* * *
Лопатки холодила кирпичная стена соседствующего магазинчика. Посредственного, но прибыльного. Школьники бегали с перемен покупать себе всякое, хотя в пятёрке, минутами пятнадцатью дальше, было раза в два дешевле. Пряди чёлки упали на лоб. Серафим, проводя языком по сухим губам, невзначай подумал, что стоит сходить постричься. Проклятый голос Андрея наконец-то стих, но перекати поле в башке продержалось недолго. Поймав себя стоящим в укромном уголке между забором и знакомым каждому школьнику магазином, Серафим задался главным вопросом: нахуя сюда пришёл? Поймать Диму, наверное. Схватить после уроков, оттащить в сторону, заглянуть в самую душу. Одиноко тонуть в этом Серафим заебался. Дни наступившего молчания были тягучими и мерзкими, как плохо сваренный кисель. Автором киселя выступал он сам, что вызывало беспомощные тоску и злобу. Злоба... точно. Серафим злился. Но не на мир, не на тротуарный лёд, не на снег, скатывающийся с крыш многоэтажек. Нет, на себя. Когда последний раз такое было? Самая настоящая злость на ебучего Андрея – и та куда-то исчезла после сегодняшней встречи. Пустота невольно отрезвляла. Но что он мог сказать Диме? «Извини, давай я больше не буду»? Скажи он так – и всё станет нормально. Дима, как по волшебству, окажется рядом. В его кудрях будут таять снежинки, путаться солнечные лучи и теряться капли дождя. И свет фонарей глубокой ночью обязательно проползёт по нему холодным неоновым прикосновением. Не раз, и не два, потому что всё это будет. Что мешало? Что, сука, мешало, взять и вернуться, сказать хоть на коленях «прости, что я такой». Серафим знал, что Дима поймёт, как раньше. Как раньше... С вопросами о будущем, на которые искал ответы лишь Серафим. С вопросами о сексе, о времени, о них обоих, о самом Диме и его переживаниях. Да, точно. Вернётся улыбка на веснушчатом лице, но вместе с этим и тяжесть неразрешённого. То, из-за чего так подгорало в попытке сдвинуться с мёртвой точки. Да. Понятно. Либо с Димой, но без вопросов, либо... без него? Нет, точно нет. Серафим ни за что бы не поверил, что их отношения, дружба, близость – да что угодно! – могут обрушиться вот так вот, по щелчку пальцев, напоровшись на «неразрешимое». Серафим не знал. Дима не рассказывал. Серафим спрашивал. Дима снова не рассказывал! Раз за разом, по одной и той же хуйне. Реально ведь, тут либо говорить, либо молчать. Ноги начали затекать. Серафим, шмыгнув заложенным носом, опустил взгляд, на ботинки в разводах соли с грязью. Мыл буквально на днях, и вот опять. Скорей бы весна. Пофиг, что там ЕГЭ, поступление и новая жизнь, по сравнению с настоящим это ерунда полная. Дима – вот где реальная проблема. Тут не подготовишься, не узнаешь ответы заранее и даже не спишешь в моменте. Десять лет, что они провели друг с другом, показались ничем. Ведь, может, это Дима знал. Ну, как обычно – он же всё знает. А Серафим? Грёбаное, ебучее время. Никогда не тянулось так долго. Серафим, устав вариться в размышлениях, оттолкнулся от стены. До конца уроков осталось минут пятнадцать. Он успел зайти в чёртов магазинчик, с тоской поглядев на знакомые полки, где лежали батончики с миндалём. Раньше, выбегая на перемене, он брал два – себе и ему. Негласный любимый «обед», о котором Серафим забыл сразу, стоило очутиться в новой школе. Ведь там рядом не было кирпичного затасканного здания, и таких батончиков тоже, и Димы... Заебало, блин, что ни мысль – всё о нём! Хотя, что уж тут. Серафим буквально стоял под дверьми школы, в надежде, что перехватит «друга» сегодня. А вдруг тот болел? Или вовсе не на занятиях? Или задержится на дополнительных? Или-или-или. Упаковка миндального батончика приятно зашуршала в кармане. Серафим так и не решился открыть. Вернувшись на «пост» у кирпичной