Начальница гимназии

      Машунька немного переживала, как прошел визит дочери в гости. Несмотря на то, что Глаша, казалось бы, знала основные правила этикета, Машунька вполне справедливо полагала, что без ее ненавязчивых подсказок дочь может забыть половину из них.       Едва Глаша пришла домой, женщина спросила:       — Как визит прошел? Еще раз пойдешь?       — Визит прошел неплохо, но еще раз не пойду, — ответила Глаша. — По-моему, я где-то забыла правила поведения за столом, поэтому не пришлась по душе этим людям.       — Сходила — и забыла, — сказала Машунька. — Что там делать еще раз?       — Соглашусь, — подтвердила Глаша. — Что там делать еще раз, я тоже не представляю.       Машунька выдохнула с некоторым облегчением: Глаша еще раз не пойдет к Филатовым и, скорее всего, не ляпнет лишнего. О том, что дочь уже успела наговорить лишнего, женщина даже не предполагала.       Филатов пришел в жандармерию мрачнее тучи.       — Что произошло? — спросил Николай.       — Навязалась на мою голову! — выругался Дмитрий. — Мать домой пригласила. Ну тут и к лучшему — она посмотрела на нее и больше не желает видеть. Но Софи! Она на нее смотрит, будто на бездомного котенка, и мечтает забрать к себе. Николай! Барышне семнадцать лет, а она до сих пор не понимает каких-то элементарных вещей! Нет, понимаю, мы ее берегли от дурного влияния со стороны, но чтобы до такого доберечь… Она искренне уверена, что все люди хорошие и всем можно помочь!       — А, может, это и не так плохо, — ответил Николай.       — Как говорится, всяко лучше, чем крамолу нести, — произнес Дмитрий.       Мужчина немного помолчал, а потом вдруг сказал:       — Понял! Все понял! Вот же остолоп, не мог сразу догадаться!       Филатов взял лист бумаги и начал писать.       — Что пишешь? — спросил Николай.       — Донос, — ответил Дмитрий. — О противозаконных высказываниях мадемуазели черт ее знает как по фамилии.       — Ты подурел? — не поверил своим ушам Николай. — Зачем?       — Мадемуазель совершила преступление — пусть следователь решает, что именно она совершила, и подготовит дело в суд, — произнес Дмитрий.       — Хочешь с глаз долой сплавить? — спросил Николай. — А зачем? Сам же говорил, что мать больше ее видеть не желает. А Софи скажешь, что барышня — это не котенок, которого против воли тащат домой.       — Она из меня всю кровь уже выпила! — выругался Дмитрий. — Сама виновата.       Филатов дописал донос и пошел в другой кабинет.       — Василий, — произнес жандарм. — Держи донос.       — Чей? — спросил молодой человек.       — Мой, — ответил Филатов.       — На тему? — уточнил Василий.       — Одной идиотки, которую суд зачем-то признал моей дочерью, — произнес Филатов.       — Ты сдурел? — спросил Василий. — Не обращал бы внимания и дальше, зачем вот так?       — Сперва прочитай и поймешь, что Уложение было нарушено, — ответил Дмитрий.       Василий начал чтение:       — «Жандармерия берет взятки, в том числе и натурой», «жандармерия отправляет за решетку невиновных»… Так тут ни слова про царя нет, кстати. Что квалифицировать-то?       — Триста тринадцатую, — произнес Дмитрий. — Обругала жандармерию, хоть и не в присутственном месте. Три – шесть месяцев тюрьмы.       — Если судья будет не Ягодин, то все свернут к высказываниям по невежеству и публичному извинению и штрафу, — ответил Василий. — Штраф в пользу государства.       — Хотя бы и так, — сказал Дмитрий. — Ты не представляешь, как она меня довела, как осточертела!       Мужчина на мгновение замолчал и добавил:       — Ты бы из нее хоть показания повыбивал…       — Посмотрим, — ответил Василий. — Видно будет.       Глаша сидела на уроке истории и делала вид, что слушает учительницу. На самом деле девушка пыталась понять, и вправду ли Софи хотела ее пригласить жить в другую семью или это была какая-то странная шутка, которую девушка не смогла понять. Глаше не хотелось менять место жительства, но еще раз, а лучше не раз встретиться с Софи, обсудить что-нибудь и просто приятно провести время было бы неплохо.       Неожиданно начальница вышла в коридор.       — Что там? — спросил кто-то.       — Опять позвали, — раздалось в ответ.       Глаша прислушалась к разговору в коридоре.       — Гусельникова? Да, в этом классе.       «А зачем я им нужна?» — подумала Глаша.       — И на каком основании арестовываете? — эта фраза уже напугала девушку. — И это, по-вашему, доказательства?       