Горечь превосходства

По мере того, как мы ехали, напряжение бешено возрастало, и по прибытию в больницу я из последних сил держу себя в руках, обращаясь к работнику с вопросом о том, где сейчас Ави. Видимо, он никак не ожидал увидеть меня настолько потрясенным; его выражение лица приобрело сочувствие при нашем кратком диалоге, после чего он поспешил провести нас к пострадавшей. Понимаю, что я могу быть совсем не причем, по какой-то причине все равно виню только себя. Я знаю, насколько могут быть жестокими люди из медийной индустрии и фанатских сообществ. Возможно, у нее могли появиться серьезные недоброжелатели, но думаю, это маловероятно, так как теперь большую часть свободного времени Ави проводит в кругу друзей и дома. В остальное время трудится на студии, не щадя себя. Она неприкасаема и находится за пределами видимости. А вот тех, кто жаждет моих страданий, довольно много. После того, что мне довелось пережить в предвоенный период годами ранее, достаточно сложно не беспокоиться о семье и не думать, что на меня в очередной раз хотят надавить через близких. Я почти врываюсь в палату, и, увидев перебинтованную Ави в относительно нормальном состоянии, испытываю небольшое облегчение, но чертовы слезы сами катятся с глаз. Ее взволнованную подругу-соучастницу заметил только потом, когда она неловко поприветствовала нас с Вильгельмом. В отчаянии бросаюсь к Ави, преодолевая желание прижать ее к себе. Присаживаюсь на краю кровати, вперившись в нее опустошенным взглядом, под которым она немного теряется, но все же начинает диалог. - Успокойся, пожалуйста, со мной все в порядке, видишь? Ранение было не настолько тяжелым. Очень скоро я приду в норму. - О каком спокойствии речь, когда попадание на несколько миллиметров выше могло оборвать твою жизнь? – небрежно утираю влажные глаза, рассматривая повреждение, - Можешь хотя бы предположить, кто мог в тебя стрелять? - Понятия не имею. Несомненно, есть люди, которым я не нравлюсь, но чтобы настолько? Никогда не доходило до прямых угроз. - Ты серьезно считаешь, что о своих кровожадных планах на тебя будут распространяться в соцсетях? - Ну, знаешь ли, бывает и такое, хотя за подобным обычно ничего не следует. - Завтра же подниму расследование. Необходимо как можно скорее выяснить, кто к этому причастен. - Прекрати, этим уже занимается Карстен. А на тебя и так много свалилось вдобавок к королевским заботам. Мне не хотелось наводить суеты, ведь, насколько я знаю, сейчас в твоем замке довольно напряженная обстановка. Но подумала, что все-таки будет лучше, если узнаешь об этом сразу, потому как в противном случае уничтожишь меня за то, что я не сообщила о случившемся вовремя. - Делать бы этого я не стал, а вот моя мать... пока не поздно, следует поделиться этой ужасной новостью и с ней. - Насколько я знаю, у нее с Хелен на сегодня наметились важные переговоры, поэтому они не смогли присутствовать на концерте. - Другие участники не пострадали? - К счастью, нет. Все были очень встревожены и хотели поехать со мной, но так не положено. Поэтому со мной только Харриэт. И, честно говоря, не ожидала, что вы так быстро прибудете. - У меня возникли кое-какие планы, по итогу мы решили переночевать здесь. Если тебе что-то понадобится – только скажи. - Да, кстати, могу привезти что-нибудь из твоих вещей. – включается в разговор Харриэт. С момента моего переезда Ави одиноко проживала в нашем особняке, но чисто из принципа решила заработать на собственное жилье. Спустя некоторое время усердной сценической работы она накопила половину суммы на пентхаус в одном из самых спокойных жилых комплексов, о котором мечтали они с подругой, и, впоследствии, съехались. - Было бы славно, так как я не собираюсь помирать со скуки все то время, что мне придется киснуть здесь. Да