стены, обнаружил, что из школы потянулись первые старшеклассники. Среди них были знакомые лица, имена, но Серафим предпочитал про старый класс не вспоминать. Сердце опять разбежалось. Вспотевшие пальцы теребили подкладку карманов изнутри, пока Серафим, вытянув шею, искал нужный силуэт в толпе. Решил переместиться поближе к воротам. Шаг вперёд. Отчего-то ватные ноги. Ещё один, в горле сухо. Ладно, плевать! Третий, четвёртый, хлюпанье слякоти под подошвой и серое небо над головой. Знакомая фигура, остановившаяся рядом с воротами. В карих глазах напротив плескалась раздражающая насмешка. — Какие люди, а. Хмурый Серафим не решался ответить. Глядел на знакомую морду исподлобья, то в глаза, то выше – на вызывающую фиолетовую шапку. — А-а-а, кажется, допёрло. Парня ждёшь? — Кирилл прищурился, как если бы оценивал свои возможности испоганить чей-то день. Мог и не оценивать. Всегда справлялся на ура. — Поздно ты. Он съебался. Говорил, дела дома, и руку не пожал на прощание. Говорил с такой издёвкой, хотя наверняка его задело. Пытался казаться непричастным, равнодушным... разве так ведут себя те, кому поебать? Серафим толком не знал. Продолжал пялиться, особо не вникая в суть, ведь в нём снова всколыхнулось горячее волнение. Не сдержавшись, сглотнул, мгновенно смутившись. Чтобы замять, резко выдал: — Я не к нему. Лямка рюкзака медленно сползала с плеча Кирилла, но тот и не замечал. — Я... Серафим запнулся. Вздохнул, расправил плечи. Решившись, выпалил с вызовом: — Хотел поговорить. Эти слова были как камень, брошенный в застоявшееся озеро. Такая же рябь пробежала по бледному лицу Кирилла. Серафим бы не заметил, если бы не пялился так пристально, пытаясь выиграть непонятно в чём. — С тобой, — уточнил он, подумав, что его неправильно поняли. — Не с ним. — И о чём? Серафим понятия не имел, но признаваться не собирался. И вообще, по-честному, он лично видел, как Дима ушёл. Видел и не остановил, стушевавшись, не найдя в себе смелости. Фигура Кирилла, объявившаяся так вовремя, оттянула на себя внимание. И вот он стоит, смотрит в карие глаза. Правда не в те, в которые планировал изначально. — Не у школы, — Серафим, поёжившись, спрятал руки в карманы. — Где-нибудь... в другом месте. Ветер разгонялся, задувал под ворот куртки. Может, заболеть – лучший выход из ситуации. Спрятаться от проблем и необходимости их решать. Да, круто. Год назад Серафим так и сделал бы без раздумий. Но сейчас – нет. Потому что не работает нихуя, никуда ничто не девается. Если бы на Новый Год он не сказал Диме, не пришёл, не поцеловал – ничего не изменилось бы. Поэтому, когда Кирилл, натянув эту свою «ухмылочку муденя», двинулся к переходу, Серафим, ни секунды не сомневаясь, последовал за ним. Стараясь держаться уверенно, наверняка выглядел глупо, но и расслабиться не мог. Ветер продолжал теребить шею, и по коже ползли мурашки. Не то от предвкушения «неизвестно чего», не то от холода. Серафим не знал, куда они шли. Кирилл делал вид, что всё в порядке. Как будто они знали друг друга дохуя времени и просто прогуливались после занятий. Серафиму это не нравилось, но и поделать он ничего не мог. Начать разговор – тоже. На лице легко читалось: что спрашивать, мать вашу?! Сам виноват. Развернуться, сказав «давай, пока», не выйдет уже. Раз полез – так разбирайся. — Куришь? — А? Серафим резко повернулся. В том, как Кирилл, замечая движение, скашивал глаза, было нечто притягательное. Становилось странно на душе, стоило поймать на себе взгляд, словно оседающий на коже. Отряхнуться хотелось. Или продолжить терпеть, пока не рассосётся само. Пока Кирилл не отвернётся. — Так нет? Или да-а-а? Серафим едва зубами не скрипнул, услышав эту сраную растянутую гласную. — Нет. — Странненько. Это ж так сладко – курить вместе. Думал, любишь