Жёлтый шарф

      Серафим запнулся о ступеньку и чертыхнулся. Сдавленное ругательство эхом пронеслось по двору. Людей тут не было, на детской площадке поскрипывали ржавые качели. На пешеходном переходе неподалёку женщина разбила две трёхлитровых банки молока, и тротуар затопило белёсым цветом. Серафим увидел это мельком, но очень хорошо запомнил молочные пятна на её старом цветочном платье.       Отряхнув колени, Серафим протопал до арки, прошёл двор насквозь и оказался на соседней улице. Здесь он повернул налево, находил три круга по переулкам и, добравшись до второго сквозного двора, пересёк самую безлюдную его часть, спрятав голову под капюшоном. Укрывшись в тёмном углу возле входа на студию, Серафим быстро переодел кроссовки. Пакет неприятно зашуршал, а в мыслях пронеслось: «бредовая конспирация». С лёгким стыдом Серафим вспомнил первый класс школы, когда долгое время сочинял разные истории, в которые Дима верил. Неловко было до сих пор. Тогда, на дне рождения, когда мелкий Серафим осмелился признаться, что всё выдумал, Дима и не расстроился. Только улыбнулся, кивнул, да протянул стакан с газировкой. Выражение его лица в тот момент, пожалуй, одно из немногих сохранившихся воспоминаний ранних школьных лет.       Серафим вздохнул, глянул на часы. До занятий оставалось десять минут. Привалившись к стене, он стоял, нервный, бегло оглядывал двор. Каждый раз, как в первый.       Идея написать Диме, пока есть время, была самой обычной и нормальной. Серафим писал на автомате, не задумываясь, по привычке пролистывая непрочитанные диалоги до нужного:       «Чо делаешь?» 13:52       Они мало говорили с того дня на речке и не виделись ни разу. Дима всё сидел со своими пробниками, решал тесты и выходил из дома только на подработку, с его же слов.       Ожидая ответа, Серафим нехотя глянул обновления каналов. Тупых мемов стало в разы больше, но он не мог перестать их просматривать. Не смеялся даже, а всё равно смотрел, словно делать больше нечего. Убивал время сплошной хренью, и сам этого стыдился.       «Учусь» 13:57       Ожидаемо, блин.       «Ясно. Когда увидимся?» 13:57       Дверь с громким скрипом открылась, и Серафим дёрнулся, аж выронив телефон. На крыльце показалась Татьяна Кирилловна: говорила в трубку о каких-то проблемах, завале на работе. Закурив, она облокотилась о перила. Серафим поморщился от отвратного запаха, что пригнал к нему ветер. Прижав ладонь к носу, он осторожно, едва двигаясь, поднял телефон и остался стоять на месте. До занятия каких-то три минуты, но Татьяне Кирилловне на глаза показываться не хотелось совсем.       —...Люда, я не знаю! — Татьяна Кирилловна глубоко вздохнула. — Не знаю, что с этим делать. Кердачёва сведёт её в могилу. Слухи точно не врут, она подписала её на какую-то дрянь. Да, я слышала… да, конечно. Да-да, именно!       Серафим стиснул зубы. Он боялся себя обнаружить, потому приходилось слушать чужой разговор и морщиться. У Татьяны Кирилловны был красивый голос, но ужасно мерзкие интонации в нём. То, как она растягивала «а», как манерно поднимала тон на окончаниях, невыносимо резало слух.       — В полицию надо! Позвони обязательно, когда к ней опять придёт… этот или ещё кто. Ох, да. Да, милая! Бедный ребёнок, бедный мальчик! Такой возраст – а всё на себе тащит...       Татьяна Кирилловна развернулась, бросив окурок на землю и, приоткрыв дверь, продолжила причитать в трубку:       — Я бы позвонила. Позвонила бы, говорю. Куда? В опеку! И что, что восемнадцать! Это вообще не дело, тут точно...       