Начальница гимназии

      Прошла еще одна неделя. Анечка внимательно наблюдала за жизнью гимназии, уроками, которые проводила начальница, и сделала для себя ряд выводов.       Вывод первый заключался в том, что здесь, в этом учебном заведении, достаточно попустительски относились к моральному облику учениц. Больше для того, чтобы проверить это лично, Анечка согласилась пойти с одноклассницами в кофейню. Девочка интересно провела время, ведь раньше на такие авантюры она не соглашалась — не хотелось сидеть после уроков наказанной, а потом, выйдя на улицу, спросила:       — А если бы нас увидела Варвара Николаевна? — спросила Анюта.       — Было такое однажды, — сказала одноклассница. — Ничего она нам не сказала.       Однако несмотря на то, что каких-то нежеланных последствий за такие походы явно не было бы, Анечка решила больше не ходить в подобные заведения — нет смысла, да и вообще, если мать узнает о том, что дочь ходит по увеселительным заведениям в пост, дома будет неприятный разговор.       Второй вывод заключался в том, что некоторые учителя и вправду положительно оценивали личное мнение учениц. Можно было высказать свою точку зрения по какому-то вопросу, не рискуя получить ноль за то, что не была пересказана «правильная» точка зрения. А третий вывод свидетельствовал о том, что за крамолой, к сожалению или к счастью, будущее. Именно поэтому Анечка решила узнать о крамоле чуть больше, «из первых уст», чтобы расширить свои знания.       — Анюта, — буквально недавно спросил дочь Илья Николаевич. — А что ты можешь рассказать об этой гимназии? Что там такого, чего нет в твоей прошлой?       — Наверное, самое главное — это то, что начальница не заставляет на своих уроках пересказывать ее лекции слово в слово, — начала Анечка. — К примеру, многие девочки рассказывают все своими словами и, если не ошибаются, получают свои заслуженные пятерки. Вы же помните, я когда-то говорила, что в прежней гимназии за хороший правильный ответ, но не словами учителя, можно было получить только четверку. На пятерку надо было говорить близко к записанному тексту.       — А что еще там отличается? — уточнил Илья Николаевич. — Может быть, начальница как-то не так уроки ведет?       — Не заметила, папенька, — ответила Анечка.       «Или не хочет говорить, или, что вернее, по малолетству просто не понимает половину», — подумал мужчина и удовлетворился словами дочери.       Однако Анечка решила лично сходить на какой-либо подпольный кружок, чтобы все узнать именно из первых уст. И уже скоро девочка слушала рассказ о том, что царь — это деспот и тиран, что без царя жизнь станет лучше, что конституционная монархия — это все равно, что калека, который опирается на палку — монархии вообще быть не должно, хотя уж лучше так, чем вообще без конституции.       На первый раз, казалось, было слишком много информации, поэтому девочка решила прийти снова. Однако во время второго визита в голове все так и не улеглось. Анечка, слушая, что царя быть не должно, никак не могла понять, как такое в принципе осуществимо. В конце концов решив, что ей это неинтересно — наблюдатель не обязан знать, как все будет происходить, девочка собралась домой.       Анечка уже была во дворе дома, когда туда нагрянула жандармерия. В душе девочки мгновенно все перевернулось.       «Мама узнает — убедит папу забрать меня из этой гимназии», — с ужасом подумала Анечка, когда ее за руку вели в жандармерию.       — Фамилия, имя, отчество, род занятий, вероисповедание, возраст, — начал жандарм.       — Варнецкая Анна Ильинична, гимназистка, православная, тринадцать лет, — ответила Анечка и подумала. — «Вот так, практически в первый же раз взять и попасться, пытаясь узнать новое».       Жандарм сперва опешил, услышав фамилию и отчество задержанной, а потом сказал:       — И как же вы своего отца позорите, мадемуазель! Уверен, ему в отставку еще рано.       От этих слов Анечке стало еще хуже. Однако следующий вопрос просто выбил девочку из колеи:       — И что же вы, мадемуазель, делали на этом преступном сборище?       — Мимо проходила, — сразу же соврала Анечка. — Увидела во дворе красивые цветы и хотела постучать в дверь к хозяйке и попросить разрешения собрать немного семян.       — Цветы в ноябре? — донельзя изумился жандарм.       — Цветы, конечно, я видела летом и осенью, но любой образованный человек знает, что семена вызревают попозже, летом их собрать нельзя, — ответила Анечка.       — Мадемуазель, а давайте теперь чистейшую правду, — сказал жандарм. — Зачем вы ходили на это преступное сборище?       