* * *
Начинало темнеть. Фонари пока не зажглись, и Серафим, запрокинув голову, смотрел на пёстрый свет незнакомых окон. Тротуар не успели толком протоптать, а потому носки ботинок то и дело вязли в свежем пушистом снегу. Было теплее обычного, и суровый ветер не донимал, сдирая капюшон, как прошлым днём. Снежными шапками обзавелись деревья, провода, натянутые через улицы, балконы и машины, тесно припаркованные на краю проезжей части. Людей становилось всё больше – подходили к концу рабочие смены и школьные часы. Серафим раздражался, видя, как грязные ботинки приминают снежный покров. — Мне через час надо возвращаться, — раздалось рядом хриплым голосом. Дима умудрился приболеть каким-то образом. Теперь ходил, плотно кутаясь в старый клетчатый шарф. Серафим ещё насильно впихнул ему одну из своих шапок, выбрав самую новую и не поношенную. Тот сопротивлялся, конечно, но железными аргументом стал его же сопливый нос. — Тогда свернём сейчас, — Серафим указал налево. — Вернёмся кругом к остановке. Пойдёт? — Да. Суетное настроение настойчиво пыталось испортить им вечер. Стали появляться людишки, что толкали Диму в плечо, когда обгоняли их, идущих медленно, словно пожилая парочка. Подстраиваться не хотелось. Пусть бегают, цокая языками, таскают переполненные пакеты из пятёрочки, возвращаясь после работы. Какая разница? Здесь и сейчас Серафим радовался тому, что какое-то время, пусть и короткое, можно провести вместе, в уютном покое. Подходил к концу январь. Впереди маячил самый противный месяц. Ветрено, холодно, в один день весна, в другой – снова декабрь. Погода меняется, болит башка, ещё и праздник этот в двадцатых числах, в который девчонки дарят хуету с торжественным видом – носки, кружки, значки. Типа, ну, парни потому что. А потом, спустя всего ничего, в марте, тоже самое, но в обратную сторону. Кое в чём они с Женькой были похожи: сестра плевалась от женского праздника ровно так же, как Серафим в сраный день февраля. В семье ни то, ни другое не праздновалось, но восьмого марта Серафим мог заметить на кухне огромный букет лилий, который отчим дарил маме из года в год. Приносил, обычно, и они вдвоём пропадали на весь день, возвращаясь под самое утро очень весёлыми. Какое-то странное чувство досады посещало тогда – потому что Серафимов отец никогда так не делал. Всё, что он давал на восьмое марта матери, так это конверт с небольшой суммой денег, какую-нибудь шоколадку и скандал на целый вечер. Куда чаще Серафим стал стыдиться, что родился от того урода. Иногда думал, что матери было бы куда лучше, не появись он вовсе на свет. Серафим разочарованно вздохнул. — Что такое? — Дима мгновенно и предсказуемо среагировал, шмыгая заложенным носом. — Ничего. Снова пошёл снег, медленно и ровно летя к земле. На другой стороне улицы какие-то долбаёбы компанией из троих человек пристали к девчонкам, крича вслед неразборчивую хуйню. Впереди шла женщина с мелким, быстро перебирая сапожками на каблуках и едва не спотыкаясь каждый раз, когда заглядывалась в телефон. Пацан еле за ней поспевал, упрятанный в комбез-скафандр. Позади вроде никого близко не шло, Серафим на всякий случай и в сторону окон глянул, мало ли какое открыто прямо над ними. Но нет, безопасно пока. Поэтому, признался, почти прижавшись к Диме плечом: — Просто бесит, что за руку тебя взять нельзя. — А-а-а… Дима откашлялся, зажмурившись. За шарфом, прятавшим половину лица, не было видно, но он улыбался, конечно. Серафим знал. — Есть идея. Серафим развернулся на сто восемьдесят за остановившимся Димой. Тот, повозившись, поставил рюкзак на снег. С виду тот и правда выглядел неподъёмно. Большой такой, потёртый. Дима подождал, пока «знакомые» прохожие скрылись из виду, уступив место новым. Пока женщина с ребёнком перебежала почти на красный, пока компания дебилов, отстав от девочек, села в автобус на другой стороне улицы и укатила к чёрту. Пока снег, идущий быстрее и быстрее, заполнил пространство сотнями белых росчерков. И только тогда, указав на рюкзак, сказал: — Бери. — Э… чего? — Подними, словно он тяжёлый. Серафим, поморгав, послушался. Поднял рюкзак, который, к слову, не был пушинкой, и