Остаток фразы Серафим не услышал. Двор снова погрузился в тишину, от сердца отлегло. Взглянув на время, Серафим раздражённо цокнул; успел прочитать ответ Димы, пока ждал минуту-две, чтобы точно не столкнуться с Татьяной Кирилловной в коридоре:       «Не знаю. Наверное, после первого» 17:04       Переписка на том и завершилась. Преодолев гардероб, лестницу и стол с регистрацией, Серафим добежал до двенадцатого кабинета, несмело постучал и вошёл, надеясь, что занятие не началось. Тренер уже что-то рассказывал сидящим перед ним ребятам. Серафим мог увидеть его широкую напряжённую спину, а в зеркале на всю стену – сосредоточенное лицо. Мужчина тоже заметил опоздавшего, смерил осуждающим взглядом и продолжил говорить. Виновато опустив голову, Серафим аккуратно прикрыл дверь. После скользнул за ширму – переодеваться.       Переодевшись, сел с краю от ребят, весь внимание. Речь шла о расписании тренировок с сентября, о смещении времени занятий с двух на восемь, о том, что потребуются новые медицинские справки, и о прочих мелочах. Также тренер рассказал о выездном фестивале и попросил всех принести согласия от родителей. Серафим прикусил губу, в который раз сожалея, что участие в таких выступлениях ему не светит. Почему он несовершеннолетний?       — Так, разобрались. На разминку! Встаём, живо, живо!       Серафим подорвался с места, желая растворить переживания в том, что до нелепого любил. Сколько чёртовых тренировок он пропустил из-за родителей? Две, три? Разминаясь на автомате, он не замечал того, что старается сверх сил, жадный до невозможного. Тренер аж спросил, всё ли в порядке. Серафим не знал, что ответить. В мыслях зудело главное: «В школу через несколько дней. В сраную новую школу, с которой я не хочу иметь ничего общего». Жизнь снаружи злила и била под дых, а здесь, в этом зале, косясь на отражение в зеркалах, Серафим невольно забывался, становился свободен от всего. Постепенно, с каждым новым движением, отскребал с себя ненужную напускную шелуху.       Минутка на то, чтобы подышать. Пока тренер настраивал колонку, Серафим опёрся ладонями о колени, смотря на себя в зеркало. Взъерошенный, мокрый от пота, но какой-то... правильный? Ему вдруг расхотелось вспоминать, кто он и как его зовут.       — Привет, Серафим, что опоздал? — её ладонь оказалась очень тёплой.       Серафим дёрнулся, мгновенно выпрямив спину и повернувшись. Ульяна. Стояла расслабленная, качалась из стороны в сторону, и оттого её рыжие волосы, собранные в хвост, маятником скользили по тонкой шее туда-сюда. Прокол в крыле её носа обзавёлся новым украшением – ярким камушком, преломлявшим свет. Серафим невольно засмотрелся, а Ульяна уже успела задать второй вопрос:       — Тебя долго не было. Что-то случилось?       — Ну, типа, — Серафим не умел говорить с девушками, разом становился каким-то зажатым. — Ну... дома всякое.       — О, — Ульяна понимающе кивнула и чуть погодя продолжила: — А у нас кошка родила. Целых трёх. Один рыжий, два сереньких. Интересно, от кого они? Вот спорю, что от того надоедливого брюхатика, который на забор вечно залазит! Надо будет уже свозить её к ветеринару, стерилизовать, наверное. О! Кстати! Поехали со мной?       Серафим размял плечо, отводя взгляд. Он вспомнил, как на речке парни пытались заигрывать с Ульяной, и вмиг стало неловко от того, что и он там был. Был и трусливо прятался у ивы, укрыв полотенцем голову.       — Круто, — наконец ответил Серафим невпопад. — Ну, котята, я имею в виду... круто. И...       От необходимости отвечать на последний вопрос его спас хлопок тренера. Серафим тут же подобрался весь, да и Ульяна мигом развернулась, побежав в центр зала. Шум болтовни поутих, и предвкушение разлилось в теле. Кажется, у Серафима покалывало в позвонках, настолько сильно он по этому всему скучал.       