пялиться на него, когда тот затягивается... — Думай меньше, — оборвал Серафим, давя в себе порыв кулаком впечатать свои переживания прямо в еблет Кириллу. — И это мне спизданул ты? Серафим спор не продолжил. Прикусил язык, пытаясь выдавить что-то вроде «нормально я думаю, не пизди», понимая, что дико слицемерит. Лучше заткнуться, чтобы не показаться идиотом. — Может, сигаретку? — Кирилл на ходу вынул пачку из нагрудного кармана куртки. — Да, нет? М? Не хочешь? — Не хочу, — процедил Серафим с нажимом, смотря исподлобья на протянутый Чапман. — Чего так? В Кирилле больше всего раздражала манера пиздеть. И то, как он держался, типа, «весь из себя самый лучший». Уверенность, точно. Излишнее самодовольство, которым Серафим не обладал. Вот бы так же... или нет? Чёрт пойми, сука. Рядом с Кириллом всё начинало бесить, и сам от себя Серафим бесился сильнее обычного. — Запах не нравится, — подумав, он добавил, тряхнув головой, чтобы отросшая чёлка не лезла на лоб: — Батя прокуривал балкон, в квартиру тоже потом полетело. В общем, с пиздючества не нравится. Кирилл пожал плечами. Серафим уже готовился отступить на шаг, когда сигарета задымится, но тот вдруг спрятал пачку обратно, так и не вынув для себя раковую палочку. Недоумение, видимо, так ярко отразилось на лице, что Кирилл, хмыкнув, пояснил: — Не горит. Потом скурну. Светофор мигнул зелёным и вырубился. Серафим затормозил, но Кирилл, наплевав на технический сбой, спокойно двинулся вперёд широким шагом. Пришлось догонять. Машины и не думали сбивать их, да и другие пешеходы, помявшись, побежали по зебре. Серафим то и дело поглядывал влево-вправо, пока Кирилл, забив хуй, проверял телефон. Идя знакомыми улицами в незнакомом направлении, Серафим продолжал нихуя не понимать, а Кириллу, походу, норм было. Он не пытался выяснить, чего от него ждали. Принимал как должное, развлекался, чем-то Андрея напоминал, но в противоположную сторону. — Оп, тормози, нам сюда, — Кирилл, резко остановившись, вернулся к двери дурно оформленного продуктового магазинчика. — Зачем? — глупо спросил Серафим, хотя и не думал упрямиться, покорный как непись в игре. Кирилл молча зашёл внутрь. Сложно было решить – следовать за ним или остаться снаружи. Пока Серафим отчаянно думал, тот толкнул дверь плечом, держа в руках две бутылки пиваса в районе семи градусов. Внезапая хуйня, однако... — Сколько должен? — принимая бутылку, поинтересовался Серафим, разглядывая её со всех сторон. — Нисколько. Угощаю. Дают – бери, бьют – беги, или как там? В любом случае Серафима «подарочек» смутил. Пить он не собирался, так-то, холодно на улице, но... кажись, без пива разговор не пойдёт. Да и кто в трезвом состоянии согласится пиздеть с Кириллом на какие-то «деликатные» темы? Тут одной бутылки даже мало будет. — На улице холодрыга же, — решил поворчать Серафим для галочки. — Тонко ты флиртуешь. Сразу ко мне? Началось, ебаный в рот. — Пошёл нахуй. — На твой? Хотя, обычно я сверху, — Кирилл подмигнул, а у Серафима невольно всколыхнулось. Сука, лишь бы из-за недотраха, а не потому, что Кирилл. С тех пор, как Серафим понял, что по парням, он боялся глубже погружаться в мысли о привлекательности тех, кто рядом. Да и зачем? Есть Дима. Он шикарен, он заставляет Серафима сходить с ума, а другие... так, где-то там. Но тело, походу, решало само за себя. И всё равно, Кирилл? Серьёзно? Если бы от грязных намёков ещё и хуй встал –можно было бы сразу с моста и в речку! — Давай без этой хуйни, — Серафим передёрнул плечами. — Сам, сука, в курсе, что я... не один. — Не дуй щёчки, может, я шучу? — Кирилл отвернулся, махнув рукой. — В парке потусуемся, раз ко мне не хочешь. Серафим открыл рот и тут же захлопнул. Парк был мелкий, с ветхим памятником какого-то важного (чем и кому не