Жёлтый шарф

      — Дмитрий, смачивай посуду, когда ставишь в раковину!       — Не беспокойтесь, я всегда так делаю.       — В самом деле? А готовишь?       — Да, много.       — Ох, надо же! А что родители?       Серафим, закончив нарезать огурцы, раздражённо стукнул ножом о доску, едва не попав по пальцу.       — Мам! — рявкнул, поджав одну ногу под себя, и принял от Жени миску с мытыми помидорами.       — Серафим! Что за тон?       — Всё в порядке, — Дима, прополоскав ковш под водой, нехотя ответил: — Мама болеет. Отец умер.       — Вот как, — мать недовольно посмотрела на Серафима, однако нравоучительные беседы отложила на потом и продолжила следить за шипящими на сковороде оладьями.       На кухне было душно и тесно. Лёгкий сквозняк из открытой форточки холодил загривок. В сегодняшней семейной готовке Серафиму досталось самое скучное – нарезать овощи и прочую хрень. Он из-за стола не вставал с самого начала, орудуя то одним ножом, то другим. А Дима в процесс готовки вписался как нельзя лучше. Разве что завидовать оставалось его умению общаться со старшими. Мать присматривалась к сыновьему другу, намеревалась всё «подцепить» какую-нибудь мелочь, сказавшую бы ей, что кудрявый мальчик точно наркоман. Но попытки оставались безуспешны, и в кутерьме кухонной рутины она не заметила, как говорила всё мягче. А Серафим заметил.       — Жень, скоро он? — мать обернулась, окинув кухню быстрым взглядом.       — Ща, напишу! — донеслось из комнаты.       Серафим и моргнуть не успел, как Женька смоталась. Вот же! Каждую минуту к Феде бегала, будто тот мог испариться из клетки. Классный предлог, конечно, чтобы отвертеться от домашних дел. Вопреки обычаю, самому Серафиму от этих «дел» сегодня отлынивать не хотелось.       — А как учишься? — продолжала допрос мать, переворачивая оладьи.       Кухню наполнял тягучий сладкий запах, и от него начало подташнивать. Но донельзя спокойного Диму, вроде, всё более чем устраивало. За последние пару часов он был самым активным помощником, чем точно завоевал очки доверия у хозяйки.       — Мне кажется, хорошо, — Дима смущённо потупился, отскребая муку от кастрюли железной щёткой. — Полугодие пока без троек заканчиваю, пробники пишу на восемьдесят в среднем.       — Какой молодец! Вот, Серафим! Серафим, ты где? — она покрутилась.       Названный недовольно скривился, продолжая кромсать помидоры как попало.       — Вот, слышал? Брал бы пример! — мать завела гундёж, поспевая при этом наполнять тарелку готовыми оладьями и проверять шкворчащие котлеты. — Раз уж дружите, мог и хорошего чего перенять! Что будешь делать в будущем, когда никуда не возьмут? В армию? Образование важно! А ты, Дмитрий, правильно делаешь. Надеюсь, у тебя всё получится.       Серафим закатил глаза, никак не ответив. Поймал лёгкую улыбку Димы, мол, «не обращай внимания». Друг не закатал рукава, а лишь чуть-чуть обнажил запястья, из-за чего вся толстовка намокла. Странный. Услужливо в голову вторглись знакомые фантазии о линиях вен, и во рту скопилась слюна. Серафим поспешил вернуться к помидорам, грозясь покраснеть ровно также.       — Дим, Федю хочешь глянуть? — крикнула Женя из коридора.       — Кого? — Дима наклонился в сторону, пытаясь заглянуть в проход, но Женя уже умчала за ежом.       Послышался звон прутьев. Серафим тоже повернулся. Сестра вприпрыжку забежала на кухню, держа Федю на весу. В раю запахов тот стал отчаянно принюхиваться, водя носом, и показал мордочку, развернувшись из клубка. Так и дёргал тощими лапками, поворачиваясь в разные стороны.       — Ого, — Дима заворожённо улыбнулся, шагнув к Жене. — Какой… маленький.       Серафим опять залюбовался, словно проклятый.       — Африканский карликовый. Они специальные, домашние, — довольная Женя подняла Федю на уровень Диминых глаз. — Нравится? Нравится-нравится?       — Нравится, — кивнул он и тыкнул пальцем в мягкий животик.       — Эй! — Женя резко прижала ёжика к себе, отступая. — Мой Федька! Смотреть можно, а трогать нельзя!       