Начальница гимназии

      Побывать в шкуре мовешки Анечке не понравилось. Конечно, столь благожелательный разговор в кабинете начальницы был приятен девушке, однако Анечка решила, что постарается больше никогда не допускать такого.       Анечка спустилась в класс, даже умудрившись не опоздать на первый урок.       — Что начальница сказала? — спросила одноклассница.       Чуть огорчившись, что уже все знают, за что ее вызывали к начальнице — шило в мешке не утаить, девушка ответила:       — Отругала, а что еще она могла сказать?       — И даже линейкой не отлупила? — в этих словах читалась явная зависть. — Везучая!       — А Глашку за крамолу дважды били, прямо били, — сказал кто-то.       — Значит, та Глашка такое натворила, что отчислять было впору, — чуть раздраженно ответила Анечка.       — Анька, так и тебя можно отчислять за жандармерию, — произнесла одноклассница.       — За цветы и их семена? — изобразила удивление девушка.       — Анька, тебя отец выручил, не отпирайся уже, — сказал кто-то. — Так радоваться надо, что есть тот, кто может выручить.       — Можно подумать, никто из вас не просил у хозяйки семена понравившихся цветов, — выругалась Анечка и замолчала.       Даже перед одноклассницами не хотелось выставлять себя невоспитанной ученицей. Поэтому девушка очень обрадовалась приходу учителя практически сразу за ее словами — к перемене интерес к разговору мог поутихнуть.       Анечка оказалась права: на следующей перемене одноклассницы уже вовсю обсуждали домашнее задание и многое другое. С некоторым облегчением девушка присоединилась к этим разговорам.       Когда Анечка вернулась домой, Нина Евгеньевна спросила дочь:       — Анюта, так за что тебя папа вчера наказал? Что ты натворила?       — Не сдержалась и грубовато ответила классной даме, — соврала Анечка — что-то подобное, казалось, про классную даму, отец говорил матери, пока девушка сидела в чулане.       — Так папа же про учителя говорил, — чуть удивилась женщина.       — И учителю тоже, — вздохнула Анечка. — Бес попутал…       — Анюта, так нельзя же так! — начала женщина. — И папу, значит, за это в гимназию вызвали?       — Да, — ответила Анечка.       — А ты, верно, домашнее задание не успела сделать — я же видела, ты допоздна ерундой занималась? — продолжала допрос мать.       — Да, — кивнула девушка.       — Все правильно папа сделал, я даже удивилась, что он решил поступить правильно, а не пожалеть тебя в который раз, — ответила Нина Евгеньевна. — Впрочем, кто старое помянет… Сейчас хоть иди делать задания.       — Конечно, мама, — согласилась Анечка.       Девушка сделала домашние задания, почитала книжку, погуляла, а потом, когда отец вернулся домой, сказала:       — Папенька, вы вчера сказали, что раз мне так надо, то могли бы принести какие-то документы… Я же совсем не успела ничего узнать, меня жандармерия во дворе увидела…       Врать отцу было чуть неприятно, но оставалась надежда на то, что Илья Николаевич не знал всю правду.       — За два раза ничего не поняла? — переспросил мужчина, не поняв намек дочери на то, что она якобы ни разу не была на явке. — Хорошо, Анюта, я принесу тебе такое дело, где все будет очень даже просто и понятно. Очень показательно. Читай, изучай, делай выводы.       — Спасибо, папенька, — обрадовалась Анечка.       Уже на следующий день вечером Илья Николаевич принес дочери дело.       — Смотри не потеряй, потеряешь — так накажу, что долго не забудешь, — сказал мужчина.       Что подразумевалось под этой фразой, не знала ни Анечка, ни думал на эту тему Илья Николаевич, такое дежурное выражение было больше для того, чтобы предостеречь дочь от неразумных поступков.       — Читай дома, — добавил Илья Николаевич.       — Спасибо, папенька, — ответила Анечка.       Девушка начала чтение. План оперативно-розыскных мероприятий, версии, допросы свидетелей… Уже было слишком поздно, читать при свете керосинки не разрешала мать — Нина Евгеньевна боялась, что дети испортят себе зрение, и уносила по вечерам лампу, а света свечей было слишком мало, чтобы разбирать зачастую заковыристые буквы, поэтому Анечка решила приостановиться.       