Начальница гимназии

      Несмотря на то, что Зоя пообещала Машуньке принять дочь на учебу через месяц, больше для того, чтобы попугать дочь, что в этой гимназии ей больше не учиться, женщина повела Глашу на вступительный экзамен.       Глаша честно полистала половину вечера какие-то книги, а потом, решив, что невозможно за день или ночь выучить все, плюнула на попытки освежить свои знания и начала надеяться на то, что ей хватит уже имеющихся.       В день экзамена Машунька посмотрела на дочь, неодобрительно покосилась на синяки, а потом сказала:       — Так бы замазать, но нечем.       — Пусть смотрят — мне плевать, — отмахнулась Глаша.       Комиссию тоже, по-видимому, заинтересовал внешний вид поступающей, но никто не сказал ни слова.       Глаша плавала в ответах на вопросы по словесности, на удивление правильно решила пример по математике, не зная ответ по Закону Божьему, сперва хотела побогохульничать, а потом просто высказала свое мнение, немного совпадавшее с «правильной» точкой зрения.       — Как-то слабовато, — произнесла Нинель Осиповна. — Может быть, вы нас удивите своими познаниями в истории?       «Я бы удивила, да мать возмущаться потом будет», — подумала Глаша.       Этот ответ был чуть лучше многих предыдущих — то, что было выучено к переэкзаменовке, не успело до конца забыться. Однако практически полностью неправильный ответ по географии перечеркнул все более-менее неплохое впечатление от предыдущих предметов.       «Да тут и валить не надо — сама заваливается», — подумала Елена Игнатьевна.       — Мадемуазель Гусельникова, — припоминая недавние слухи, решила спросить Нинель Осиповна. — А вы к господину Филатову, случайно, недавно не приходили?       — Приходила, — безрадостно ответила Глаша — итог разговора был понятен уже сейчас.       — И были готовы совершить преступление? — уточнила Нинель Осиповна.       — И была готова отомстить за мать, — ответила Глаша.       — Ваше счастье, мадемуазель, что начальница вашей прежней гимназии успела вас отчислить за дерзость, — сказала Нинель Осиповна. — Потому что за Филатова вас бы так отчислили, что ни в одну другую гимназию города не взяли. Так что скажу вам просто: пусть Мария Николаевна ищет такое место, где не слышали эту занимательную историю.       Глаша вышла из кабинета и сказала Машуньке:       — Сперва спрашивали обо всем на свете, можно сказать, сдала этот экзамен — а потом раз! И ей нужно было узнать, не я ли ходила к Филатову. Не взяла.       — Практически не удивлена, — ответила Машунька. — А еще она могла тебе взрыв в гимназии припомнить. Теперь поняла, что вести себя нужно прилично?       — А я и без того прилично себя вела, — выругалась Глаша.       Пока Машунька выслушивала от директрисы, что с таким пятном в биографии дочери бесполезно надеяться на устройство в приличное учебное заведение, поэтому нужно или искать место, где об этом не слышали, или просто смириться и устраивать дочь в какую-нибудь простую школу, Елена Игнатьевна не понимала, о чем идет речь. Когда появилась возможность уйти, женщина пошла к Эльвире Марковне.       — Эльвира Марковна, — сказала Елена Игнатьевна. — А что же вы промолчали о том, что мадемуазель Гусельникова — несостоявшаяся убийца?       — На момент вашего с нами разговора еще не знала об этом, — ответила женщина. — А вы откуда узнали эту новость?       — Сегодня, когда мадемуазель пыталась сдать экзамены, — произнесла Елена Игнатьевна. — Нинель Осиповна об этом сама откуда-то узнала. Так что вашей Гусельниковой остается сидеть дома, изучать гимназический курс самой, а потом идти и сдавать экзамены, чтобы получить документ. Если он ей нужен, конечно. Кстати, должна сказать, мадемуазель даже заваливать не было нужды, она сама безобразно плохо отвечала на вопросы. Не уверена, что ее бы взяли, даже если Филатов не всплыл, а я молчала и не задавала ни одного лишнего вопроса.       — Хотите еще более потрясающую новость, Елена Игнатьевна? — спросила Эльвира Марковна. — Лыкова готова простить Гусельникову. Нет, она до сих пор жалеет, что ли, что мадемуазель не отправили в тюрьму за попытку взорвать кабинет, но мне сказала, что моральным обликом девочек пусть занимаются в государственных гимназиях. А ее это не интересует. Через месяц возьмет обратно на учебу.       — А мать об этом знает? — удивилась Елена Игнатьевна.       — Думаю, да, — ответила Эльвира Марковна. — А зачем водила дочь на экзамен — не подскажу. Может, хотела, чтобы эта самая дочь увидела свой уровень знаний и задумалась о нем.       — За попытку взорвать мой кабинет я бы уж точно не простила, — сказала Елена Игнатьевна. — А что творится в голове Лыковой — загадка.       Прошло около недели. Больше ради того, чтобы показать дочери, как плохо жить людям без образования, Машунька временно пристроила Глашу помощницей в сырную лавку. Однако буквально через полдня дочь вернулась домой и с порога сказала:       — Меня выгнали оттуда.       — Что натворила? — спросила Машунька.       — Почему же сразу натворила? — удивилась Глаша. — Меня хозяйка начала расспрашивать, мол, почему же такая прекрасная и прилично одетая девочка в столь юном возрасте идет зарабатывать свои гроши. А я ответила, что эта прекрасная девочка исключена из гимназии, поэтому вынуждена пойти работать. Хозяйка спросила, за что исключена, я ответила, что за взрыв кабинета начальницы — про жандарма сказать не успела. Видать, хозяйка испугалась и сказала, что больше не хочет меня здесь видеть. Я возмутилась, сказала, что не для того здесь полдня вкалывала, чтобы просто так идти домой, на что мне вручили вот этот огрызок сыра. Я ответила, что такую заветренную вещь собаки жрать не будут, а я, между прочим, человек, и потребовала денег. Мне сунули пару каких-то монет, не успела разглядеть, каких, и буквально вытолкали за дверь. А еще, мама, я тут побегала туда-обратно полдня и с уверенностью скажу, что больше в такое заведение не пойду. Тексты буду переписывать.       — А еще учиться не хотела, — ответила Машунька и решила посмотреть то, что принесла дочь.       Кусок сыра и вправду был каким-то старым и явно нуждался в обрезке. Монеты оказались гривенниками.       — Маловато, конечно, но могли бы и просто выгнать, — сказала Машунька. — Ладно, Глашка, поищу тебе тексты.       Чуть подумав, женщина поняла, что сказать новость о возвращении в гимназию нужно именно сейчас.       — Глаша, тебя начальница вернет на учебу недельки через три, — произнесла Машунька. — Будь человеком, не скандаль больше с ней. Второй раз не вернет.       Известие о том, что ее возвращают обратно, было и радостным — по бывшим одноклассницам девушка успела соскучиться, и не очень.       — Она же теперь меня ненавидеть будет, — вздохнула Глаша.       — А ты не ругайся, веди себя пристойно, — ответила Машунька, а потом решила поделиться с дочерью своими опасениями. — Тебе Филатова бояться надо. Вдруг вернется с гауптвахты и захочет дело до суда довести?       — А какие доказательства? — удивилась Глаша. — Нет же никаких. А справка об избиении — ну мало ли, а вдруг он просто меня решил избить. Это не доказательство.       — Придумает, сфальсифицирует, признание повыбивать захочет, — начала предполагать Машунька. — Дело специально для тебя придумает и спровоцирует. А ты возьмешь и клюнешь. Откуда я знаю, что у него может быть на уме?       — Хорошо, значит, никакой крамолы, все прилично и даже скучно, — согласилась Глаша — попасть в тюрьму девушка боялась.       Зоя немного передумала и решила принять Глашу обратно на учебу первого октября — как раз с этого времени открывался и продолжающий класс с рабочими. В первый же день перед началом уроков Ася сказала Глаше:       — Мадемуазель Гусельникова, с вами хочет поговорить начальница.       Чувствуя, что у нее внутри все переворачивается, Глаша пошла к Зое.       — Мадемуазель, вымученных извинений мне не нужно, — начала молодая женщина. — Обсуждать то, что вы сотворили в этом кабинете, тоже не желаю. Жандармерия решила вас пожалеть по малолетству, второй раз жалеть не захотят. А я, мадемуазель, и сейчас считаю, что довести дело до суда для вас было бы поучительно.       Зоя чуть-чуть привирала: в один из разов, думая о том, что ей бы хотелось, чтобы Глаша отправилась в тюрьму, молодая женщина вспомнила кашу с салом и суп с крупой. На языке буквально появился этот мерзкий вкус, и вдруг стало жаль Глашу, которой бы пришлось питаться подобным образом.       — А по поводу господина Филатова изумлена вашей непоследовательностью, — продолжила Зоя. — Если вы посчитали возможным сравнить себя с Верой Фигнер — это сравнение явно будет не в вашу пользу. Вы вообще ничего не продумали.       Молодая женщина догадывалась, что своим поступком с возвращением Глаши она создает себе необычайную рекламу среди тех, кто хотел бы, чтобы их дочерей учили, а не приглядывались в лупу, ища погрешности в нравственности, и губит свой облик в жандармерии. Однако второе интересовало Зою меньше всего.       — За первое же высказывание о том, что вы не желаете учиться, исключаю, — подытожила Зоя. — Можете идти.       Счастливая Глаша пулей вылетела из кабинета начальницы, забыв на прощание сделать книксен [1]. Одноклассницы, увидев девушку, и обрадовались, и удивились одновременно:       — Глашка, когда ты кабинет взорвала, начальница половину урока Закона Божьего вещала о том, что не нужно делать.       — Глашка, на сколько за Филатова осудили?       — Глашка, сколько мать заплатила начальнице, чтобы взяли обратно?       Выслушав все фразы, девушка ответила:       — За Филатова не судили, но меня так избил, что сам на губу попал, а начальнице мать не платила. По доброте душевной взяла. Меня в министерскую, кстати, брать не захотели как раз из-за Филатова.       Ася, наблюдая за поведением Глаши в первые дни, сказала подруге:       — Зойка, не знаю, может быть, ты и права, но Севастьян тебя дома дважды называл дурой.       — Можешь передать Севастьяну, что он сам дурак, — ответила Зоя.       — Филатов с губы пришел злющий и всем сказал, что если «эта беспросветная идиотка», как он выразился, еще раз попадется в эти стены, то отправить ее за решетку — дело чести, — произнесла Ася.       — Так скажи об этом Машуньке, а она пусть все передаст Глашке, — предложила Зоя. — Я-то тут причем?       — Машуньке сказала, она ответила, что Глашку уже предупредила, — ответила Ася. — Но разве можно быть уверенным в том, что тебе, Зойка, подлянку не хотят сделать? За то, что террористок растишь и обратно принимаешь.       — Ни в чем быть уверенным нельзя, — вздохнула Зоя. — Но что поделать, значит, надо смотреть по сторонам внимательнее и, если что, опять первыми доносить на провокатора, как это уже было однажды… [1] короткий поклон с приседанием