ясно) человека в центре. Аллеи в снегу, льду и грязи, выглядели так себе, но влажные лавочки с сошедшей краской - ещё хуже. — Слушай, как-то тут... хуёво. — А что предложишь ты? «Пошли ко мне, чтоле» едва не сорвалось с языка, но Серафим вовремя осознал, что едва не ляпнул. А, то есть идти к Кириллу – кринж, а к себе звать – норм идея, десять из десяти?! Он пиво не открыл, а уже вёл себя, как настрескавшийся! «Давай, пока» почти было озвучено, но вместо этого Серафим вдруг вспомнил ранне-осенний день, когда вместе с Димой сидел на ступеньках за ДК. У той самой резной лестницы, где жил художник, ставший для городка локальной достопримечательностью. Отсюда не так далеко пиздовать, минут двадцать – и вуаля. Можно прогуляться. Куда лучше, чем сидеть в обосранном голубями затопленном парке. — Пошли. Кирилл остановился. Серафим жестом указал в сторону нужной улицы, видневшейся за паутиной ветвей голых деревьев, и повторил: — Пошли. Туда. Я знаю, где посидеть можно. — Чё, в гости приглашаешь? — Губу закатай обратно. «Долбоёб» пронеслось вдогонку. — Ну-у-у, не хмурься, — Кириллу явно доставляло быть уебаном. — Откуда я знаю, зачем ты меня позвал? Может, поебаться хочешь? — Хочу, чтобы ты заткнулся, нахуй, — рявкнул Серафим. — И перестал вести себя так, словно я тебя на тиндере нашёл! Он развернулся, направившись к знакомому ДК. Понадеялся, что за ним последуют. Шаги позади надежды оправдали. — Как ты, блин, понял, что... что ты ге... — Би, — снисходительно поправил Кирилл и хлебнул пива. — Не знаю. Было всё равно, хуй или вагина, сколько помню. Мне чё интересно, до тебя-то как дошло? А? Ты же такой, ну-у-у, непробиваемый. Половина содержимого бутылки уже была в Серафиме, тормозить он и не думал, прикладываясь к горлышку с особым рвением. Морозя задницу на ступеньках рядом с Кириллом, он как-то и позабыл, зачем бежал к старой школе. Сначала диалог не клеился, но пиво быстро развязало язык. И воспоминания о другом дне – солнечном и ярком – толкали к натянутой, но откровенности. — Не знаю. Пожав плечами, Серафим уставился на лестницу, украшенную резным металлом. Совсем некстати вспомнил кое-что. Про девчонок, про секс, про порно – вот, на этом же самом месте с Димой болтал. И тот уворачивался, и про секс не хотел рассказывать, и про бывших, одна из которых распиздела всем, что тому могут нравиться парни. Может, Дима тоже, как и Кирилл, «би»? Для Серафима раньше по умолчанию было, что, если на парней стоит – всё. Гей, никаких других опций. Про себя, например, он понял давно, наверное. Почувствовал, но не мог признать. Пытался открыть нужным ключом совершенно не ту дверь. Проще ли стало от этого открытия? Ни капли. Повезло, что Дима рядом столько лет и чувства взаимны, но... но если с девчонкой можно всё, то с парнем нельзя нихуя. Разве что дома и при свечах, с закрытыми шторами и дверьми. Серафим неловко продолжил тему: — Просто, я, ну... привык на Диму смотреть так, вот и думал, что это другое. И когда кто-то из дру... Серафим вовремя заткнулся, приложившись к бутылке. Про то, что он находил привлекательным того же Андрея, лучше умолчать. — Ясно, — равнодушно откликнулся Кирилл. — Хуй знает, — Серафим старался не разбалтываться слишком сильно.