уж, насколько же невовремя все это произошло... неужели придется отменить ближайшие выступления и запись новой композиции? - Прямо сейчас и отправлюсь, пока не слишком поздно, - девушка поднимается с места и пулей мчится к выходу, накидывая верхнюю одежду, - Скоро вернусь! Когда соучастница покинула палату, Ави, уже достаточно расслабленная, продолжила диалог. Со своей неизменной теплотой и непринужденностью, будто не было никакого концерта, подлого выстрела из толпы и мучительной боли в грудной клетке. - Так что не тревожься обо мне и сосредоточься на своих делах первостепенной важности. Как видишь, я в надежных руках. - В любом случае, звони мне каждый день, я хочу быть достаточно уверенным в твоей безопасности и стабильности состояния. - Что угодно, лишь бы не видеть твоих слез. А ты, Вильгельм, отчего так молчалив сегодня? Даже не вставишь какую-нибудь саркастичную фразу? - Настроение у меня сегодня такое, молчаливое, - хмыкает он, - Если уж тебе не хватает издевок, могу посоветовать, к кому стоит за этим обратиться. - К Кристиану? Нет уж, спасибо. Мне хватает наших совместных празднеств; то и дело норовит как-нибудь выстебать меня, старый кровосос. Просто идеальная замена Иветт, только более мягкая и очаровательная, - Ави ухмыляется, - И знаете, я просто обязана восстановиться до наступления бала в честь великого Сандгарта! - Солнце, мне жаль об этом сообщать, но на сей раз не могу гарантировать, что торжество состоится именно в эту дату, - виновато сообщаю я, - Все зависит от того, насколько продуктивно будет продвигаться дело о трупах во дворце. Возможно, планы будут в силе, но воплотятся не в ближайшее время уж точно. - Очень жаль. Хотя, наверное, Демиан расстроится гораздо больше меня. - Этой богеме не помешало бы взять перерыв. Равно как и нам. Ничего личного, твоя болтовня даже увлекает, и я рад, что ты жива, но слишком устал сегодня. Больничная обстановка меня нагнетает. – начинает ворчать Вил. - Ну наконец, теперь тебя узнаю, а то совсем погасший был, - она вновь улыбается, нисколько не обижаясь, - Отправляйтесь отдыхать, конечно, больше не смею вас задерживать. Харриэт составит мне компанию этим вечером. - Будь на связи, поняла меня? – спрашиваю по привычке, - А не так, чтобы до тебя можно было дозвониться лишь спустя вечность. И не забудь сейчас же позвонить кому-нибудь из наших, они обязаны знать. - Всенепременно, мой заботливый отец. Мы выходим из помещения. Напряженность отпустила меня не до конца, и Вил, чувствуя это, незаметно приобнял меня за плечи на ходу, пытаясь поддержать. - Как же она стала похожа на тебя. Могла помереть, а все равно думает о работе. - Не лучшая привычка, хочу сказать. Словами не передать, как я волнуюсь за нее и за остальных членов семьи. Нам нужно обсудить это. - Ты ведь не собираешься организовывать встречу сейчас? - Разумеется, нет, ведь я вымотан ничуть не меньше тебя. И, если честно, мне уже совсем не хочется возиться с Вильсоном, даже кажется, что я зря все это затеял. Сейчас нужно приложить максимум усилий, чтобы опередить намерения тех, кто неустанно доставляет нам неприятности. - Совсем себя не щадишь, Величество, - он сердито вздыхает, - Предоставь это людям, которые на тебя работают, и прекрати себя накручивать. Как только мы приедем в поместье, я заставлю тебя расслабиться, и это не обсуждается. - Терпеть не могу, когда мне указывают, что делать, но твое шальное своеволие уже помогает немного воспрянуть духом. Спасибо, что ты со мной. - О, перестань благодарить меня за это, ведь я без сожалений посвятил бы тебе каждую секунду своей жизни. - Правда? Тогда воздержись, пожалуйста, от своих дальних странствий хотя бы на ближайшее время. Иначе мое старое больное сердце не выдержит. – говорю я с иронией. - Черт, как-то позабыл о