При всех равных прочих

      За несколько дней до возвращения Драко из плена в Малфой Мэнор...       — Великодушные щедроты от Д-диггори? — мелочно прокомментировал Драко, приметив трёпаный ком серого одеяла в руках вошедшего Уизли, — Или охрана устала с-слушать, как мои зубы вы-выстукивают гимн Хогвартса на разные лады? — через минуту всё же искренне радуясь наброшенной на плечи подачке: с шипящим присвистом расслабляя плотно скрещенные руки и ноги, — А, может, личная инициатива, чтобы твоя змейка не погрузилась в последний сон слишком рано? Попрощавшись с чудовищной реальностью...       ...       В Мэноре поначалу пачкали пол не более как в Подземельях, но довольно скоро – по мере падения авторитета Люциуса, и скатывающихся в Преисподнюю моральных норм новоприбывших постояльцев – кто только рад был ублаготворять параноидального лидера: подпитывая и удобряя совершаемым отборным дерьмом из переполненных сточных канав собственного разума его нарциссическое расстройство, – замученных пленников можно было обнаружить почти в любой зале, где Пожирателей посетило вдохновение, Нагайну – приступ голода, а заскучавшему после насущных дел Волдеморту – захотелось зрелищ. Хлебом, отложенным на потом, но никогда не теряющим своей свежести для Повелителя, обычно выступал Драко – превосходный образец примерного поведения абсолютно бесталанного ученика в искусстве магловского кровопускания.       Безучастно отмалчиваться за спинами воздыхателей Лорда – надеясь, что очередь отдавать сыновний долг вместе с человеком, за всю семью взявшим на себя обязательства Пожирателя Смерти, никогда не настанет, – из последних сил выжимая притворную заинтересованность в авторском почерке каждого душегуба: сразу после окончания приятного ужина, непринужденно выматывающего на всеобщее обозрение чужой кишечник, – удавалось лишь до знакомого с детства требовательного кивка Люциуса: «Теперь ты, Драко».       От невозможности возразить отцу – находящемуся в подвластном положении у Волдеморта с момента, как Мэнор в беспощадной безупречности – услужливо распахнул двери перед карающим благодетелем, озабоченным властью, – подавленные эмоции некстати давали себя чувствовать в самых естественных действиях: у Малфоя тряслись руки, из-за чего палочка совершала избыточные по амплитуде, дерганые движения. Ритмическое течение речи нарушалось, а возникающие помимо воли тонические судороги с мучительным повторением отдельных слогов усиливались настолько, что любое слово в пёстром шуме звучало одиноким полевым сверчком, оказавшимся под гомонящими трибунами в разгар матча по Квиддичу.       Видя нерешительность и замешательство юного мага, обезумевшие от множественных переломов и разрывов мягких тканей, запуганные и безоружные жертвы – все, как один – утыкались лбом в его ботинки: кто-то – не поднимая головы, испуганно скуля на одной ноте в смирении с близким концом, а кто-то – с неугасающей надеждой, подкрепленной заезженными угрозами и магловскими проклятиями, что именно Драко волшебным образом сможет остановить поток истязаний.       Перекрикивая друг друга, вторые просили пощады, понапрасну вцепляясь в мантию – полчищем инферналов, стоило подойти ближе. Пока их с разными целями не отгоняли в сторону подручные Лорда, чтобы тут же – на дубовом наборном паркете, раздробив страдальцу суставы, заставить вырисовывать Темную Метку: скверной кровью – заменяющей отсутствующие краски, и собственными пальцами, за нерасторопность отсекаемыми по одному на каждой руке неумелого живописца смерти, или – без утомительных полумер – поочередно насиловать, сменяя друг друга, сворачивая в процессе хрупкую шею...       Для наиболее омерзительных дел как нельзя лучше подходила природная дикость привлеченных оборотней: в состоянии радостного возбуждения шумливая толпа, преданно следующая за своим вожаком – в поиске развлечений, являлась к самому концу Собрания – поживиться уцелевшей теплой плотью, чтобы чистокровным господам, срывая цветы удовольствия в вечернем представлении анатомического театра, приходилось касаться исключительно внешних сторон дела, не утруждаясь ничем, серьезнее недостаточной аэрации молодого вина в поднесенном эльфом бокале.       Стоило огромных трудов выдерживать хладнокровие, когда обнажая очередную, ослабевшую до полной неподвижности добычу – аккурат перед Драко, – Фенрир Сивый пугающе часто поглядывал на юношу – дурным гонким псом: в смелых ожиданиях повадившимся присматривать на хозяйском столе что-то более лакомое, чем предлагаемые негодные остатки; и однажды люди вокруг перестали быть личностями – сливаясь в размытое пятно, а сознание все-таки бесславно покинуло Малфоя – растворившись, как мимолетный след от беспокойного дыхания на оконном стекле.       