— Типа, мне странно. Что делать – не ясно, и он мне ничего не подсказывает. — Трахаться, что ещё? — фыркнув, Кирилл допил остатки и, поднявшись на своих длинных ногах, выкинул бутылку в урну. Серафим вспомнил, как кидал банку из-под газировки туда. Попал в самый центр, так-то. Можно было и с бутылкой попробовать. Допив залпом, он прицелился и кинул размашистым движением, когда Кирилл плюхнулся обратно на ступени. Бутылка с треском разбилась об угол мусорки. Серафим зажмурился от громкого звука. После огляделся по сторонам: не хочет ли кто-то прогнать хулиганьё? Но нет. Во дворе вновь воцарилась тишина, ругавшегося дворника на горизонте пока не нарисовалось. — Повыёбываться хотел, — смущённо пробурчал Серафим, заметив ухмылку Кирилла. Тот проигнорировал, спросив о другом: — Ну, и? Как твой кудряш в постели? Серафим едва заметно покраснел, стараясь не вспоминать подробности их скудного, но яркого багажа воспоминаний о всяком. Пожал плечами, нагоняя уверенности. Не выходило. Для самого себя тем более. — Он мне любым нравится, — наконец, ответил Серафим, и лишь потом понял пьяной башкой, как это сопливо прозвучало. Пытаясь исправить ситуацию, спешно добавил: — Ну, типа, в постели или нет – похуй, мне нормально. — Он чё, тебе не даёт? — Нет! В смысле... — В смысле «не даёт», — уверенно кивнул Кирилл и, фыркнув, отвернулся. Серафим вновь ощутил желание врезать по белой роже. Но это секундный порыв, как с возбуждением – оно может и есть, но вестись не стоит. С Кириллом общаться так же, как с другими, не получалось. Может, поэтому тот легко втесался к Диме? Кстати! — Знаешь, ты... а как ты вообще с ним сблизился? — спросил Серафим, качнувшись вперёд от головокружения. Зрение резко упало на одну ступеньку. Кирилл, вытянув ногу вперёд, так, что растянутые джинсы собрались складками на колене, немного подумал. Оценивал, видимо, стоит ли что-либо рассказывать Серафиму, с которым кроме бутылки пива ничего не связывало. А, ну и того видео, куда ж без него. — Да прост прилип, всегда работает, — со смешком сказал Кирилл и запрокинул голову к небу. — Потом биты свои заценить дал, фонк всякий на уроках послушали, ну, туда-сюда, технику одолжил, и вот он ноет мне о том, какой ты жесто-о-окий и бессерде-е-ечный. Бред, он не поверил. Дима? Ныть кому-либо? Ага, да. Даже Серафиму ни о чём не рассказывал. Про шрамы, например. — Вообще-то, сорян, — произнёс он вдруг, кое о чём вспомнив. — Чё? — Это я айпад разбил. — Айпад? — Кирилл непонимающе сощурился. — Какой айпад? — Как это «какой»? — хмурясь, Серафим неопределённо махнул: — Ну, тот, который ты Диме дал в начале года. Я случайно, вот. Да. Не хотел, короче. По выражению лица Кирилла было сложно сказать, что там происходит в головешке под фиолетовой шапкой. — Да он мне его и не вернул, ващет. Пофиг. Серафим собирался уточнить, но Кирилл, словно почувствовав, что разговор заходит не туда, легко спизданул совершенно внезапную вещь: — А ты ничего. Точно ведь знал, что сказать. Серафим, закатив глаза, выдал злорадно: — Кто-то пиздел, что я смазливый. — Когда? — В первую встречу на катке. — Не помню. А вот Серафим хорошо помнил. Удивительно, что это единственная фраза Кирилла, которая врезалась в память так точно. Мда, видимо, ударил по шаткой самооценке. Хотя, что плохого в смазливости? — И что за биты? — решил зацепиться за нечто знакомое. — Да фонк, хип-хоп, всякий трап, рэп, — Кирилл перечислил без энтузиазма. — Для себя иногда клепаю, иногда на заказ. Короче, убиваю время. — А Дима убивает время в шутерах. — В них он хорош. — Ты и поиграть с ним успел?! Кирилл громко рассмеялся, а Серафим, гневно дыша, толкнул его кулаком в плечо. Не сильно, но от соприкосновения с чужой курткой всё стало каким-то ватным вокруг. Не хорошо. — Не ревнуй, зайка, — проигнорировав второй толчок, Кирилл добавил: — Порубился пару раз, но с ним скучно. Он молчит и нарезает салат из нубасов, пока ты лежишь мёртвым и смотришь за его игрой. Нудятина, одному интересней. Серафим ощутил себя абсолютным мудаком, потому что тут с Кириллом соглашался полностью. — Дай заценить. — Что? — Биты свои, — Серафим наклонился, чувствуя, как начинает зудить в висках. Залпом пить не стоило. Кирилл молча достал телефон. Полистал немного. Разбитая бутылка рядом с урной напомнила о другом броске. О солнце, о воющей