Начальница гимназии

      Севастьян занимался делами службы, когда в кабинет вошел Виталий.       — Хочешь — обрадуй сестру, — произнес молодой человек. — С Геллер наблюдение сняли.       — Сестра, по-моему, не знает, что за Геллер было наблюдение, — ответил Севастьян. — Да и я тоже не интересовался. И что филер узнал?       — А что филер мог узнать? — спросил Виталий. — Что Геллер ходит в гимназию, время от времени навещает внуков, любит сама прогуляться по лавкам и купить что-нибудь, дважды покупала хорошие дорогие конфеты и ела их на улице прямо на лавочке. Наверное, про конфеты — самое шокирующее, что удалось узнать.       — У каждого свои странности, — произнес Севастьян. — А что, филер ни разу не видел, как Геллер на мануфактуру ходила? Даже странно как-то.       — Про мануфактуру я и говорить не стал — оно совершенно неудивительно, — ответил Виталий. — Она и к инспектрисе из министерской гимназии ходила, чтобы поболтать о чем-то личном. В этом ничего интересного нет. Жандармерию интересовали иные контакты: с рабочими вне стен мануфактуры, а еще лучше — с рабочими с фабрики. Таких встреч не было, поэтому наблюдение было прекращено. Филер, к слову сказать, говорил, что у Геллер настолько скучная жизнь, что ему даже наблюдать скучно было. Чуть было не засыпал иногда.       — Другие поднадзорные развеселят, — отмахнулся Севастьян. — Конечно, я делом Геллер не занимался, но она не настолько дура, чтобы после двух подозрений еще что-то устроить. Так что это или без ее ведома, или, наоборот, с целью подставить ее, спихнуть на нее организаторство.       — Почерк другой, — сказал Виталий. — Не такой, как в прошлые разы. Поэтому можно точно сказать, что не она.       — Или не тот, кто прошлые разы организовывал, — добавил Севастьян.       Анечка скучала. За несколько недель полуодиночества — прежний круг общения все так же не давал девушке возможность откровенничать — Анечка поняла, что если не считать той самой ситуации, в которой она обвинила Глашу в укрывательстве своих грехов, новая подруга ее полностью устраивала. Иная досадная ситуация, когда ее зачем-то обвинили в содомии, стерлась из памяти Анечки — буквально через несколько дней девушка была уверена, что ее наказали за ссору с Глашей, произошедшую в гимназии. А еще через неделю Анечка просто предпочла забыть эту ситуацию — предыдущее несправедливое наказание было куда более обидным и ярким пятном среди недавних событий.       Анечка предпочла простить начальницу: что ожидать от той, которая готова практически на кулаках защищать остатки чести своего погибшего супруга? Была прощена и Глаша, причем на Глашу Анечка не обижалась вполне искренне: то, что девушка предпочла молчать о своих несовершенствах, Анечка прекрасно понимала. Однако несмотря на всепрощение, которое бы явно понравилось матери, если бы она узнала правду, на душе было как-то не очень спокойно.       «Нужно примириться с Глашей», — подумала Анечка и сразу же после уроков подошла к подруге.       — Как уроки прошли? — как ни в чем не бывало спросила Анечка.       — Неплохо, — ответила Глаша. — Начальница нас отпустила на десять минут раньше — ее куда-то позвали. Поэтому меня не спросили, а так бы могла и нолик схлопотать.       Анечка сразу же вспомнила, как начальница пришла на их урок на двадцать минут позже и сказала:       — И меня тоже сегодня не спрашивали. Даже как-то обидно. Я же готовлюсь каждый раз, стараюсь… Хочется, чтобы все пятерки были. Да, всех пятерок не будет, даже не знаю, что поставят по поведению, но пусть лучше будет одна тройка и все пятерки, чем не одна тройка.       — С твоим примерным поведением простят, я думаю, — задумалась Глаша. — Будет четверка.       — Поживем — увидим, — ответила Анечка.       Глаша практически оделась и предложила подруге:       — Пройдемся по улице? Я расскажу что-то.       — С удовольствием, — Анечка обрадовалась, что Глаша сама не против наладить отношения.       Девушка быстро оделась и, поправив шапку, сказала:       — Пошли.       Глаша отошла подальше от гимназии и предложила Анечке сесть на лавочку.       — Ты мне тогда душу нараспашку — я тебе тоже, — начала Глаша.       — Да что там, Глаша, уже дело прошлое, — ответила Анечка.       — Нет, я скажу, чтобы ты не думала обо мне плохо, — сказала Глаша. — Хотя скоро будешь думать обо мне плохо иначе.       Глаша вздохнула и продолжила:       — Я, Аня, отца убить хотела. Пыталась. За что, что он маму мою обесчестил. Жениться не захотел. Сделал меня в сословном мире мещанкой. Да, я понимаю и мама всегда говорит, что можно быть мещанкой и приличной девушкой, а можно дворянкой и последней тварью, но приличные люди так не поступают. Я-то еще могу, если вдруг захочу, выйти замуж за дворянина и стать дворянкой, а он приличным человеком уже никогда не станет.       Анечка растерялась. Несмотря на то, что картинка в голове была весьма прозаичной: некий молодой человек соблазняет барышню, а потом делает вид, что ее не знает, оправдания Глаше не виделось.       — А что потом было? — спросила Анечка.       — А потом, Аня, он выбил у меня из рук нож и избил до полусмерти, — ответила Глаша. — Сколько раз меня мать била, так это все не так страшно, тогда мне аж плохо стало… Но зато этого нехорошего человека на гауптвахту отправили — хоть где-то справедливо все стало.       Анечка растерялась. По мнению девушки полностью справедливо все было бы, если бы Глаша хотя бы на какое-то время отправилась в тюрьму за столь ужасающее злодеяние, а если говорить точнее — покушение на него. Однако говорить это вслух казалось чем-то неправильным.       — А ты, как я уже успела убедиться, правильная девочка, считаешь, что и мне стоило в тюрьме побывать? — спросила Глаша. — Так и начальница меня до конца за все не простила. Она, как я понимаю, очень хотела бы, чтобы я за этот взрыв кабинета хотя бы недельку в тюрьме поскучала.       — Не припомню наизусть, что говорит Уложение, но пару месяцев тебе бы побыть в другом месте не повредило, — сказала Анечка.       — А теперь можешь решать: хочешь ты со мной иметь какие-то дела, не хочешь… — вздохнула Глаша.       Анечка задумалась. С одной стороны, место Глаши, однозначно, было в тюрьме. С другой стороны, Глаша не втягивала ее во что-то, представлялась достаточно адекватной девочкой, пусть и временами.       «От ненужного буду отказываться, а так — не скучать же мне одной? — подумала Анечка. — Идеальных людей найти трудно, да и с идеальными не поговоришь откровенно обо всем на свете».       — Я тебе душу раскрыла, ты мне душу раскрыла — вот теперь все честно, справедливо, — ответила Анечка. — Так что можно с чистой совестью гулять дальше.       — Тогда пошли в парк, — произнесла обрадованная Глаша и буквально соскочила с лавочки, направляясь в нужную сторону.