В поразительное затишье запущенного сада в голове молодого волшебника без приглашения проворно ворвалась Беллатриса, с улыбкой пираньи проявляя преувеличенное внимание к состоянию племянника: на высокой ноте праведного возмущения – в противовес каменно молчащему Люциусу, грозясь четвертовать нерадивых домовиков за поданные к ужину не первой свежести морепродукты, скорым образом вызвавшие у Драко приступ гнилой лихорадки, и одним звончатым рывком Энервейта вернула обратно в полутьму чопорного интерьера, не радующего глаз – тоскливой комбинацией бутылочно-зелёных тонов викторианских обоев, иссиня-черного каменного кружева и полированной темной древесины.       Подыгрывая чересчур театральным потугам сумасбродной Лестрейндж – порой так умело пользующейся благосклонным расположением Повелителя, – оправдать пресную инертность младшего Малфоя всеми возможными способами, Темный Лорд, с высоты своего величия максимально доброжелательно поинтересовавшись самочувствием – по его собственному выражению, – «изнеженного результата многолетнего кровосмешения», разрешил покинуть встречу. В насмешку выделив в провожатые Сивого.       Тот недолгий променад по коридорам Поместья под игривое насвистывание оборотня, идущего на пару шагов позади и, вне всякого сомнения, способного в любой момент атаковать при помощи зубов, казался юноше, увязшему в ощущениях – когда язык предательски прилип к гортани, нёбо покрывается сухим налетом, а мышцы напряжены до предела – в готовности отразить нападение, после каждой скабрезной идеи Фенрира, размышляющего вслух о том, как именно «такую неприветливую куколку» стоит «пожалеть и приласкать», – бесконечной пыткой.       Только у самого порога, выбравшись из-за ширмы эмоциональной немоты, Драко, перекатывая волшебную палочку, с наслаждением осмелился протявкать оборотню – «скрасить одинокий вечерок» в объятиях сдохшей пару недель назад Мантикоры из личного зверинца Долохова. С чьей безотказной заветревшейся тушкой – на любых поверхностях и в любых позах – можно будет воплотить сразу все волчьи фантазии: с треском распирающие скорлупку его крошечного орехоподобного мозга.       Привечаемые Темным Лордом густопсовые и прочие гости, всё еще знающие свое место, были меньшей проблемой, чем распаленный наблюдением за чередой их забав Волдеморт.       Как любитель разных форм передачи правильной мысли в головы несогласных с методами и мировидением Повелителя, порой он становился настолько бесчеловечным – уже за дверями собственной комнаты нещадно вытряхнув Драко из одежды, вменяя в вину – любую, допущенную ранее ошибку и ставя на колени – брать горлом под глухие жадные стоны до жгучего приступа асфиксии и болезненных трещин в уголках рта; за волосы втаскивая на постель и стирая грань между наследником чистокровного лорда и магловскими выродками, чьим мясом побрезгует даже Нагайна, до единственного отличия: позже Малфоя ждала не клетка с протухшей соломой и ветошью – наподобие той, что сейчас ему выделили Уизли, а обжигающе горячая вода и вереница бутылочек с заживляющими настойками крестного.       Юноша часами лежал в ванне после подобных ночей, отвлекаясь от желания напоказ и по-магловски грубо вспороть осколком запястья и с максимальной детальностью, по крупицам воспоминаний пытался трансфигурировать разбитые о стену пустые склянки в игрушечных солдатиков – таких же, как были в первом рождественском подарке от Теодора, с кем застенчивому Драко в принудительном порядке пришлось завести знакомство на скучнейшем балу в Нотт-Гарден – презабавного восьмилетнего мальчика с шапкой воздушных каштановых кудрей и до чудного непропорциональной, кривоватой бутоньеркой из остролиста и скукожившегося снежноягодника.       Нахваливая «Берти Боттс» со вкусом крема для обуви из всего многообразия волшебных сладостей, в подкупающей красоте яркой улыбки, демонстрирующей сколотый краешек переднего зуба, похожего на причудливую бусину барочного жемчуга, Теодор спокойно объяснял правила игры с зачарованными фигурками из дерева, с тонким покрытием, имитирующим под пальцами текстуру: «потёртой замши» или «мелкого песка», «русалочьих волос» или «брюшка детёныша Фестрала», по-взрослому избегая расспросов и шуточек о неважной способности Малфоя выражать дар слова. В обмен – проникшийся симпатией Драко не пустил в ход ни одну из своих надменных гримасок, по-детски скалькированных с холеного лица Люциуса, и даже согласился приколоть к праздничной мантии куда более нелепое, самодельное украшение от нового друга, явно предназначавшееся для одной из хихикающих девчонок, во всю стреляющих глазками в сторону юного Нотта...       ...Изучая гематомы, вспухшие порезы и царапины, Драко понимал, что Темный Лорд, освирепев сверх меры, будет требовать от Снейпа разработку новых, улучшенных формул: быстрее и эффективнее убирающих любые изъяны с любимой-не в меру-игрушки Повелителя. А ему, чтобы закрепить послевкусие от причиненного телу ущерба – под видом дижестива, для лучшего усвоения произошедшего, – отправит с полумёртвым от страха домовиком редкие труды по зельям, каких не имелось даже в библиотеке крестного, новую роскошную мантию – неплохо показывающую себя в качестве растопки для камина, или еще какую-нибудь безликую безделушку.       Так было всякий раз, с того самого первого, когда юноша с невыразимой прелестью насильственного прилежания и бесконтрольно катившимися из глаз слезами – позволил властному зверю, уволочь себя в этот темный лес – не имеющий конца и края, – жадно ощупанным со всех сторон куском прилавочного мяса.       Овладев, зверь нашептывал, какой же Драко – отчаянно скребущий по кровати ногтями: от неожиданности проникающей боли, выцарапывая могилу своей чистоте, – красивый. Как он желанен, а Повелитель всегда берёт свое. Бесстыдными поцелуями, выедающими нежную мякоть души – обсасывая кости сердца, – приглашая встать у позорного столба добровольно: в кровавых подтёках, со следами чужой спермы. Подстраиваясь под хаотичные, унижающие движения – ломающие барьеры между: «достоин ласки и нежности» и «безропотная плоть с единственной функцией – своевременно раздвигать ноги».       Хотеть большего.       Переходя на неумолкаемый плач – умолять остановиться.       Переступая границы стыда – выпрашивать продолжить.       Зная, что неприкосновенность и «я на многое закрою глаза, если ты не откажешь мне», – обернутся в мерзейшие попытки раз за разом доказать, какое он – ничто без этой грязной, наркотизированной наполненности Повелителем. И только таким: с не вымывающимся из кожи пороком, – используя изощренную боль для выражения особенных чувств, любит его Волдеморт...       ...       — Держать сторону тирана всегда выгоднее? — взгляд Уизли, наполненный горечью потери и нежной жалости – человека, отказывающегося выпустить из рук нечто, по всем сбывшимся прогнозам – мертворожденное, с печальным отчаянием скользил по лицу Драко – опускаясь на подбородок, — Вертеться вьюном со временем становится устойчивой чертой характера?       — Малфои меняют свои убеждения – по обстоятельствам, Ч-чарли, — многослойное богатое пламя – освещающее пустоту, — До сих пор отказываешься... — ночную стылую пустыню, — ...при-принять правду? — омертвелый край.       — А сказанное Седрику – правда?       — Как я из корыстных побуждений ра-разыграл трусливую комедию, чтобы, кро-кроме всего прочего, заполучить от Фениксов дракона для Темного Лорда? — со своего места у стены безразлично резюмировал Малфой, — Большого и смертоносного. Ведь маленький и ру-ручной у Повелителя уже есть... — тихо продолжая: — До единого слова. Кроме спорной детали об Империусе, разумеется. Для н-него всё же нужна палочка. Но одному оборотливому рыжему полуоборотню стало страшно, что Ордену не понравится, та часть, г-где ты в идиллии пасторального пейзажа легко умудрился сбрести с ума ли-лишь от смазливой мордашки без пяти минут Пожирателя С-смерти, — тонкая усмешка на красивых губах исчезла бесследно.       — Не очень-то сходится.       — Твои проблемы. Пре-предводителя банды рыжих головорезов в какой-то момент мой рассказ убедил. Удовольствия, конечно, от этого и-иной раз было мало...       — Седрик бы никогда не стал... — наморщенный лоб, сжатые кулаки и челюсти собирались для Драко в целые бессловесные предложения.             — Диггори – наполовину п-псих, даром, что бывший Пуффендуец! Но подозреваю, что его член – вял также, как и его К-круциатус, только поэтому он постеснялся воспользоваться им п-при допросе...       Громко хлопнув дверью – добавляя новых трещин, и без того чернеющему ими бутовому камню, – на обоих магов с гримасой неудовольствия: до самой шеи покрываясь гневным румянцем, уставился Билл Уизли.       — Поражаюсь твоему неподдельному простодушию, Чарльз! Какого Дракла ты здесь делаешь?! Седрик еще вчера разрешил покинуть лагерь. Возвращайся домой.       — Присоединяюсь к мнению Поедателя Чужих Сов. Хотя чем н-ни повод предаться напоследок плотским утехам? — похлопав по одеялу и разведя колени чуть шире, вполне буднично предложил Малфой, — Может быть, и ты – п-полуволк, желаешь доесть за Темным Лордом? Чтобы в будущем лучше понимать с-своего ущербного братца...       — По-твоему, я похож на какого-нибудь... — Билл тут же осекся, меняя вектор беседы: — Просветил бы – каково же мнение об ориентации сына у респектабельной четы Малфоев?       — Тебя это менее всего к-касается! Зато я наслышан, что каждая рыжая мартышка с-среди Уизли называет Чарльза досадной ошибкой. Извращенцем, не вписывающимся в уютный мирок семейства – сплошь из м-маглолюбцев и пре-предателей крови! Один из которых – почти воет на луну! — с вызовом огрызнулся Драко, — Считаешь, он того и заслуживает?       — Не больше, чем обреченные на травлю во дни Волдеморта маглорожденные волшебники или несчастные маглы, посмевшие собой осквернить мирок Тома Реддла! С подачи старинных родов – как твой, например. Самому Мерлину уже тошно от этой бесполезной мясорубки, на которой паразитирует всякий и каждый!       — Таким, как Темный Лорд – отдай всё – м-мало! И вместе с т-тем, мне нет никакого дела до угнетенного человечества, раз истребление неугодных отвлекает Повелителя от моей семьи. Можно не ра-разделять Его образ мыслей, но знаешь поговорку: «Когда вы в Риме, делайте то же, что и в-все римляне»?       — У Малфоев в роду гуляет какой-то особый ген, чтобы непременно вырасти тварью?       — Не будь лицемером! Н-наслышан я об обмене Орденцев и Лордо-поклонников извращенной вариацией любовных посланий – от: «угадай, кто таким образом передает тебе привет?» до: «смотри, как мы умеем и что се-себе позволяем»... — вспыхнул Драко, — Из тел друзей и родных получ-чаются отвратительные Валентинки, не так ли, Уильям? — наблюдая за реакцией второго Уизли, — Думаешь: прислужники Лорда – и-идиоты и готовы рискнуть всем, осознавая – что с ними произойдет, если приказы Повелителя перестанут исполняться? — не пропуская ни одного движения.       — Ты умело прикидывался одним из таких, — набрав в грудь побольше воздуха, — Но какие гарантии, что любимый Лорд не пустил в расход близких тебе людей – за время, пока сынок Пожирателя развлекался с предателем крови? — комкая надорванную сигаретную пачку – чтобы занять руки, напомнил Чарли, — В сухом остатке – провалив задание.       — У меня есть навыки что у-угодно обратить в свою пользу, уже к концу года пополнив их ряды! П-почитаешь об этом в Пророке, в который мамаша Молли, строя брачные планы, будет заворачивать тебе бутерброды, пока т-ты в каком-нибудь пыльном углу до конца дней будешь тешить себя во-воспоминаниями – как был с Драко Малфоем! Зная, что я в-всегда думал о Н-нём. Успеешь продать их первым – на пропой души т-точно хватит! — каждое занозистое слово кололо и попадало в цель, — А если поцелуешь на прощанье – как раньше, могу за-замолвить перед Повелителем...       — Это невыносимо, — оборвал Чарли, — Диалог абсурда! — будто собираясь ответить тем же, но утратив звучность голоса на половине вздоха, — Верни его Темному Лорду, Билл. Достаточно допросов.       — Тебя не спросили! — устало отмахнулся тот, — Всё, пошел отсюда!       — «Где тебя носит, Уизли!?!», — обещая своим появлением грядущие неприятности, корковой пробкой, едва ли не кувыркаясь в воздухе, в клетушку внеслась голубовато-белая крепкая лисица: восхитительно переливаясь живыми оттенками – с игривой лазури отраженного в воде майского неба до молочно-мутного цвета плавучего льда, – пощекотав самолюбие каждого из присутствующих волшебников ореолом таинственности редчайших чар телесного Патронуса, и, перебирая невысокими тонкими лапами, тут же продолжила терпким басом одного из Фениксов: — «Из третьих рук есть сведения, что Джинни-таки попалась! Срань драконья, как же на руку, что Диггори был не в настроении, и нам не придется соскребать Пожирательскую Снежную Плесень с подошв его ботинок, чтобы было, на что обменять твою сестру! За его задницей, наверняка, отправят Поттера! Небу жарко будет!!»       — ...и дорого бы я дал, чтобы эта встреча не прикончила половину из нас! — ответил нахмурившийся Билл, как только синяя дымка последней тени шумного Патронуса – теряя плавность и вытягиваясь в тонкую нить, окончательно истаяла. *