Дима смущённо почесал нос. Серафим собирался что-то про ежа сказать – а сестра опять испарилась. Опоздал и передумал. Со вздохом откинувшись на спинку стула, запрокинул голову. Лампочки бы заменить на люстре, слишком уж мёртвый, режущий глаза свет. Тепла не хватает.       Но честно, жара на кухне была просто ужас. Как Дима не спарился? Мать раза три просила его толстовку снять, но тот железно отказывался, мямля какую-то чушь про сквозняки.       Увлечённый домашней суетой, Серафим как-то позабыл, что испытывал ранее. Погрузился в себя и в монотонную работу с разделочной доской. Но со всеми стараниями не мог перестать наблюдать. Диме было неловко, особенно поначалу. Оба они боялись, что мать начнёт приставать и провоцировать, но нет. Вопросы у неё получались пусть и раздражающие, но вполне приличные. Ничего про наркотики, сигареты и прочую хтонь. А вспотевший Дима со следом от муки на щеке, корпевший над очередной кастрюлей, эффект такой оказывал, что сознание ковыряли совсем уж глупые мыслишки. Вроде: будь Дима девушкой, мать, наверное, начала бы говорить, что из него вышла бы идеальная невеста. Или будь Серафим девушкой… проела бы все мозги, мол, задумайся, какой жених ахуенный.       Серафим невольно хмыкнул, поражаясь собственному воображению. И ведь представить обе сцены вышло совершенно легко. Ну, чтобы их пытались родители сводить. Здорово, наверное, могло получиться. Одна маленькая проблема – они оба парни. И если Серафима это – да, уже – не смущало, то окружающих, наверное, могло. Диму, конечно, больше всех.       С возвращением «главы семейства» Серафиму пришлось рассказать о разбитой банке. Ругать не стали, отчим только махнул рукой. Он ещё очень удивился, увидев Диму в гостях. Тот как-то мялся неловко в стороне, старался не мешаться под ногами, и Серафима это раздражало. Наблюдая чужой дискомфорт, он и себя чувствовал напряжённо.       В итоге все собрались за столом. Пришлось сдвинуть его ближе к центру кухни, чтобы хватило места. Серафим оказался рядом с Димой и, сгорбившись, то и дело косо посматривал на него.       — Я подумал предложить вам кое-что на каникулах, — под конец семейного ужина начал отчим, отложив вилку в сторону.       Серафим, всё ещё ковырявшийся со своей котлетой, насторожился.       — Хотите съездить в Санкт-Петербург? — отчим поглядел сначала на Женю, потом на Серафима, и продолжил: — Я распланировал график так, что у меня с двадцать восьмого по третье небольшой отпуск.       — Повезло, блин, — сестра хмыкнула, не выглядя особо впечатлённой. — А что я с Федей буду делать? Нужны ему такие поездки!       — Можем побыть там всего три дня, а ежа оставить маме с бабушкой, — предложил отчим. — Поверь, они хорошо за ним присмотрят. Правда, Ксюш?       Мать коротко кивнула, не отвлекаясь от еды. Она продолжала наблюдать за Димой. Тот под таким надзором старался выглядеть как можно презентабельней – сидел прямо, ел аккуратно, почти не говорил, вежливо улыбался. Серафима разбирало обидой, что другу приходится вот так себя вести просто из уважения к старшим. Хотелось бы понять, как Дима чувствовал себя… сейчас или вообще. Что делал чисто из надобности, а что по желанию. Стрёмно, если на самом деле Серафим не знал о Диме ровным счётом ничего. Они же друзья, в конце концов.       Хотя… в какой, блин, «дружбе» могли быть фантазии о том, как эти вот губы обхватят его член? Вот так же влажно поблёскивая, мягкие и едва покусанные?       Дима приложился к стакану сока, и его кадык двинулся туда-сюда несколько раз. Серафим, в который раз окрестив себя конченным, спешно отвернулся. Аппетит пропал, и духота на кухне показалась совсем невыносимой.       — А вот надо было сначала поездку устраивать, а потом Федю дарить, — продолжила ворчать сестра, впрочем, беззлобно. — Ладно, пофиг. Поедем.       