Начальница гимназии

      Некоторое время Глаша провела в размышлениях. Идея, пришедшая в голову с подачи матери: попросить Анечку подарить ей платок на память, казалась Глаше слишком наивной и, в целом, напоминающая институток. Девушке было несколько обидно, когда ее называли так — иногда Глаша вспоминала свое сравнение с институткой, произошедшее после обморока, и оно ей не нравилось совершенно. Но если тогда девушка все списывала на волнение матери, то сейчас, практически на ровном месте она бы не хотела, чтобы ее называли подобным образом.       Вторая идея была уже практически осуществлена — оставалось всего лишь отправить письмо, которое она уже написала Анечке. Нужно было всего лишь решиться на это. Недолго думая, девушка положила письмо в карман платья и сказала матери:       — Я гулять. Надеюсь, в доме не заперта?       — Если не к Филатову, то иди, — ответила Машунька.       — Да уже обсудили же все: пусть он идет, куда подальше, много чести о нем думать, — отмахнулась Глаша. — Я к парням.       Это не было враньем: после Анечки девушка и вправду планировала пойти к парням.       Глаша оделась и вышла на улицу. На душе было немного тревожно. Однако девушка постаралась не обращать на это внимания и пошла к дому Анечки.       Глаша подошла к дому и постучала в окно — некоторое время назад подруга говорила ей, куда можно стучать, чтобы услышала именно она, а не кто-то другой. Буквально через минуту Анечка услышала стук и, накинув платок, открыла окно.       — Возьми, это тебе, — сказала Глаша. — Прочитаешь.       Глаша протянула письмо Анечке и отошла. Взглянув на Анечку, которая сразу же начала читать строчки, Глаша вышла за ворота.       «Вот и все, — с тоской подумала Глаша. — Нет, конечно, может, мы и пойдем еще куда-то, может, и будем дружить, но такого доброго и светлого чувства больше уже не будет…»       — Глаша! — вдруг раздался голос Анечки.       Девушка обернулась и увидела возле ворот подругу.       — Глаша, я же на уважении к закону воспитана, — произнесла Анечка. — Поэтому так и сказала. Я не осуждала тебя. Просто если человек за крамолу — он уже преступник. А кто знает, может, за крамолой и будущее. Но мы же про сейчас говорим, сейчас все это нарушение закона!       — Вот и води дружбу с теми, кто закон уважает, — обиделась Глаша. — А меня тыкать носом во всякие определения не надо.       — Не буду больше, Глаша, честное слово, не буду! — воскликнула Анечка.       — Это хорошо, что не будешь, — ответила Глаша. — А то вдруг я в следующий раз не сдержусь и кулаком врежу?       — Глаша, давай не будем ругаться — Рождество же, — предложила Анечка.       — Хорошо, можем и не ругаться, — согласилась Глаша. — А я пойду, еще других дел полно.       Глаша пришла к парням. Раздевшись, девушка пошла смотреть на елку.       — Что-то бедненько, — сказала Глаша, глядя на еловые ветки.       — А смысл покупать елку, если ветки валялись? — ответил Никита.       — Я не о ветках, а об украшениях, — произнесла Глаша. — Где пряники? Где печенье? Где конфеты? Нет шоколадных — повесили бы карамель.       — Съедены, Глаша, — сказал Никита. — Вот скажи мне, Глашка, неужели у вас дома елка до сих пор наряженная?       — Что-то съели, а что-то еще не успели, — ответила Глаша. — Да и мама, надо сказать, не разрешает есть больше одной конфеты с елки. Говорит, что пусть висят — красиво же.       — Ты еще мне скажи, что у вас дома лежат конфеты и ты можешь пойти и съесть столько, сколько считаешь нужным, — рассмеялся Никита.       — А ты что, наивно полагаешь, что конфеты мне выдает мать по счету? — рассмеялась в ответ Глаша. — Конечно, я могу пойти и съесть хоть все. Вот только смысл? Если я могу прийти десять, двадцать раз и растянуть удовольствие?       