постоял, чувствуя себя глупо. В момент, когда Дима тоже взялся за него рукой, едва касаясь Серафимовых пальцев, осознание наконец-то пришло. — Так пойдёт? — прогнусавил Дима. Его глаза сокровенно блестели, а большой палец едва заметно погладил сжатый Серафимов кулак. «Я тебя обожаю» – пронеслось и едва не сорвалось с языка. Но Серафим смог лишь, слегка покраснев, поджать губы и, отвернувшись, двинуться вперёд. Делать вид, что они несут тяжеленный рюкзак вдвоём походило на детскую шалость, за которую никто не осудит. И грусть, что их «вместе» никак нельзя показывать миру, отошла на второй план. На контрасте с собственной подмёрзшей, рука Димы была довольно тёплая. Простуда, ведь, логично, да? А внутри всё равно начал почёсываться знакомый трепет. Прогулка, и без того бывшая неплохой, стала замечательной. Зажглись фонари, каким-то образом прогнавшие былое очарование, но настроение не испортилось ни на каплю. — Прямо светишься, — пробормотал Дима, и Серафим покраснел от мысли, что тот всю дорогу мог смотреть на него. — А кто в этом виноват, не знаю? — неловко посмеявшись, Серафим встретился с Димой взглядом и с горечью подумал, что стоит удержать его на секунды две, и все вокруг поймут то, что понимать не стоит. Обидно. Дима вдруг остановился, посмотрев куда-то вверх. Мимо них прошла, выругавшись под нос, крупная тётя, едва не споткнувшись о бордюр. Пофиг. Серафим, запертый в моменте, продолжал разглядывать его торчащие из-под шапки чёрные кудри, покрасневшие щёки и тёмные круги под глазами. Ощущение тепла и безопасности быстро сменилось грустью. — Помнишь это место? — вдруг спросил Дима в край севшим голосом. Под карнизом горела вывеска «супер-хенд», белая, обведённая синим. Распечатанные на принтере листочки, рассказывавшие об уникальных-только-сегодня-актуальных-самых-выгодных акциях, вложенные в файлы, крепились скотчем к витрине с другой стороны. Старые манекены с уродскими лицами, одетые в простенькую, но привлекающую внимание одежду – наверное, единственную нормальную из того, что там продавалось – стояли в глупых позах, уставившись в окна напротив. Парочка пожилых женщин рылась в рядах блузок, безразмерных юбок и поношенных свитерах. Скучавшая кассирша разбирала оставленные в примерочной, не подошедшие вещи. Серафим, напрягая память, вспомнил, что они были здесь очень давно. В классе втором? Место тогда точно отличалось. Он сам не заметил, как отпустил рюкзак. — Что-то да, вспоминается, — ответил, наконец, оторвавшись от уродливых манекенов. — Зайдём? — Зачем? — Да так, пошляться, — Серафим пожал плечами. — Заодно погреешься и не останешься без голоса. Дима хрипло посмеялся и, зайдясь громким кашлем, махнул, мол, как скажешь. Уверенности было не так много. Всё же магазины одежды казались чем-то… женским. Серафим сам не мог понять, почему. Выбирать шмотки, смотреть, подбирать лучшее – это для женщин. Мужики не так – мужики заходят, берут первое подошедшее по размеру и убегают по делам. Но вот он открыл дверь. Музыка ветра звякнула где-то сверху. Тётя-кассир выглянула узнать, кто пришёл, и поздоровалась без эмоций. Серафим ненадолго задержался на цветастых женских стендах, но пришлось заставить себя обратить внимание на скромный уголок с мужской одеждой и направиться к нему. Дима, которому, ничего особо интересно не было, шагал следом со странной тоской, спрятавшейся за его красными от простуды глазами. Целая тонна женских юбок любой длины и размера почему-то казалась такой любопытной. Особенно понравилась вот та, блестяще-серая, как из какой-нибудь научной фантастики. Жаль, нельзя даже потрогать. Поэтому, вцепившись в мужские кофты, Серафим принялся искать, что могло бы подойти. — Ох, спасибо, молодой человек… спасибо, — проскрипела за спиной незнакомая бабка. Серафим быстро оглянулся. Дима, присев на корты, поднимал с пола рассыпавшиеся вещи неуклюжей старушки, а та стояла рядом, неловко согнувшись и не могла сама себе помочь. Мысль, идея, дурь – не так важно – что-то вспыхнуло горячим спазмом внизу живота, и Серафим, схватив первые попавшиеся кофты, незаметно свистнул со стенда ту самую юбку, спрятав её меж