И всё бы было хорошо в этот день, но Женя потянулась за оладьями и случайно толкнула Диму. Тот дёрнулся, когда его обдало брызгами, попавшими на грудь и на щёку. Замер. Так замирают обычно, когда пытаются сориентироваться в действиях. Ну, когда машина окатила из лужи, или сосулька упала в двух метрах – та же фигня.       — Ой! Сорян! — Женя с виноватым видом подалась вперёд.       Но Серафим, у которого шестерни в башке понеслись бесконтрольно, подскочил на месте, потянув Диму следом. Тот послушно поднялся.       — Ща, исправим. Сиди, ешь давай, — зыркнув на сестру, Серафим заставил её вернуться на место.       Сам же, усилив хватку, потащил Диму за собой. Залетел в ванную, дёрнул ручку крана со всей злостью. Дверь за ними захлопнулась, и Серафим, будучи чертовски взбешённым и напряжённым одновременно, сунул руку Диме под толстовку. Сжал ткань с внутренней стороны и потянул друга на себя. Тот от таких действий аж выпал. Впрочем, даже сам Серафим не допирал, что им руководило. Костяшки пальцев касались Диминой груди, и чёрт, прикол ли, но под толстовкой… ничего не было.       Губы пересохли.       — Блядь, что я, что Женя, — прошипел Серафим, намочив покрытую свежими пятнами ткань. — Блядь! А! Боже, где, сука, где…       — Сим, ты что?       — Да где мочалка! — рявкнул Серафим, шаря рукой по полкам над раковиной, в нервном, почти истерическом припадке.       — Эй! — Дима обхватил его лицо обеими ладонями, поворачивая к себе. — Что с тобой происходит?!       Серафим медленно закусил губу, ощущая, как тело начинает трясти. Хотелось прикрыть глаза и обмякнуть прямо вот так, не отпуская толстовки, прислониться ближе, касаясь обнажённой груди полностью, а не только костяшками. У Димы поплыли зрачки. Стало пиздецовей, когда он ещё и щёки погладил большими пальцами, почти добивая.       — Меня бесит всё, — сбивчиво прошептал Серафим и вздрогнул, когда запястье Димы прижалось к шее под скулой. По загривку побежали мурашки. — Жутко бесит… я не знаю, почему.       Соврал. Знал, конечно.       Сердце зашлось быстро-быстро. Серафим не хотел отпускать Диму, но и прижать ближе не осмеливался. Тот смотрел на него как-то очень уж внимательно. Ладони были приятно-прохладными и неожиданно мягкими. О, если бы Дима скользнул ими дальше, на затылок, зарылся в волосы и проявил инициативу, но реальность – не фантазия.       — Я могу уйти, — произнёс он, осторожно отняв руки, коснувшись кончиками пальцев напоследок. Слишком нежно для друга. — Ты отдохнёшь, я… всё равно мне вечером лучше быть…       — Нет! — Серафим сжал толстовку в кулак и дёрнул на себя. — Не вздумай, блядь!       Дима ахнул, напрягшись всем телом. Серафим ощущал, как соприкасается с ним бёдрами и едва сдерживался, чтобы не выгнуться навстречу, выдавая нахуй всё и сразу. Дима схватился за край раковины, удерживая себя на относительной дистанции.       Тыльной стороной ладони Серафим чувствовал биение чужого сердца.       — Ты мне… ты это… а, — сглотнул. Пальцы, прижатые к горячей груди, чуть ли не начали плавиться. – Обещал… ты мне обещал, что с сочинением поможешь! Ну, подготовка.       — Да?       — Ага.       — Ох…       Серафим закачал головой, мол, да-да, точно обещал. Коротко глянул вниз, то ли на шею, то ли на ключицы, и зажмурился ненадолго. Может, в этот момент стоило заняться хуйнёй. Например, начать считать веснушки на его щеках. Лишь слегка двинувшись, Серафим вдруг вспомнил, что он вообще-то тут Диму к себе прижал. От волнения поплыло перед глазами.       — Так что никуда ты не идёшь, — наконец заключил Серафим, со всей уверенностью, что смог собрать, и оттолкнул его.       Потому что почувствовал, как в штанах становится тесно.       — Давай, эм… пользуйся. Мыло, вода. Там ещё оладьи и чай. Я пока пойду комп включу.       — Д-да…       — Да! — под Диминым обескураженным взглядом становилось трудно дышать. — Всё. Я пошёл. Скажу им, что мы заниматься будем.       — Хорошо.       — И тебе, это, кхм, э… футболку дать? — вспомнив, что творил минутой назад, Серафим начал заливаться краской.       