Жёлтый шарф

      Посреди ночи кто-то очень настойчиво потряс за плечо. Серафим, пребывавший в мутном жарком сновидении, где один откровенный образ резко сменял другой, ещё более бесстыдный, не сразу смог распознать реальность. Мрак комнаты, прорезаемый тусклым лунным светом, испугал, как и крупная фигура, нависшая над постелью. Показалось, что глаза её кровожадно блеснули. Мерзкий холодок пополз по коже.       От неги влажного сна не осталось и следа.       — Тихо, тихо, — отчим удержал его, резко дёрнувшегося, на месте. — Давай со мной, собирайся.       — Куда? Сколько время? — сонно потирая лицо, Серафим невольно зажмурился, стоило двери в освещённый коридор распахнуться с тихим скрипом.       Перед взглядом зарябило.       — Почти девять. Давай, бегом. Если сильно не хочешь, можешь остаться. Я скорее предлагаю составить мне компанию.       — А что случилось-то?       Ноги запутались в одеяле, когда Серафим попытался сползти с кровати и найти одежду, разбросанную по ковру. Всего два часа с лишним поспал, и едва понимал, зачем его так настойчиво разбудили. Отголоски мутных образов из яркого сна словно прикасались к реальности, не желая отпускать. Стояк в честь пробуждения комфорта тоже не добавлял. Комната казалась и знакомой, и незнакомой одновременно. Из коридора донеслось:       — Женя пропала.       Серафим на автомате продолжил одеваться, не среагировав никак. Так-то он, когда с Андреем водился, тоже сутками пропадал вне дома, на звонки не отвечал и прочее, и что-то никто не названивал. Ну, кроме Димы. Что если Женька сейчас тусит с кем-то, а тут происходит переполох на пустом месте? А если честно и по правде... обидно просто, что за него переживали в миллион раз меньше, чем за сестру.       — На звонки не отвечает – абонент недоступен, — продолжал отчим, натягивая пальто и звеня ключами. — Набрали всех подруг – никто не знает, говорят, в половине шестого вышла из школы. Одна подружка не берёт – есть шанс, что Женя у неё. Сейчас съездим, проверим, если нет, надо будет уже сообщать.       — Точно надо? — зевая, спросил Серафим, пока неуклюже завязывал шнурки ботинок. — Вдруг, болтается где-то, а телефон разрядился.       — В любом случае, лучше сообщить.       — Как будто они чем-то помогут…       — Твоё мнение по этому поводу не спрашивали.       Такой тон означал, что язык пора прикусить. Серафим заткнулся и ускорился, застегнув куртку под самый подбородок уже когда мчал по лестнице. Лифт ждать слишком долго, видимо.       На улице было ужасно холодно, так, что забытая шапка быстро стала желанной. Уши обожгло морозом, и пока Серафим бежал за отчимом до машины, успел проклясть себя несколько раз за спешку. Решил у Димы худшего нахвататься, видимо, тот тоже шапку надел лишь когда с температурой свалился.       Погода на начало февраля решила поиграться с их городком. Резкое потепление сменялось таким же резким заморозком, отчего с крыш свисали гигантские сосульки-убийцы, а с тротуара едва успевали скалывать наледь. Случаи аварий, по слухам, чуть ли не удвоились. Поэтому, стоило плюхнуться на соседнее с водительским сидение, как Серафима пробрало жутковатым предчувствием. Правдивым или нет, и каким именно — не так важно.       — Далеко ехать? — глухо спросил Серафим, когда отчим завёл машину и резкий свет фар упал на бесформенные кучи грязного снега.       — Минут десять.       — А мама что?       — С Екатериной Михайловной, я им пока не звонил, — отчим сдал назад и вывел машину со двора на проезжую часть, лишь после добавив: — Если всё будет плохо, сообщим. И твоей бабушке, и маме.       — Обо мне ты так не беспокоился…       — Хватит! — рявкнул отчим. Серафим аж подпрыгнул, ни разу не слышавший, как тот повышает голос. — Подумай о ком-то, кроме себя.       — Ладно, понял, ладно, — сглотнув, он спрятал подбородок под воротником куртки, давя обиду. — Мог бы сразу сказать… что тебе пофиг…       Отчим не ответил, что было, наверное, к лучшему. Напряжённая тишина, в которой они ехали, нарушалась бездушным шумом двигателя. Щётки размазывали мокрый снег по лобовому стеклу. Серафим не думал о том, в какую сторону они едут, а червяк совести начинал его подъедать. Только сейчас, глядя в черноту ночи, на красный светофор и отражавшие свет дорожные знаки, он подумал – и правда. Обиды обидами, а с Женей могло случиться что угодно. В лучшем случае окажется, что она у подружайки, а в худшем?       — В первую очередь я звонил Диме, — произнёс вдруг отчим, когда они завернули на узкую улочку, ища нужный дом.       Серафим задержал дыхание.       — Он говорил, что ты с ним, и я ему верил, — припарковав машину, отчим внимательно посмотрел на Серафима. Оставив ключ в замке зажигания, кивнул: — Жди.       Печка продолжала работать. Серафим испытывал странные чувства. Был и благодарен, и нет, а вот Диме или отчиму – не ясно. Но слова, которые кинул ранее от зависти, подбивало взять назад. Надо же такую хуйню сморозить: «обо мне ты так не беспокоился»! И в такой-то момент! Да, время шло, а лучше не становилось. Даже родившиеся на Новый Год отношения с Димой не перекрывали нагромождение говна в голове. Но если раньше это говно незаметно плавало на фоне, теперь приходилось с ним разбираться.       Получалось так себе.       Заметив движение, Серафим без особого желания поглядел в сторону подъезда. Отчим, в пальто нараспашку, быстрым шагом направлялся к машине, но вдруг резко остановился, достав телефон. Взял трубку, отошёл, встал, как вкопанный. Серафим невольно вспомнил день, когда тот подарил Жене ежа. Такой, солнечно-зимний, полный запутанных переживаний день, в который казалось, что с Димой ничего не наладится.       Сейчас, наблюдая за высокой фигурой на фоне припорошенного снегом тротуара, Серафиму стало ясно, что он завидует. Хорошо живётся, наверное, когда отец на край света ради тебя готов пойти, и ежа достать, и все проблемы решить, и ни разу голос не поднимет. Ему вот не повезло так. Папаша до брака был одним, а потом стал мразью. Сначала хорошо зарабатывал и строил карьеру, а после скурился и всё проебал.       Если вспомнить прошлое, в новой семье, так-то, было вполне неплохо, но отчим оставался «отцом Жени» и «мужем мамы», а не кем-то близким Серафиму лично. Что печальней, скорее всего так останется и дальше, до конца.       Вернувшийся в машину отчим повёл вперёд с нечитаемым выражением лица, не взглянув на пасынка.       — И?       — Нашли, — последовал короткий ответ.       Серафим, похлопав ресницами, аккуратно спросил:       — У подружки?       — Нет. В больнице.       В возникшей паузе аж охватила жуть. Серафим со всей искренностью постыдился сказанной ранее чепухи, но представить, что могло произойти, не успел – отчим решил развеять туман сам:       — Поскользнулась на льду. Травма ноги. Телефон выпал – разбился. Небольшое обморожение – долго лежала, пока не нашли.       — И даже не кричала, на помощь не звала?       — Не знаю, — отчим, сжав руль так, что канаты вен проступили ярче, добавил: — Позвонили буквально на подходе. Сказали приезжать. Набери маму… хотя нет, не набирай, позже. Ей тоже… а, проклятье! Не знаю.       Серафим почувствовал, как начинают потеть ладони. Взгляд упёрся в дорогу и в машины, что пролетали мимо, слепя грязными фарами. Он радовался, что Женю нашли живой, пусть и не совсем здоровой, и возвращался мыслями к тому, что отчим сказал про Диму. О себе сейчас думать казалось каким-то ебаным эгоизмом. Кто так делает, когда сестра в больнице?..       Но выходит всё далеко не так, как Серафим видел? А что, если и в других вещах он проебался по полной с выводами? Что, если в одном только Диме было вопросов куда больше, чем ответов? Те же порезы, к обсуждению которых они так и не вернулись, или любовь замалчивать о проблемах, или... вообще! У них ведь не осталось больше повода скрываться друг от друга. Больше нет, наружу всплыла самая стыдливая правда – куда дальше падать? Но недосказанность, неразрешённость и бесячие секреты оставались. Вроде этого. Серафим-то думал, что родителям пофиг, а на деле его прикрывали. Даже в период, когда они с Димой поссорились, и он сгоряча обозвал того мамкой, за что до сих пор стыдно...       