ними. Сердце колотилось, когда он, как ни в чём не бывало, глядел на Димину спину, на то, как тот выпрямляется, протягивая плечики и тряпки благодарной бабке. Как поворачивается к нему… Пришлось заставить себя напустить как можно больше равнодушия на лицо, чтобы не выдать волнение. — Пойду примерю, что терять, — сказал, как ни в чём ни бывало. — Для себя смотреть будешь? — Да нет. — Тогда го со мной. Тётке было плевать, сколько они шмоток взяли, она ушла на кассу рассчитывать другую женщину, и потому Серафим не спалил извращенский замысел слишком рано. Заняв самую дальнюю из кабинок, снял с себя верхнюю одежду. Господи, какой же он… странный. Аж в жар бросило. Плевать на эти непонятные кофты, которые он бы в жизни не напялил: всё в нём тянулось именно к женской шмотке. Она оказалась великовата в поясе, так-то, и едва доходила до колен. Пышная, собранная складками и довольно объёмная. Прикольно. Парочка пятен, из-за которых, возможно её и не купили до сих пор, не сильно портила дело. Ну, конечно. Серафим же не собирался в этом блядь ходить, он просто… Он просто ебанутый. Именно так. Дима стоял в начале примерочных, так что не мог видеть, что Серафим снял с себя не только верх, но и джинсы. Едва справился с молнией. Если бы он меньше нервничал, то ещё бы и возбудился, возможно. Когда Серафим, стараясь меньше шуршать тканью, напялил на себя юбку и застегнул её, он ощутил себя почти обнажённым. Холодно ногам, и эта странная тряпка никак не помогает. Но потом он рассмотрел себя в зеркале. Приподнял края толстовки, покрутившись влево и вправо. Эта хрень сидела хорошо. Серафим потерял дар речи. Не в том плане, что понравилось, нет, юбка и юбка, ходить бы в таком на постоянке он не стал. Но вдруг это оказалось так легко – напялить девчачью шмотку. Никто не умер! Хуй не отвалился, руки не стали тоньше, он остался парнем. Вот прикол, да? Но теперь он был парнем в яркой серебристой юбке, приятно шуршавшей от неловких движений. Повинуясь любопытству, стянул с себя толстовку. Так было хуже, потому что широкие плечи и обычная футболка никак не сочетались с тем, что он напялил. Но, заведя руки за спину и подавшись вперёд, Серафим позволил себе принять какую-нибудь свободную позу. Ну, как в танце. Что-нибудь эдакое, и… захотелось смеяться с того, насколько смущало и нравилось одновременно. Именно в эту секунду он, стараясь не издать лишнего звука, вспомнил, что Дима там где-то его ждёт. — Дим? — окликнул неуверенно, и сразу же задрожал от волнения. — Да? — И-иди сюда давай. Слушать его приближавшиеся шаги и ощущать, как немеют пальцы, было невыносимо. Мгновение тянулось, но вот он остановился напротив. Их разделяла сраная шторка, которую у Серафима не хватало духу отодвинуть. Тяжело дыша, он продолжал смотреть на себя – такого нелепого, чёрт! – в зеркало. — Подошло? — спросил Дима, шурша одеждой. Кажется, снял шерстяной шарф, чтобы не свариться. — Ну… эм… сам глянь. Удивительно, что голос не сорвался. Погремев кольцами, штора отъехала в сторону. Серафим повернулся, сложив руки на груди. Успел заметить, каким спокойным и обычно-расслабленным было Димино лицо, и как тот дёрнулся, мгновенно зажав рот ладонью, стоило ему увидеть «это». — Та-да, — неловко улыбнулся Серафим, у которого чуть пот по шее течь не начал, настолько он боялся услышать что-то осуждающее. Казалось бы, они друг друга хорошо знали. Никто не спорит. Но с такой стороны Серафим даже сам себя не понимал. И уж тем более никому не показывал! А сейчас, поддавшись соблазну, с разгона вытворил дурь, от которой стыдливо краснел. Чем дольше Дима пялился в одну точку – на Серафимовы колени, не прикрытые юбкой – тем громче стучало сердце. От страха. Диме потребовалось много времени, чтобы переварить увиденное. Отмерев, он медленно выдохнул, отведя ладонь от лица. — Глупо, да? — дрожащим шёпотом спросил Серафим, пытаясь заполнить неловкую паузу. — Да я просто… подумал, ха, смешно будет, он не ожидает, и вообще… дурак, короче, не обращай внимание… — Сим. — Да-да? Дима, отпустив край шторы, оперся на стену позади себя. Серафим, чтобы видеть его, высунул голову, проверив, нет ли там кого. Тётя-кассирша