Начальница гимназии

      Несмотря на все надежды Зои, к следующему уроку учитель не выздоровел. С некоторой грустью молодая женщина понимала, что было бы куда логичнее попросить Лизавету провести что-нибудь, связанное с культурой или хотя бы этикетом, однако менять свои планы ради одного недовольного человека начальница не хотела.       Зое очень хотелось пойти дальше и познакомить гимназисток и с действительно запрещенными стихами. И если молодая женщина не представляла, могут ли осудить за декламацию некоторых стихов Пушкина и Лермонтова, то в том, что за декламацию некоторых других стихов отправят в ссылку, Зоя не сомневалась.       Однако обезопасить себя тоже было нужно. Именно поэтому Зоя не просто спланировала урок так, чтобы подкопаться к ней было не очень легко, но еще и решила показать основные тезисы выступления Асе.       — Ma chère amie, вы так спрашиваете, будто я в жандармерии служила, — удивилась молодая женщина.       — Агнесса, я настаиваю на том, что вы все знаете: у вас есть прошлое, которого вы, не подскажу, то ли стыдитесь, то ли не стыдитесь… — начала Зоя.       — Я не стыжусь этого прошлого, а просто отошла от него, — перебила подругу Ася. — Это такой же прошлый этап моей жизни, как игра в куклы или прыжки через скакалку. Я не стыжусь того, что играла в детстве в куклы, и не стала бы этим заниматься сейчас.       — Так вот, Агнесса: у вас есть некоторое прошлое, вы — жена полковника жандармерии, с которым, думаю, хоть изредка, да обсуждаете что-то по службе, вас несколько раз брали подсадной уткой, — ответила Зоя. — Так вот, с учетом всего этого опыта и того, как вы в свое время сильно меня критиковали за неправильные действия, ответьте на простой вопрос: за вот это можно осудить?       — Если «осудить» — это назвать нехорошими словами, то легко, — произнесла Ася. — Если осудить по приговору суда, то даже не подскажу. Сама же понимаешь: от следователя зависит, от адвоката, от судьи…       — А я надеялась, что вы мне ответите, — вздохнула Зоя.       — Зойка, проведи лучше урок нравственности, — предложила Ася. — Или перепоручи это Лизавете. Поболтать о том, как нужно себя вести в гимназии и как некоторые гимназистки нарушают правила поведения — вещь нужная. Можно хоть полдня об этом говорить.       — Я хочу закончить свой цикл занятий хотя бы так коротко, а не на полуслове, — ответила Зоя. — А ты что, донесешь?       — Не вижу смысла, — ответила Ася. — Могу Севастьяну нажаловаться, но тоже не вижу смысла. Вот что он тебе сделает? Придет и скажет, что так нельзя. А это могу и я сказать.       Устав от этого бесполезного разговора, Зоя набросала уже окончательный план занятия, а потом пошла в класс. В мыслях начальницы было сказать ученицам, что стихи бывают разные, в том числе и несущие крамолу. Эта крамола запрещена законодательством, поэтому так поступать нельзя. Потом, по мнению Зои, стоило уточнить, что некоторые стихотворения, которые изначально кажутся пристойными, хоть и описывают тяжелые условия труда, например, «Дума ткача», тоже запрещены, так как могут спровоцировать на крамолу. И весь этот урок, посвященный тому, что нельзя делать и что за это бывает, стоило разбавлять самыми берущими за душу стихами, чтобы было жаль именно героев стихотворения.       Казалось, все прошло неплохо: гимназистки слушали ее рассказ и не позволяли себе каких-либо лишних высказываний. Однако уже на перемене Фаина, дождавшись того, что Зоя не просто выйдет, но еще и отойдет подальше, сказала:       — Девочки, я как будто в тазу с помоями искупалась! Казалось бы, приличное заведение, а узнать такую мерзость!       — Меньше надо было ушами хлопать: для кого было сказано, что вот эту мерзость нельзя повторять? — спросила Софья.       — Да ты ж моя наивная деточка, которая не понимает подтекстов! — воскликнула Фаина. — Тебе начальница весь урок царя ругала, а она не поняла ничего!       — Я просто послушала о том, что бывают слишком разные стихи, в том числе и такие, которые не стоит читать самим, — ответила Софья.       К диалогу начали подсоединяться и другие гимназистки. Вскоре класс раскололся на две части: бо́льшая полагала, что начальница их только что агитировала в такой форме, чтобы было трудно подкопаться, меньшая считала, что им провели урок безопасности, чтобы они не попали однажды в глупую ситуацию. Чуть позже обсуждение перешло в другое русло: те, кто полагал, что их агитировали, разделились на поддерживающих начальницу, осуждающих и безразлично ко всему относящимся.       — А у нас сосед каждый день матом ругает свою жену, детей и живность во дворе, — сказала Ульяна. — И что? Я должна тоже материться? Я просто иногда невольно это слышу и делаю выводы, как нельзя поступать более приличным людям.       — А если бы начальница кого-то по далекому адресу послала, ты бы так же реагировала? — спросила Фаина.       — Да, так же, — подтвердила Ульяна. — Мне глубоко плевать, кто и что говорит. Я только за себя в ответе, а другие пусть сами о себе думают.       Бурное обсуждение никак не хотело прекращаться, и только начало следующего урока чуть-чуть успокоило гимназисток. Как назло, этим уроком была словесность.       — Господин учитель, а когда мы будем проходить Михайлова? — спросила Фаина. — «Смело, друзья, не теряйте», например. Или хотя бы Синегуба?       Учитель опешил от такого высказывания и, недолго думая, пошел за классной дамой.       Пришедшая Лизавета была донельзя возмущена подобными высказываниями.       — Мадемуазель Никонова! — воскликнула Лизавета. — Как вы смеете позволять себе подобную дерзость?       — Мадам, я узнала от мадам начальницы о подобных стихах, поэтому спрашиваю господина учителя, когда мы сможем их учить наизусть и анализировать поведение главного героя, — ответила Фаина. — Это же так занимательно: неравный бой, смелость, спасение Родины!       — Выйдите из класса, мадемуазель, — сказала Лизавета. — Не срывайте урок.       Фаина вышла в коридор и подумала:       «Вот будет хохма, если поведешь к начальнице».       Однако Лизавета сказала воспитаннице, чтобы она оставалась стоять возле класса, и пошла к Зое сама.       — Зоя Михайловна! — едва сдерживаясь, говорила Лизавета. — Поведение Никоновой просто недопустимо, невозможно, аморально! Конечно, я поговорю с Александром Евгеньевичем, но считаю, что гимназистка должна быть наказана.       Борясь с желанием сказать: «Хорошо, сейчас я позову Эльвиру Марковну и пусть она думает, что делать дальше», Зоя ответила:       — Хорошо, Елизавета Васильевна, приглашайте мадемуазель сюда для беседы.       — Зоя Михайловна, я, конечно, не настаиваю, а предлагаю, но не лучше ли привлечь сюда инспектрису? — неожиданно спросила Лизавета. — Пусть ситуация будет как будто совсем иной: гимназистка позволила себе недопустимое, классная дама пошла к инспектрисе. Просто в чем дело, я не хочу давать гимназистке еще одну возможность попререкаться.       — Согласна с вами, Елизавета Васильевна, — ответила Зоя.       Эльвира Марковна, придя в гимназию и выслушав все от Зои, тяжело вздохнула и сказала:       — Не надо было такую самодеятельность затевать — не пришлось бы сейчас думать, что делать. Эх, Зоя, вот не думаешь ты о том, что Никонов-второй может вспомнить былые годы и попортить тебе кровь. Решит, что появился неплохой способ сделать ответную гадость жене того, кто стрелял в него…       — Никонов-второй — двоюродный брат Фаины, не должен он ничего делать, — ответила Зоя.       — Не была бы столь уверена, — произнесла Эльвира Марковна. — Попугать ту, которая, по его мнению, слишком много на себя взяла — святое дело.       Женщина немного помолчала и спросила:       — Мадемуазель отстраняем от уроков до понедельника за крамольные высказывания? Или просто на завтра?       — Как видите более правильным, — сказала Зоя.       — Я, Зоя, вижу более правильным быть более умеренной в высказываниях, — ответила Эльвира Марковна. — Вижу более правильным уши тебе оборвать. А делать-то что?       — Все зависит от того, будет огрызаться или нет, — произнесла Зоя. — Видно, в общем, будет.       Эльвира Марковна ушла. Зоя сидела, донельзя расстроившись, и даже увидев Асю, которая пришла, чтобы узнать все из первых уст, не приободрилась.       — Да ладно тебе, Зойка, не стоит переживать, — произнесла молодая женщина. — Свекруха же пришла, сама во всем разберется.       — Такую прекрасную идею загубили, испоганили! — с огорчением воскликнула Зоя. — Я же познакомить их со всем хотела, только безопасно, не на подпольном кружке…       — Надейся на то, что и с Никоновым придется разговаривать не тебе, а Лизавете или Геллер, — ответила Ася.       — Геллер меня обругала, — вздохнула Зоя.       — И правильно сделала, — даже чуть обрадовалась Ася. — Могу Севастьянке не жаловаться, хотя он, конечно, все и сам узнает.       Ася успела сходить домой пообедать, немного посидеть с детьми, а потом снова вернулась в гимназию, желая узнать все подробности сегодняшнего происшествия из первых уст. Допуская такую мысль, что начальница уже ушла домой, Ася была готова идти домой к Зое, однако увидела подругу в своем кабинете.       — Зойка, ты чего плачешь? — спросила Ася, увидев красные глаза Зои.       — Геллер вернулась после Глашки злая и уже начала уже меня полоскать, — тихо сказала молодая женщина.       — После Глашки? — не поняла Ася. — А она тут еще причем?       — Да после Файки, оговорилась я, — вздохнула Зоя. — Пришла, значит, после Файки, и как начала с порога меня полоскать! И зачем я эту Лизавету послушала, сама бы с Файкой все решила…       Перед глазами Зои пронесся недавний разговор.       В кабинет вошла разозленная Эльвира Марковна.       — Да судить за такие уроки можно! — воскликнула женщина. — За крамолу, за втягивание туда малолетних! А краснеть, значит, я должна!       — Матушка, это была идея Лизаветы, — ответила Зоя.       — Потому что Лизавета не безмозглая дура и догадывалась, что так бы сперва Никонова тебя обложила такими высказываниями, что отчислять впору, а потом отец обругал всяко разно, — сказала Эльвира Марковна.       — Матушка, я просто учу девочек, — произнесла Зоя.       — Девочек она учит! — женщина отвесила Зое подзатыльник. — Я бы тебя дома выдрала, чтобы сидеть не могла, да только толку ровно ноль будет!       — Матушка, мы в гимназии, не стоит так громко кричать, — ответила Зоя.       — Не услышат, — чуть тише, но все так же возмущенно сказала Эльвира Марковна. — Руки протянула! Пустили козу в огород! Встала крамольщица у руля гимназии!       — Матушка, вы что? — удивилась Зоя.       — Что слышишь, — ответила женщина. — Протянула руки!       Зоя вытерла слезы и повернула руки ладонями к Асе.       — Не сказать, чтобы сильно видно, но все же… — вздохнула молодая женщина. — Она, значит, сначала Файку линейкой отлупила, потом до понедельника от уроков отстранила — слишком много пререкалась и возмущалась. Потом с папенькой вела беседы о том, что это извращенная Файкина фантазия нашла в уроке-предостережении от неблаговидных поступков агитацию. Папенька не захотел принимать правила игры и делать вид, что согласен, в свою очередь, возмущался, что начальница устроила в гимназии гнездо разврата. Геллер же отвечала, что начальница наоборот хочет предостеречь учениц, у которых самый такой опасный возраст, от идиотских решений.       