Начальница гимназии

      Зоя чувствовала себя крайне плохо: казалось, из-за слабости нет ни малейшей возможности встать и сесть в ближайшем классе, не говоря уже о том, чтобы вернуться домой или хотя бы в свой кабинет.       — Ой, Аська, плохо-то как… — с некоторым трудом прошептала Зоя. — Сейчас вытошнит…       «Точно, беременная», — подумала Ася, но вместо этого спросила. — Может, водички принести?       — Даже не знаю, нужно ли, — выдохнула Зоя.       Ася вполне понимала подругу и сразу вспомнила пару случаев из тех времен, когда она была беременной: в некоторые моменты, казалось, даже на воду было неприятно смотреть.       — Корсет бы распустить, — сказала Зоя. — Сейчас посижу немного и встану.       — В твоем положении и в корсете? — не поверила своим ушам Ася. — Более глупого поступка придумать не могу.       — Тебе по лицу надо съездить, да сил нет, — ответила Зоя. — Покричи тут на всю гимназию о положении, расплоди слухи! От беременности в обмороки не падают, а если падают, значит, есть какие-то нарушения и нужно врача звать.       В принципе, Ася была согласна с этой точкой зрения и, оглядываясь назад, так и не припомнила у себя даже предобморочного состояния, не говоря уже об обмороке.       — Сегодня же врача зови и корсет свой идиотский не носи, — произнесла Ася. — Или это все специально, чтобы Уложение не нарушать?       — Ты о чем? — не поняла Зоя.       — Чтобы к бабке не ходить, а самой не родить, — уточнила Ася.       Из последних сил Зоя махнула рукой в сторону лица Аси, особенно никуда не целясь, и даже не обратила внимания, что подруга заранее отклонилась в сторону.       — Язва, похуже Геллер! — возмущенно произнесла молодая женщина. — Сразу видно, что в одном заведении с Лизаветой учились.       — Ma chère amie, мне не было суждено проучиться в институте благородных девиц даже полгода, это жизнь меня научила так изъясняться, — ответила Ася.       — Агнесса, и все же, я очень прошу: не надо шутить так, — сказала Зоя.       Зоя, чуть покачиваясь, встала и, чувствуя очередной приступ дурноты, произнесла:       — Да что же тошнит-то так?       — Больше тошнит — крепче держится, — попыталась поддержать подругу Ася.       — Агнесса! — возмутилась Зоя. — Бессовестная женщина! Идите уже куда-нибудь отсюда!       Не говоря больше ни слова и придерживаясь за подоконник, Зоя пошла вдаль по коридору и, совершенно неожиданно для себя, практически столкнулась с Эльвирой Марковной.       — Нет соли, Зоя, так и не нашла, — сказала женщина.       — Матушка, пожалуйста, корсет расшнуруйте, сейчас куда-нибудь зайдем… — с некоторым трудом произнесла Зоя.       Эльвира Марковна вместе с невесткой зашла в ближайший класс, закрыла за собой дверь. Едва увидев, что края корсета практически сошлись, женщина не выдержала:       — Зоя, да что ты себе позволяешь? Перед кем и, главное, зачем такое представление устраивать?       — Летом слишком много лодочек ела, — ответила Зоя. — Просто понимаете, матушка, я иногда вспоминаю Володечку… Как он гладил меня по талии, называл тростиночкой, изумлялся, зачем я вообще корсет в своем гардеробе держу… А тут раз — и уже не тростиночка, а деревце. Пока я обратно схудну… А так уже буду, как прежде.       — А схуднуть, значит, нужно, как в Европе делают: молиться вместо еды, а если есть, то одну-две ложки, — уточнила Эльвира Марковна.       — Молиться мне было лень, поэтому я просто решила сегодня не есть, — сказала Зоя. — А вчера да, все было, как вы и сказали: днем пришла домой, положила на блюдце то, что осталось от утренней каши, и съела. А вечером хотела просто помолиться вместо еды, но не выдержала, пошла на кухню, съела одну картошку и скорее ушла, пока за второй руки не потянулись…       — Нельзя же так, Зоя, — произнесла Эльвира Марковна. — Помаленьку-то есть все равно надо. И с корсетом так делать нельзя, ты что! Передавишь себе все, что только можно.       Женщина оглядела невестку уже в практически не затянутом корсете и, подумав, сказала:       — Со стороны не так уж и заметно, что ты чуть-чуть изменилась. Если ты о том, что переживаешь, что о положении слухи поползут.       — Да кто может до такого додуматься-то? — удивилась Зоя. — Можно подумать, никто никогда не становился чуть-чуть толще.       — Да та же Агнесса, я же слышала, что она говорила про «крепче держится», — ответила Эльвира Марковна.       — Агнесса уже по лицу получила, поэтому больше говорить не будет, — сказала Зоя.       — Ты, главное, когда домой придешь, на еду не накидывайся, а то плохо станет, — посоветовала Эльвира Марковна.       — Да вы что, матушка, пока не стану обратно, как была раньше, ни на что накидываться не буду, — попыталась улыбнуться Зоя.       В следующий раз Ася увидела Зою через два дня после случившегося, придя к ней домой.       — Зойка, предлагаю простить друг друга: я тебя за рукоприкладство, а ты меня за болтовню, и поговорить немного в укромном уголочке, — произнесла молодая женщина.       — Хорошо, — согласилась Зоя. — Что обсуждать будем? Глашку?       — Можно, конечно, и Глашку, вернее, то, как ты ее валила, но я все-таки предлагаю тебя, — ответила Ася.       — Хорошо, давай меня, — кивнула Зоя, даже не подумав, что Ася хотела обсудить ее положение и то, что не стоит от него отрекаться, а не поведение на экзамене. — Так в чем я была неправа? Что я лишнее у Глашки-то спросила? Фамилии эти? Так это слишком известные люди, чтобы их не называть. Это же революционеры, как-никак, та, которая не против крамолы, должна знать не просто их имена, но и действия, и жизненный путь, и проанализировать ошибки. Вот в чем ошибка Робеспьера? В том, что он, по сути, стал якобинцем без народа. Он начинал как защитник народа, ну я бы так сказала, а потом что? Потом перешел к террору и начал устранять своих соперников. Все, начался его закат. Отрубили башку царю, ну королю, если говорить точнее, и хватит. Причем они-то все правильно сделали, они судебный процесс над царем провели. Рассматривали по всей форме. Потом бабу его тоже судили. Хотя в чем баба виновата, я не пойму. Она-то страной не управляла. Ей можно было просто оставить два платья и пару башмаков и предложить начать свою жизнь с чистого листа, к примеру, на фабрике.       — Смешно рассуждаешь, Зойка, — не выдержала Ася. — А вот представь. Допустим, царь убит. Российский царь. Ну или казнен по приговору суда, не столь важно. У него имеется сын девятнадцати лет от роду. И вдова. Вот что ты предлагаешь с ними делать?       — Для начала предложить присягнуть на верность новой республике, — ответила Зоя. — Если согласятся — отправить в середину России на фабрику под присмотр специально обученных людей. Будут прилежно трудиться на благо страны — пусть трудятся. Будут контрреволюцию задумывать — в тюрьму посадить и судить за это.       — Да ты ж моя юная сказочница! — воскликнула Ася. — И с такими мыслями ты вообще что-то хотела делать!       — Вполне разумные у меня мысли, — чуть обиделась Зоя. — А если бы, допустим, сын и вдова отказались присягать на верность режиму, то их сразу надо было в тюрьму сажать. Ну или отправить обратно в Данию, но это чуть опасно — можно из-за границы контрреволюцию затевать.       Молодая женщина немного помолчала и добавила:       — А вы, Агнесса, видите какие варианты развития событий?       — А я, Зоя Михайловна, в настоящий момент являюсь женой полковника жандармерии Лыкова, поэтому мне не положено придумывать варианты, что могло бы быть дальше, — произнесла Ася, сама не зная ответа на поставленный Зоей вопрос.       — Аська! — вдруг чуть было не воскликнула Зоя. — Вот станет Севастьянка в один прекрасный день генералом, дослужится до этого, потом царя осудят к вечной каторге, а с Севастьянкой-то что будет? Убить же могут…       — Не любите вы своего брата, Зоя Михайловна, — ответила Ася, сама испугавшись такого развития событий.       — Нет, Севастьянку никто не убьет, он в первый же день присягнет на верность новой республике и будет служить дальше во имя ее блага и процветания, — произнесла Зоя. — Будет бороться с теми, кто контрреволюцию попытается затеять — у него же опыт службы есть.       — Эх, Зоя Михайловна, наговорили вы себе уже давным-давно на каторжные работы, — произнесла Ася. — Четверо малюток останутся без матери…       — Агнесса, — резко сказала Зоя. — Я не беременна. Больше эту тему обсуждать не желаю. От всей души надеюсь, что вы это запомните.       Ася ничего не ответила. То, чему ее учил Севастьян: наблюдать, делать выводы, — поразительно контрастировало с тем, что говорила подруга — о своей якобы небеременности.       «А кто знает, может, я и ошиблась…» — подумала Ася.       Тем временем Зоя вздохнула:       — Как же есть-то хочется, Агнесса… Я уже второй день так живу: утром ложку-две каши съела, чтобы в животе не так сводило, потом в обед пару кусочков картошечки… За ужином тоже ложку-две чего-нибудь, а когда приходит время вечером чай пить — вообще даже за стол не сажусь, чтобы не издеваться над собой… Одно утешает: еще три, четыре дня, ну даже если недельку — не больше! И все, можно опять жить дальше, как прежде. Я сейчас смотрю — платье уже чуть-чуть свободнее сидит. Надеюсь, и вправду так и мне ничего не кажется.       — Делать тебе нечего, Зойка, — удивленно ответила Ася.       — Что хочу, то и делаю, — отреагировала Зоя. — Ты только подумай на мгновение: это же все платья перешивать! И простые, и для гимназии, и для гостей, и вечерние! Делать мне больше нечего, чтобы вот так весь гардероб обновлять.       — И что только не бывает в голове у других… — больше сама себе сказала Ася.