Когда тренер включил музыку, Серафим едва не задохнулся от захлестнувшего восторга. Пропуск занятий его подкосил, потому сейчас он выкладывался на максимум. Знакомая ритмичная мелодия зазвучала в голове, та самая, которую он слушал в автобусах, на прогулках, поздно ночью, заперев дверь в комнату. Мелодия танца, разучиваемого группой на протяжении месяца. Серафим был в восторге от того, как резкие движения ног и повороты сменялись плавным, почти балетным переходом. В этом отрывке вперёд выходили девушки – у них получалось всяко грациознее, да так, что Серафим постыдно засматривался. На Ульяну особенно, качала бёдрами она офигенно. Без какой-то похотливой примеси, а так, легко и даже игриво. Этот танец нравился ему куда больше того, что они успели выучить за три года, пока Серафим ходил в студию.       Да, танцы. Они давно стали для него сокровенным, Серафим не хотел ни с кем этим делиться. Порой в налёте паники казалось, что он делает неправильное, что лишь надумал себе любовь – а на деле просто запутался. Эти мысли появлялись, стоило вспомнить лицо отца, который случайно застал его танцующим под опенинг «Винкс» в одиннадцать. Незадолго до развода, но какой же скандал закатил, как настоящий батя. «Не мальчишечье дело!», «наш сын вырастет педерастом», «куда ты смотрела, дура?». Частично та история стала одной из последних капель для матери, может, обрела роль катализатора. Они тогда очень много ругались с отцом, и ссоры между ними вспыхивали так быстро, как лужица чистого спирта в котелке. Наверное, поэтому Серафим не мог признаться матери, что не бросил танцы – чувствовал косвенную вину. Дурацкую, бессмысленную, но избавиться от неё не мог. Само так всё запуталось и вышло.       Серафим старался как не в себя. Весь вспотел. Повторял движения, принимал строгие замечания, вглядывался в то, как «правильно», как легко двигался тренер, и брал с него пример. У группы получилось отточить танец до приличного уровня, но жутко требовательный руководитель продолжал гонять их, как мог. А Серафим готов был бежать, лететь, мчаться куда угодно, лишь бы это время никогда не заканчивалось.       Но оно заканчивалось. Два часа с перерывом слишком мало для одной недели. И пусть Серафим всегда находил возможность для разминки, растяжки и оттачивания своей партии, он всё равно жалел, что не может постоянно заниматься этим здесь, в зале, ставшем родным. Зале, к которому он пробирался через полгорода, как заговорщик, в паническом страхе – только бы родители не узнали. И вообще, пусть никто не знает! Однажды Серафим уедет куда-нибудь, где у него будет новая жизнь, где не нужно бояться, но здесь он продолжал ревниво оберегать своё «настоящее», страшась открываться кому-то. Да и, честно говоря, «кому» открываться-то?       — Боже, как он нас загонял!       Серафим, вытирая футболкой пот с лица, поднял голову. Ульяна, подмигнув ему, открыла бутылку с водой. Её волосы растрепались, и такой она выглядела ещё лучше. Жаль, что ноги у неё были короткими. Запрокинув голову, Ульяна хлебнула пару глотков и с облегчением выдохнула:       — Жуть. Хорошо, что уже закончилось, думала, помру.       — Ага, — Серафим вяло кивнул, не отошедший от «транса».       Забыться-то удалось, а вот вернуться к реальности после повторённого раз десять подряд танца оказалось гораздо сложнее. Мышцы приятно ныли, а по телу растекалась удовлетворительная усталость. На смену спокойствию опять приходило раздражение: почему хорошее так быстро заканчивается?       — Слушай, на самом деле я тебе кое-что, — Ульяна потянулась к цветастому рюкзаку и нащупала замочек переднего кармана, — приготовила. Не знаю, понравится ли, вдруг ты такое не любишь. В общем, с переходом в одиннадцатый класс! Та-да-а-а!       