Зоя вытерла слезы и добавила:       — А потом Геллер пришла и меня линейкой отлупила. Прямо как в годы учебы…       — Может, теперь других так обижать не будешь — себя вспомнила, — ответила Ася.       — Я сама решу, как вести себя с гимназистками, — обиделась Зоя.       «А Лизавета-то что по этому поводу думает?» — вертелось на языке Аси.       Поняв этот немой вопрос, Зоя ответила:       — Лизавета, как нетрудно догадаться, не в восторге от того, что Геллер отлупила Файку. Но молчит, так как идея позвать инспектрису была ее. О том, что Геллер на меня возмущалась, вроде бы, не знает. Оно и к лучшему, сплетничать не будет.       — Да она бы и так вряд ли стала сплетни распускать, — произнесла Ася.       Предложив подруге не раскисать, а просто вести себя как обычно и не заниматься «идиотской самодеятельностью», Ася вышла из кабинета Зои.       Неподалеку от выхода молодая женщина встретилась с Лизаветой.       — Агнесса Викторовна, вы же от Зои Михайловны? — спросила Лизавета. — Ответьте, пожалуйста, мне для успокоения души: она же не сильно сейчас расстроилась?       — С чего бы ей расстраиваться? — попыталась изобразить удивление Ася.       — Да как же, — ответила Лизавета. — Я же предложила вызывать Никонову к Эльвире Марковне, а Эльвира Марковна была явно недовольна сложившейся ситуацией. Вдруг она, скажем так, по-родственному, выразила свое недовольство, высказалась?       «Конечно, она выразила по-родственному свое недовольство и не только высказалась», — подумала Ася и сказала вслух: — Можете не переживать, Елизавета Васильевна. Эльвира Марковна просто возмутилась ситуацией, точно так же, как и вы, но именно на какие-то другие высказывания Зоя Михайловна мне не сетовала. Елизавета Васильевна, я почему-то уверена, что если Зоя Михайловна узнает, что мы с вами сейчас немного посплетничали, она точно расстроится. А так, может быть, и огорчена тем, что поведение гимназисток неидеальное, но не более того.       — Да вы что, Агнесса Викторовна, я только у вас спросила, потому что знаю, что вы никому больше не скажете, — спешно произнесла Лизавета. — А так я сама сплетни не приветствую, можете не беспокоиться.       — У Зои Михайловны все хорошо, можете не переживать, — сказала Ася.       Ася пошла домой. Подругу было чуть-чуть жаль, однако часть сознания была несколько довольна, что за этот номер, несмотря на все ее предупреждения, Зое досталось хотя бы от свекрови.       «А то вечно она ее покрывала, прощала, закрывала глаза на все грехи, — думала Ася. — Хоть после окончания учебы Зойке прилетело».       С другой стороны, если абстрагироваться от прошлого, подругу было немного жаль.       «Такие хорошие идеи начинает и портит практически сразу же, — подумала молодая женщина. — Ведь гимназия, сама по себе, идея неплохая, а вот некоторые дополнительные моменты — вообще бред сивой кобылы».       Проплакавшись и успокоившись, Зоя пошла домой.       «Да что же за невезение такое! — думала молодая женщина. — Сперва Фаина, потом от Геллер попало… Геллер, понятное дело, не выдержала, но если ее не звать — кто знает, было бы лучше или нет?»       Решив, что ее идея с попыткой изучать иные стихи полностью провалилась, Зоя пришла к выводу, что это начинание есть смысл окончательно оставить, ограничившись только легкой агитацией на уроках истории.       «И все, от остального придется окончательно отказаться», — с явной тоской подумала Зоя.