Глаша почувствовала, что ее руки затряслись.       — Я не адвокат и не защищаю никого. Я хочу понять, на каком основании вы забираете гимназистку, — после этих слов Глаша подошла к окну и, открыв его, спрыгнула в снег.       Буквально через пару минут в класс вошла Зоя.       — Мадемуазель Гусельникова, выйдите с вещами в коридор, — произнесла начальница и заметила, что Глаша пропала, а окно открыто.       Зоя вернулась в коридор:       — В окно сбежала. Хотите — ищите, а у меня урок.       Жандарм выбежал на улицу, а Зоя, дав гимназисткам самостоятельную работу, пошла к Асе.       — Агнесса, на Гусельникову возбуждено дело за оскорбление жандармерии, уже приходили арестовывать, а она в окно сбежала, — произнесла Зоя.       — Это упрек как классной даме или просто информация? — уточнила Ася.       — Это недоумение, как такое могло произойти, — ответила Зоя.       — И я не знаю, — сказала Ася. — Может, на пьянство все валить? Глупо звучит, но и в Глашкином возрасте можно перебрать.       — И в пьяном виде судить будут, — произнесла Зоя. — Эх, жалко Глашку, хоть я ей тюрьмы и желала… Но за другое же!       — Вот считай, что она сядет в тюрьму за оскорбления тебя и взрыв кабинета, — ответила Ася.       — Может, не сядет еще, — сказала Зоя.       Глаша не предполагала, что спрыгнув «всего лишь» из окна первого этажа, можно подвернуть ногу. Однако раздумывать было некогда и, стараясь не обращать внимания на боль, девушка выбежала на улицу и помчалась в сторону ближайшего дома. План был незатейлив: спрятаться в подъезде, пересидеть, отдышаться, а потом бежать к парням, умоляя их спрятать ее на какое-то время.       «А там видно будет», — подумала Глаша.       Даже несмотря на бег, в платье было холодно. Понимая, что у нее все шансы простудиться, девушка прибавила темп, однако вскоре была настигнута жандармом.       Практически сразу же руки были заломаны за спину и закованы в наручники.       — И куда побежала? — произнес Василий. — Думала скрыться?       Глаша промолчала.       — Пойдем, — сказал Василий.       В жандармерии Глашу сразу же повели на допрос.       — Гусельникова Аглая Дмитриевна, дворянка, православная, гимназистка, — дрожащими то ли от холода, то ли от страха губами произнесла девушка.       — С какой целью вы оскорбляли жандармерию? — спросил Василий.       — Я никого не оскорбляла, — ответила Глаша.       — Это показания потерпевшего, — произнес жандарм. — Показания двух свидетелей появятся чуть позже.       Глаша побледнела.       — Пишите признание и не забудьте уточнить, что раскаиваетесь, — сказал Василий.       Глаша взяла в руки лист бумаги, немного повертела его.       — Я никого не оскорбляла, — повторила Глаша. — Не оскорбляла!       — В ваших интересах отправиться в тюрьму на три месяца, а не на полгода, — произнес Василий.       «Полгода?» — в ужасе подумала Глаша.       Девушка даже не представляла, что все может быть настолько плохо. По мнению Глаши, в самом худшем случае речь могла идти о неделе — трех заключения.       — Или пишите признание, или вас уведут, — сказал Василий.       Глаша разрыдалась в голос.       — Извольте успокоиться и прекратить истерики, — произнес Василий.       Усилием воли девушка заставила себя плакать практически беззвучно.       — Сколько денег поможет вам принять правильное решение относительно моего дела? — спросила Глаша: предлагать себя было страшно — вдруг Василий согласился бы?       — Оформить дело за лихоимство могу и за предложение в один рубль, — ответил Василий.       — Да вы с Филатовым, этой тварью, чтоб он сдох, просто хотите меня в тюрьму упрятать! — воскликнула Глаша и, скомкав лист бумаги, бросила его в лицо жандарму.       Василий сперва опешил, а потом, подскочив к Глаше, заломил ей руки и уложил лицом в пол.       — Я тебя так изобью, что ни одного синяка не останется, но ни лечь, ни сесть не сможешь, — произнес Василий.       Не представляя, насколько эта угроза может быть правдой, Глаша промолчала. Тем временем, Василий поднял Глашу с пола и сказал:       — Признание — царица доказательств, но мы и без него обойдемся.       Очутившись в камере, Глаша с тоской посмотрела в окно.       «А маме скажут? — подумала девушка. — Как скоро? А что потом будет? Неужели и вправду меня под суд отдадут? А потом в тюрьму посадят?»       Глаша разрыдалась и, вытерев глаза рукавом, прошептала:       — А вот за это из гимназии уж точно выгонят…