Глаша чуть врала — больше двух конфет за подход ей есть не полагалось. Машунька всякий раз говорила, что только сироты, которые никогда в жизни не видели ничего, вкуснее куска белого хлеба, могут сразу съесть все конфеты, а благовоспитанные барышни должны есть культурно и проявлять благородство даже в таких мелочах. И если речь шла о карамели, сдержаться для Глаши было проще простого, то видя шоколадные конфеты, которыми ее мать баловала нечасто, изображать из себя благовоспитанную барышню было уже не так легко.       — Кстати, мать сказала, чтобы я пришла к вам с гостинцами — Рождество же, — продолжила Глаша.       Девушка достала из кармана горсть карамели. В принципе, можно было угостить и Анечку, однако Глаша решила, что ее такой мелочью не удивить и даже не обрадовать.       «А она плохо себя вела в этом году, поэтому вместо подарка получила мое письмо», — в глубине души посмеялась Глаша и сказала. — А еще у меня есть прянички!       Девушка развернула сверток, спрятанный за пазухой, и произнесла:       — Можем с чистой совестью пить чай.       Глаша разделась, положила пряники на стол, перенесла туда карамель. Вспомнив, что вчера Машунька неслабо распустила руки, чуть вздохнула — такое прекрасное чаепитие было под угрозой срыва.       — Там на улице ряженые ходят! — позвал всех Коля. — Можно им упасть на хвост, а потом они поделятся чем-нибудь. А если не поделятся, просто хорошо проведем время.       — А что, давайте! — согласилась Глаша — это занятие ожидалось более интересным, нежели сидеть за столом из последних сил. — Какие там колядки-то есть?       — Ооооооой авсень, оооооой коляда, — начал Никита. — Дома ли хозяин? Его дома нету. Он уехал в поле пашеницу сеять.       — Ее все знают, — ответила Глаша. — А что-нибудь другое?       — Еще есть какая-то нудная, но я слова забыл, — сказал Никита. — Да придумаем что-нибудь. И вообще, зачем вам те ряженые, с которыми надо делиться, айдате сами колядовать!       — Во что наряжаться? — спросил Коля.       — Да ни во что, так пойдем, — ответил Никита.       Глаша чуть подумала и кивнула. Идея была довольно глупой, однако явно веселее простого чаепития.       Компания ходила от дома к дому.       — Сейся, сейся, пашеница, колос золотистый, колос золотистый, зерно зернисто! — не очень чисто пела Глаша.       Неряженые певцы, поющие крайне плохо, но зато забавно танцующие, как минимум еще не были выгнаны ни из одного дома. Улов был небогат — немного конфет, которые были или сразу же съедены, или рассованы по карманам, чуть-чуть печенья, однако радости было куда больше.       — Коляда, коляда,       На другой день Рождества!       Кто подаст пирога,       Тому двор живота.       Кто не даст пирога,       Тому сивая кобыла       Да оборвана могила! — спела Глаша практически соло среди пританцовывающих парней.       Подобная колядка не очень нравилась девушке — Глаша считала ее полуоскорбительной и достойной только для исполнения «приставучими нищими», однако другие тексты уже успели поднадоесть.       — Пошли отсюда! — этой реплике Глаша даже не удивилась.       — Прогнать колядующих — навлечь беду на семью, — не удержался Коля. — Хочется сивой кобылы да…       Краем глаза заметив Филатова, который вышел на шум, девушка хотела, было, бежать прочь, однако бросать парней не хотелось.       — Да обрыганной могилы, — Игнат не расслышал стишок, поэтому повторил его на свой лад.       — Пошли отсюда, сейчас дворника позову! — бросил Филатов.       — Дворник принесет печенья да конфет! — пошутил Коля.       — Хлопцы, пойдемте уже, — сказала Глаша. — В другом доме угостят.       В дверной проем выглянула женщина.       — Глашка, сестра твоя? — спросил Игнат. — Или тетка? Вот только молодая для тетки. Поэтому и угощать не хотят?       — Впервые вижу эту семейку, — испуганно ответила Глаша и, с трудом отведя взгляд от женщины, выбежала на улицу, а потом помчалась куда-то прочь, как можно дальше от этого дома.