Начальница гимназии

      Зоя невольно сравнивала то, как учится Глаша сейчас и как училась раньше: этому способствовали и отсутствие жалоб учителей, и оценки в журнале, и комментарии Аси.       — Агнесса Викторовна, мне малоинтересно, что там у Гусельниковой, — сказала однажды Зоя. — Вы же про остальных так подробно не докладываете!       — У Гусельниковой можно посмотреть разницу, — ответила Ася. — Число нолей сведено к нулю, прости за каламбурчик, двоек гораздо меньше.       — Это первое время, — произнесла Зоя. — А потом все вернется обратно.       — Поживем — увидим, — сказала Ася.       Зоя посмотрела на оценки Глаши по поведению и удивленно спросила:       — Обе пятерки. И что, даже завалить было не за что?       — Ma chère amie, а зачем заваливать? — не меньше Зои удивилась Ася. — Гимназистка ведет себя вполне достойно.       — Я бы хотя бы до четверки завалила, — ответила Зоя.       — Не вижу смысла, — сказала Ася. — Начальница посчитала нужным вернуть на учебу — это ее решение, я не вправе его осуждать и обсуждать.       Зоя промолчала.       — Как с мануфактуркой дела? — спросила Ася. — Какие первые впечатления?       — Да как-то все слишком сложно, без Геллер я бы, думаю, не справилась бы, — ответила Зоя.       — А в чем сложность? — удивилась Ася.       — Смотри, — начала Зоя. — Рабочие выпускают ткани. Можно не задумываться и отправлять их на столичные рынки. Это достаточно просто, но прибыль будет минимальна. А можно здесь, например, торговать ими. Это будет чуть прибыльнее. Геллер сказала, что можно вообще швею нанять, чтобы она отшивала что-нибудь. Тогда это будет еще прибыльнее. А деньги можно будет пустить на какое-нибудь благое дело. Например, открыть столовую, которая этих самых рабочих будет кормить за копейки, лишь бы стоимость продуктов покрыть, а жалование работникам кухни будет идти из прибыли.       — Можно, — согласилась Ася. — Идея-то хорошая, лишь бы оценили, а не посчитали само собой разумеющимся.       — Да не должны, — произнесла Зоя.       — Как успехи с классом продолжающих рабочих? — спросила Ася.       — Неплохо, начали учиться, пытаются освоить программу, — ответила Зоя.       Обучение рабочих шло достаточно хорошо: глубоких знаний никто не приобретал и вряд ли бы приобрел, но на каком-то элементарном уровне новое не только узнавалось, но и запоминалось. О том, что на первом же уроке Эльвира Марковна провела разбор ошибок стачки, Зоя промолчала.       На самом деле кроме обычных уроков Эльвира Марковна пыталась прояснить ученикам ситуацию в стране. Не агитируя и не давая каких-то оценочных суждений, женщина в ненавязчивой форме объясняла то, что нужно единое системное трудовое законодательство, бо́льшее внимание государства к ситуациям на фабриках.       — Марковна, — однажды не выдержал один из учеников. — Вас же жандармерия за такие разговоры заберет.       — А это уже и от тебя, Семушка, тоже зависит: будешь говорить, что учительница рассказывала, да еще и не тем людям — заберет обязательно. А не будешь языком молоть и только выводы делать — никто никого не заберет.       — Да не будем мы языком трепать, что мы, совсем маленькие? — раздалось несколько голосов с разных концов класса.       Глаша чувствовала, что скучает. Жизнь примерной ученицы раздражала, а пятерки в дневнике совершенно не радовали. Время, потраченное на выполнение домашних заданий, казалось вычеркнутым из жизни, а после того, как все задания были сделаны, нужно было переписывать тексты — долг перед матерью до сих пор был не отработан.       — Глашка, имей совесть! — иногда возмущалась Машунька. — Я тебе и так работы мало приношу, а ты даже это делать не хочешь!       — Устаю, — вздохнула Глаша.       — Я тебя не полы в лавку мыть гоню, а тексты переписывать, — уточнила Машунька. — Написать пять страниц — это ерунда, можно быстро справиться.       — Устаю, — повторила Глаша.       