Может, Дима и не простил? Может, Серафим лишь захотел поверить, что у них всё нормально? Внезапная смена статуса отношений, вопреки ожиданиям, ничуть не помогла решить старые проблемы. Скорее только добавила новых.       Серафим, покусывая губу и глядя на то, как квадраты окон в грязных панельках горят вразнобой то холодным, то тёплым светом – изредка и фиолетовым тоже – почти собирался сейчас, после того, как узнает, что всё с Женькой окей, ну, в рамках произошедшего, помчать к Диме. Завалиться к нему домой, отвлечь от домашки или чем он там занимается, наброситься, повалить на постель, запереть в клетке своего внимания и спросить обо всём, что придёт на ум, добиться любых ответов. Потом продолжить разговор сексом, и...       Чёрт, грёбанный мозг! Сестра в больнице, а он опять про потрахушки...       А год назад, наверное, было бы пофиг, о чём думать. Фантомную мерзкую горечь на языке захотелось сплюнуть, прополоскать рот от налёта мудачества. Серафим не заметил, как свыкся с Женькой, с этой занозой в заднице, визжащей от вида сосущихся мужиков, деловой такой и пофигистичной большую часть времени. Да и к отчиму привык, если так подумать. Не то, чтобы совсем, ведь сейчас тоже чувствовал себя лишним, словно не принадлежавшим семье, в которой оказался. Мама, отчим, Женя – все вместе такие нормальные, гармоничные. Один он как неудачная фотка в семейном альбоме, которую не выкинешь, потому что память, но и запихать пытаешься куда-то подальше или вовсе спрятать.       — Я виноват тоже, — вдруг произнёс отчим.       — В чём?       Ответ последовал не сразу. Необычно, ведь зачастую у отчима получается с лёту – и слова подобрать, и обдумать, и вопросы решить. А сейчас он выглядел растерянным, с блестящими глазами, напоминавшими дочь. Да уж, Серафим не замечал, но Женя похожа была на отца ровно так же, как он на мать. Забавно.       — Надо было не верить на слово только потому, что это Дмитрий, — сказал, наконец, отчим. — Следовало проверять.       И как среагировать верно? Серафим неловко разглядывал холодные пальцы, переплетённые меж собой. Промолчать, наверное, лучший вариант. Вдуматься в сказанное – это позже, когда суть дойдёт верно. Нервная улыбка, неловкое движение глаз. Стоило...       —...о Жене, — голос дрогнул. — О ней лучше... думай. Сейчас. Остальное... остальное потом.       — Нет, — отрезал отчим.       Умственной одарённостью Серафим, походу, не отличался:       — В каком смысле «нет»?       — В таком, что детей у меня двое.       Эта простая фраза в мгновение оставила безоружным. Вспомнились телек, мультики, дурацкие песни из заставок, под которые Серафим танцевал. Вспомнился курящий батя, заставший его за этим занятием, и устроивший скандал. Вспомнилась плачущая мать, которую успокаивал отчим, когда батя названивал ей, узнав, что она выходит замуж второй раз. И голодные годы вспомнились, и детство, в котором батькиной любви толком не было. Разве что вечные «ты должен» и «я здесь главный».       А потом чужой, казалось бы, человек, который не обязан признавать его своим, говорит нечто такое. И верить хочется, пускай и не получается, как ни старайся. Серафим оперся виском о холодное стекло, чувствуя, как начало щипать в носу. Да-а, позор... едва не разреветься от такой обычной вещи, как забота!       Идиот идиотом.       Сквозь снегопад Серафим вдруг заметил вывеску круглосуточного за красным светофором. Там, на перекрёстке.       Не долго думая, вытянул шею, попросив:       — Слушай, останови у магаза...       — Времени мало.       — Нет, ты не понял, мы купим, — видя, как красный переключается на жёлтый, Серафим торопливо затараторил: — Ей купим! Сок, конфеты, то, сё... всякое... а то мало ли... мало ли она там надолго, так хоть сразу привезём... давай, тормози! Тормози же, ну?!       И правда, затормозил.       А ещё, когда Серафим выпрыгивал из машины с его кошельком, обещая «туда и обратно», отчим впервые за этот тревожный вечер улыбнулся, напоминая беспечную, но временами не по годам серьёзную Женьку.

