Волны

— Значит, школа, — Эрик барабанит пальцами по столу, оглядывая одно из многочисленных просторных помещений. — Школа для мутантов. — Да. Не хочешь записаться ко мне в класс? — спрашивает Ксавьер и слегка улыбается. Он боится смеяться в открытую, потому что равновесие все еще хрупкое, но Эрик по-прежнему здесь… по-прежнему здесь и, может быть, будет здесь всегда. Или хотя бы еще немного задержится. Вот только Леншерр не из тех людей, кто любит оставаться где-то надолго, и каждый уходящий день может значить только одно: все меньше остается времени до того, как Эрик уйдет, а уйдет он непременно. Если, конечно, Чарльз ничего не предпримет, потому что единственного поцелуя, неуклюжего и робкого, было слишком мало. Эрик морщится. — Обойдусь как-нибудь. Ты и без того неплохо прочистишь мне мозги. Ксавьер не уверен, что это не было упреком, но на всякий случай улыбается еще шире — оттого, что Леншерр говорит в будущем времени, а это значит… это много чего значит. Их голоса отражаются от стен едва слышным эхом. Залы пока еще пусты и неизвестно, наполнятся ли когда-нибудь. Пока они просто часть плана, грандиозного — и неосуществленного. — У тебя получится, — уверенно говорит Леншерр, и удивленный до крайности Чарльз быстро поднимает на него взгляд. — Мне казалось, ты не одобряешь эту идею. — Не одобряю, — пожимает плечами тот. — Но признаю, что она окажется удачной. Я прямо-таки вижу тебя, читающим лекции, - нет, Эрик определенно издевается над ним, но Чарльз рад хотя бы тому, что у него есть на это силы. — Ты ведь и колледж заканчивал? — Да, — кивает Чарльз, и ему вдруг становится неловко. Как будто он виноват в том, что учился, окруженный приятелями, и ходил у профессоров в любимчиках, в то время как Эрик скитался по миру, не находя себе пристанища. И не только Эрик — скольким мутантам выпала такая же счастливая участь, как Ксавьеру? Не поэтому ли он чувствует себя обязанным помогать всем и вся? — Ты останешься? Леншерр молчит так долго, что Чарльз почти отчаялся получить ответ. — Я ведь уже остался однажды, — наконец, произносит он, — и… — …пожалел? — Нет, — поспешно говорит Эрик и добавляет почти сердито, - нет, нет. Дело совсем не в этом. — Думаешь, моя команда не примет тебя снова? — догадывается Ксавьер, но Эрик только снисходительно усмехается. — Это ты печешься о всеобщем согласии. Для меня они просто еще одни из тех, кто не выносит моего присутствия. Губы у него кривятся. Хэнк вытащил из его тела все осколки, но только снаружи. Ксавьер понятия не имеет, что сказать, но Леншерр продолжает сам: — А я для тебя — всего лишь еще один из тех, о ком нужно позаботиться, не так ли, Чарльз? Это ужасно несправедливо, но Чарльз ничем не выдает своего раздражения. — Ты не прав. — Неужели? Посмотри на себя, Ксавьер. Не можешь пройти мимо кого-нибудь несчастного и обездоленного. — Может быть. Но ты особенный. — срывается у Чарльза с языка, и Эрик морщится. — Обычно те, кто говорил мне такие слова, немногим позже заставляли делать то, что им было угодно. «Ты особенный, Эрик, — объявляли они. — А теперь подвинь вот эту монетку. Или кое-что потяжелее». — Чарльз открывает рот, чтобы возразить. — Лучше помолчи. Вдруг я поверю, что ты тоже особенный? Этот поцелуй совсем другой: созревший и почти осмысленный. Ксавьер чувствует, как жаркое дыхание Эрика щекочет ему щеку, и обнимает его за шею, чтобы тот даже не пытался отстраниться. — Только не вздумай меня оставить, — шепчет Леншерр. — Я не хочу жалеть о том, что доверился тебе. Чарльз вздрагивает, понимая, что слышал эти слова только у себя в голове — какая-то толика чужих мыслей все же просочилась в его сознание. Но он обещал себе, что больше не станет использовать свои способности на нем! Ксавьер испуганно отдергивает ладонь, не прерывая при этом поцелуя, но Эрик только прижимает его крепче, и Чарльз неуверенно опускает руку обратно на его взмокшие волосы. «Не оставлю», — говорит он без слов. Он сказал себе то же самое, когда впервые увидел его — тонущего в холодной мутной воде вслед за подлодкой. — Чарльз, — зовет тот уже вслух, — загляни в меня. Пожалуйста. Помоги мне. Ксавьер прижимается лбом к его лбу. Он интересовался когда-то девушками, а девушки интересовались им, но все те интрижки ни в какой счет не могут пойти с тем, что он чувствует сейчас. Это трудно назвать любовью, еще труднее — страстью, потому что это и то, и другое, и гораздо больше. Чарльз снова видит то, что видел тогда, на берегу, но ему больше не страшно, потому что теперь он не вор, а помощник. Правда, он до сих пор боится порезаться, но на этот раз ему кажется, что осколков совсем ненамного, — но все-таки стало меньше. Только бы не заблудиться.