продолжала ходить туда-сюда, не обращая на них внимания. — Тебе идёт, — сказал вдруг Дима, подпирая стену. — Без шуток. Серафим, не ожидавший услышать нечто такое, спрятался обратно, задёрнув занавеску. Глупая улыбка мешала собраться с мыслями и говорить нормально, поэтому он смущённо молчал некоторое время, поправляя шуршащую юбку и любуясь переливающейся серебряной тканью. — Прикольно, — лишь и выдавил с лёгким нервным смешком. — Спасибо. — Я люблю тебя. Снимавший юбку Серафим едва не стукнулся коленом о стенку примерочной. Подумал, что послышалось, но голос Димы прозвучал очень чётко… резко отодвинув штору, Серафим неверяще уставился, будто ожидая, что тот спросит своё любимое «что такое», и всё спишется на нервные галюны. Но Дима, не отворачиваясь, смотрел на него вот этим глубоким взглядом, и ничего не оставалось, кроме как растерянно тонуть в нём, не дыша.* * *
Эти двести пятьдесят рублей они копили всю неделю. Откладывали с обеденных карманных. С тех денег, что Серафиму давали на жвачки, и с тех, что Диме на его любимые журналы с фигурками. В солнечный день, когда ветер особо сильно разыгрался и почти срывал с деревьев пожелтевшие листья, после школы, вдвоём, они прошлёпали по свежим лужам до заветного магазинчика. Серафим любил ходить по поребрикам, балансируя. Раскинув руки, он осторожно переставлял ноги, попутно ворча: — Да пипец полный! Батя чокнулся совсем, что ни день, они с мамкой ругаются. Хрен к ним потом подойдёшь деньги просить, сразу орать начинают. Только уже на меня. Дима робко пожал плечами. — Да, — кивнул, когда понял, что Серафим ждёт какого-то ответа. — Отстой. — Ага! Отстоище! — Серафиму пришлось спрыгнуть на тротуар, поскольку перед лицом нарисовалась колючая ветка, преградившая путь. Солнце перестало греть, обратившись осенним, и шелест листвы стал жёстче. Серафим называл опадающие листья монетками. Придумывал целые байки о том, как в природе наступает осень, и деревья платят своей листвой земле за то, что прожили на ней всю весну и лето. А потом бомжуют осень-зиму, и опять берут у земли жизнь в кредит. Что-то такое, да… Диме нравилось слушать. Он очень много слушал и на всё соглашался. Почти. Серафиму должно было нравится, наверное, но нет. Лучше, чтобы Дима чаще говорил, чего ему надо. Но спрашивать тоже как-то стрёмно, так что Серафиму оставалось надеяться, что другу с ним весело. По крайней мере он старался, чтобы это было так. Вот и затея с тем, чтобы купить супергеройскую штуку, оказалась чисто его планом. — О, вот он! — Серафим махнул на противоположную сторону улицы. — Смари! «Супер-хенд»! Название какое, а? Прям для нас! — Ва-а-ау. Я и не думал. — Чё? Ты мне не верил, чтоли? — Серафим весь нахохлился, заметив Димино восхищение от шикарного названия, где присутствовало слово «супер». — Одна правда и никакой лжи! Пошли. Вон, перебежим там. Переход был устелен бронзовыми листьями, прилипшими к асфальту. Машины проехались по ним столько раз, что те стали новым узором для проезжей части. Светофора тут не стояло, поэтому Серафим, поглядев по сторонам, помчал через дорогу первый. Дима последовал пешком. Вбили же, что по зебре бегать нельзя, и всё, ни в какую не поддавался перевоспитанию. Ну и пожалуйста, ну и не надо! Дождавшись Диму на другой части дороги, Серафим, заранее расстегнув куртку, быстрым шагом бросился к нужному магазинчику. «Супер-хенд» ждал их! Чтобы создать образ супергероя, требовалось что-то запоминающееся, необычное, особенное. Серафим не знал что это будет, но на сегодняшней распродаже «всё по сто и по двести пятьдесят рублей» намеревался выяснить. Зашёл первым. Было как-то наплевать, что взрослые тёти странно на него посмотрели, когда он начал рыться в корзине с женскими шапками и шляпами. Дима, поначалу неуверенный, тоже присоединился к поискам. В магазинчике играла заунывная эстрадная музыка, которая сразу начала бесить. Ни в музыкалке, ни дома Серафим такую безвкусицу не слышал. Впрочем, кровь из ушей была приемлемой ценой за нечто потрясающее! Ковбойская шляпа, которую он примерил перед зеркалом, бывшим едва ли не в два раза больше, показалась безумно банальной. Кожаный