Волны

Ксавьер с готовностью бы просидел у кровати Эрика всю ночь, и даже категорическое «уйди, Чарльз» не возымело сначала должного эффекта. Леншерр часто говорит не то, что имеет в виду. Он не лжет, нет, просто слишком привык скрываться. Чарльз жалеет, что не видит его глаз, и, тем не менее, готов поклясться, что, не будь Эрик таким бледным от потери крови, он непременно полыхал бы от стыда. Именно поэтому он хочет остаться: чтобы как-то объяснить ему — стыдиться здесь нечего. Даже если они оба наломали дров, сейчас это уже не так важно. Пока —, но только пока — все закончилось. Для всех, кроме них двоих. И если Чарльз ничего не предпримет, в следующем же бою они будут по разные стороны баррикад. И еще меньше, чем сражаться с людьми, Ксавьеру хочется сражаться с Эриком. Но Хэнк уводит его прочь, крепко держа за плечо, и Чарльз послушно уходит, не тратясь на бесполезные отговорки. Только пытается возразить один раз: — Вдруг он сбежит? Он задумывал это как шутку, подходящий аргумент для Маккоя, и только произнеся его вслух, понимает, что этот вариант пугает его по-настоящему. Что, если на следующий день Эрика уже и след простынет? Чарльз не найдет его, больше никогда не найдет. Впрочем, если Леншерр и правда исчезнет, он сделает все, что угодно, но не отпустит навсегда — телепат он или нет, в конце концов? Поток его мыслей уже напоминает бред горячечного, когда Хэнк отзывается с усмешкой: — Сбежит? Да он даже встать не сможет. Ксавьер бездумно кивает и позволяет себе прилечь на ближайшую кушетку. Этой ночью ему снится еврейский мальчик, волны и осколки зеркал. Вопреки заверениям Хэнка, Эрик уже стоит, когда Чарльз заходит к нему утром. Но, по крайней мере, убегать он явно никуда не собирается — просто застыл у окна, тяжело опираясь о подоконник. Ксавьер прикрывает за собой дверь. За ночь у него не появилось никакого плана, зато решительности точно прибавилось. — Ты боялся, что я сбегу? — спрашивает Леншерр. Порой он оказывается на удивление проницательным. Жаль только, что в самые нужные минуты это не срабатывает. — Я не могу уйти, не сказав спасибо. Кажется, я снова твой должник, — помедлив, добавляет он, и становится очевидно, что этот факт не вызывает у него ничего, кроме досады. — Вовсе нет, — быстро вставляет Чарльз. Эрик вскидывает брови. — Значит, мы квиты? Что за идиотские у него категории. — Можешь так считать, если хочешь. — А что считаешь ты? Ксавьер не так себе представлял этот разговор, но пора бы уже привыкнуть, что все, касающееся Эрика, оказывается не тем, чем кажется на первый взгляд. — Я считал, мы друзья, — отвечает он и сразу останавливает себя. Еще рано говорить о чем-то большем. И, возможно, «вовремя» никогда не настанет, если он снова его упустит. По лицу Эрика пробегает тень, и Чарльзу снова безумно хочется взять его за руку, чтобы узнать хотя бы крошечную частицу его мыслей, но он знает, что не имеет права. Леншерр наконец-то поворачивается к нему лицом и облизывает спекшиеся от крови губы. — Я отпустил снаряды ради тебя, — бесстрастно говорит он. Но этот ответ не устраивает Ксавьера. — Нет, ты отпустил их, потому что сам решил, что это правильно. — Ты, конечно же, всегда знаешь лучше, — пожимает тот плечами и тут же морщится. — Не пытайся решать за всех. — Я только хочу помочь, — Чарльз убеждает себя не злиться, но это чертовски сложно, потому что он так устал что-то кому-то доказывать. — Ты хочешь, чтобы нас истребили, — отрезает Леншерр, и в его глазах больше нет промелькнувшей было искры, только расплавленный металл. Он сам — металл, выщербленный, искореженный, но все еще неподатливый; если бы только его можно было смягчить теплом. Чарльз повторяет себе раз за разом, что он должен оставаться хладнокровным. Потому что сегодня ему снился еврейский мальчик, переживший Холокост. — Я хочу мир. — Мира не будет, — бросает Эрик. — Рано или поздно они перебьют всех мутантов, а самых, на их взгляд, полезных оставят себе прислуживать. — Я не буду драться, но и использовать себя не позволю, — хмурится Ксавьер, и до него вдруг доходит, какую ошибку он совершил. Но Эрик просто чудовищно спокоен. — Я тоже… больше не позволю, — бормочет он сквозь стиснутые зубы. — Именно поэтому я ухожу. Ты лидер, Чарльз, отличный вожак, я это признаю. Но я — не член твоей стаи. Ты прав, я совершил глупость, попытавшись переманить ребят на свою сторону. Одиночкой быть гораздо легче… и привычнее. Леншерр делает шаг к двери, за ним следующий, а потом еще один, пока Ксавьер не догадывается преградить ему дорогу. Он начинает ненавидеть это коротенькое слово, потому что использует его в последнее время слишком часто, но все же произносит еще раз: — Нет.