акварельные соцветия

             ран поднимает голову и не понимает ничего. перед глазами все расплывается, плывет и… дымится? а еще тупой болью пульсирует по всему телу и до тошноты металлом воняет. зрение понемногу возвращается осколками разбитого лобового стекла, но мир по-прежнему отдает мутно-алым. дрожащая рука стирает с лица кровь, но она вновь глаза застилает, не желая останавливаться, как и лезущие в голову обрывки воспоминаний.                     из телефона раздается сонный и предельно раздраженный голос старшей кавата:       — два часа ночи, хуль тебе надо?       — и тебе привет, — ран лишь смеется довольно, представляя зловещую улыбку и растрепанные кудри, в которые поскорее хочется зарыться носом. — я заеду?       — заедешь? — удивленно переспрашивает нахоя и на всякий случай перепроверяет, кто звонит. на экране светится «крашенная стерва» и фото перемазанной в мороженом ран. и кавата даже не надо было видеть девушку, дабы знать, что сейчас она высокомерно усмехается и тянется паучьими пальцами к косе.       только вот рыжая немного прогадала: одна ладонь хайтани лежала на кожаном руле, вторая же накрыла рычаг, переключаясь на третью передачу. да и усмешка ран по большей мере была не издевательской, а предвкушающей. и ее голос из насмешливого внезапно стал тихим и тягучим:       — папочка наконец-то подарил мне машину.       в зеркале заднего вида прекрасно был виден бледно-розовый румянец. куда более ярким цветом налились щеки нахои. дыхание синхронно участилось от схожей фантазии о долгих поцелуях на капоте и еще более долгих стонах на заднем сидении.       — через пятнадцать минут жду у себя.       — буду через пять.                     хоя…       ран пытается хоть что-то в дымящейся темноте рассмотреть. слишком резко дергается вперед и сквозь зубы воет от ноющей боли, когда ремень безопасности впивается в грудь. взгляд падает на пустое пассажирское сидение. в горле в такт ускорившемуся пульсу бьется хриплое «хоя хоя хоя». девушка хоть что-то взглядом выцепить пытается, пока нервно дергает ремень, отстегивая его далеко не с первого раза.       на острых краях выбитого стекла виднеются кровь и рыжие волосы.                     — она фиолетовая? — нахоя даже глаза приотрыла от удивления, разглядывая машину, и не заметила, как к ней ран подошла.       холодная ладонь коснулась усыпанного веснушками лица, зарылась в волосы, притягивая ближе. теперь нахоя смотрела в такие же фиолетовые глаза, что медленно приближались. пухлые губы опалило горячее дыхание, оттдающее персиковым никотином:       — пурпурная.       — блять, хайтани, ты серьезно? — старшая заливисто смеется, когда хоя, ожидавшая поцелуй, отнюдь не нежно бьет ее в плечо, отталкивая от себя, и показывает язык.       — вполне серьезно, — ран вновь к своей девушке подходит, заключает ее в слегка удушающие объятия и наконец-то зарывается носом в рыжие кудри. наполняет легкие ароматом горького апельсина и неторопливо подталкивает кавата к машине. — садись давай, не зря же ты новую штангу надела.       — тебе кажется, — хоя выпутывается из хватки своей девушки, запрыгивает на переднее сидение и снова показывает язык, дразня ран и все же давая ей рассмотреть новенькое украшение с небольшим фиолетовым стразиком.       мысленно ран подмечает, что надо будет что-то подороже ей подарить. аметист какой-нибудь или топаз… или вообще лиловый сапфир, все же вскоре их первая годовщина будет.                     ран наваливается на дверь, дергает за ручку, кричит что-то, бьет по рулю и вновь старается открыть, на этот раз буквально вываливаясь из машины. в кровь сбивает колени о камни, но лишь немного брови из-за этого хмурит и поднимается, шатаясь словно пьяная. вновь стирает с лица свежую кровь и налипшие волосы, цепляется за машину, что в отбойник врезалась, и даже не смотрит на измятый пурпурный капот. вглядывается в высокую траву на склоне.       