красный берет делал из Серафима шпиона, а не супергероя, так что не подошёл. Шпионы в прошлом, вообще-то! Усеянный блестящими камушками пояс оказался таким большим, что Серафим не смог его надеть. Да и блёстки про фей, а супергерои… — Может, это? — Дима поднёс ему белые перчатки с серебряной вышивкой. — Не-е-е, — Серафим скривился. — Фигня! Снегурка какая-то, а не супергерой. Дима, опустив глаза, отправился искать дальше. Серафим, взяв какую-то чёрную юбку с золотыми стразами, надел её как пончо. Ха, вот прикол! Теперь он был похож на мексиканского путешественника. Покрутившись на месте так, что мир закачался, он и от этой идеи отказался. Не подходит. Вещей было много. Да и Дима куда-то запропал. О Серафима едва не запнулась тётя, которая слишком долго на него пялилась потом, и он, не сдержавшись, угрюмо уставился в ответ. Отвернулась. Правильно. Как же бесят… что взрослые, что дебилы из класса… — А это? Дима тронул Серафима за плечо и тот, едва сумев повесить взятую с курткой вешалку обратно, обернулся. — О! —вскрикнул слишком громко, но плевать хотел. Выхватив плотно вязанный жёлтый шарфик, он повертел его туда-сюда, пытаясь найти недостатки. Не нашёл. Подбежав к зеркалу, обернул вокруг шеи, уставившись на себя округлившимися глазами. — Димас, да ты лучший! — рассмеялся, сдёргивая шарф. — Берём! — Правда? — Дима застенчиво ссутулился. — Здорово. Серафим, не сумев сдержать восторга, обернул шарф вокруг шеи друга и толкнул в сторону кассы. Шарфик стоил не сто, а двести пятьдесят, но ладно, ерунда. Отвалив накопленные деньги парой купюр по десять, пятьдесяткой и кучей мелочи, друзья вышли на улицу. Дима, обёрнутый шарфом, попытался тот снять, но Серафим легко шлёпнул его по затылку. — Что? — непонимающе похлопал Дима чёрными ресницами. — Это же твой шарф? — Дурак? Это наш шарф! — Но… — Два супергероя одновременно слишком много. Наш город такого не заслуживает, — фыркнул Серафим, шлёпая по лужам в сторону остановки. — Но раз шарф даёт нам суперсилу, то мы можем быть супергероями по очереди! Чтобы баланс, понимаешь? Ух, как же круто! — А-а-а, понял, — Дима звучал неуверенно. — Так что, сегодня супергерой у нас ты, — тыкнув на ходу в Димину щёку, Серафим громко рассмеялся, подпрыгивая от радости. — Эх, вот это я понимаю – успех! Шарф то и дело спадал с Диминой шеи, и он неловко поправлял его обратно, даже не думая нормально перевязать. Но Серафим замечание делать не собирался. Он был слишком доволен этим днём. Ветер разыгрался сильнее, пришлось застегнуть куртку обратно. Серафим опять заскочил на поребрик. Блёклое солнце с трудом пробилось сквозь мутные облака и упало на тротуар, продираясь через красно-оранжевое шелестевшее море. — Я не очень хочу быть… супергероем, — вдруг произнёс Дима, уставившись на носки грязных кроссовок. — Почему? — Я думаю… не для меня это. Серафим нахмурился. В каком смысле «не для него»? Разве не все пацаны хотят быть супергероями? И в то время пока они своих человеков пауков копируют, бэтмэнов разных, Серафим и Дима умные и продвинутые станут особенными, оригинальными супергероями. Разве это не круто? Но глядя на грустного Диму, парадоксально крепко державшегося за «геройский» шарф, Серафим вдруг понял, что сейчас не надо спорить. Не то место, где стоит выпендриваться и убеждать, что прав. — Тогда ты будешь хранителем, — выдал он с ходу, толком не обдумав вспыхнувшую фантазию. — Точно! Будешь хранителем моей супергеройской силы. Маман если этот шарф у меня среди вещей увидит, она ж меня сожрёт. Для неё я какой-то мальчик из фильма «Маленький Лорд», ё маё, задолбала… не важно. В общем! Типа, ты будешь оберегать мою силу, пока я хожу среди обычных людей, а в нужный момент возвращать её мне, типа, чтобы я всех спас! Ну? Классно? Дима, у которого с каждым услышанным словом светлело лицо, активно закивал, широко улыбаясь. Солнце светило всё ярче. И Серафим, запрыгнув на Диму со спины, с досадой подумал о том, что совершенно не хочет возвращаться домой. Он мог спасти весь город от злодеев, храбро сразиться с самым страшным из них. Но какой враг отдалял его родителей друг от друга, Серафим не понимал.