Начальница гимназии

      Класс опустел. Глаша, оставшись одна, казалось, только сейчас осознала, что возможность проверить почтовый ящик откладывается так надолго, а прогулка с Софи сегодня уж точно будет невозможна. Злясь и на себя за несдержанность, и на учителя, который пошел к начальнице, девушка села за парту.       «Вот так бесцельно время тратить!» — с возмущением подумала Глаша.       Выход, казалось, появился прямо перед глазами — нужно просто уйти из гимназии и заняться своими делами. Однако сразу же девушка вспомнила о том, что завтра будет еще больший скандал.       «Так завтра же, — успокоила себя Глаша. — А не сегодня».       Недолго думая, девушка вышла из гимназии и пошла домой.       Подойдя к дому, первым делом Глаша заглянула в почтовый ящик. Увидев там сложенный вчетверо лист бумаги, сердце девушки забилось с удвоенной силой — ей пришел ответ! Дрожащими руками Глаша развернула бумагу и начала читать:       «Глаша, здравствуйте! Приходите ко мне часам к трем пополудни. Не беспокойтесь, Maman в это время будет у портнихи».       Донельзя обрадовавшись, девушка свернула записку, положила ее в карман и вошла в дом. В планах Глаши было быстро пообедать и скорее уйти из дома — вариант, в котором матери послали бы записку и вызвали в гимназию, девушка тоже не отрицала.       Глаша вышла из дома и направилась в сторону дома Софи. До трех часов пополудни было еще около часа, но оставаться дома девушка боялась: если бы Машуньку вызвали в гимназию, а Глаша в этот момент ушла куда-то из дома, избежать скандала было практически невозможно.       Девушка прошла мимо здания и, чуть отойдя, остановилась. Идей, где можно было с интересом провести этот час, не было.       «Может, лучше бы эти два часа и в классе отсидела», — подумала Глаша и обернулась в сторону дома Филатовых.       Из здания, казалось, кто-то вышел. Отвернувшись, чтобы не встретиться взглядом с Елизаветой Георгиевной, которая могла как раз собраться к портнихе, девушка услышала голос Софи:       — Глаша, здравствуйте! Давайте с вами чуть-чуть отойдем.       — Здравствуйте, Софи! — обрадовалась Глаша. — Право, не ждала вас так рано.       — Я вас увидела из окна, — ответила Софи. — Простите меня, Глаша, но позвать вас в дом я не могу. Maman еще не ушла, да и Дима сегодня припозднился с обедом. Может быть, я неправильно все поняла, но вам же может не захотеться увидеться с ними.       — Вы правы, Софи, я хотела просто немного погулять с вами, — сказала Глаша.       — Сегодня не очень холодно, не замерзнем, — произнесла Софи. — А если замерзнем, тогда можем и домой пойти. Вы хотели мне что-то сказать?       — Софи, я просто хотела чуть-чуть узнать о вас побольше, — ответила Глаша. — Мы же с вами почти что ровесницы. А вдруг нам будет, о чем поговорить?       — Вы знаете, Глаша, я всегда хотела, чтобы у нас была младшая сестренка или братик, — сказала Софи. — Лучше сестренка, потому что братик у меня уже есть. Но сестренка так и не появилась. Зато я узнала, что есть вы — разве это не счастье?       Глаша улыбнулась — настолько теплого приема она не могла даже ожидать.       — Глаша, конечно, maman этого не позволит, но никто же не запрещает нам помечтать? — начала Софи. — Вам бы не хотелось пожить в нашем доме? Я бы показала вам, как правильно пользоваться столовыми приборами. Да и учиться вдвоем нам было бы куда веселее.       — Я учусь в гимназии, Софи, — ответила Глаша. — И мне это вполне нравится.       — А ведь правду же maman говорит, что в гимназии учитель вправе ударить ученика, если он невнимателен? — спросила Софи. — Если это правда, то это просто ужасно!       — Правду, — подтвердила Глаша. — Вот только я не помню, чтобы кто-то из наших учителей так поступал. Только начальница с инспектрисой…       — Какой кошмар! — воскликнула Софи. — Вот так прямо взять и ударить?       — Да, — ответила Глаша. — Это правда.       — Ужас, — выдохнула девушка. — Как же хорошо, что я учусь дома!       — Софи, — удивилась Глаша. — Но если того же учителя понять можно, жандармерию понять невозможно. Ваш брат, Дмитрий Геннадьевич, помнится, шомполом меня избил, было дело.       — Глаша, верно, вы обижены на Диму, но он не мог так поступить, — ответила Софи. — Это же нарушение закона!       «А отпускать подследственных за услуги — это не нарушение закона?» — подумала Глаша, но ничего не сказала вслух, вполне справедливо полагая, что Софи будет слепо защищать своего брата.       