Однако ссориться с матерью не хотелось, поэтому девушка честно выполняла свою работу и, по предварительным подсчетам, недели через две-три она была бы уже свободна хотя бы от отработки этой повинности.       Кое-как выкроив время на прогулку, девушка пошла к своим знакомым.       — Глашка, — обрадованно сказал кто-то. — Из тюрьмы вернулась или мать под домашним арестом держала?       — Это по тебе тюрьма плачет, а я — девушка приличная, — ответила Глаша. — Просто училась, не было времени.       — Мать выдрала и усадила за учебники? — раздалось в ответ. — Я про Филатова слышал краем уха. Уж лучше так, чем в тюрьму.       — Никто меня пальцем не трогал, — обиделась Глаша. — А мать яблочки покупала, когда я об этом попросила.       — Мать покупала яблочки за то, что не попала в Филатова, или за то, что ходила к Филатову? — рассмеялся кто-то.       — Мать покупала яблочки, потому что я просто захотела этих яблочек, — ответила Глаша. — Потому что я — барышня приличная и по чужим садам лазить не намерена. А вот кому-то сторож пытался по ногам стрелять, но вот засада — не попал! Вообще этот кто-то хулиган какой-то!       — Ой, можно подумать, обеднеют они от того, что я десять яблок сорвал, — сказал паренек. — А вот ты тогда без яблок осталась.       — И плевать, — отмахнулась Глаша. — По чужим садам бегать не буду.       После разговора с парнями Глаше немного полегчало. Дав себе обещание, что она обязательно будет ходить к ним, а учеба подождет, девушка окончательно повеселела.       Зоя пришла домой и, желая отвлечься от рабочих хлопот, решила немного вникнуть, что учат ее дочери с бабушкой. В том, что Эльвира Марковна не стала бы ни прославлять царя, ни ругать его, молодая женщина не сомневалась, насчет родной матери такой уверенности не было.       — Саша, Соня, а что вы учили с бабушкой? — спросила Зоя, имея в виду Александру Витальевну.       — Бабушка нам читала «Освобождение Европы и слава Александра I» Карамзина, — ответила Саша.       — А что еще вы читали? — спросила Зоя.       В голове молодой женщины пронеслось, казалось бы, логичное продолжение этой темы: стихотворение Рылеева, который прославлял царя [1], а потом, как царская благодарность, правда, уже другого человека, его мученическая кончина в Петропавловской крепости. Можно было упомянуть и «неопределившихся» поэтов: того же Лермонтова, который в одном стихотворении писал, что однажды царя не будет и всем станет очень плохо [2], а в другом ругал Россию и жандармерию [3], или Пушкина, который то посвящал царю стихи [4], то писал какую-то «мерзкую богохульщину» [5], то создавал «поистине достойные произведения» [6].       «Нет, для девочек это слишком рано, это… Это можно потом, попозже, классе так в пятом-шестом обсуждать», — подумала Зоя.       Переведя все свое внимание на дочерей, молодая женщина посвятила свое время только им, однако уже на следующий день, рассказывая о своих размышлениях Асе, сказала:       — Агнесса, это же какой бы получился хороший спецкурс, как говорят в университетах!       — «Крамольная словестность от начальницы заведения»? — усмехнулась Ася. — Или «занимательное попадание в жандармерию»? А где же «непризнанные» авторы? Где Михайлов, Синегуб и прочие? Почему только те, кто и без того на слуху?       — А чтобы познакомились с их творчеством поглубже, — ответила Зоя. — А потом уже можно и других изучать.       — Вот за это, Зойка, тебе точно придет большой-пребольшой втык от жандармерии, и это будет лучшим исходом развития событий, — сказала Ася. — Или ты что, и вправду хочешь такому девочек учить?       — Надо будет подумать, — произнесла Зоя. [1] Константин Рылеев. «Александру I» [2] Лермонтов «Предсказание» [3] Лермонтов «Прощай, немытая Россия» [4] Николаевский цикл стихов [5] Мы добрых граждан позабавим И у позорного столпа Кишкой последнего попа Последнего царя удавим. [6] Пушкин «К Чаадаеву»