я воспринимаю леди Астарот или принца Вассаго так странно… Но почему тогда твой вид или мое видение Камио, Волака, Мэрири и многих других так четко? — Потому что мы поддерживаем одну и ту же форму слишком долго и излишне к ней привыкли, своего рода способ сохранения сил и замедления угасания. Астарот и многие другие с ним не согласны. — Хорошо, я понял, но я то тут причем, что изменилось теперь? — О, здесь все просто, как только ты завершил условия Благословения, дитя, изменился ты сам. Форма теперь вторична для тебя. Теперь ты тоже на самом деле бесплотный дух, как и я, аспект той силы к которой привязан, невесомый, нематериальный, но здесь в Бездне это ощутить особенно тяжело. К тому же ты родился имея форму тебе сложно вообразить себя иначе. Но эта внешность, прекрасная и очень хрупка не рассчитана на те силы которые ты использовал. Тогда ты был больше чем она и сейчас, все еще продолжаешь быть больше. Завершив условия Благословения, пути назад для тебя не осталось. Поэтому тебе так тяжело управлять телом, это словно бы часть тебя все еще в нем, но остальная словно не помещается и находится вовне. Это похоже на привычные одежды, которые внезапно стали тебе малы. Услышав это я только вздохнул: — Волшебно, и как мне теперь это исправить? — Очевидно, создать новую форму более соответствующую тому, что ты есть или попытаться стать меньше, как был, чтобы соответствовать старой, — хмыкает в ответ мой герцог, словно это самая простая в мире вещь, и бережно беря меня на руки. — Хорошо подумай над тем, что тебе нужно сейчас, дитя.