Дима, до невыносимого скованный, присел на бортик ванной. Ответил, знатно тормозя:       — Да нет… не нужно…       — Как знаешь.       Серафим дёрнул ручку – опять перестаравшись – и, хлопнув дверью, прислонился к ней спиной. Дал себе немного времени подышать, ощущая, как сильно колотит. Надо было как-то справляться, а то ведь реально встанет камнем, и ничего не останется, кроме как бежать дрочить. Ну или ждать, пока ебучие фантазии отпустят.       Хотя, какое там! Серафим такую жуть творил на нервах, что, походу, не отпустят никогда. Пиздец.       — Мам, короче, мы русским займёмся, — бросил нерешительно, пока ставил свою и Димину тарелки в раковину.       Плевать на недоеденное.       — Русским? К сочинению?       — Типа. Дима неплох, поможет как-нибудь. Ну, легче чтобы завтра было, — Серафим и сам не заметил, как стал говорить громко, продолжая нервно пялиться на всё подряд, кроме лиц близких.       — Хорошо. Ты оладьи возьми! И чайник поставь. Угости гостя, а то Дмитрий совсем не ел.       Серафим поморщился, но спорить не стал. Заварил две кружки, всеми силами прислушиваясь к звукам со стороны ванной. Щёлкнул замок, послышались шаги. Хлопок двери Серафимовой комнаты обозначил, что Дима сразу пошёл туда.       Тело пробрала дрожь.       — Мам…       — Да?       — Ты ток не заходи, ладно? — Серафим, взяв обе кружки, попытался уместить на предплечьях тарелку с оладьями.       — Боже, Серафим, ну кто так делает? Давай помогу.       — Мам!       Но та не послушала. Взяла оладьи и пошла к комнате первой. Смущённый Серафим последовал за ней.       Там было темно, Дима не успел включить лампу. Стоял у окна, придерживая занавеску, смотрел перед собой. Серафим остановился, ощутив давящую робость. Как-то он поспешил с тем, чтобы удерживать его рядом. Вдруг обрёк себя на вынужденные объяснения? Хотя, что тут объяснять – если подумать, Серафим не так уж и скрывался. Но услышать от Димы «ты что, катишь ко мне, ну ты и долбоёб» было бы как-то тяжко. Пускай тот делает вид, что ничего не происходит, так безопасней для них.       — О, спасибо большое.       Дима с благодарным кивком принял тарелку из рук хозяйки, а Серафим так и продолжил стоять у дверей с двумя дымящимися кружками. Полумрак комнаты разрушился, когда мать включила лампу, и сменяющие друг друга цвета понеслись пятнами по стенам и потолку, отбрасывая блики на тёмную Димину фигуру.       — Занимайтесь, мальчики, — мать с гордостью посмотрела на Серафима. — И не ленись – если чай закончится, сходи завари новый.       — Да мам!       — Всё-всё, тихо, — она вышла, прикрыв за собой дверь.       Серафим с занятыми руками раздражённо насупился, поняв, что сразу запереться изнутри не выйдет. И вдруг обнаружил себя стоящим в противоположном от Димы углу. Нарушить возникшее расстояние было куда сложнее, чем казалось.       — Вот, — глупо выдал Серафим.       И опять полумрак. И в мысли лезли ассоциации. Серафим редко видел Диму в лучах любимой лампы. Серьёзно – тот у него гостил в дневное время чаще всего. Случай с таблетками и ссорой не в счёт, не до любований там было.       — У тебя хорошая мама, ты знал? – спросил Дима и улыбнулся, будто этим мог перекрыть напряжение между ними.       — Да?       Серафим фыркнул, ощутив себя свободнее. Шагнул вперёд. Заметил, ставя кружки на подставки, что Дима посторонился. Неужели, избегать будет? Хотя, заслуженно.       — Вообще-то дотошная жутко, если ты не знал, — продолжил Серафим, давя никчёмную обиду. — Просто при гостях сдерживается.       — Она заботливая.       — Ну, типа. Все матери такие?       Дима пожал плечами. Серафим вновь залип на его кадык, оттенявшийся цветовыми бликами. Интересно, понимал ли Дима, насколько красив? Едва ли. А вот Серафим – да, ещё до всего «этого». Была ли разница между тем «он пиздат» и теперешним? Тогда такое казалось незатейливым фактом. Сейчас становилось катастрофой – потому что не ясно, что с этим делать.       Серафим не торопился нарушать молчание. Повёл плечом, дёрнулся, снова зарывшись пальцами в волосы. Наконец, решил сделать вид, что всё нормально. Только так можно было бороться.       