* * *

      Он был в лесу. Шелест тёмно-зелёной листвы раздавался прямо над ним, вместе со скрипом вековых стволов, качавшихся под небрежным дыханием тяжёлого ветра. Серафим отворачивал лицо от холодных потоков, летевших прямо в него, но как бы ни вставал – не мог спрятаться. Кожу обжигало морозом или хлёсткими ударами внезапно появившихся перед самым носом еловых ветвей.       Ноги едва двигались. Хруст веток, донёсшийся издалека, безумно испугал, и Серафим, продолжая держать ладони у лица, рванул вперёд из последних сил. Он продирался через заросли, чувствовал тепло крови на растерзанной коже рук и щёк, и не понимал, почему так страшно, зачем он здесь, как он оказался там, где лишь свет неестественно огромной луны мог подсказать, куда теперь мчаться?       «И ты… допустим, переживаешь, что я тебе не доверяю?»       Корень дерева поставил подлую подножку, и Серафим покатился по склону, к болотистой воде, скопившейся в низине меж мхов и полянок кроваво-алой клюквы.       «Я не знаю, что делать, нахуй, помоги мне!»       Холод грязного болотца липкой пеленой обволок тело. Серафим, барахтаясь, пытался выбраться на грязный ветвистый склон, но глубже уходил в трясину, хватая застоявшийся воздух ртом.       «Ничего не делать»       Глаза закрывались сами собой.       Болото его обнимало.       — Помоги мне! — рявкнул Серафим в микрофон, продолжая клацкать по кнопкам в беспорядочной панике.       Дима молчал. Где-то на фоне он успел положить троих чуваков из другого отряда и перезаряжал щиты. Серафим, загнанный в угол, успел лишь издать непонятный звук, когда противник выскочил на него из-за камня с дробью, прилетевшей по последним десяти очкам здоровья. В гневе отбросив мышку, Серафим откатился от стола, едва не упав навзничь на крутящемся компьютерном стуле. Однако злоба, вспыхнувшая в момент, поутихла, когда Дима зажал полный магазин в противника, попытавшегося побыстрее прикончить валявшегося в нокауте союзника.       Победа осталась за ними, ещё и без потерь отряда.       Ну... пока что.       — Как ты так стреляешь? — недовольно проворчал Серафим, осматривая коробки с лутом, оставшиеся от тех, кого развалил, к сожалению, не он. — Ты будто с геймпадом родился в обнимку, я не понимаю…       — Это тренировки каждый день, не так и трудно, — раздался тёплый глубокий голос в наушниках. Дима пытался намеренно занизить свои достижения в компьютерных играх, продолжая: — На деле я ничего особенного не делаю. Просто часов больше провёл, чем ты.       — Ну, и сколько часов у тебя?       — М-м-м… две тысячи.       — А у меня тысяча девятьсот восемь! — рявкнул Серафим, чья злоба на позорное микро-поражение всколыхнулась вновь. — Хочешь сказать, «офигеть, большая разница»?!       — Важны ведь не сами часы, а как именно ты их наиграл, — парировал Дима и, отметив точку на карте, побежал в зону: — Пошли, а то нас прижмут сзади.       Серафим, не найдя подходящего ответа, без возражений выполнил «приказ». В конце концов, какая разница, главное – выиграть, даже если он бесполезный балласт, который Дима так умело тащит за собой. Серафим и не нужен в команде, чтобы тот всех на раз два разносил. И без того хрупкая самооценка балансировала на самом краю. Будто не было ничего, в чём он лучше, чем Дима. Тот везде преуспевал: в учёбе, в играх, в отношениях, в умении заводить знакомства, в общении с взрослыми, в…       Хотя, оставались танцы, да? Единственное, в чём можно было обогнать бывшего друга и теперешнего парня. Правда, к ним Серафим так и не вернулся полноценно. То ли память о батиных истериках никак не угасала, то ли стыд перед самим собой за то, что когда-то так просто их бросил, но взять и продолжить танцевать казалось чем-то постыдным. Размяться, там, подвигаться под музыку – да, что такого? Старая добрая память! А вот полноценно выступить в связном танце – другое.       