шансонную песню тётке. О телефоне, что они пинали по дороге, и о стене, в которую Серафим Кириллов айпад впечатал... вместе с Димой. Снова жарко. Чёрт, лучше бы он за Димой пошёл. Хотя, стоило признать, под пивом с Кириллом было... терпимо. Трек заиграл резко. Звук телефонных динамиков портил качество, но Серафим, послушав секунд сорок, обнаружил, что начинает стучать ботинком в такт. Да и ритм, и мелодия, повторявшаяся раз за разом в череде фонковой резни, цепляли. Хотелось пошутить, мол, что Кирилл пытается его наебать и показывает чей-то чужой трек, но Серафим знал, что врать тому не за чем. — Прикольно, слушай, — признал, пусть и неохотно. — Аж завидно. Я так не умею. — Тоже музоном занимаешься? — Нет, я... я... Серафим сглотнул. Похуй. Как же похуй, кристально, всемирно, всеобъемлюще по... — Танцую, — выплюнул и ощутил, как огромный груз скатился с плеч, оставляя за собой свободу и желание нервно ржать, чем Серафим и занялся, пытаясь собрать слова в цепочку: — Батя мой... ха... ну, он короче, того. Долбоёб. Он мне сказал в детстве, что танцы – гейское. Я и запомнил. Но танцевать не бросил, просто... просто сложнее стало. Сам с собой только и в студии на другом краю города практиковался. Сейчас забросил, вот, с сентября этим занимаюсь совсем по хуйне... Он ждал, что Кирилл посмеётся над ним, и боялся. Может, поэтому засмеялся первым. — Бля, весело, прикинь? — выдал Серафим, продолжая нервно улыбаться. — За несколько месяцев у меня жизнь покатилась к хуям, я теперь пидор, я теперь... — Дай тоже заценю. Серафим, настроившийся ныть, удивлённо заткнулся. — Чего? — Давай, зажги. Музон организую, у меня уши с собой. — С ума сошёл?! Нет, не могу... — Кто тя видит, ну-у-у? Давай, на слово не верю. — Ну и пошёл тогда нахуй. Кирилл встал, сладко потягиваясь, словно кошак, проспавший половину дня. Спустившись на пару ступеней, повернулся, оценивающе осмотрев двор. И вдруг, резко схватив Серафима за предплечье, рывком заставил подняться. — Бля, да не... Ведомый чужой волей, Серафим сошёл со ступеней на обнажившийся из-под растаявшего льда асфальт. Нервно оглядываясь на окна, вырвался, отступая от Кирилла на шаг. — Под что обычно дэнсишь? — Блядь, я же сказал! Не буду! — Ты чё упёрся, как девчонка? Зай, всё ок. Никому до тебя нет дела. — Перестань меня... Кирилл вынул беспроводные наушники. Скинул рюкзак на землю, не глядя. Пара задрипаных тетрадок выкатилась наружу, кончиками зарывшись в грязный снег. — Включу что-нить поживее, у меня есть парочка таких, давно сводил, — Кирилл протянул один наушник Серафиму. — Пошёл. Ты. На... Сократив дистанцию, Кирилл вставил наушник сам. Серафим возмущённо дёрнулся. Уйти бы и послать черта ебаного, но в то же самое время безлюдный двор пробудил какого-то рода азарт. Азарт, по которому он соскучился. — Слушай, — трек начался с небольшого разгона, но по начальным ударным было понятно, что танцевать будет до смешного легко. — Разок послушаешь и потом давай. — Я не соглашался! — Так, уши навостри, нахуй, сюда, — без агрессии, но с явным нажимом произнёс Кирилл. — Никому ты не нужен, мне тоже. У тебя в глазёнках это «ой, что подумают». И батька твой где сейчас? Голос Кирилла, звучавший вместе с неплохой музычкой оказывал какой-то особый эффект. — Не знаю. — Так забей хуй на него. Всем срать на тебя, Симочка, и на то, чем ты занимаешься. Усвой это и сделай что-нибудь, от чего тебе кайфово. — Я ничего тебе доказывать не должен. — А мне и не надо, — Кирилл ухмыльнулся, склонившись ближе. — Себе докажи. Кирилл нёс полную чушь, начитавшись пабликов с мотивацией, не иначе. Хотя, злость на его слова потихоньку стихала. Музыка успела закончиться, оставив звенящую тишину. «Себе докажи». Удар ниже пояса. Серафим, облизав сухие губы, схватился за наушник. И