Сев за комп, Серафим крутанулся вокруг и, введя пароль, сразу полез в браузер за пробниками. Сочинение – единственный повод удерживать Диму здесь. Серафим засомневался на секунду, подумал, что если отпустить его? Типа, сказать, мол, «пока», и лечь на постель, запустив руку в трусы. Подрочить, кончить и почувствовать себя полным мудаком.       И когда всё дерьмо началось?       — Есть что-то, что тебе даётся сложнее всего? — спросил Дима, опустившись на скрипнувшую под ним кровать.       Ага. Контроль над хуем.       — Проблемы в тексте искать, — ляпнул первое пришедшее на ум Серафим, не поворачиваясь и бездумно листая ленту поисковика.       — Ну, тут главное выбирать прям общное. Это как если в тексте рассказывается про ветеранов, например, которые остались без поддержки, то… можно приплести сюда «проблему одиночества». Понимаешь? Главное, общие фразы – не «проблема одиночества стариков», а…       Серафим прикрыл глаза. Дима всерьёз? Вот так вот, да? Сидит там позади, своим ахуенным глубоким голосом говорит, надеясь, что Серафим хоть крупицу из сказанного усвоит? Ебать он в него верит, конечно!       — Ага. Ясно.       — Попробуй! Просто потренируйся немного. Я подскажу, где нужно будет.       Последующий час они действительно занимались сочинением. Даже не верилось. Дима сидел на кровати и не осмеливался сократить дистанцию, давал советы оттуда. Серафим же решил не поворачиваться от греха подальше, попытавшись хоть как-то вовлечься в учёбу. Ну, почти вышло. Разве что в тишине чужое дыхание слышалось так чётко, что чуть ли не кончики ушей покалывало, приятно и томительно.       Серафим возвращался мыслями к произошедшему в ванной. Ему хотелось дотронуться снова. Ощутить под костяшками пальцев биение Диминого сердца, удовлетворить любопытство. Узнать, насколько твёрдыми станут его плечи, когда тот напряжётся под прикосновениями, какое будет лицо, если шею огладить, едва царапая ногтями. Всё это было вопросами фантазий, на которые, чёрт возьми, безумно тянуло получить реальный ответ.       Серафим такой. Конченный, да. Но отгонять это уже не мог – с ума сводило. О другом думать было невозможно.       — Что решить с тем видосом? — спросил между делом, бездумно щёлкнув ручкой.       — С каким?       — Где Кирилл с этим. Ты понял, — Серафим подтянул колено к груди, опершись о него подбородком. — Я же завтра с белобрысым встречусь. Ну, на сочинении.       — Просто напомни, если пристанет, что у тебя есть компромат.       Кровать скрипнула, зашуршало покрывало. Серафим понял, что Дима откинулся на спину. Сцепив вместе вспотевшие ладони, ткнулся в колено губами. Главное – не поворачиваться, но… может быть, стоит прощупать кое-что? Сейчас, раз уж шанс подвернулся?       — Ничо так он его… засосал, — хреновое начало. Серафим поспешил продолжить, силясь звучать уверенно: — Кстати, вопрос можно?       Дима едва слышно усмехнулся. Серафима мурашками пробрало от того, как тепло этот смешок прозвучал.       — Спрашивай.       — Ты, это… кхм… ты… с парнем, — Серафим говорил глухо, оставляя влажный след слюны на домашних штанах. — Ты целовался с парнем?       Дима подождал немного и произнёс осторожно:       — Нет.       — А как понял? — Серафим слишком быстро спросил, сразу стало ясно, что его интересовало в первую очередь. — Ну, что парни нравиться могут?       Снова раздался скрип, Дима устроился удобней. Серафим ждал, пяля широко распахнутыми глазами на белёсый экран в полосах нахуй не интересного текста.       — Просто… понравился парень, — наконец ответил Дима сдавленно. — Очень понравился.       Серафим промолчал. Продолжил сидеть, скрючившись, нервно крутясь на стуле то в одну, то в другую сторону. Интересно, какой такой парень мог Диму зацепить? Расспрашивать боязно было. Это личное, наверное, которое друзьям можно и не рассказывать. А Серафим, наперекор ебанутым переживаниям, оставался Диме другом. Близким таким, знакомым издавна. И разве имел право рассчитывать на большее?       