Начальница гимназии

      Ася причесывалась перед сном и попутно обдумывала свои слова, сказанные недавно. Казалось, они звучали чудовищно — она желает, чтобы человек отправился за решетку. Однако, с другой стороны, молодая женщина находила аргументы в защиту своей точки зрения.       «Она била меня за крамолу, била Зойку за крамолу — а тут раз! И решила сама крамолой заняться! Несостыковочка… — думала Ася. — Вот что это? Осознание того, что нужно этой самой крамолой заняться? Желание отомстить за отца или, что вернее, свое несостоявшееся будущее, которого она, скорее всего, боялась? Или просто чуть умом тронулась после гибели Владимира?»       О том, что она оставила непозволительные взгляды и действия в прошлом, Ася ни разу не пожалела. Тихая и достаточно спокойная жизнь супруги жандарма более чем устраивала. Однако, иногда глядя на других, молодая женщина критически оценивала их действия и, в некоторых случаях, одобрительно думала: «Вот молодец, все хорошо сделал». Или критиковала в глубине души: «Идиот, ты вот здесь ошибся».       Самой заняться крамолой не хотелось, не было ни малейшего желания. Однако позиция наблюдательницы чем-то нравилась Асе и позволяла прочувствовать все то же, что и чувствовал сам во время подготовки чего-либо: волнение, трепетное ожидание, надежды, но с гораздо более безопасной позиции — позиции наблюдателя.       «Да что-то зря я ляпнула — пусть бы уже Геллер выпустили, — для успокоения души подумала Ася. — Хотя кому мои слова нужны-то?»       Несмотря на то, что конвою не было положено разговаривать с теми, кого они охраняют, за весь вечер Эльвира Марковна дважды услышала предложение не тянуть и все-таки подойти к столу с чистыми листами бумаги.       — Да успокойтесь вы уже! — наконец, не выдержала женщина. — Здесь больница, а не продолжение допроса! А врач полагает, что я больна, иначе бы привозить сюда не стал.       Однако какое-то чувство неспокойствия все равно оставалось. На ум пришел супруг, который явно бы разволновался, не увидев ее вечером дома. Недолго думая, Эльвира Марковна спросила:       — А муж-то знает, где я?       — Не переживайте, мужа тоже допросили или скоро допросят, — раздалось в ответ.       «Константин постарается получить свидание со мной, тогда и поговорю», — подумала женщина.       Гоня из головы мысли о том, что надо признаваться, пока на нее не пытаются повесить и погром с пожаром, Эльвира Марковна легла на кровать. Спать не хотелось, но больше заняться было нечем.       Через полчаса в палату кто-то заглянул, вызывая конвойного в коридор. Буквально через несколько минут мужчина вернулся и сказал:       — Если состояние здоровья позволяет, выйдите к супругу.       Чувствуя и радость, и волнение, Эльвира Марковна вышла в коридор, а потом зашла в какое-то другое помещение, куда ее позвали.       В небольшом кабинете ее ожидал Константин Алексеевич.       — Эльвира! — обрадовался мужчина, увидев, что супруга как минимум в состоянии ходить и не пугает его побелевшим цветом лица. — Как здоровье?       — Очень плохо, — громко ответила Эльвира Марковна и практически неслышно добавила. — Я им соврала, я не больна.       — Эльвира, на одной болезни далеко не уехать, — гораздо тише сказал Константин Алексеевич. — Сегодня уже поздно, но завтра надо адвоката звать.       — Надо, — согласилась Эльвира Марковна.       — Эльвира, — почти шепотом произнес мужчина. — А ты в чем-то виновата? Если виновата, то в чем?       — В том, что сердце доброе и других жалко, — ответила Эльвира Марковна. — Что в людей верю и то, что они не будут самовольством заниматься.       — Стачку организовала? — спросил Константин Алексеевич.       — Если бы, — вздохнула женщина. — Так, пару советов дала. О том, что буянить нельзя. И все…       — Я ни разу с подобным не сталкивался, но, может быть, адвокату не стоит знать вообще всю правду? — предположил Константин Алексеевич.       — Может быть, и так, — согласилась Эльвира Марковна.       Легкое чувство обмана не огорчало — Эльвира Марковна понимала, что она практически не соврала мужу, ведь на том самом единственном уроке женщина и вправду дала некоторое количество советов о том, как правильно действовать во время стачки.       «Сказала, что нельзя буянить, что нужно вести себя достойно, — думала Эльвира Марковна. — Говорила, что нужно четко определить требования и, может быть, чуть завысить их, чтобы было о чем торговаться. Подбадривала, пыталась развеять сомнения, не раз повторила, что если все будет так, как я говорю — удача не должна обойти на этот раз стороной. Так кто виноват, что они самовольничать начали?»       На утреннем обходе врач, внимательно осмотрев пациентку, сказал:       — Сегодня после обеда вас выпишу. Нет оснований и дальше в больнице держать. Я, конечно, напишу документ, что вам было нехорошо, но почему-то склонен предполагать, что это было больше… Знаете, как у нервных барышень, которые учатся в закрытых пансионах. Вот только у них что-то чуть пошло не так, как они ожидали — уже обморок, а у вас, конечно, повод весомее был. В общем, не сердце это, а нервы не выдержали.       — Все может быть, — вздохнула Эльвира Марковна.       К подследственной адвоката пропустили еще часа через полтора. Внимательно выслушав версию подзащитной, мужчина сказал:       — То есть я правильно понял, что вы были учительницей в этом классе, провели с ними всего лишь один учебный день, а потом, уже назавтра, произошло то, что произошло?       — Да, — ответила Эльвира Марковна.       — А при каких обстоятельствах прозвучало то, что имеется в показаниях Елены Игнатьевны Завьяловой? Что вы не раз говорили, что подобное поведение предосудительно? — уточнил адвокат.       Эльвира Марковна задумалась:       «Так-то это звучало постоянно. И перед первой стачкой, и после нее, и в тот самый день…»       — В тот самый день и говорила, — произнесла женщина.       — А повод какой был? — спросил адвокат.       — Вы точно в жандармерии не служите? — не выдержала Эльвира Марковна. — А то что-то все слишком похоже…       — И все же, — произнес мужчина.       — Разговорились, обсуждали стачки как явление, я к слову сказала, что буянить во время стачек предосудительно, — ответила Эльвира Марковна.       — То есть вы не уточняли, что стачки как явление предосудительно? — спросил адвокат.       — Нет, все, довольно! — воскликнула женщина. — То меня бесплатно в жандармерии доводили до болей в сердце, то теперь все то же самое делают за деньги мужа! Не нужен мне никакой адвокат, я сама смогу свою линию защиты продумать! У меня, в конце концов, невестка в университете училась, вольнослушательницей была! Что я, зря за нее деньги платила? Вот пусть она и защищает!       — По законодательству женщина не может быть даже частным поверенным, не говоря уже о присяжных поверенных, — сказал адвокат.       — Гражданским представителем пусть будет, — выругалась Эльвира Марковна. — Или чертом с рогами, мне все равно! У сына было черт знает сколько друзей… — женщина чуть было не сказала: «друзей-крамольщиков», — они тоже смогут защитить!       — Сказать моему доверителю, что вы отказываетесь от моих услуг? — спросил адвокат.       — Именно так! — воскликнула Эльвира Марковна.       Когда адвокат ушел, сперва женщина чуть пожалела о своих громких высказываниях — одногруппников Владимира надо было еще найти, кроме того, не было известно, стал ли кто-то из них присяжным или гражданским поверенным, а потом, чуть подумав, Эльвира Марковна окончательно решила — ей не нужен никто.       «Извернут еще дело… — пронеслось в голове женщины. — А мне такое не надо, чтобы мои мотивы испоганили».       В жандармерию Эльвиру Марковну вернули после обеда.       — Предлагаю вам сначала прочитать показания свидетелей и особенно обвиняемых, а потом уже принять верное решение, — сказал жандарм.       Эльвира Марковна взяла листы бумаги. Показания Зои не представляли ни малейшего интереса, все сводилось к банальному: «Не слышала, не знала, не догадывалась, со мной никто ни о чем не говорил». Показания Аси тоже были очень похожи: «Не слышала, не знала, после обеда никогда в гимназии не оставалась, чему учат рабочих, не интересовалась».       «Спасибо и на этом», — подумала женщина и начала читать дальше.       Показания обвиняемых были уже куда более разноплановыми. Уже вскоре Эльвира Марковна узнала, что большинство участников стачки «вышли побастовать, потому что все надоело, так еще и остальные пошли, а я чем хуже, чтобы оставаться в стороне?». Однако некоторые показания, причем имена говоривших так и остались для нее тайной, были куда категоричнее.       «О том, как правильно проводить стачки, я узнал от учительницы. Она очень хорошо все рассказала в прошлый раз. Я даже не думал, что до этого люди совершали столько глупых ошибок. Которые мы и совершили сейчас, поддавшись стадному чувству».       «Эльвира Марковна много нам рассказывала из того, что не входило в школьную программу. Рассказывала, как сама выражалась, что-то по географии. Отвечала на любые вопросы о стачках. Я от нее узнал очень много, гораздо больше, нежели знал раньше».       «Это провокация, — подумала Эльвира Марковна. — Попытка вывести меня на признание!»       — Это наговор и абсурд, — сказала вслух женщина. — Даже не желаю комментировать этот бред больного воображения!       — Пишите явку с повинной вчерашним числом, — раздалось в ответ. — Больше такой возможности не будет.       «Явка с повинной облегчает душу и удлиняет срок», — неожиданно пронеслось в голове высказывание, услышанное когда-то, и Эльвира Марковна произнесла: — Нет, наговаривать на себя тоже не буду.       — И от адвоката отказываетесь? — уточнил жандарм.       — Именно так, — ответила Эльвира Марковна. — А моим процессуальным представителем будет Геллер Зоя Михайловна. Как говорится, что я, зря платила за ее учебу в качестве вольнослушательницы?       — А что, давайте повеселимся, я не против, — рассмеялся жандарм. — Мадам Геллер-то согласна на такое?       — От всей души надеюсь, что согласится, — подтвердила Эльвира Марковна.       Уже вскоре жандарм пришел к Севастьяну и сказал:       — Геллер-старшая отказалась от адвоката — видать, не сошлись взглядами, поэтому она — ты не представляешь! Она хочет себе гражданского процессуального представителя. Так что передай сестре, чтобы попробовала вспомнить все то, чему ее когда-то давным-давно учили.       — И почему же я должен передавать такие новости? — не поверил своим ушам Севастьян.       — Потому что твоя сестра слишком испугается, если к ней снова придет жандармерия, — раздалось в ответ. — А так хотя бы брат придет, она, может, не так будет изумлена.       — Это какой-то бред и розыгрыш, — произнес Севастьян.       — Не розыгрыш, — ответил жандарм. — Так что можешь сходить пока что к сестре, пусть она хоть как-то осмыслит эту новость.       Севастьян пришел к Зое уже вскоре.       — Как дела у матушки? — обеспокоенно спросила молодая женщина.       — Отказалась от адвоката и хочет, чтобы ты ее защищала, — ответил Севастьян.       — Севастьянушка, я же не присяжный поверенный, — удивилась Зоя.       — А ты будешь гражданским представителем, — уточнил Севастьян. — Или забыла, кто это такой?       — Я понимаю матушку: чужому человеку правду не рассказать… — вздохнула Зоя. — Но все-таки не лучше ли пригласить другого адвоката? Может, этот позволил себе какие-то лишние высказывания, так другой будет посдержанней.       — Вот все это сама ей и скажешь, — ответил Севастьян. — А я провожу тебя.