Просьба Димы для него станцевать, вопреки ожиданию, ничуть не мотивировала переступить через стыд и страх.       — Кстати, как Женя? Ей лучше?       Серафим, погрузившийся в мрачные размышления, среагировал не сразу. Перезаряжая на ходу оружие, он угрюмо размышлял, почему его пули не летят в цель, в то время как Димины – все в точку, отточено и без особых усилий.       Но на вопрос ответить, как-никак, следовало.       — Нормально. Лежит там одна в палате, аниме смотрит, кайфует.       — Кайфует? В больнице это трудно.       — Поверь, она везде найдёт, как развлечься, — Серафим невольно пожал плечами, продолжая бездумно следовать за персонажем Димы. — Да и отчим почти каждый день к ней приходит.       — А ты? Ты был у неё?       — Вчера.       — И как?       — Передавала тебе «привет», — протянул Серафим, умолчав, что вместе с этим она передала им пожелание скорейшего «поебаться».       О последнем он невольно вспоминал до сих пор и вздрагивал от волнительной дрожи, когда лишь краешком мысли задевал то сокровенное и похотливое, что постоянно горело и часто посещало его неспокойные сны. Хотя в последнем, вроде как, кроме леса и отголосков новогодней ругани ничего такого не было. Иронично, ведь именно он никак не хотел забываться. Покрытые веснушками Димины плечи и тяжёлое дыхание тоже не стирались из памяти, из раза в раз соблазняя обещанием большего.       Но, может… Серафиму одному было надо? Раз Дима до сих пор и словом не обмолвился на тему, хотя, так-то, уверенно ответил, что «всё будет».       Когда будет-то?!       Серафим мечтал отличаться дюжим терпением, но не мог пересилить себя. Нужный вопрос озвучить тоже не мог, боясь получить в ответ что-нибудь унизительное. Хотя с чего бы Диме унижать его за естественные вещи? За простые, понятные каждому желания? Тоже хороший вопрос.       Они ходили кругами, и Серафим не знал, зачем.       — Передай ей тоже тогда, — ответил Дима всё так же спокойно и ровно. — При следующей встрече.       Их перебили выстрелы, прилетевшие по Диме, и тот, ловко развернувшись на сто восемьдесят, ввязался в очередную битву, в которой Серафим – вот так сюрприз – точно так же быстро слился. В этот раз окончательно. Всё, что оставалось – наблюдать с «того света» за тем, как его парень раскидывает лошков налево и направо, не особо страдая от того, что в команде точно такой же лох, если не хуже.       Бесит.       Обидно.       Паршиво на душе.       Ведь по итогу Дима выиграл в одного, раскатав всех, кто встал на его пути. Ловко, умно, и так, что Серафим моргнуть не успел, следя за быстрыми передвижениями. Реакция у Димы была отменной, может, её не хватало Серафиму, чтобы стать хорошим игроком? Впрочем, если вспомнить, играл он не ради побед или удовольствия, а чтобы составить компанию другу, который не просил, но… хотелось ведь проводить больше времени вместе. Очень хотелось. Серафим не мог лишить себя главной возможности в этом.       Наверное, не стоило убивать столько часов ради «чего-то». Впрочем, зачем жалеть? Так, подуться разве что немного, раз никакого успеха в игровой стрельбе не наблюдалось.       — Ещё одну?       