Не имел, наверное. Если так подумать, он одна большая проблема. Делать вид, что всё как прежде – не вариант, а отпускать до дрожи не хотелось. Серафим боялся дня, когда, проснувшись, он зайдёт в телегу и найдёт себя в чёрном списке у когда-то самого близкого человека. И какой тут выбор? Дальше мучиться? Так ли это сложно – затолкать притязания куда подальше, задушить ебучую жадность?       Вроде бы и нет. Но Серафим бы не справился.       Дыхание Димы стало едва различимым. Размеренным таким, и Серафим всё думал и думал, прислушиваясь. Нет, не должно так продолжаться. Стоит поставить точку. Просто… совсем немного подождать, капельку. Было бы тупо вот так быстро обречь себя на одиночество.       — Не, я не ебу, что с этим текстом не так, — выдохнул он спустя минут двадцать безуспешных копаний в пробнике. — Надеюсь, мне внятная писанина завтра выпадет.       Ответа не последовало. Серафим прокрутился на стуле, оборачиваясь.       — Эй?       Дима лежал на спине, повернув голову в сторону. Грудь его размеренно вздымалась. Серафим подождал ответа, однако вскоре с замиранием сердца понял, что тот просто-навсего… уснул.       Шум вентиляторов в системнике раздражающе перебивал едва слышный звук чужого дыхания, такой сокровенно-приятный сейчас. Серафим осторожно поднялся со стула.       Так странно было чувствовать себя лишним в собственной комнате. Всё бывает в первый раз, особенно если дело касается Димы, как вышло. Серафим, скинув тапки, протопал босиком до двери. Замер в нерешительности, но в итоге щёлкнул задвижкой, тут же обернувшись.       Спал. Всё ещё спал.       Может, то лишь показалось, но у Серафима мир перед глазами качнулся. Стараясь не выдать себя ни тяжёлым дыханием, ни лишним звуком, он подошёл к постели, бесстыдно разглядывая спящего. Пара чуть сальных кудрей едва заметно колыхалась от ровного дыхания. У Димы часто было такое выражение лица, как сейчас. Удивительно, и во сне так же.       Горячему взгляду открылась беззащитная шея. Серафим приоткрыл губы, ощущая, как от тягучего желания тело манит вперёд, ближе к краешкам Диминых ключиц, пробуждавших воспоминания о далёком осеннем дне, в который всё уже было «не так».       Не в силах с собой совладать, Серафим оперся коленом о постель, нависая над спящим. Конечности стали ватными, стоило ему оказаться вот так близко. И если Дима проснётся? Внезапно, ловя с поличным, пристыдив? Тогда ничего, кроме как сказать правду, не останется…       А правда в том, что Серафим хотел его, как поехавший.       Он не разбирался достаточно, но в том, что живот скручивало тягучими спазмами при взгляде на мягко-розовые Димины губы, всё было предельно понятно. Чужое лицо, освещаемое разноцветными бликами, сейчас казалось до безумия прекрасным. Больше, чем обычно. От Димы пахло средством для мытья посуды, но то нисколько не преуменьшало нарастающего трепета.       Серафим приблизил лицо так, что щекой ощутил теплоту чужого дыхания. От напряжения сглатывать было почти что больно.       Как можно оставаться друзьями, если Диме хватало лишь обыкновенного «быть», чтобы сводить с ума? Серафим барахтался в желании, принимая почти обречённо, что тяга к прикосновению куда сильнее, чем страх получить пощёчину. Взгляд скользнул по вздымающейся груди. Перешёл на руки. Толстовка не высохла до конца. Серафим, осторожно коснувшись чужого запястья под плотной тканью, это почувствовал.       Вспомнил, что думал в автобусе о том, как выглядят Димины предплечья, скрытые постоянно от глаз. И сейчас эти мысли вспыхнули в памяти столь ярко, что Серафим не смог остановиться.       Осторожно проведя по Диминой кисти, запустил пальцы под рукав. Друг едва заметно поморщился во сне. В ушах зазвенело. Серафим скользнул касаниями выше, ведя по мягкой, безумно приятной коже…       Пока не наткнулся на кое-что, что ввело в ступор.       