Начальница гимназии

      Зоя летела в кабинет Аси и, столкнувшись с подругой в коридоре, взволнованно сказала:       — Ася, иди к Севастьяну и умоляй его прийти в гимназию.       — Что произошло? — спросила Ася.       — Гусельникова, черти бы ее взяли, сперва оскорбила, а потом кабинет мне взорвала, — ответила Зоя.       Сперва Ася не поверила своим ушам, а потом, видя, что руки подруги трясутся, а на глаза навернулись слезы, произнесла:       — А Севастьян зачем?       — Поговорить с ним хочу: надо доносить, не надо… — уже плача, сказала Зоя.       Ася еще больше удивилась и ответила:       — Зойка, так если ты донесешь, тебя же виноватой сделают — политика заведения неправильная.       — Пусть хоть все документы перетряхнут — не докажут никакой крамолы, — произнесла Зоя. — А начальницу подорвать — это, согласись, такое дело, которое нужно выносить за пределы заведения.       — Так Глашка кабинет подорвала или тебя? — спросила Ася. — Ты жива, здорова, ну испугалась чуточку.       — Меня хотела! — воскликнула Зоя. — Если бы Машка за руку не схватила, может, уже бы с сотрясением мозга лежала!       — Не понимаю, — ответила Ася. — Машунька Глашке помешала? Или что там произошло?       — Машка меня в коридор потащила из кабинета, а Глашка с улицы бомбу закинула, — сказала Зоя.       — Откуда бомба у Глашки? — не поверила Ася. — Зойка, ты посиди, успокойся, попей водички, расскажи потом все спокойно.       — Сколько раз провокатором была, а сейчас за мужем сходить не можешь, — выругалась Зоя и пошла в жандармерию.       Севастьян не поверил своим ушам, увидев в жандармерии сестру.       — Зойка, что стряслось? — спросил молодой человек, увидев, в каком состоянии посетительница.       — Севастьян, поговорить хочу, без свидетелей, пока без протокола, а там — не знаю, — ответила Зоя.       — Раз «пока без протокола», значит, можно и здесь, — сказал Севастьян. — Виталий не растреплет.       — Да пусть и растрепает, — отмахнулась Зоя. — Севастьян! Меня одна начинающая террористка взорвать хотела! Хочу услышать совет умного человека: донести или простить в лучших традициях христианства?       — Кто? — уже не так радостно спросил Севастьян.       — Гусельникова, — ответила Зоя.       — Гусельникова захотела второго ребенка родить? — не выдержал Виталий. — За бомбу не откупится уже.       — Малолетняя Гусельникова, дочь ее, — сказала Зоя.       — Яблоко от яблони не просто упало, но еще и усовершенствовалось, — ответил Виталий. — Так что там с дочерью?       Вздохнув, Зоя начала рассказ.       Машунька увидела из окна, что Глаша села на лавочку во дворе, и решила, что будет лучше дать дочери пока что побыть наедине с собой. Недолго думая, женщина пошла к Асе.       — Аська, где начальница? — взволнованно спросила Машунька. — Ты же Зойку знаешь, под честное слово, что я Глашку дома выдеру, она не пойдет в жандармерию?       — Уже поздно, Зойка в жандармерии, — ответила Ася. — Машунька, да что там у вас произошло-то?       Услышав взволнованный рассказ, молодая женщина опешила:       — Машка, если Зоя отчислит твою Глашку с волчьим билетом [1], это счастье будет, — произнесла Ася. — Идиотка…       — Аська, ты же знаешь Зойку, может, она походит по улицам да успокоится? — с надеждой спросила Машунька.       — Она к брату пошла, — ответила Ася. — А брат в жандармерии служит. Если брат уговорит ее «не ломать девочке жизнь», значит, вернется и просто отчислит с волчьим билетом. А если брат вспомнит, что у какого-нибудь Иванова до очередного звания не хватает еще одного раскрытого дела, то пиздец, Машунька, твоей Глашке. Ты когда впервые в жандармерию попала? Позже же?       — Позже, — отмахнулась Машунька. — Так тринадцатилетней не предложат такое, постесняются.       — Тринадцатилетнюю можно в тюрьму посадить, — сказала Ася. — А можно с матери денег стрясти, смотря на кого попадешь.       — А если Севастьяну денег дать? — предложила Машунька. — Может, возьмет?       — Не в его взглядах, скорее, пообещает дело оформить, — ответила Ася.       — Я вообще не хотела, чтобы первая встреча дочери с жандармерией была именно такой! — воскликнула Машунька. — Нет бы попозже, лет так в восемнадцать, за что-то действительно значимое… А не по хулиганке!       — Может, к хулиганке и сведут, — предположила Ася.       Глаша сидела во дворе и грустно смотрела перед собой.       «Доучилась, — думала девушка. — Домечталась получать по сто рублей в месяц. Это что теперь квалифицировать-то будут, какую статью Уложения?»       Неторопливо ковыряя носком ботинка землю, краем глаза Глаша увидела, что к ней направляется человек в жандармской форме.       «Вот и все, — пронеслось в голове Глаши. — Теперь или в Сибирь, или в тюрьму».       Сперва девушка безучастно сидела на лавочке, а потом, когда Севастьян подошел уже слишком близко, не выдержала и бросилась бежать. Практически сразу же Севастьян нагнал Глашу и заломил руку. Едва не вскрикнув от боли и неожиданности, Глаша пошла вместе с Севастьяном в гимназию.       Машунька, сидя в кабинете Аси, увидела, что дочь провел по коридору человек в форме.       — Аська, все, пиздец Глашке, — обреченно произнесла женщина.       — Раз Севастьян, может, еще и не пиздец, — предположила Ася. — Поживем — увидим.       — Может, поговорить с ним надо, денег предложить, — сказала Машунька.       — Потом поговоришь, а про деньги лучше не заикайся, — ответила Ася.       — Фамилия, имя, отчество, вероисповедание, сословие, род занятий, — скороговоркой спросил Севастьян Глашу, заведя в класс и закрыв за собой дверь.       — Аглая Дмитриевна Филатова, дворянка, православная, пока что ничем не занимаюсь — из гимназии исключили вчера, — ответила Глаша.       — А теперь правду, — произнес Севастьян.       — Чистейшая правда, господин полковник, — сказала Глаша. — Ни к чему врать.       — А по документам ваша фамилия и отчество как звучит? — спросил Севастьян.       — Гусельникова Аглая Богдановна, мещанка, — ответила Глаша. — Папенька не признал.       — В чем виноваты, знаете? — произнес Севастьян.       — В том, что сперва сказала правду начальнице, а потом бросила слишком малозарядную бомбу, — сказала Глаша. — Но это было в первый и последний раз, больше такого не повторится. Честное слово, в следующий раз нитроглицерин добуду.       Севастьян ударил Глашу по лицу.       — Заслужила, согласна, — подтвердила Глаша. — Могла бы головой подумать и с нитроглицерином прийти.       Севастьян снова ударил Глашу по лицу и сказал:       — Достаточно ерничать. Откуда бомба? Из чего состояла?       — Селитра с бертолетовой солью, — ответила Глаша. — Решала парням задания по латыни, они отблагодарили. Сказали, что если свинтить с кровати шарик и положить это туда, а потом бросить, будет забавно. Я все никак не могла использовать ради баловства, все лежали в сумочке, а сегодня я придумала этому более достойное применение.       — Статья триста девять, полгода тюрьмы, — сказал Севастьян. — В Сибирь навечно не сошлют, возраст не подошел. Это если закрыть глаза на ваши высказывания. А там на каторгу наберется.       — И на каторгу возраст не подошел, — уточнила Глаша.       — Хотите проверить? — спросил Севастьян. — Посмотрим, каким будет приговор суда.       Услышав слова про суд, Глаша сразу же вспомнила, с кем разговаривает, и решила пока что не пререкаться.       — Господин полковник, — как можно кокетливее произнесла Глаша и покрутила пальцем выскользнувшую из косы прядь. — Но ведь все же вопросы решаемы. Мы с вами даже не в жандармерии. Дверь можно подпереть стулом, а стол вполне удобен, — Глаша попыталась подмигнуть Севастьяну и продолжила. — Или вы хотите, чтобы я к вам домой пришла? Можно и так.       Севастьян, мгновенно отреагировав, дважды ударил Глашу по лицу и сказал:       — Не те наклонности развиваете в себе, мадемуазель.       Спустя некоторое время бледная Глаша дрожащими руками писала внизу листа бумаги «с моих слов записано верно, мною прочитано», услышала обещания отправить ее на каторгу, если не в этот раз, так в следующий, выслушала предсказание полугода тюрьмы и вечного позора в кругах знакомых, а потом, проводив взглядом Севастьяна, так и осталась сидеть в пустом классе.       Тем временем, Севастьян пришел к Зое.       — Вот протокол, — произнес молодой человек. — Положи куда-нибудь. Или выбрось. К чему тебе лишние скандалы? Ну присудят ей неделю ареста по малолетству — тебе легче будет? Пусть мать ее воспитывает. Идиотку отчислить с волчьим билетом, мать заставить заплатить за стекло, пол и стулья. Можешь за блядские наклонности отчислить, она меня совратить пыталась. Получила хорошенько в морду. Я могу идти?       — Иди, Севастьянка, — вздохнула Зоя.       Как бы Зое ни хотелось, чтобы Глаша получила по полной, Севастьян упрямо стоял на своем: суд больше двух недель ареста не даст, а гимназия будет опозорена как место, где растят террористок, которые вредят своим же наставникам.       Вернувшись в жандармерию, донельзя взвинченный попыткой Глаши, молодой человек пришел к Дмитрию:       — Твоя дочь — блядь, вся в мать.       — Севастьян Михайлович, у меня нет дочери и уж тем более дочери-бляди, — ответил Дмитрий.       — Да ты же понимаешь, о ком идет речь, — сказал Севастьян. — Блядь обычная, меня совратить пыталась. Признал бы ребенка да забрал к себе на перевоспитание. Может, еще не очень поздно.       — Я еще не сошел с ума, чтобы верить всем сплетням, — произнес Дмитрий. — И тебе советую не верить. А идиотки иногда встречаются, ничего не поделать.       Через какое-то время, пару раз сбегав в кабинет начальницы и узнав последние новости, Ася сказала Машуньке:       — Забирай свою Веру Засулич [2] и идите домой. Зойке на глаза не попадайтесь, от греха подальше. Мало ли что… Документы потом как-нибудь заберешь, о деньгах за стекло тоже потом поговорите. Зойку сейчас Геллер чаем пытается отпоить и хоть как-то успокоить.       — Пометку в документы поставит? — спросила Машунька.       — У тебя дочь судить могли, а она о пометке в документах думает, — удивилась Ася. — Да исключение из частной гимназии — лучшая пометка, еще лучше трудно что-то придумать! Дома хоть Глашку не бей, по ней Севастьян уже прошелся…       — Да что я, зверь какой-то, два дня подряд дочь избивать… — вздохнула Машунька и пошла к Глаше.       Женщина пришла в класс и сказала дочери:       — Настолько непродуманного взрыва представить трудно. Откуда синяки? Следователю не так ответила?       Глаша кивнула.       — Что не так назвала? — спросила женщина.       — Фамилию и отчество неправильное назвала, сословие, — ответила Глаша. — А потом предложила решить дело без суда.       — Думать надо сначала, а не предлагать решить дело без суда, — сказала Машунька. — Домой пошли…       «Пока не поздно», — мысленно добавила женщина. [1] пометка в документе об отчислении, не позволяющая обучаться ни в одном казенном учебном заведении города. [2] революционерка-народница, стрелявшая в градоначальника Трепова. Впоследствии была оправдана судом присяжных.