том, что ты бываешь жестоким настолько же, насколько блещешь великолепием. – Вил улыбается, словно шкодливое дитя. - Я серьезно. Даже в ничем не примечательные будни я не нахожу себе места от тревоги, когда ты бесследно пропадаешь неизвестно куда, неизвестно, с какими намерениями. Просто пойми, сейчас не лучшее время для путешествий. А лучше задумайся о том, чтобы прекратить. - Только не начинай, любовь моя! Готов дать клятву, что я стану самым послушным подданым и с усердием буду охранять твой покой. С гордостью произнеся свое обещание, он легонько целует меня в скулу. О, боги, я люблю его больше всего на свете, и категорически не могу сердиться в такие моменты, даже когда дело касается настолько провокационной темы. Вильгельм не привык «сидеть без дела», и с самого начала дворцовой жизни заявил о том, что не собирается ограничиваться одними тренировками. Видите ли, профессиональному наемнику нужно в полной мере реализовывать свой потенциал, поэтому временами он выходит на охоту за ведьмачьими головами. За ночь может вырезать около десятка приверженцев истребительских организаций. Да, вполне естественно то, что после объявления этой системы неприемлемой ее последователи сдаваться не собирались и начали стекаться в небольшие сообщества, впоследствии намеревавшись возродить этот безумный культ «порядка и безопасности». Если бы Вил сошел с ума, и, что хуже, не пренебрег идеологией той сферы, в которую был внедрен некоторую часть своей жизни, то очень скоро численность населения в нашем измерении заметно бы сократилась. Я знаю мало людей с такой жаждой к убийствам, и из всех он самый кровожадный. Ну, разве что после Иветт. К слову, я все еще не могу опомниться от тех времен, когда он добровольно полез в военный конфликт, а я никак не смог его остановить. В моей жизни было достаточно гадких периодов, но этот, пожалуй, можно считать самым выдающимся. Вил покинул меня в покрове ночи, пока я спал, и затем я не видел его неделями. Понятия не имею, как долго он пропадал на поле боя, но в те дни я стал настолько жалким, насколько еще не доводилось быть. Составление тактических планов и государственные переговоры не мешали сполна предаваться самобичеванию и давиться слезами. На людях мне еще как-то удавалось держать лицо, ведь это стало настолько привычным делом. Но томными вечерами в стенах новообретенного роскошного дома я бесконтрольно нюхал героин и покуривал травы. Ох, кажется, так было сотню раз, еще когда он находился в бегах. Если бы не Кристиан, все закончилось бы еще одной передозировкой, и, возможно, даже смертью, так как я был еще не полностью оправившимся после отравления Эмиэля. Советник всыпал мне по первое число (его хлесткие пощечины запомнятся, наверное, на всю жизнь), и мы ужасно ругались чуть ли не каждый день с тех пор, как он узнал о моей мании саморазрушения. Он называл меня психотрахнутым слабовольным мудачьем, говорил, что теперь нисколько не удивлен моему ужаснейшему первому политическому решению, однако и мысли не допускал о том, чтобы отойти от дел – всегда был рядом со мной и во всем помогал, несмотря на то, как убог и подавлен я тогда был. В конце концов, даже смог понять меня и принял то, что в такое время я категорически не смогу функционировать без стимуляторов в виде наркотиков, ведь я все еще нес траур по Иветт, по отцу, с которым едва наладились отношения, и он тут же умер, без колебаний рискнув собой во имя меня, коронованного ничтожества; мой муж бросился в самое пекло битвы и неизвестно, жив ли он вообще, а тут еще и советник, призванный быть моей опорой, смешивает меня с грязью. Позднее Крис раскаивался за свое поведение, и я, как всепрощающее дурачье, полное эмпатии, конечно же его простил. Он обязался потащить меня к наркологу, что и сделал, когда