Казалось, каждый нерв напрягся. Серафим коснулся языком нёба, уставился на Диму почти растерянно. Забрался на кровать, поджал ноги под себя, садясь рядом. Колено едва касалось тёплого бедра.       И догадка, рассёкшая словно молния, вспыхнула в голове совершенно нежданно.       Разбуженный движением рядом, Дима разлепил веки, заспанно глядя по сторонам, но было поздно. Позабыв о всякой осторожности, Серафим грубо закатал рукав толстовки до самого локтя. Сжал запястье и сам локтевой сустав.       — Что случилось?       Серафим с нарастающим ужасом уставился на яркие красно-бордовые следы с подсохшей кровью на внутренней стороне бледного предплечья. Влажные ладони неприятно липли к чужой коже.       Плевать.       Это… это просто…       Серафим медленно поднял голову. Не нужно было быть гением дедукции, чтобы понять, откуда такие порезы взялись.       — Что это, блядь? — спросил, звуча почти угрожающе.       Дима непонимающе нахмурился, а потом, вмиг согнав остатки сна, дёрнулся, поняв, на что конкретно с ебаным испугом пялится Серафим.       — С-сим, всё не так!       — Нахуй, блядь, иди! — поняв, что так Дима легко вырвется, Серафим перекинул одну ногу через его торс, садясь сверху и давя всем весом.       Излюбленный приём, хорошо работавший в детстве.       — Что это?! — его начинало колотить крупной дрожью. — Ты сумасшедший?! Ты это от меня прятал?!       — Сим, я просто…       — Завались! — Серафим начал задыхаться. — Если… бля… если это опять, сука, «не важно», то что я тогда вообще должен знать о тебе?! А?!       Димины волосы разметались по подушке. Он не пытался вырваться и не глядел на собственное шрамированое предплечье, взятое в крепкий захват. Весь бледный, испуганно дышал через рот. Возможно, осознал, что загнан в угол.       Серафим, в чьём раскалившемся сознании пронеслось слишком много предположений, уже и не думал о том, что трётся пахом о чужой живот. Не до того было. По коже прошёлся холодок – если Дима умело прятал нечто такое, то могло быть и что-то пострашнее. И из этого следовал вывод, неиронично бьющий по самому больному: ему не доверяли.       И Серафим не мог понять, от чего его ломает больше. От самого факта, что Дима себя режет, или от бессмысленности всей их дружбы, прошедшей через годы? Если о таком ему, глупенькому Серафиму, не посчитали нужным говорить, то чего он, как друг, стоит?! Пустое место, получается, которого «держат подальше» от всяких неприятных подробностей.       — Ясно, — почти прохрипел Серафим, отпуская Димино предплечье и потянувшись к другой руке: — Там тоже есть?!       — Сим!       Пофиг. Второй рукав оказался закатан. Там красных линий оказалось ещё больше.       — Чем? — начал Серафим, у которого болезненно затрещало в висках. Опершись о кровать по обе стороны от Димы, он попытался успокоиться. — Чем я… почему ты решил, что это, чёрт возьми, надо прятать?       Серафим, сидевший на нём, чуть приподнялся, почувствовав, как Дима вздохнул.       — Ты ни при чём, — звучал он так, будто Серафим вытащил на свет самый мерзкий из его скелетов. — Честно. Я не только тебе. Я никому не рассказывал.       Серафим нервно усмехнулся, готовый удариться в истерику. Никому, блядь?! Чем этот идиот, нахуй, думает!       И как нормальные, здоровые люди реагируют на подобное? Как доносят то всепоглощающее волнение о чужой жизни, продиктованное заботой и почти что ужасом? Если Диме настолько хуёво, что лезвиями балуется, то кто осмелится гарантировать его сохранность? Вдруг завтра он пойдёт и убьётся? А что, весьма в духе Димы! Тихо, никого, блядь, в курсе не держа, пойдёт и шагнёт с этажа так девятого.       От представленной картины замутило.       — Сим…       Серафим поднял на него взгляд, полный горького разочарования. То ли в чужом к себе доверии, то ли в самом себе, не заметившим, что другу вот так плохо.       Компьютер продолжал шуметь, гоняя воздух. Из-за окна доносился вой проносившихся машин по дороге припорошённой снегом. Лёд замело. Если Дима будет возвращаться пешком, точно поскользнётся и разобьёт затылок.       