Начальница гимназии

      На следующий день Глаша проснулась в удивительно прекрасном расположении духа: впереди каникулы, скоро Рождество, да и вообще, погода на дворе просто чудесна! Конечно, сейчас были более строгие дни поста, нежели раньше, однако для Глаши эта мелочь не имела никакого значения: сварить постный суп Машунька могла в любой день только потому, что в доме закончилось мясо, а идти в лавку не было желания.       Глаша хотела пойти к Анечке прямо с утра, однако Машунька велела дочери заняться обедом, поэтому для простоты работы и ускорения процесса девушка поставила вариться суп с крупой: и вкусно, и сытно, а потом принялась за капусту в чугунке.       — Глаша, на второй день Рождества мы приглашены к бабушке с дедушкой, — произнесла Машунька, оторвавшись от переводов.       — Хорошо, — ответила Глаша.       — Так что можешь поучить этикет, чтобы меня потом носом не так сильно тыкали, — сказала женщина. — А можешь не учить, мне без разницы.       Глаша ничего не ответила. Конечно, каких-то умышленных нарушений девушка старалась не допускать, но невольные ошибки время от времени проскакивали, хоть и не огорчали ее совершенно.       Девушка любила эти редкие визиты к бабушке с дедушкой, но не потому, что испытывала к ним какие-то родственные или нежные чувства, а потому что у них всегда можно было досыта наесться самых разных наивкуснейших блюд. За легкие огрехи в поведении за столом ее никогда не ругали, если она невольно допускала грубейшие ошибки, бабушка шепотом говорила, как ее исправить, а все шишки сыпались исключительно на Машуньку: она родила мещанку, она не смогла ее достойно воспитать — где такое видано, чтобы взрослая барышня ела и салат, и жаркое одной вилкой и не знала, что такое нож для лимонов. Мать было жалко, но всякий раз Глаша приходила к выводу, что хорошо, что ругают за ошибки не ее.       Но несмотря на все приятности визитов в гости к бабушке с дедушкой, Глаша не хотела бы, чтобы они были слишком частыми: где-то к концу вечера ее начинала утомлять необходимость есть правильно, а бабушка начинала терять терпение и уже не так мило поправлять ошибки внучки. Кроме того, Машунька иногда баловала дочь едой из кулинарии, поэтому поесть что-нибудь «этакое» можно было не только в доме бабушки и дедушки.       Единственная причина, по которой Машунька терпела эти визиты к родителям, была слишком прозаичной — как бы ни была женщина на них обижена, в голове была одна-единственная мысль: если с ней что-то случится, родители заберут внучку, а если она вообще перестанет с ними поддерживать общение, такой уверенности не будет. К «что-нибудь случится» Машунька относила и возможную серьезную болезнь, и смерть, и ссылку с каторгой. Однако рисковать спокойствием дочери не хотелось, поэтому женщина на время приняла решение отложить все возможные революционные дела.       — Глаша, — будто извиняющееся произнесла Машунька. — Перчатки все те же. Позапрошлогодние. Хочешь, чтобы купила свежие — надо будет поработать.       — Мама, да какая разница, какого года перчатки? — ответила Глаша. — Лишь бы на руки налезали. Еще я не работала ради покупки такой безделицы!       Хорошенькие атласные перчатки до сих пор прекрасно сидели на руках своей хозяйки, поэтому девушка даже не думала, что можно было бы купить другие.       Вырваться из дома удалось нескоро: Машунька настоятельно потребовала у дочери примерить перчатки и показать ей, что они до сих пор налазят на руки. Потом подошло время обеда и Глаша с удовольствием попробовала то, что приготовила сама.       — Не суп, а каша какая-то, — без всякого осуждения произнесла женщина, оглядывая итоговый вариант блюда.       — Зато не одна вода, — ответила Глаша.       Около трех часов пополудни Глаша пришла к дому Анечки. Покрутившись возле входа, девушка решилась и подошла к двери, чтобы постучать.       — Глаша! — не успела она дойти до двери, как из дома выбежала обрадованная Анечка. — Глашка! Скажи маме, что ты хочешь пойти в церковь и зовешь меня с собой!       — К чему такие сложности? — удивилась Глаша. — И вдруг кто-то проверит?       — Да никто не проверит! — воскликнула Анечка. — Просто как-то нехорошо будет, что я пойду развлекаться, а остальные будут сидеть и скучать.       — Пусть не сидят и не скучают, — ответила Глаша.       — Так грешно в пост развлекаться, — сказала Анечка.       Все прошло будто по маслу. От Глаши всего лишь потребовалось сказать, что она забирает Анечку, чтобы вместе сходить в церковь. Нина Евгеньевна высоко оценила столь благородный порыв и с радостью отпустила дочь.       — Аня, — после пары кругов по парку Глаша почувствовала, что больше не может молчать. — Я тебе хочу признаться кое в чем, а ты уже говори потом, что хочешь.       — А что на этот раз? — спросила Анечка. — Еще раз отца убить хотела?       — Нет, Аня, — ответила Глаша. — Просто… Я люблю тебя.       — И я тебя люблю как подругу, — сказала Анечка. — И что в этом плохого?       — Ты не поняла, — зачем-то произнесла Глаша, хоть и понимала, что стоило остановиться на первой фразе. — Я тебя иначе люблю.       Сперва Анечка задумалась, а потом вспомнила рассказы об институте благородных девиц и обожании. Обожали учителей, старшеклассниц, собаку сторожа, императора…       — Ну и люби дальше, а я тут причем? — ответила Анечка.       — А ты не обидишься? — спросила Глаша.       — Если не будешь тайком отстригать клок волос или воровать носовые платки, чтобы потом вздыхать над ними, то не обижусь, — сказала Анечка.       — И тебя обнять можно? — уточнила Глаша.       — Да обнимай, что мне, жалко? — удивилась Анечка.       Глаша чуть опешила от такой неожиданной реакции, а потом крепко обняла подругу и поцеловала ее в губы.       — Глашка, ты что? — еще больше удивилась Анечка. — Лобызаться [1] мужчинам положено. Или не только мужчинам? Я особенно не вникала никогда…       — Ты не поняла, Аня… — вздохнула Глаша.       Анечка ничего не ответила. Девушка немного прошлась по парку, а потом, вдруг вспомнив рассказы одной своей знакомой о том, как ее сестра влюбилась в молодого человека, поняла, о чем идет речь.       — Глашка, да ты что? — спросила донельзя удивленная Анечка. — Это над тобой дьявол шутит. Чтобы ты почувствовала что-то «не то» не к тому… Вот выйдешь замуж и сама со смехом будешь вспоминать свои мысли.       — Аня, так не все же замуж выходят, — ответила Глаша. — И не все женятся. А кто-то женится для того, чтобы скрыть любовника.       — Вам отец Владимир про Содом и Гоморру рассказывал? — спросила Анечка. — Там тоже жители грешили всяко разно. И что с ними стало потом?       — Аня, так ты же Библию читала! — не выдержала Глаша. — В том-то и дело, что эти жители хотели обесчестить путника из дома Лота. Не знаю, как именно, не уточняется! Может, по кругу пустить! Это непростительно. А просто чувствовать светлое чувство не к мужчине…       — Глаша, ты дурная какая-то, — отмахнулась Анечка. — Несешь какую-то чепуху.       Глаша немного прошла молча. Девушка уже успела прийти к выводу, что совершенно зря поддержала это полубогословское обсуждение, которое вышло более чем странным. Наконец собравшись с мыслями, Глаша спросила:       — Аня, а ты дружить со мной будешь? Зная, насколько я грешница.       — Буду, — ответила Анечка. — Ты меня сегодня удивила не так сильно, как тогда. Это ж только надо было придумать — отца хотеть убить!       Глаша опешила:       — Аня, так он мать обесчестил и меня сделал мещанкой в сословном мире…       — А жизнь не ты даешь, чтобы потом ее отнимать, — сказала Анечка. — И я даже после этого с тобой рядом хожу. И чем ты меня удивишь? Тем, что козни дьявола пересказала? Хотя, если так подумать, и ту идею тебе бесы подсказали.       — Ты и вправду в такое веришь? — Глаша даже не могла подумать, что кто-то всерьез может рассуждать о кознях дьявола или идеях от бесов.       — Мне проще списать все это на вот такое, чем пытаться понять, как оно может быть на самом деле, — ответила Анечка. [1] поцелуи в губы без эротического подтекста.