военному противостоянию настал конец. Там уже и Вильгельм объявился. Весь в ссадинах, рваной одежде и запекшейся крови, похожий на боевого щенка после ужаснейшей грызни. Мне безумно хотелось ударить его и тут же обнять. А лучше – задушить это неистовствующее непокорное создание. Но обида была сильнее. Ничего не сказав, я только смерил его холодным взглядом, и, поведя себя как гордая сука, снова улегся в постель. Нет, я, безусловно, был чрезвычайно рад тому, что этот идиот не помер, но как он мог меня оставить в такой момент? Я почти не разговаривал с ним около двух недель; собственно, мое состояние в принципе мало располагало к каким-либо беседам, ведь я пережил несколько мучительных ломок. Вил не оставлял меня в одиночестве ни на минуту, в связи с чем я гораздо быстрее забыл о том, что очень злюсь на него. После этого в нем проснулась совесть (жаль, ненадолго), и он некоторое время не покидал стен дворца, но что началось, когда этому чертовому придурку захотелось продолжить... Бывает, я дико устаю от необходимости перманентно держать эмоции при себе, и это выливается в скандалы. Первые несколько побегов я был просто вне себя от гнева. Да и в дальнейшем не стал относиться к этому проще, но начала присутствовать толика уверенности в том, что с ним все будет в порядке. Не нашлось еще такой беспросветной задницы, из которой не вылез бы Вильгельм Хейс. Веста, его близкая подруга, изредка приезжающая к нам на праздники, абсолютно в этом уверена, и нередко утешает меня этой самой фразой, добавляя, что в противном случае всегда готова прийти к нему на помощь. Мы сблизились с ней на почве того, что она мне рассказывала многое из жизни Вила, в том числе печальные подробности, которые он сам, поганец, утаивал от меня всю нашу совместную жизнь. Когда мы подъехали к особняку, нас уже поджидали четверо гвардейцев, и, судя по тому, что вокруг них образовалось небольшое скопление соседей (некоторые из них, похоже, боялись подойти ближе), они своим появлением вызвали много вопросов. Которые моментально отпали, когда мы с Вилом вышли из машины, и затем укрыли их от постороннего любопытства. В их числе был и Мейнард, тут же осыпавший меня расспросами и успевший выказать сожаление по поводу случившегося с Ави. Он достаточно редко бывал по-настоящему обеспокоенным, и сегодня как раз выдался такой случай. Несмотря на частичный паразитизм, он все еще был способен на проявление искренних эмоций. Было до ужаса приятно смыть с себя этот поганый день в ванной и наконец облачиться в легкий домашний халат. Вил был чертовски рад тому, что я не взял с собой привычных средств для работы, и вечер мы провели за просмотром очередного модного изобилующего трагедиями сериала, моментами пробивавшего на скупую слезу. Я достаточно сентиментален, и плакать от какой-нибудь душещипательной истории, воплощенной в словесной форме или на экране – очень характерное для меня занятие. В частности, когда остаюсь наедине с собой или с любимым ведьмаком, который находит это забавным. Вил словно кусок черствой булки, которую, кажется, вообще ничем не пронять. Помню лишь пару случаев от силы, когда видел его отчаявшимся и заплаканным. Чего не скажешь обо мне – я бываю сущим плаксой, прямо как и сегодня. Особенно когда очень устаю. Иной раз любая мелочь может вывести из духовного равновесия, и я просто начинаю безостановочно рыдать. Порой нахожу удивительным то, как до сих пор не надоел Вильгельму со своими вечно подавленными и хронически уставшими состояниями. Иногда сложно поверить и в то, что мы живем вместе уже второе десятилетие. К счастью, сегодня я проваливаюсь в сон гораздо быстрее, чем успеваю о чем-либо задуматься. В этом и есть прелесть усталости. Жаль, что новый день непременно доставит новые проблемы и поводы для волнения.