Серафим желал отказаться. Но, поглядев на время, выдал, понимая, что иначе придётся расстаться на сегодня:       — Да, погнали.       Дима запустил поиск. Серафим, хлебнув остывшего чая, полистал вкладку с персонажами, потыкал по картинкам бесполезных пикселей-скинов. Музыка звучала фоном, заполняя пространство, отвлекая от главного. А то главное, что сидело в сердце с последней поездки с отчимом, ярче и ярче проходилось по хитро изменчивой памяти.       И молчание треснуло:       — Слушай, Дим…       — Да?       Серафим резко втянул воздух, дав себе время передумать. Не передумал.       — Почему ты не рассказал?       — О чём?       Едва не вырвалось «обо всём», но Серафим пока знал лишь об одной конкретной вещи.       — О том, что пиздел моей родне, что я у тебя? Ну, в то время, когда я на самом деле был у Андрея?       Гробовая тишина по ту сторону лишь подстегнула тревогу.       — Разве это имеет значение? — голос Димы окрасился неясной для Серафима тоской.       — В… в смысле?       — Просто… понимаешь, всё закончилось. Те события с Андреем, их нет больше, — Дима откашлялся, продолжив: — Зачем много говорить? То, что ты знаешь теперь, разве дало хоть что-либо?       — Дало, — уверенно отчеканил Серафим. — Я хотя бы понимаю, что родителям не было плевать. А так… а так я думал, им похуй. На меня, на то, где я, с кем я и чем занят.       Вновь тишина. Ощутимо острая, удушающая. Их запустило в катку, и Дима продолжил молчать, пока выбирал, за кого будет играть. Серафиму плевать было – на рандоме выбрал, ожидая ответа. Важно ведь не то, что Дима ему ни о чём не рассказывал, а то – по какой причине. Вдруг хотя бы с малого начнёт шагать навстречу?       Разве не так должно быть между ними после разрушившего былые преграды Нового Года?       — Прости, — в итоге раздалось по ту сторону, сожалеюще и хрипло. — Я думал, что это не важно…       Одно лишь слово – спичка, брошенная в костёр переживаний и недомолвок, что мучали Серафима так долго. Удержаться не вышло:       — О том, что ты себя режешь, наверное, тоже не важно?       — Сим, только не сно…       — Нет, блядь, снова! — Серафим должен был высадить их на карте, но даже не притронулся к клавиатуре, смотря, как корабль летит над картой, унося их к самому концу. — Хватит делать вид, что всего этого не было! Мы вместе теперь, ты и я, ты – мой, я – твой, может, хотя бы, объяснишь мне?! Хотя бы немного?!       — Сим, ты выпускающий…       — Да похуй! Тебя игра волнует или я, в конце концов?! — ощущение, что он перегибает, окатило горячей волной, но Серафим не мог притормозить. — Мы должны поговорить!       — Вовсе нет, — Дима звучал растерянным и подавленным. — Если всё в порядке… можно и отложить до подходящего момента.       Серафим, приоткрыв сухие губы, вздрогнул, когда в уши ударил резкий гул реактивных ранцев. Корабль выпустил их на автомате, теперь они летели на маленькой скорости непонятно куда.       Земля приближалась.       — Всё в порядке? — переспросил Серафим, не уверенный, что микрофон уловит его недохрип.       Уловил.       — Конечно.       Серафим, при всей глупости, такой чуши не поверил. Поэтому, стиснув зубы, резко отключился от дискорда и вышел из игры, наплевав на вычет из рейтинговых очков и на остальное бесполезное говно. Выключаясь, компьютер ещё пошумел вентиляторами, и, наконец, комната погрузилась в тишину. Наушники, сдёрнутые с головы, стукнулись об пол, натянув канат спутанного провода.       Тяжесть в груди придавила Серафима к постели. Душно. Затхло. Прямо, как в лесу…       Хотелось вдохнуть.       И Серафим не знал, как.