Неожиданно на ум девочки пришли рассказы отца о службе, следствии и ошибках, которые там допускаются — что-то мужчина говорил жене, а Анечка невольно слышала, что-то рассказывалось всем детям и ей в том числе.       — Я задержана? — спросила Анечка.       — Пока что нет, — ответил жандарм, донельзя удивившись такому вопросу из уст юной барышни.       — Тогда я пошла, — ответила Анечка и направилась к выходу.       Жандарм встал из-за стола, крепко взял Анечку за руку и сказал:       — Пойдете тогда, когда я вам это разрешу.       — Руку отпустите — синяк будет, — сказала девочка.       — Будете такие представления устраивать — не один синяк и на лице появится, — раздалось в ответ.       — Рискуете своим званием, — произнесла Анечка. — Начальство по головке не погладит за избиения.       — Мне надоело тратить на вас время, мадемуазель, — ответил жандарм. — Вы задержаны, разговаривать с вами буду тогда, когда у меня появится время.       Уже вскоре Анечка сидела на лавочке сибирки [1] и надеялась, что о ее похождениях расскажут отцу, который занят на службе, а не матери, которая совершенно точно запрет ее дома где-нибудь в чулане до возвращения вечером отца.       — Севастьян, — молодой человек услышал, что к нему обращается сослуживец. — Можешь обрадовать свою сестру, что ее ученица допрыгалась до задержания.       — Кто? — спросил Севастьян и подумал. — «Глашка?»       — Варнецкая из третьего класса, — раздалось в ответ.       — О Варнецкой из третьего класса надо Варнецкого радовать, а не мою сестру, — выругался Севастьян. — И не забудь перед этим документы все в порядок привести, а то я не удивлюсь, если ты просто взял, закрыл мадемуазельку в холодной [2], а сам ни одной бумажки не написал.       — Варнецкий прямо будет счастлив, узнав, что на его дочь бумажки написали, — сказал жандарм.       — Демонстративно выбросить или отдать ему эти бумаги — лучше, чем чирикать, что девочке не захотели портить жизнь, — ответил Севастьян. — Делай все по уму.       Узнав, что новенькая Анечка, которая успела зарекомендовать себя как приличная ученица, позволила себе подобное, Зоя просто опешила.       — Вызывай первая Варнецкого, — посоветовала подруге Ася. — Налетай на него, возмущайся дурным воспитанием дочери. Скажи, что не потому ли он ее сюда перевел, потому что из прежней гимназии попросили на выход?       — Так ее явно хвалить дома за такие фокусы не будут, — вздохнула Зоя.       — А так, Зойка, тебя хвалить за такое учебное заведение не будут, — ответила Ася. — А Анютке все равно дома попадет. В любом случае. Жандармерия явно тоже захочет папеньку увидать.       — Хорошо, — вздохнула Зоя.       Разговор с Варнецким был настолько мерзок Зое, что начальница с трудом заставляла себя произнести некоторые фразы.       — Я не понимаю, Илья Николаевич, это что за сюрпризы для меня как начальницы благопристойного заведения? — возмущалась Зоя. — Я смотрю табель Анны — там более чем пристойные оценки. Поведение примерное. А тут раз — и вот это! У меня складывается такое чувство, что Анну исключили из прежней гимназии именно за что-то подобное, но решили не портить девочке жизнь и не отразили это в табеле! Почему дурное воспитание вашей дочери должна расхлебывать я? Жандармерия задаст свои вопросы явно мне, а не вам!       — Так, может быть, Анна в этих стенах узнала то, что знать не надо? — стараясь скрыть растерянность, ответил Илья Николаевич. — Была примерная ученица с примерным поведением, а всего лишь за пару недель в этом учебном заведении Анна узнала противозаконное.       — Чтобы так резко изменилось все — не бывает! Не бывает такого! — воскликнула Зоя. — Илья Николаевич, конечно, я могу пойти вам навстречу, не исключать Анну за вот этот вопиющий случай, но где уверенность в том, что я не приобрела себе такую ученицу, от которой избавляться пора?       — Этого больше не повторится, — произнес мужчина.       Разминувшись с запиской, присланной в суд, Илья Николаевич направился в жандармерию.       — За что задержана мадемуазель? — спросил мужчина.       — За участие в подпольном кружке, — ответил жандарм.       — Что она там делала? — уточнил Илья Николаевич. — Из доказанного.       — Хотела у хозяйки забрать семена цветов, — сказал жандарм.       Какой-то особой любви к цветоводству за Анечкой замечено не было, однако мужчина ответил:       — За семена цветов у нас уже жандармерия задерживает? Самим не смешно говорить такое?       — Это из доказанного, — произнес жандарм. — А из недоказанного… Пока что недоказанного.       Илья Николаевич задумался, пытаясь найти оптимальный ответ на вопрос.       — Как вы прекрасно знаете, слышали, на первый раз многих отпускаем, — продолжил жандарм. — Но если вы не составите соответствующий разговор с дочерью, кто знает, как далеко зайдет дело в следующий раз?       — Цветоводство — не преступление, — ответил мужчина.       Увидев отца, который пришел за ней, Анечка даже обрадовалась — пришла не мать. Однако вместе с этим появился другой страх: а вдруг отец на нее настолько рассердился, что сейчас приведет домой и разрешит матери сделать все, что она посчитает правильным? Перед глазами замаячил чулан, в котором она сможет хоть немного отдохнуть после непрекращающихся возмущений матери, и девочка ничего не сказала.       — Анюта, признавайся как на духу: куда ходила, зачем? — спросил Илья Николаевич.       — Ходила к хозяйке дома, чтобы попросить у нее семена цветов, — ответила Анечка.       — Не хочешь рассказывать мне — расскажешь маме, — произнес Илья Николаевич.       — Папенька, а если признаюсь, вы маме не расскажете? — с надеждой спросила девочка.       — Не расскажу, — ответил Илья Николаевич.       — Папенька, я узнала на уроке, кстати, еще в прежней гимназии, что причина английской революции — это усиление абсолютизма, поэтому захотела выслушать, скажем так, и другую сторону. Сторону преступников. Но мне не удалось это сделать — жандармерия явилась раньше, — произнесла Анечка.       — Если ты хотела узнать сторону преступников, могла бы попросить меня и я бы принес материалы из суда, — сказал мужчина. — А так ты только опозорилась сама, опозорила меня — мне в отставку, Аня, еще рано! Опозорила начальницу, которая тебя исключать хотела, но хоть потом передумала. Аня, я могу верить в то, что ты больше не станешь нарушать законы?       — Да, папенька, — ответила Анечка.       Мужчина привел дочь домой и сказал супруге:       — Анна дурно себя вела в гимназии, я запираю ее в чулане до своего возвращения. Не разговаривай с ней, пусть попробует осознать все свои ошибки.       Казалось, дома все успокоилось: вечером пришел отец, выпустил ее из чулана, убедил мать не ругать дочь дополнительно, потом сказал, оставшись наедине, что все документы относительно ее задержания уничтожены, но вот так ругаться со служителями закона тоже не выход. Однако на следующий день Анечка услышала от классной дамы, что ее вызывает к себе начальница.       — Вот как так можно! — слегка возмущалась Варвара Николаевна. — Только прийти на учебу — и уже к начальнице вызывают!       Судя по рассказам от одноклассниц и учениц постарше, начальница позволяла себе побить ученицу линейкой, инспектриса и вовсе дважды нарушала устав и бралась за розги. Догадываясь, что если она уйдет из кабинета и ее отца снова вызовут в гимназию, то он явно настолько рассердится, что расскажет обо всем матери, Анечка даже не знала, что будет лучше: закрыть глаза на нарушения устава или не закрывать глаза и несколько недель слушать причитания матери, что за такие дурные мысли о священной особе императора нужно молиться, каяться, просить священника наложить на нее епитимью [3] и всячески просить Бога о том, чтобы он избавил ее от дьявольского искушения в будущем.       Анечка вздохнула и, мысленно произнесла:       «Господи, пусть она меня ругает, оставляет после уроков, но устав нарушать не надо…»       Девочка вошла в кабине начальницы.       — Как вы объясните свое поведение, мадемуазель? — спросила Зоя.       — Я услышала на уроках истории, что причина революции в Англии — это усиление самодержавия, поэтому решила послушать, скажем так, и другую сторону, — ответила Анечка.       — А то, что за эту, как вы выразились, «другую сторону» судят и отправляют в ссылку, вы, конечно, не подумали, — уточнила Зоя.       — Я легкомысленно понадеялась, что все обойдется, — произнесла девочка.       Зоя растерялась от такого ответа.       — Мадам, я поняла, что за крамолой будущее, не поняла некоторых деталей относительно ее осуществления, но, так как я все равно этим не желаю заниматься, какая разница, что я чего-то не поняла, — добавила Анечка. — Поэтому можете не беспокоиться, подобное не повторится.       — Поверю вам на первый раз, — ответила Зоя. — Мадемуазель Варнецкая, не должно повториться то, что вас забирает жандармерия. Свой интерес вы вправе удовлетворять, за это ругать вас не могу. Но этот разговор останется сугубо между нами.       — Конечно, мадам, — произнесла Анечка и обрадовалась — все закончилось гораздо лучше, чем она могла себе представить. [1, 2] арестантское помещение для задержания бродяг, мелких преступников, нарушителей общественного порядка. [3] церковное покаяние за нарушение норм религии.