Начальница гимназии

      Вернувшись после уроков домой, Глаша на всякий случай проверила почтовый ящик. Предчувствие не обмануло девушку — в ящике лежала записка от Софи. Не заходя домой, Глаша развернула ее и прочитала следующие строки:       «Глаша, здравствуйте! Простите меня за навязчивость, но вам удалось что-либо узнать? В любом случае, если вы не против, мы могли бы немного прогуляться. Жду ваш ответ».       — Жди, жди, — сама себе сказала Глаша, убирая записку в карман. — То своего любимого Димочку защищала, то теперь захотела со мной общение водить.       В принципе, столь большое количество людей, с которыми нужно было водить общение, только радовало Глашу, хоть и плохо сказывалось на ее оценках — времени на то, чтобы учить уроки, не оставалось совершенно, а одноклассницы уже с явной неохотой позволяли списывать письменные задания. Однако отказываться хоть от встреч с парнями, хоть с Анечкой Глаша не хотела, Софи тоже несколько заинтересовала девушку, поэтому на прогулки с ней Глаша тоже соглашалась без каких-то раздумий.       «Софи, я с удовольствием прогуляюсь с вами завтра», — написала Глаша и задумалась.       Умом девушка прекрасно понимала, что нужно на всякий случай заложить во время перед прогулкой возможное оставление после уроков, время на обед и выслушивание недовольств матери, с другой стороны, оставлять слишком много времени не хотелось — тогда пришлось бы гулять по темноте, что Глаша не очень любила и что не приветствовалось матерью.       Подумав, Глаша решила, что трех часов после окончания уроков ей хватит, поэтому быстро дописала записку и положила в карман, чтобы бросить в почтовый ящик Софи.       «Надо еще дописать, чтобы Софи не писала записки, а прямо домой приходила — мама не против, я тем более», — подумала Глаша и снова потянулась за письмом.       На следующий день были объявлены оценки за небольшую проверочную работу по истории. Увидев единицу, Глаша похолодела — вспомнилась недавняя угроза начальницы.       «Мама к оценкам как-то проще, что ли, относится — здесь не относятся», — со вздохом подумала девушка.       Как на иголках Глаша досидела до конца уроков и, увидев, что к ним в класс заходит классная дама, приготовилась смириться с неизбежным.       — Мадемуазель Гусельникова, сегодня вы остаетесь после уроков на час, — произнесла Ася. — И начинайте, в конце концов, уже учиться — снова экзамен провалите.       Глаша даже чуть обрадовалась этим словам и подумала:       «А к следующему уроку уж тем более все забудется. Главное — не схватить еще один ноль».       Девушка не знала, что буквально полчаса назад к Асе пришла Зоя.       — У Гусельниковой ноль, — произнесла Зоя. — Придешь в класс и скажешь, что она оставлена на час после уроков.       — Значит, для красного словца говорила про то, что позволишь себе не очень допустимое? — спросила Ася.       — Можно подумать, она прямо ринется учиться, если я ее побью, — ответила Зоя. — Если бы боялась, то выучила бы все. А раз не боится, значит, не вижу смысла связываться. Вот если и к следующему уроку ничего не выучит, тогда придется за свои слова отвечать…       — Могла бы и не пугать подобным образом, — сказала Ася.       — Одна не испугалась — другие вдруг учиться начали, значит, все это было не зря, — произнесла Зоя.       Глаша честно отсидела свой час после уроков, потом пришла домой.       — А что сегодня произошло? — спросила Машунька дочь.       — Единица по истории, — ответила Глаша.       — Глаша, — сказала женщина. — Когда я говорила, что оценки никого не сделали счастливыми, я не имела в виду, что можно вот так скатиться на одни нули, единицы и двойки. Нет нужды учиться только на одни пятерки, но и хоть чуть-чуть прилагать усилия тоже нужно!       Глаша промолчала. Богатый опыт подсказывал девушке, что на подобные реплики лучше всего ничего не отвечать.       — Вот не пришла вовремя — и не буду тебя кормить, — подытожила Машунька. — Сама разогревай второй раз. Или холодное ешь, если совсем лень.       — Оно еще остыть не успело, — произнесла Глаша и направилась на кухню.       