Ульяна протянула подарочный пакетик. Серафим осторожно принял его. «Кое-что» внутри было небольшим, но ощутимым. Серафим пощупал упаковку и догадался, что за подарок ему приготовлен, ещё до того, как вытащил широкий бисерный браслет ярко-жёлтого цвета.       — Ну как? — Ульяна старалась скрыть волнение за показушной весёлостью. — На желток похоже? Ядрёно, знаю. Я не то чтобы сильно старалась, но будет круто, если тебе зайдёт, и…       — Спасибо, Ульян, — Серафим несмело повертел браслет в руках.       Вообще, странный повод для подарка. Серафим не припоминал, дарили ли ему что-то в первом классе в тот день, а ведь первое «первое сентября» куда важнее «последнего». Ненароком подумалось, что Ульяна подарила браслет, потому что Серафим ей симпатичен, но потом он вспомнил, что у неё есть парень. По крайней мере, так она говорила последний год.       — Нравится? — Ульяна не дождалась ответа, продолжив: — Я помню, что у тебя любимый цвет жёлтый. Подумала, вот, тебе пойдёт. Примерь! Вдруг слишком широкий. Ты хоть и мужик, но запястья у тебя немного… эм… тонковаты.       Серафим помедлил. Было кощунством надевать такой подарок на потное тело. Но поняв, что если откажет сейчас, то обидит Ульяну, он сдался и бережно нацепил браслет себе на запястье. Подарок оказался чуть велик, но держался не спадая. Серафим поднял руку, осмотрев браслет со всех сторон, и смущённо улыбнулся. Получить такое от симпатичной девушки чертовски приятно.       — Нравится, — наконец ответил он то, что больше всего ждала услышать Ульяна. — Очень. Спасибо.       — Чудно! — Ульяна сразу просияла и, хлопнув Серафима по плечу, кивнула в сторону двери. — Давай собирайся, все по домам расходятся.       Серафим кивнул. И правда, пора. Не хотелось, но там, за дверьми студии, ждала жизнь, от которой никак не спрячешься.       Домой возвращаться не было желания, и выходя после занятия последним, Серафим отчаянно думал, куда податься. Может, наплевать на всё и зайти к Диме просто так? Серафим знал, что тот разозлится, но даже Димина злость сейчас представлялась куда лучше поездки домой. Воробьи клевали пшёнку у плоской лужи, а Серафим всё думал. Предлог нагрянуть к Диме нашёлся быстро.       Буквально через час Серафим стоял у Диминого подъезда. Сзади в мокрой песочнице играли дети, кричали слишком громко, и это выводило из себя. Серафим нервно смотрел на окна нужной квартиры. Одно из них было открыто, он видел, как от ветра колыхалась занавеска, похожая на кружевного призрака. Стало неуютно: Дима не любил, когда к нему заявлялись без приглашения.       Набирая номер Димы, Серафим чувствовал, как живот от волнения скручивает в узел. Давно он не испытывал такого страха перед телефонным разговором.       — Да?       Хрипловатый голос выбил из колеи ненадолго. Серафим помедлил, задержав дыхание. Наконец, выдохнул, решившись:       — Привет… эм. Дим. Я за колонкой пришёл.       — Уже пришёл?       — Уже пришёл.       По ту сторону послышались шаги и хлопок двери. Через пару мгновений штора открытого окна отодвинулась в сторону, и Дима, приложивший телефон к уху, выглянул наружу. Серафим удивлённо вскинул брови: Дима натянул футболку! Обычно он прятал руки под кофтами даже в жаркую погоду. Жаль, с такого расстояния нельзя было разглядеть получше.       — Ну привет, — сказал Дима в трубку. Серафим видел, как он шевелит губами. — Я же просил без предупреждения не заваливаться.       — Да не, не думай! Я только колонку забрать. Мне надо очень. А ты… а ты в Телеге не отвечаешь.       Серафим соврал. Последнее сообщение было как раз таки от Димы, и было оно ещё днём.       — Н-да. Ладно, хрен с тобой, — Дима не раздумывал долго. — Сейчас спущусь.       