Однако новая информация просто манила к себе. Впервые в жизни Анечке хотелось прогулять учебу и посвятить весь день только чтению, однако это было невозможно: ни отец, ни мать не одобрили бы пропуска учебы без значимого повода. Кроме того, Анечка не сомневалась, что Нина Евгеньевна не одобрила бы вообще подобное чтение.       Немного поколебавшись, Анечка нашла компромисс со своей совестью: на уроке латинского, когда учитель снова будет объяснять ту тему, которую она поняла еще в прошлый раз, девушка будет просто читать. На второй парте у окна, надежно закрытая другими гимназистками, Анечка, по ее мнению, должна была остаться незамеченной.       Однако все пошло не так: во-первых, девушке не удалось сосредоточиться — мешали объяснения учителя, а, во-вторых, уже вскоре учитель заметил, что гимназистка занята какими-то другими делами.       — Мадемуазель Варнецкая, отдайте мне книгу, — произнес он.       От мысли, что ей придется отдать уголовное дело, девушке стало плохо.       — Прошу прощения, господин учитель, я больше не буду, — ответила Анечка и закрыла уголовное дело тетрадями.       — Отдайте мне книгу, мадемуазель, иначе я пойду к классной даме, — сказал Алексей Иванович.       В том, что ее практически совершенно точно оставят после уроков, Анечка уже не сомневалась, однако упрямо повторила:       — Прошу прощения, господин учитель, я так больше не буду.       Учитель вышел из класса, намереваясь найти Варвару Николаевну, однако по коридору шла Зоя.       — Зоя Михайловна, раз судьбе было угодно, чтобы я вас встретил… — начал Алексей Иванович. — Мадемуазель Варнецкая читала на уроке и не желает отдавать мне книгу.       «Вторая Глашка мне нашлась!» — в глубине души возмутилась Зоя и вошла в класс.       — Мадемуазель Варнецкая, по какой причине вы не желаете отдать книгу Алексею Ивановичу? — спросила молодая женщина.       — Прошу прощения, мадам, этого больше не повторится, — снова произнесла Анечка.       — Довольно пререкаться, пойдемте со мной, — сказала Зоя.       Анечка тяжело вздохнула и, собрав вещи, пошла в кабинет начальницы.       — Что вы читали и почему не хотели отдавать Алексею Ивановичу? — спросила Зоя.       — Я читала уголовное дело Владимира Геллера и не посчитала нужным его отдавать в чужие руки, — Анечка решила не врать.       — А знаете, мадемуазель, я отчислю вас за такую дерзость начальнице! — возмутилась Зоя, внутренне закипая. — И ваши пристойные оценки не покроют такое возмутительное поведение: сперва жандармерия, потом вот это. Хорошая провокация!       — Мадам, но я ведь правда читала про Владимира Геллера! — воскликнула Анечка. — Очень познавательно.       — Выйдите вон и встаньте в рекреации, — ответила Зоя. — Если кто-то спросит, ответите, что я вас туда отправила.       — Мадам, за что же вы так? — спросила Анечка. — За правду?       — Вас стоит выдрать как сидорову козу, — сказала Зоя. — За препирательства с начальницей, за дерзость, за нахальство, да и, кстати, за то, что уголовные дела таскаете черт знает куда! Если, конечно, не врете, глядя в глаза!       На этих словах Анечка чуть испугалась.       «Папа не станет поднимать на меня руку за вот это», — пронеслось в голове девушки.       Однако в то, что Зоя сама решит поднять на нее руку, Анечка до сих пор не верила и, даже увидев, что начальница куда-то вышла, а потом вернулась с розгами, решила, что ее просто пытаются напугать. Однако Зоя закрыла дверь на ключ и сказала:       — Вот даже если ваш папенька потом пришлет проверку в гимназию, я жалеть об этом не буду.       Анечка изо всех сил старалась не заплакать и мысленно повторяла:       «А это Божья кара за то, что вынесла дело из дома…».       — Положите это уголовное дело на стол и встаньте к стене в рекреации, — произнесла Зоя. — Домой вас заберет Илья Николаевич.       Анечке стало еще жутче от того, что отец, вероятно, на нее рассердится, и девушка сказала:       — Не отдам. Нельзя. Не положено.       — Значит, лжете, — произнесла Зоя. — Идите, мадемуазель, идите. В рекреацию.       Анечка буквально пулей вылетела из кабинета начальницы, забыв портфель.       