Девушка, не торопясь, пообедала, навела после себя порядок, прошла в комнату.       — Глаша, показывай дневник, — произнесла Машунька.       Нехотя девушка протянула дневник матери. Открыв его, Машунька не поверила своим глазам.       — Глаша, это что за учеба-то! — воскликнула женщина. — Тут впору считать, чего у тебя больше: двоек, единиц или нулей! Хоть бы одна четверочка, не говорю уже о пятерках! И две тройки… Что по поведению ожидается?       — Либо четыре, либо пять, — честно ответила Глаша. — Натворить еще ничего не успела.       — Сегодня никуда не пойдешь, — сказала Машунька. — Сядешь и будешь учиться. Поняла меня?       — Мама, — вздохнула Глаша. — Я одной мадемуазели пообещала сегодня прогулку. Нехорошо будет подвести ее. Приличные люди отвечают за свои слова.       — А еще приличные люди учатся приличнее, нежели ты, — ответила Машунька. — Значит, сократишь прогулку до самого минимума. И еще, Глаша, предупреждаю тебя заранее: получишь и завтра неудовлетворительную оценку — выдеру тебя.       Глаша ничего не ответила. В оставшееся время до начала прогулки девушка немного полистала тетради, решила пару примеров и, подводя итог работы, подумала:       «Тройку будут должны поставить, если спросят».       Сегодняшняя прогулка с Софи понравилась Глаше куда больше предыдущих: ненавязчивая агитация на тему пороков жандармерии вполне удалась, а то, что Софи не пожелала даже слушать ничего о царе, Глаша восприняла как что-то малоудивительное.       — Вот вы говорите, Глаша, какие есть недостатки у жандармерии, — начала Софи. — И что вы предлагаете с этим делать?       — Распространять информацию дальше, чтобы об этом все узнали, — ответила Глаша. — Как один из вариантов, с помощью листовок.       Отбросив непрошенные мысли о том, что Машунька велела ей ничего не писать подобного без ее одобрения, Глаша решила впервые попробовать «настоящую» агитацию самостоятельно.       — Софи, — предложила Глаша. — Уже через полчаса мама уйдет учительствовать. Поэтому я вас приглашаю подумать над текстом листовок у нас дома.       — Хорошо, Глаша, — согласилась Софи.       Девушка вместе с Глашей пришла в дом племянницы. Однако буквально сразу же мысли о листовках выпали из головы Софи.       — Глаша, прошу прощения, не мое дело… — растерянно произнесла Софи. — Но вы вправду живете всего лишь в двух комнатах?       — Да, Софи, — ответила Глаша. — Одна комната для мамы и вторая для меня. У нас же полдома, вторая половина у других людей.       — А если к вам кто-то придет в гости? — продолжила Софи.       — Если гости мамины, то придут в мамину комнату, а если мои, то в мою, — сказала Глаша. — А покормить их можно на кухне.       — Глаша, прошу прощения… — снова начала Софи. — Но ведь обычно на кухне ест прислуга.       — А у нас нет прислуги, поэтому мы можем себе позволить есть хоть в комнате, хоть на кухне, хоть под кроватью, — ответила Глаша. — Софи, верно, вы замерзли. Чаю хотите?       — Хочу… — растерянно произнесла Софи.       — Вот здесь можете вымыть руки, — Глаша показала на маленький умывальник в углу. — Вот бочка, вот ковшик. Если вдруг вам не хватит воды — смело наливайте из этой бочки. Можете ковшиком прямо на руки себе лить, это мама ругается, когда я так делаю, а я вам разрешаю. Не будем занудствовать. Зачем наливать в умывальник, если можно обойтись без него?       Софи еще больше растерялась. Тем временем Глаша разлила чай по чашкам и сказала своей спутнице:       — Вот хлеб, вот масло. Вот ножик. Еще есть сушки и варенье.       Софи с ужасом посмотрела на ножик, который явно не был хлебным или масляным, на столовую ложку, которую взяла в руки Глаша и залезла в банку с вареньем.       — Я беру только одну ложку, поэтому можно прямо из банки, — уточнила Глаша. — Второй раз грязной ложкой в банку с продуктом не полезу, не беспокойтесь. А вам я сейчас тарелочку дам.       «Не тарелку, а розетку», — подумала Софи и сказала. — Глаша, не беспокойтесь, я не голодна. Просто чуть-чуть замерзла и захотела немного согреться. Мне чаю вполне достаточно.       — Возьмите хотя бы сушки — к чему пустой чай гонять? — удивилась Глаша.       — Не беспокойтесь, Глаша, я не голодна, — повторила Софи.       Глаша не заметила какого-то подвоха в словах Софи — девушке тоже пока что не хотелось есть, кроме того, по мнению Глаши, угощения, которые она предложила гостье, были достаточно обыденными и на них не было нужды накидываться так, чтобы излишки лезли из ушей.       — Глаша, благодарю вас за гостеприимство, — спустя четверть часа произнесла Софи. — Но мне нужно возвращаться домой. Maman, верно, меня уже потеряла.       Возможно, в другой раз Глаша бы принялась уговаривать Софи остаться для того, ради чего она пришла, однако легкая боязнь того, что мать, в отличие от начальницы, не пугала ее зря, а предупреждала о своих истинных намерениях, заставила девушку не отговаривать Софи.       — Как вам будет удобнее, Софи, — ответила Глаша. — В следующий раз, когда захотите встретиться, можете не записку писать, а сами приходить. Главное, чтобы я в этот момент дома была, но в обеденное время я обычно дома.       — Мне как-то проще договариваться записками, — произнесла Софи. — Благодарю вас за гостеприимство, Глаша. Я обязательно напишу вам на днях.       — Хорошо, Софи, — улыбнулась Глаша.       Софи вышла из дома Глаши в слезах.       «Как можно так жить? — пронеслось в голове девушки. — Как? Как можно так жить?»       Едва дождавшись возвращения брата домой, Софи взволнованно сказала ему:       — Димочка, миленький мой, братик… Родненький мой…       — Что произошло, Софи? — обеспокоенно спросил Дмитрий.       — Димочка, я сегодня была в гостях у мадемуазели, — ответила Софи. — Так вот, Димочка, эта мадемуазель — твоя дочь. Ты ее отец и тебе отвечать за свой поступок. И эту мадемуазель, Димочка, нужно забрать. Она не должна так жить, Димочка, не должна! Она же твоя дочь!       Софи уже плакала:       — Димочка, пойди к maman, убеди ее, надави на жалость! Почему она так царя ненавидит, Димочка? Да потому что им есть нечего! Димочка! Миленький мой! Братик! У них сегодня на обед были щи с мясом, а на ужин они будут эти же самые щи доедать! И вчерашнюю вареную картошку! Димочка, миленький мой, да она от голода так царя ненавидит, потому что живет так! А если бы у них было еды достаточно, она бы так к царю не относилась. Ты если не знаешь, я скажу тебе, Димочка, она царя ругает! Она жандармерию ругает! Тебя, Дима, ругает! Димочка, миленький мой, умоляю тебя: сходи к maman и убеди ее разрешить взять Глашу к нам домой. К твоим словам она прислушается, все-таки, ты же отец Глаши! И ни один разумный человек не будет мешать отцу забрать к себе дочь! А maman очень разумный человек!       Дмитрий не прерывал сестру, пытаясь понять, как лучше ее успокоить, не говоря уже о том, чтобы она забыла о своей племяннице.       — Софи, — внезапно произнес мужчина. — А можешь написать все это, только без таких истерик? Когда будет бумага на руках, проще будет как-то говорить. Ты же понимаешь, что такие разговоры начинают тет-а-тет, без третьих лиц.       — Смогу, — ответила Софи.       Девушка взяла в руки лист бумаги.       — Что писать? — спросила Софи.       — Да так и начинай: пришла ты в гости к Глаше и услышала… — сказал Дмитрий. — Как царя ругает, как жандармерию ругает. Какими словами. Чем подробнее ты напишешь, тем проще мне будет говорить с maman.       — И то, что вслух не произносят, тоже писать? — чуть опешила Софи.       — Пиши все, — Дмитрий даже обрадовался, ведь на подобный исход он даже не надеялся.       Софи, вытирая слезы, исписала два с половиной листа.       — Могу и дату с подписью поставить, — немного успокоившись, произнесла Софи. — Будет прямо как в документах.       — Ставь, — ответил Дмитрий и подумал. — «Лишним не будет».       Девушка поставила подпись, дату, отдала лист брату и воскликнула:       — Димочка, миленький, я верю, что у тебя все получится!       — И я верю, Софи, — искренне сказал Дмитрий. — Ты только к maman не ходи, а то если и ты придешь, и я, она просто не станет меня слушать.       — Хорошо, Димочка, — улыбнулась Софи.