Дальнейший разговор только сильнее показал пропасть между знаниями Софи и Глаши: Софи отказывалась верить в то, что жандармерия сажает за решетку невиновных, а выбить показания — это почти что норма для многих обитателей данного заведения. Уже скоро Софи стала для Глаши непробиваемой дурочкой, с которой можно говорить только о нарядах, а Глаша для Софи — необычайной врушкой, которая настолько обижена на жизнь, что сочиняет всякие небылицы.       — Мне пора идти, Глаша, а то maman будет беспокоиться, куда я пропала, — сказала напоследок Софи. — Вы же не против, если я вам когда-нибудь напишу письмо? А вы мне сможете отправить ответ.       — Конечно, не против, — ответила Глаша.       Глаша не планировала видеться с Софи слишком часто, но еще раз прийти в гости на чашку чая или прогуляться по городу девушка была не против. Однако что-то внутри не давало покоя Глаше и умом девушка прекрасно понимала, что эта прогулка не стоила того, что обязательно будет завтра в гимназии. И хоть девушка не могла предугадать будущее, что-то в глубине души подсказывало ей, что завтрашний день в гимназии будет еще хуже сегодняшнего.       Однако входя домой, Глаша изо всех сил постаралась придать себе беззаботный вид. Девушка разделась, прошла к себе в комнату и услышала слова Машуньки:       — Как революционерка, Глаша, я против насилия. Хоть в семье, хоть в государстве. А как у матери, Глаша, у меня сейчас только одно желание — так отодрать тебя, чтобы за твои грехи меня больше никто не ругал.       Оба варианта развития событий показались Глаше одинаково правдоподобными. Усиленно скрывая волнение, девушка спросила:       — Так что, опять мне с неделю плакать, когда садиться?       — Нет, Глаша, тебя завтра с утра вызывают к начальнице, — ответила Машунька.       В душе Глаши все перевернулось. Угроза получить линейкой даже стала казаться одним из лучших вариантов — перед глазами вполне замаячило отчисление.       — Глаша, — сказала Машунька. — Кто натворил, тот и отвечает. А раз натворила ты, тебе и отвечать, а не мне.       Машунька вспомнила недавний поход в гимназию. Женщина пришла к начальнице и услышала вполне ожидаемые слова о поведении дочери. Ни невнимательности, ни пререканиям с учителем, ни самовольному уходу из гимназии Машунька не была удивлена.       — Зоя Михайловна, — сказала Машунька. — Как хорошая мать я должна сейчас пообещать вам, что сегодня же Аглая будет обязательно наказана. Ну или хотя бы сказать, что обязательно составлю разговор с дочерью. Но давайте поговорим откровенно: как человек революционных взглядов я против всяческого насилия, а оставлять без тех же прогулок за внутригимназические дела просто не хочу. И, если уж на то пошло, кто виноват? Виновата Аглая. Вот и беседуйте с мадемуазелью, наказывайте, если хотите. А меня очень прошу больше в гимназию не вызывать. Ну разве что в случае, мол, «вот сегодня последний раз прощаем, а в следующий будем отчислять». Тогда я Глашку выдеру, здесь могу пообещать.       Машунька посмотрела на опешившую Зою и пошла домой.       На следующее утро, придя чуть раньше в гимназию, Ася сказала Зое:       — Если так вдуматься, то Машунька права. По всякой ерунде родителей вызывать не положено. Что с Глашкой решила?       — Что вчера наобещала, то и решила, — ответила Зоя.       — Если так вдуматься, Машунька и в другом права: революционер не может быть за насилие, — продолжила Ася.       — Перовской и Желябову это скажешь, — отмахнулась Зоя. — А чем тебе желание убить царя не насилие?       — Это другое, — ответила Ася, понимая, к чему клонит подруга. — Убийство царя — это желание сменить социальный строй. Хоть я такой метод и не поддерживаю.       — Так и у нас другое, а мы человека воспитываем, тоже дело нужное, — сказала Зоя.       — Не в моем присутствии, — произнесла Ася.       Ася на пару с Зоей сказала Глаше, что ее поступок недопустим и за свои деяния нужно отвечать, после чего вышла в коридор. Вскоре в коридор вышла расстроенная Глаша.       — Мадемуазель Гусельникова, — окликнула девушку Ася.       Глаша обернулась.       — Не в вашем положении поступать так, как вчера, — сказала Ася. — Вспомните этот кабинет, мануфактуру, да и вообще все остальное. Чаша терпения переполнится — за любую мелочь вылетите.       Девушка тяжело вздохнула.       — А теперь идите на учебу, — подытожила Ася.       Глаша грустно кивнула и пошла в класс.