Зоя не представляла, что однажды позволит себе поднять руку на ученицу, будто свекровь. Однако иного выхода молодая женщина не видела и, кое-как успокоившись, написала записку:       «Илья Николаевич, зайдите в гимназию для серьезного разговора о поведении вашей дочери».       Руки чуть дрожали. Больше всего Зое хотелось упросить и Геллер прийти в гимназию, однако, подумав о том, что ей может слишком попасть от свекрови за такое самоуправство, возможно, точно так же, как и Анечке, молодая женщина отказалась от своей идеи.       «Сама затеяла — мне расхлебывать, если что», — подумала Зоя.       Анечка плакала практически в голос, стоя в рекреации. Девушке было и обидно, что с ней поступили подобным образом, и страшно от возможной последующей реакции отца. То, что она забыла портфель, девушка даже не вспоминала.       Тем временем Зоя заглянула в открытый портфель Анечки и увидела там, по-видимому, уголовное дело. Недолго думая, молодая женщина вынула его из портфеля и начала чтение.       Обнаружение признаков преступления, постановления, протоколы допросов… Протокол судебного заседания…       — Вы признаете себя виновным в том, что готовили покушение на священную особу императора?       — Я бескрайне виноват перед Родиной в том, что не сумел довести дело до конца. Этот позор мне вряд ли будет суждено смыть даже мученической смертью.       — Володечка… — со слезами прошептала Зоя. — Как же мне тебя не хватает!       Дверь открылась. Не успела Зоя вытереть слезы, как к ней подошел Илья Николаевич.       Мужчина с порога увидел плачущую над уголовным делом Зою и все понял сам.       — Оставлю вам это дело до завтра, можете дочитать, — сказал он. — Вам полезно будет посмотреть, как четко жандармерия выполняет свои обязанности.       Зоя спешно вытерла платком слезы и ответила:       — Благодарствую.       — По какой причине вы желали меня видеть? — спросил мужчина.       — Мадемуазель Варнецкая занималась на уроке посторонними делами, дерзила учителю, дерзила начальнице, — начала Зоя, пересказывая весь сегодняшний день.       — И что вы от меня-то хотите? — уточнил Илья Николаевич. — Судя по тому, в каком расстройстве мадемуазель, вы уже сделали все, что хотели.       — Я хочу, чтобы вы составили соответствующую беседу с дочерью, и предупреждаю, что за следующий раз мадемуазель будет отчислена и, возможно, с волчьим билетом, — сказала Зоя.       — Мне сегодня другую беседу с дочерью составлять: почему начальница позволяет себе нарушать Устав, — ответил мужчина.       — Устав создан для государственных гимназий, — сразу же отреагировала Зоя.       — А раз вы так подчеркиваете, что гимназия у вас негосударственная, то слушать о волчьих билетах еще смешнее, — сказал Илья Николаевич.       Более-менее собравшись, Зоя наконец-то высказала мужчине все то, что хотела: как ее возмутило поведение Анечки, насколько это недопустимо.       — Жаловаться выше на вас, так уж и быть, я не буду, — произнес Илья Николаевич. — Но от всей души надеюсь, что вы тоже сделаете правильные выводы из этого дня. За уголовным делом зайду завтра, надеюсь, у вас хватит ума его не потерять. Честь имею.       Илья Николаевич пришел к дочери в рекреацию, отдал портфель и сказал:       — О твоих похождениях знаю. За то, что вынесла уголовное дело из дома, все было вполне справедливо. Если в голове не пусто, выводы сделаешь. Про Владимира Геллера вдове могла не говорить.       — Папенька, я просто прочитать все хотела… — вытирая слезы, ответила Анечка.       — И сама убедилась, что от крамолы все беды, — произнес мужчина. — Пошли домой!       Илья Николаевич взял дочь за руку и почувствовал, что она горячая. Донельзя удивившись, мужчина прощупал лоб дочери и убедился, что и он горячее обычного.       — И горячку себе наревела, — добавил Илья Николаевич. — И маме я должен теперь что-то правдоподобное сказать, чтобы тебе завтра дома спокойнее сиделось. Хотя, конечно, тебе было бы полезно и послушать, насколько ты неправа.       Илья Николаевич довел Анну до дома. Мужчина увидел взволнованную супругу и сказал:       — Анюте стало нехорошо в гимназии, она приболела. Пусть завтра побудет дома.       — Конечно, — ответила Нина Евгеньевна.