Серафим завершил звонок. Дима махнул и скрылся. Снова колыхнулась на ветру кружевная занавеска. Теперь она вдруг обрела какой-то домашний, уютный окрас. Серафим почувствовал себя неловко, но в то же время очень свободно. То облегчение, что он испытал, когда по голосу понял, что Дима не злится, невозможно было сравнить ни с чем, разве что с наслаждением от переутомления на танцах.       Звякнул домофон, и дверь подъезда отворилась. Дима вышел наружу одетый в толстовку, с пакетом.       — Не могло подождать до сентября? — спросил он, передав колонку, и опустил взгляд вниз. — Откуда браслет?       — Подарили. Эм... снять забыл. Не, не могло, — Серафим думал, что Дима сейчас с ним попрощается и уйдёт обратно, но тот продолжал стоять на месте. — Я… вот. Тут. Как дела, кстати? Что нового?       Серафим не хотел признавать, но здесь он был вовсе не из-за скуки или нежелания идти домой. Он был здесь, потому что очень хотел увидеться, и принимал это со стыдом.       — Сим, забей, — Дима тихо рассмеялся. — Мы списываемся каждый день, ты всё и так знаешь.       — Да ну? Знаю только то, что ты учишься, и всё. А до школы целая неделя – мог бы и погулять.       Дима пожал плечами и кивнул в сторону лавки рядом с подъездом. Опустившись на неё, друзья на некоторое время замолчали, поглядывая на детей, резвящихся в засранной песочнице. Серафим, наблюдая за ними, задумался. Стало необъяснимо тоскливо. Кажется, теперь и Дима ощущал приближение последнего учебного года, в котором всё будет по-другому. Десять лет бок о бок – не только Серафиму было трудно распрощаться с привычным. Но, выпустив пар на танцах, он почувствовал себя проще. По крайней мере, ничего больше не ждал от жизни, ни плохого, ни хорошего. Лишь боялся, что может стать слишком хреново. Или, что Дима исчезнет совсем.       — Так зачем тебе колонка прямо сейчас? — тихо спросил Дима, нарушив молчание.       — А? Да это… на новой квартире компа нет пока что, перевезти надо, а я без музыки подыхаю. В наушниках надоедает, — озвучил Серафим придуманную заранее отмазу.       — Вот как.       — Да, вот так.       Дима сцепил пальцы вместе. Серафим сглотнул и отвёл взгляд. Знакомое дерево, растущее справа, показалось в этот момент больше и выше. Серафим запрокинул голову и вгляделся в зелёную крону шелестевших на ветру листьев. Там, на одной из веток, прыгая из стороны в сторону, сидел мокрый воробей. В луже искупался – довольный, взъерошенный.       — Как тебе на новой квартире?       — Не так плохо, — Серафим ответил излишне громко, цепляясь за возможность перевести тему. — Там просторно, комната хорошая, звукоизоляция есть. Клёво, короче. И без мамки. Правда, лифт сломан. Нам приходится вещи в коробках на третий этаж таскать, жуть.       — Понимаю, — хмыкнул Дима, поглаживая пальцем царапину на ладони.       Дима часто так делал, когда собирался спросить то, на что долго не решался. Серафим напрягся, подумав, что он на самом деле злится за внезапный визит, но просто не может сказать, сдерживается. Всколыхнулась глупая обида – за что злиться? Отвлёк на минут двадцать, и что с того? Наоборот, вытащил развеяться! Серафим вообще не находил тут причины для злости.       — Вылечился? — спросил наконец Серафим, дабы разбить напряжённую паузу.       — Что?       — Ну, помнишь, — Серафим качнул головой. — Ты болел. Из-за этого не купался.       — А-а-а, — Дима слегка улыбнулся. — Вроде бы да. Спасибо за беспокойство. На самом деле, я побаивался, что тебя заражу.       Серафим лениво закатил глаза. Дима всегда был таким, неуклюже-правильным, но ответственным. Однажды он заразил Серафима, чихнув на него, и после этого относился к болезням иначе. Серафима это бесило, ну, может быть, совсем немного.       — Да чё там париться, забей! Мы ж не в дёсны долбились, чтобы ты меня заразил, — Серафим неловко рассмеялся, а потом допёр до глупости, которую сморозил.       В дёсны, ага. И это после того, как ты его ключицу тронул.       Серафим напрягся. Чертовщина сорвалась с языка и повисла в воздухе. Дима молчал как-то напряжённо-странно, отчего ожидание его ответа стало невыносимым. Как Дима отреагирует? Это всего лишь шутка! Как погано было ощущать собственную беспомощность перед такими проколами. Чёртов перевод в новую школу. С тех пор всё пошло наперекосяк, а они с Димой были всё дальше и дальше от прежней непринуждённости в общении.       — Ну да, — наконец ответил Дима, слегка задумчиво и отстранённо. — Ты прав.       Эта неловкость Серафима задолбала в край.       — Не знал, что ты дома в футболках ходишь, кстати, — голос немного дрогнул, Серафим мысленно ударил себя по лбу. — При мне ты постоянно в свитерах, в кофтах. Почему?       Дима качнул головой, промолчал. Воробей метнулся на дорогу, поклевал землю и улетел прочь, оставив Серафима один на один с тревогой.       — Никогда не видел, чтобы ты танцевал при мне, — парировал Дима, заставив сердце Серафима подскочить и ухнуть. — Почему?       Чего?..       Серафим растерялся. Поёрзал на месте, начал отбивать ритм ногой. В первую очередь в голову метнулось: «как узнал»? Затем: «какого хуя»? Серафим попытался унять страх, успокоить себя. Фраза Димы могла совершенно ничего не значить, а он уже ударился в крайность, предполагая худшее.       — Потому что я не танцую, например? — Серафим всеми силами старался спрятать нервозность. — Да ну, ты что, думаешь, я педик – танцульками заниматься? Ну бред же, Дим. Полнейший бред. Где я, а где танцы? Одно дело на дискаче подрыгаться, так все могут. Но ты видел же? Помнишь, тогда, в лагере, я с той девчонкой пообжимался на медляке, и всё? Помнишь? Да помнишь, точно! Не, я не танцую. Танцы для геев.       — Ну-ну, — Дима медленно развернулся к нему. — Может, тогда и в студию «Феникс» ты не ходишь?       Серафим остолбенел. Приоткрыл рот, не смог подобрать слов. Он собирался срочно что-то придумывать, как-то выкручиваться, излишне громко крикнуть «нет», например, но… но если Дима знал даже чёртово название, то брыкаться смысла не было. Серафим облизал пересохшие губы, дёрнулся, отодвинулся подальше, на край скамейки, и едва не слетел с неё, задев локтем урну.       — Осторожно, — Дима инстинктивно ухватил его за плечо, удержав от падения.       Серафим кожей ощутил, насколько влажная у Димы ладонь. Эта липкая влажность привела в чувство. Возможно, Дима волновался, заводя с Серафимом этот разговор, значит, Серафим не загнан в угол, значит, есть шанс защититься.       «Защититься от чего?» – всколыхнулся внутренний голос и снова затих, подавленный ударившим в голову страхом.       — О-откуда? — прохрипел Серафим.       — Выдохни, — Дима чуть сжал его руку. — Я не скажу никому. И не имею ничего против, что бы ты там себе не надумал.       — Не смешно, блядь, — Серафим наконец нашёл силы злиться. — Какого хрена, чел? Если ты думаешь, что для меня это шутки…       — Случайно, — Дима прервал Серафима, отпрянув. — Я случайно узнал. У мамы знакомая в той студии работает. Она узнала тебя на фотке у меня в комнате. Помнишь ту фотку? Вот, она сказала, что ты у них занимаешься. И что-то добавила, незначительное. Вот я и… вот так я и узнал.       