Серафим потерялся. В себе, в происходящем, в той кутерьме сменивших друг друга чувств. Слишком быстро, внезапно, так, что и осознать не выходит – то одно, то другое. Стоит ли ревностно хвататься за Диму, если тот не считает нужным держать в курсе о своих проблемах? Может, всё это – необходимость, ответственность за чужой комфорт, а на самом деле Диме и без него нормально? Что за дружба-то такая – только хиханьки да хаханьки, что ли?! Да, Серафим не самый умный и дров наломал выше крыши, но… но разве он хоть раз давал повод думать, что ему похуй? Хоть единый ёбанный раз?       От подобных мыслей он едва не прокусил себе губу и не заметил, как глаза Димы влажно блеснули.       — Пожалуйста, Сим... не смотри на меня так.       До ушей донёсся сдавленный всхлип. Серафим тут же вскинул голову, уставившись во все глаза. По щекам Димы потекли слёзы. Он лица не спрятал, хотя наверняка стыдился себя сейчас. Влажные следы терялись где-то в чёрных кудрях у самых висков.       В одну секунду Серафим оказался полностью ошарашен, а в другую искренне себя возненавидел.       — Стой! Стой, ты что?! Дим?! — растерявшись, Серафим вскинул руки, словно мог удержать нечто необратимо ускользавшее. — Ты… ты понял не так! Ты всё не понял! Ты нихуя, нихуя не понял!       Серафим, поняв, что сформулировать ничего не в силах, обречённо выдохнул. Димины слёзы стали самым жестоким, что он мог увидеть перед собой в такой момент. Сердце сжало болезненно, почти ощутимо, и единственное, что он смог придумать – так это склониться вперёд, обхватив Диму руками. Просунуть одну под лопатками, ощущая тяжесть веса чужого тела, и ткнуться носом в подрагивающее от всхлипов плечо.       Дима даже разрыдаться на полную себе не повзолял – как всё запущено.       — Ты прав, я ничего не понимаю, — раздался сдавленный шёпот, и тёплое дыхание опалило шею рядом с ухом.       Серафим зажмурился, обнимая Диму со всей силы. Всё равно было, что в такой позе затекали конечности. Любые неудобства сейчас – полнейшая ерунда.       — Прости, я идиот, — друг продолжал, шмыгая носом и давясь нервными смешками сквозь слёзы. — Я не могу… не могу больше…       Слушать подобное истинная пытка, но Серафим терпел. Лишь тепло чужого тела держало его в относительном равновесии. Так бы давно пустился в ругательства, и ругался бы до самого утра, вспомнив весь мат, что знал.       — Думаешь, наверное, что не нужен мне? Ты всегда так… ярко на всё реагируешь, знаешь, но ты… ты мне очень, — Дима содрогнулся. Кажется, сдерживаться уже не получалось. — Ты мне больше всего на свете нужен, Сим. Это ты сейчас считаешь, что ничего не знал и не помог, но ты… но меня… меня одно то, что ты существуешь, держит в порядке. Веришь?       Сил отвечать не было. Сглотнув подступивший к горлу ком, Серафим промычал что-то нечленораздельное. Он знал, что ни за что не отстранится, даже если Дима попросит. Не только потому, что кроме как действиями Серафим ничем не мог объяснить то, что кружилось назойливо прямо на виду. Дело и в заплаканном лице, которое сейчас увидеть было бы попросту страшно.       — Я подвёл тебя? — спросил Дима, немного подождав, и снова шмыгнул носом, тяжело дыша.       Пытался успокоиться, точно.       — Нет, — прохрипел Серафим и, погладив чужое плечо, добавил: — Но я никуда не пущу тебя больше.       Дима замер. Некоторое время молчал, продолжая вздрагивать, а Серафим пытался осознать, что сказал. Похуй, выдал ли он нечто важное или же всё осталось в «привычных» рамках. Похуй. Трижды или сколько угодно – плевать. Единственное важное – Дима был в безопасности. Любые острые предметы находились от него далеко, и он оставался заперт в объятиях, пусть и не совсем добровольно.       Дима нуждался в безопасности.       Это всё, что волновало Серафима теперь.       И когда исчерченные порезами руки сначала осторожно, а после так же крепко обхватили его в ответ, он едва не застонал вслух.