и срывается с места, заметив рыжую макушку на беспокойном темно-зеленом полотне. падает несколько раз, запутавшись в густой растительности, пока пробирается к неподвижной девушке. сдирает ладони и локти и опускается около кавата, пачкая примятую траву своей кровью.                     — и куда мы едем? — нахоя нетерпеливо ерзает на сидении и рассматривает черный салон.       ран лишь на нее смотрит и даже не пытается скрыть нежную улыбку и откровенные сердечки во взгляде.       — а тебе важно конкретно куда-то?       — значит повезешь меня в никуда?       — звучит интересно, — хайтани зарывается ладонью в рыжие кудри и тянет слегка возмущающуюся хою к себе.       — скорее тупо, — сказано сквозь смех и больше для того, чтобы выбесить.       и успешно нарваться на более грубый поцелуй, заставляющий мышцы живота сокращаться и приятным теплом расползаться по всему телу.       — таинственно, — отстранившись после несильного укуса, старшая преспокойно пожимает плечами и заводит машину, готовая ехать хоть в киото, если ее бестия попросит. — слушаю твои идеи.       — дальний пляж.       и новая волна тепла окутывает их тела воспоминаниями о произошедшем на отдаленном берегу моря. но ран все равно уточняет, задавая тот же вопрос, что и несколько месяцев назад:       — который за городом? — согласный кивок и еще более широкая улыбка. — хорошо, только недолго.       — всего-то до рассвета.       на рассвете, продрогнув до костей под пронизывающим мартовским ветром, они впервые признались друг другу, что все это время далеко не только похоть и раздражжение чувствовали, находясь рядом.                     страшно было даже прикоснуться к хое. она словно поломанная кукла лежала на траве, пока ветер играл со спутанными, перепачканными в крови рыжими прядями.       кавата часто говорила, что красный ей к лицу. даже если это ее собственная кровь. липкая и густая. она так неправильно на руках чувствуется, что сразу же смыть хочется. да, им надо будет обязательно принять душ, как только приедут домой. ран как раз купила любимый апельсиновый гель нахои. и чай с кардамоном. даже риндо из дома выгнала, дабы она не мешала им, а наутро не ныла, что девушки ей спать мешали.       хайтани ведь полностью все продумала. им всего-то осталось вернуться домой. всего-то осталось, чтобы нахоя очнулась.                     ран почти не отрывала взгляд от дороги, трасса даже ночью оживленной была. и после очередного резкого торможения и отборной брани кавата, которая опять чуть не вписалась лицом в бардачок, ран куда настойчивее, чем на начале пути, попросила:       — хоя, пристегнись.       — так ты признаешься, что не умеешь водить?       хайтани на это лишь глаза закатывает. порой с нахоей просто невозможно разговаривать — легче сразу к стене припечатать и заткнуть своим языком. посреди перекрестка этого, увы, сделать не получится.       — я не это имела в виду, — короткий взгляд на покрасневшие коленки, которыми младшая, видимо, тоже ударилась. — пристегнись и не беси меня.       — просто не рычи и прибавь скорость, — просто до невозможного упертая и самоуверенная, хоть паркуй машину у ближайшего круглосуточного магазина и самостоятельно натягивай ремень безопасности.       представив, сколько при этом будет криков и возмущений, хайтани недовольно поджала губы и вжала педаль газа.                     ран сама себя матом кроет, пока на разбитом экране набирает номер скорой. лучше бы она действительно припарковалась где-то. лучше бы даже поругалась из-за этого с хоей и хоть раз в жизни прислушалась к отцу, который всю дорогу до автосалона просил ее не гнать сильно. просил же… но рядом с нахоей девушка никогда остановиться не могла: зеленый свет или красный, она до упора вжимала педаль газа и на полной скорости мчалась с этим рыжим недоразумением куда-то в неизвестность.       но приехала в самое настоящее никуда. красивое такое, где на ночном небе звезды ярче, слышно шум моря и воздух намного чище. лишь только на коленях у нее лежала окровавленная хоя. все еще красивая, все еще яркая, даже немного улыбающаяся. она дышала медленно-медленно, но ведь дышала!                     — ты бы еще язык высунула, — хайтани усмехается и пытается затянуть чуть ли не наполовину высунувшуюся из окна хою обратно в салон, схватив ее за шкирку, как непослушную собачку.       и сразу же возвращается к рулю, когда рыжая наконец-то нормально устраивается на сидении. жаль, что лишь на несколько секунд, просто чтобы выпалить, пошленько растягивая слова на манер старшей:       — только если потом я в тебя его всуну, — и показательно вываливает язык во всей красе, заостряет кончик и приподнимает уголки губ, довольно подмечая, как напряглись руки хайтани.       — хоя, я за рулем, — получается неожиданно хрипло.       все же ран на куда более короткую поездку рассчитывала. и чуть более спокойную: за рулем своего байка нахоя была довольно серьезной, не отвлекалась и хорошенько ударить локтем в живот могла, если ран пыталась ее отвлечь кусючими поцелуями на загривке. и плевать как-то, что она любила на скорости выписывать виражи, подрезая остальной транспорт на дороге.       сейчас же она выписывала виражи языком, игралась со штангой, не отрывая пристального и предельно похотливого взгляда от ран.       — я вижу, — краем взгляда хайтани заметила, как нахоя развернулась лицом к ней и начала медленно наклоняться. — ты такая сосредоточенная сейчас, — низкий шепот кавата не предвещал ничего хорошего, но что-то предельно приятное.       сперва было почти мимолетное прикосновение к предплечью, пускающее мелкие мурашки по всему телу. кончики пальцев медленно скользнули к ладони, неуклюже повторяя узор виднеющихся под бледной кожей вен. обычно ран подвисала, пристально наблюдая за подобнымии манипуляциями, наслаждалась редкой неторопливостью и стараслась каждое невисомое прикосновение обычно грубоватой нахои запомнить, но сейчас старательно смотрела на дорогу и даже плечом дернула в слабой попытке сбросить с себя руку девушки.       — хватит.       — но ведь тебе нравится, — хоя оказалась неожиданно близко, совершенно не обращая внимание на возмущения старшей.       обвела языком ушную раковину, с ювелирной точностью задела фиолетовым кристалликом сережку ран, пуская по ее телу новую волну дрожи.       — мы уже скоро приедем, — это одновременно звучало умоляюще и угрожающе.       и даже заставило рыжую немного отстраниться.       — вот тогда и поцелую тебя, — лишь немного, чтобы она смогла извернуться на сидении и прильнуть губами к бедрам длинноволосой, абсолютно бессовестно задирая ее юбку и безошибочно надавливая средним пальцем на клитор. — а сейчас не останавливай меня. знаешь же, что это бесполезно.       совершенно бесполезно.       ран оставалось лишь усилить хватку на руле и тяжело дышать, выискивая место, где можно было бы бросить машину. как назло, не было ни единого съезда еще и сплошная полоса. на ее бедре от колена до самой кромки тоже сплошная полоса была, медленно прочерченная языком и наведенная короткими ногтями.       и как же хайтани хотелось, чтобы ослепила ее тогда вспышка острого наслаждения, а не дальний свет встречной машины, что словно из ниоткуда появилась и на полной скорости на них неслась. как давила на педаль тормоза и выворачивала руль, ран не помнит.                     ничего особо не помнит, совершенно потерявшись во времени и пространстве, пока сидела на траве, перебирая спутанные кудри, кровь на которых уже полностью засохла. забилась под ногти, пропитала одежду, въелась в кожу и металлической стружкой наполнила легкие.       ветер в разные стороны гонял выбившиеся из кос пряди и рассеивал и без того едва слышный шепот, что хайтани его не контролировала совсем, словно в бреду начитывала бессвязную молитву, неотрывно глядя лишь на слабо вздымающуюся грудь.       — мы ведь уже приехали. слышишь? и ты обещала меня поцеловать. хоя… не прекращай улыбаться. и продолжай дышать. пожалуйста, хоя…              до обостренного слуха доносилось далекое завывание сирен машины скорой помощи.