Начальница гимназии

      Мануфактура должна была начать работу в начале октября. К этому моменту уже были предварительно утверждены списки тех, кто приступит к работе, а немногочисленные рабочие, которые были осуждены к двум неделям ареста, выполняли погрузочно-разгрузочные, строительные и покрасочные работы в помещении будущей мануфактуры.       Рабочим было объявлено, что до открытия нового заведения осталось совсем немного времени, поэтому нужно просто постараться как-то потерпеть. Однако тем, кому было некуда идти, было разрешено некоторое время пожить в недостроенном помещении.       Заброшенный и нуждающийся в капитальном ремонте цех был куплен на деньги Константина Алексеевича, ремонт проводился на деньги Зои. Будущее общежитие с комнатами на двенадцать человек, тремя шкафами и тремя огромными этажерками на комнату тоже строилось на деньги Зои.       — Ma chère amie, вам не страшно все это затевать? — спросила однажды Ася подругу.       — Нет, — ответила Зоя. — А чего я должна бояться?       — Рисков, — произнесла Ася. — Хотя, так-то, если что — продадите цех и барак, деньги будут.       — Я все просчитала, все хорошо, — сказала Зоя. — Даже если прибыль будет чуть меньше, чем ожидалось, все равно в убыток не уйдем. Так что за это я спокойна.       — При всех моих, я бы сказала, суфражистских взглядах, за которые меня не раз и не два критиковала мама, до такого беспредела даже я не додумывалась, — ответила Ася. — В моем идеальном мирке для женщины было вполне достаточно просто чуть-чуть зарабатывать себе на хлеб с маслом и пряники. Остальное — дело мужа.       — Так вы, Агнесса Викторовна, помнится, замуж меня толкали, — произнесла Зоя. — Когда Володечки не стало… Говорили, что теперь мне придется нанимать мужичков, чтобы дрова кололи и печку чистили. Ничего страшного, нанимаю и даже не умерла.       — Я даже не знаю, Зойка, то ли похвалить тебя за то, что все это придумала, то ли просто сумасшедшей назвать, — вздохнула Ася.       Будущую мануфактуру, на которой был заявлен семичасовой рабочий день, обсуждали на каждом углу. Жандармерия не стала исключением из этого ряда.       — Как полагаете, на новой мануфактуре стоит ожидать очередной крамольный кружок или сама мануфактура получше крамольного кружка будет? — спросил Алексей сослуживцев.       — Предположу, что мануфактура своим существованием будет крамолой для любого фабриканта, хоть и некрамольной с точки зрения закона, — произнес Дмитрий. — Не вижу смысла на своем же предприятии устраивать черт знает что. Как говорится, станки денег стоят и не для того их покупали, чтобы они простаивали.       — Двадцать пять рублей за семь часов — это убыток, — вступил Иван. — Может, конечно, и не убыток, но явно без прибыли. Значит, не для того, чтобы разбогатеть, эту мануфактуру создают.       — Так ясно дело, что не ради денег создают, а ради законной агитации, — ответил Дмитрий. — Значит, мадам Спицыну в этот раз настолько хорошо к стенке прижали, что она решила отбросить свои дурные мысли.       — Мадам Спицыной сколько лет? — спросил Алексей. — Почти полтинник. В таком возрасте обычно головой думают, а не идут по велению сердца. Значит, разум подсказал мадам Спицыной нечто иное. Возможно, в некоторой степени меценатство.       — Да пусть хоть заблагодетельствуется, не наша забота, — уточнил Иван. — Прогорит — будет сама думать, что дальше делать со своей конторкой.       Пока Эльвира Марковна решала последние вопросы, связанные с открытием мануфактуры, Зоя снова погрузилась в заботы о гимназии. По договоренности со свекровью Зоя должна была только оплачивать свою часть расходов, оплачивать расходы из доли Эльвиры Марковны, не забывая записывать к себе в блокнот, сколько денег она этим самым одолжила, и изредка слушать новости о том, как движутся дела.       Накануне Зоя успела узнать, что осталось покрасить некоторые помещения и открыть свою лавку по продаже тканей, чтобы не все отдавать оптом на рынки крупных городов. Однако полностью погрузиться в эти размышления и попытаться угадать, будет ли приносить прибыль лавка при мануфактуре или лучше не держать человека на зарплате ради какой-то мифической выгоды, не удалось.       — Зоя Михайловна! — раздался голос Аси именно в тот момент, когда начинающая предпринимательница пришла к выводу, что лавка при мануфактуре — это в некотором роде реклама их продукции.       — Что произошло, Агнесса Викторовна? — сразу же отреагировала Зоя, уже по тону подруги поняв, что что-то не так.       — Затеяли свою богадельню с мануфактурой — сами разгребайте последствия! — выругалась Ася. — Глашку сюда привести или при классе поговоришь, чтобы у остальных охотку отбить?       — Без разницы, — ответила Зоя и, видя, что Ася направилась к выходу, пошла за ней.       — Значит, Зойка, Глашка узнала, сколько будут платить в твоей богадельне и сказала учителю, что ей к чертовой матери не нужны все эти уроки, а свои двадцать пять рублей она получит, стоя у станка, — на ходу говорила Ася. — А как все началось: учитель спросил у Глашки урок, Глашка, как это обычно бывает, была не готова. Учитель сказал, что ее с такими знаниями скоро на улицу вышибут, Глашка ответила, что с радостью пойдет на фабрику имени Герхарда Артуровича. Учитель ответил Глашке, что не на фабрику, а на мануфактуру, и что туда всех подряд не берут, что там тоже надо уметь хотя бы руками работать. Вроде бы, все на этом. Если, значит, ты не дура, впору радоваться, что учитель даже за классной дамой не пошел, а сам во всем разобрался. Значит, он впаял Глашке нолик. Я увидела, что у Глашки нолик, прихожу и говорю, мол, мадемуазель Гусельникова, и какого же черта у вас такие оценки, если вы уже были на грани исключения. А она мне отвечает все то же самое: не хочет учиться, на мануфактуре двадцать пять рублей за полдня платят, ей за переписывание текстов рубль в день никто никогда не платил, а тут куда дороже оплата. Начала со мной уже пререкаться, я не выдержала и к тебе побежала.       Зоя молча кивнула.       Неподалеку уже был класс. Войдя к ученицам, молодая женщина произнесла:       — Мадемуазель Гусельникова, и по какой причине у вас и столь отвратительные оценки, и столь недопустимое поведение?       — Моя мама только зря тратит деньги, оплачивая мою учебу, — сказала Глаша. — На новой мануфактуре платят двадцать пять рублей за полдня. Это очень хорошие деньги и даже не нужно тратить свое время, пытаясь выучить всякую ерунду, не нужно забивать себе ничем голову.       — Мадемуазель Гусельникова, я окончательно убедилась в том, что вам учеба не нужна, знания и аттестат никогда не пригодятся, поэтому тоже считаю ненужным тратить деньги вашей матери, — ответила Зоя. — Я отчисляю вас из гимназии, а на мануфактуру вас все равно не возьмут — вы ничего не умеете. Так что идите в ученики на фабрику, постойте у станка пару лет по четырнадцать часов за копейки, получите на руки где-то половину от жалования — вас не только за брак штрафовать будут, но еще и за опоздания и за невежливые высказывания по отношению к мастеру, а там жизнь покажет. Не сошлют в Сибирь за листовки — может, и удастся сменить место работы. Можете идти, хозяин фабрики как раз сирот собирался нанимать, чтобы работали от темна до темна за копейки.       Зоя дождалась, пока Глаша соберет вещи и выйдет, а потом сказала:       — Если кто-то еще жалеет родительские деньги, может идти следом. Я никого здесь не держу.       Ася пришла вместе с Зоей к ней в кабинет и, до сих пор не придя в себя, произнесла:       — Ты сейчас всерьез?       — Вполне, — ответила Зоя.       — Ты выгнала девочку с учебы за то, что она просто выпендрилась? — не поверила своим ушам Ася.       — За систематические неудовлетворительные оценки и аморальное поведение, — сказала Зоя. — Агнесса! Вот вы в годы учебы так директрисе отвечали? Или хотя бы Завьяловой?       — Не отвечала, — произнесла Ася. — А вот ты, Зойка, однажды Завьяловой сказала, что тебе крамола дороже царя.       — И пошла на все четыре стороны, — уточнила Зоя.       — А с Глашкой-то что? — спросила Ася.       — Отчислена за неподобающе дерзкие высказывания учителю, классной даме и начальнице, — ответила Зоя.       — А документ где? — не выдержала Ася.       — А документ, Агнесса Викторовна, сейчас сделаю, — выругалась Зоя. — Поэтому не мешайте мне и не отвлекайте.       Машунька пришла в гимназию где-то через час.       — Аська, я не поняла, Глашку прямо совсем исключили? — спросила она. — Не на неделю, например?       — Начальница утверждает, что прямо совсем, — ответила Ася. — Не веришь — сходи сама.       — Сходи со мной тоже, — сказала Машунька. — Полей в уши, что Глашка-то не очень плохая, просто языкастая не в меру. Я Глашку уже обругала и побила — сама во всем виновата, могла бы и промолчать.       — Да жалко как-то, — вздохнула Ася, вспоминая свои годы учебы. — И с учебы выгнали, и мать побила…       — Думать надо было, — ответила Машунька. — Аська, сходи ты к начальнице тоже. Сама же понимаешь, эту начинающую крамольщицу из министерской тоже скоро выгонят…       — Она же сама учиться не хочет, — уточнила Ася.       — Сама же понимаешь, что только на словах, — сказала Машунька. — А сейчас отправь ее на фабрику — в слезах все потопит.       Перед глазами Машуньки пронесся недавний разговор с дочерью.       Глаша пришла домой грустная и, по-видимому, уже по дороге успела поплакать.       — Что произошло? — спросила Машунька.       — Мама, меня из гимназии выгнали, — ответила девушка.       — За что? — не поверила своим ушам Машунька.       — Не очень вежливо ответила начальнице, — сказала Глаша.       Выслушав всю историю целиком, Машунька не выдержала:       — Бессовестная! Правильно все тебе начальница сказала — иди на фабрику! Поработай там хотя бы месяц — да ты плакать будешь от счастья, если обратно возьмут!       — Да не пойду я никуда! — выругалась Глаша и направилась к себе.       — Пойдешь, но не сейчас! — возмутилась Машунька. — Аглая! Куда пошла?       «К себе, пока шкура целая», — подумала Глаша и ничего не ответила.       — Обратно вернулась! — крикнула Машунька и, видя, что Глаша не планирует возвращаться, сама пошла к дочери.       — Зоя Михайловна, я согласна с тем, что поведение Глаши возмутительно, но я прошу дать дочери второй шанс, — сказала Машунька. — Я уже сказала Глаше, в чем она неправа, и наказала ее.       — Мария Николаевна, второй шанс гимназистке уже давали, — ответила Зоя. — Если дочь не желает учиться, к чему тратить деньги зря?       — В тринадцать лет работать еще рановато, — произнесла Машунька. — Я же все равно буду вынуждена пристроить дочь куда-нибудь.       — А это уже ваши внутрисемейные дела, — сказала Зоя. — Мадемуазель хочет работать — зачем ей мешать?       — Зоя Михайловна, я прошу вас не отчислять Глашу, — вздохнула Машунька. — Я верю, что она сможет осознать свои ошибки.       — Пусть осознает — разве я против? — спросила Зоя. — Да я только за буду, если мадемуазель поймет, что ошибалась! А потом начнет жизнь с чистого листа, где-нибудь в министерской гимназии.       Поняв бесполезность разговора, Машунька вышла из кабинета начальницы.       — И как ты с ней в одном помещении каждый день находишься? — выругалась Машунька, обращаясь к Асе. — Уперлась и все!       — Можно подумать, твою Глашку в министерской бы расцеловали за такие высказывания, — ответила Ася. — Так же бы выгнали, а то и раньше.       — Так здесь же заявлена возможность критически мыслить, — сказала Машунька.       — Возможность критически мыслить, а не со всеми подряд ругаться, — произнесла Ася.       Вернувшись домой, Машунька сказала дочери:       — Из гимназии тебя вышибли. Завтра пойдешь на фабрику, как и хотела. Не пойдешь — выдеру.       — Не пойду, — ответила Глаша. — Так что если не жалко будет — бей снова.       — До завтра думай, — произнесла Машунька. — Я не шучу. Не пойдешь на фабрику — выдеру. Послезавтра не пойдешь — послезавтра выдеру.       — Не сможешь, — усиленно скрывая волнение и чуть пугаясь перспектив, обозначенных матерью, сказала Глаша. — Совесть не позволит.       — Позволит, — ответила Машунька. — Хотела работать — скатертью дорога!       Глаша ничего не ответила и подумала:       «Никуда я не пойду. На мануфактуру, может, и пошла бы, но уж точно не на фабрику. Стоять там с ночи до ночи за копейки! Да пусть лучше мать меня завтра опять побьет, послезавтра уж точно не станет, не сможет, не посчитает возможным! Никуда я не пойду! Не возьмут в гимназию обратно — буду тексты переписывать, а что поделать, раз выгнали с учебы…»       Перед отходом домой Ася еще раз заглянула к Зое:       — Зойка, так ты что, совсем Глашку выгоняешь?       — Да, — ответила Зоя. — Не первое прегрешение, кроме того, не хочет учиться — не нужно никого заставлять. Я не мать ей.       — Зойка, ты же сама сколько раз ошибалась! — не выдержала Ася. — А теперь девочку гонишь.       — Она сама хотела работать — пусть поработает, — сказала Зоя.       — Ай, ну тебя, Зойка, — отмахнулась Ася.       — Думаю, если бы обо всем знала инспектриса, она бы мою позицию одобрила, — уточнила Зоя.       — Геллер, одобряющая отчисление и последующую работу на фабрике? — не выдержала Ася. — Зоя Михайловна, вы не в себе. Вы сначала придите домой, отдохните, а потом еще раз подумайте, насколько правдивы ваши слова. Да Геллер твоему отцу, Зойка, ничего не говорила, чтобы с учебы не забрал, ей ее прошлое вечно мерещилось! Ты, Зойка, или не выспалась сегодня, или не в себе.       «Да это ты не в себе», — подумала Зоя и ничего не ответила.