Серафим готов был поклясться, что закопал бы эту знакомую живьём. Он не мог представить, кто конкретно из всех сотрудников женского пола, знавших его, оказался такой крысой, но и признавал, что далеко не все в студии были в курсе про просьбу. «Не говорите только никому, что я сюда хожу» – три года назад он повторял это почти каждый день, почти каждому человеку, с которым знакомился. Все оказались понимающими, на удивление. Кроме одной, судя по всему, чьего имени он пока не знал.       — Как знакомую зовут? — спросил он, чувствуя, что злость на Диму перерастает в злость на неизвестную ему женщину.       — Таня.       — Таня?! Татьяна Кирилловна?       — Отчество не знаю.       Во всей студии Серафим знал только одну «Таню». И, естественно, подумал на неё. Вспомнил, что сегодня перед занятием едва с ней не столкнулся в дверях, и в который раз обрадовался, что удалось избежать нежеланной встречи. Эта женщина теперь раздражала ещё больше. Вот болтливая же… интересно, скольким успела разболтать? И оправдать не получится – её-то Серафим лично просил никому не рассказывать! Ну, раз родители до сих пор не вызвали Серафима на «серьёзный разговор», значит, до нужных ушей пока не дошло. Это как-то обнадёжило. Но как давно Дима, блядь, знает?!       — Вот сука, — выругался Серафим, сплюнул в урну и поднялся со скамейки. — Проехали.       Помедлив, он добавил нарочито грубо:       — И нет, я не хочу тебе ничего рассказывать!       — Хорошо, — Дима поднял руки в примирительном жесте. — Я и не спрашиваю.       — Но видно, что хочешь! — Серафим снова повысил голос.       Дима выглядел не виноватым, а скорее грустным. Серафим не мог понять, почему. В какой-то момент дошло, что срываться на друге за чужую ошибку – полный идиотизм. Опустив голову, Серафим неловко переступил с ноги на ногу. Поправил футболку и выругался под нос. Настроение испортилось подчистую, но в то же время подступало странное, невероятно сложное чувство. Серафим не мог его описать, но сравнивал с облегчением. Возможно, потому что Серафим глубоко внутри очень жаждал «одобрения». Чтобы Дима сказал: «Я не против, всё нормально».       И вся херня, которую пришлось наговорить в попытке отвести от себя «подозрения», только сильнее придавила и без того переполненного неловкостью Серафима. Вот зачем он начал нести хуйню про голубых и про медляки на дискотеках? Мало им было радуги в последнее время, блин, добавил ещё!       — Хорошо, спрашивай, — наконец сдался он, кашлянув. — Сорян, я… Ничего, просто спрашивай. Что хочешь, мне не западло ответить.       Дима поправил капюшон, вздохнул и, поразмыслив немного, спросил одно:       — Покажешь? Ну, как... танцуешь...       Серафим удивлённо моргнул. Подумал, что послышалось, а через пару мгновений нервно рассмеялся. Он думал, вопросы будут совсем другого толка. Что-то вроде: «ты точно не гей?», «а кто ещё знает?», «как долго ты занимаешься?». Такое, банально-глупое. Но нет, это был не вопрос даже, а просьба, и Серафим не знал, как на неё отвечать. Не знал, стоит ли.       — Я подумаю, — это «подумаю» прозвучало как «да», Серафим не стал исправляться. — И только попробуй кому проболтаться.       — Я же обещал, — Дима просветлел, его голос наконец-то стал чуть мягче. — Но я ещё раз пообещаю, если надо. Не скажу никому.       Серафиму это было более чем важно. Он порывался поблагодарить Диму, но что-то останавливало. Злясь на дурацкие обстоятельства, Серафим ощущал себя странным образом обманутым. Всё вышло не так, как он хотел, и надо быть в бешенстве, но Серафим не мог. Кто его обманул? Дима? Татьяна Кирилловна? А может он сам себя?       Клубок эмоций и переживаний запутывался, и Серафим в нём совершенно терялся. Сопротивляться он устал, а плыть по течению отказывался. Оставалось осторожно идти вперёд, силясь не споткнуться и не рухнуть прямиком в социальную реку. Но шаги эти давались с большим трудом.