вместо того, чтобы выдернуть, поправил, установив удобней: — Ладно, врубай. Это стоило сделать хотя бы ради того, чтобы Кирилл прифигел. — Ва-а-ау. Настолько изи? — Врубай, блядь, или я пошёл! — пихнув его в грудь, Серафим встал подальше от снега и наледи на относительно чистый асфальт. — Сам напросился, сука. Ну? — А как же растяжечка, разминочка? — в голос Кирилла вернулась противная хитринка. — Больно надо для тебя стараться. Ноги подкашивались. Серафим списывал это на алкоголь. Стоило музыке вновь ударить в ухо, как он вздрогнул, слегка затупив, но, быстро подхватив ритм, уставился в асфальт – так менее стыдно. Начал с простого. Немного движений плечами, затем руки с корпусом, главное не сбиться! Впрочем, тут сложно, ритм одноклеточный, да и мелодия простая, запомнил с первого раза. В глубине двора с крыши упала кучка снега, громко шлёпнувшись о землю. Серафим дёрнулся, но не остановился. Движения стали плавнее, раскованней, насколько позволяла куртка и тряска, что никак не унималась. Серафим слишком много думал. Как лицо сохранять нормальным, как не облажаться, как сделать так, чтобы ботинки Кирилла, сука, исчезли из поля зрения... Закрыть глаза, точно. Что и сделал, стоило разгону приблизиться к теме, которая повторится ещё не раз за три минуты трека. Не вышло сразу пойти в отрыв, как хотел. Постеснялся. Пришлось лишь увеличить темп и подключить ноги. Тело помнило и упражнения, и заученные танцы, и любимые импровизации наедине с собой. Но танцевать перед кем-то, посреди двора... это другое. Но он же делал, да? Ну, пытался, хотя бы... Неужели Кирилл прав, что всем реально похуй? Что никому до него нет ни малейшего дела... ни в чём? Серафим не заметил, как ноги запутались. Он едва не упал, остановившись, и раздражённо почесал нос. Сука. Заходив кругами, он потёр виски, в надежде, что хотя бы это поможет избавиться от тремора. — Харош, расслабься, — голос раздался как-то слишком близко. Серафим уставился в бледное лицо. Кирилл встал напротив и закачал головой в такт продолжавшей играть песне. — Понял я, что шаришь, — усмехнувшись, он убрал чёлку со лба Серафима небрежным движением. — Двигайся, как катит. Серафим отступил назад. Поболтал руками, разминая «затёкшие» плечи: — Давай заново. Песня пошла с начала. Только теперь Серафим знал, что будет делать. В асфальт пялился, но ботинки Кирилла уже не бесили. Всё сосредоточение ушло в музыку. В то, что она ему, внезапно, нравилась, и что ноги будто сами по себе выдавали знакомые движения, которые он заучивал спустя несколько сотен неудачных попыток. Даже дух захватило от того, что получалось. Почти идеально, без осечек. И когда главная часть песни началась, Серафим, пусть и слегка неуклюже, вошёл в желанный раж. За руками не следил – позволял им качаться свободными взмахами под расстёгнутой курткой. Дело было в том, как двигались ноги – в этом соль! И от того, как музыка ложилась на движения, от того, как холодный ветер больше не доставлял проблем разгорячённому телу, он просто чувствовал себя. Стать на какое-то время живым воплощением ритма, самой, сука музыкой, пропустить её через тело – как бы пафосно не звучало, но это было лучшим для него за всю жизнь. Ощущение, ради которого он и ходил в студию так долго, несмотря на дикий страх быть пойманным на этом. Песня закончилась слишком быстро. Серафим успел запыхаться, но, подскочив к Кириллу, сам смахнул на начало, пустил по третьему кругу. Вряд ли он бы так обнаглел без пива, но увидев, как Кирилл, пусть и не так умело, пробует двигаться ему в унисон, не смог удержаться. Весело, бля. — Я ещё колесо умею! — запыхавшись, выкрикнул он, продолжая двигать корпусом и смотря, наконец-то, Кириллу в глаза. Красивые, так-то, но пугают слегка. — Да ну? — Гляди, нахуй! Серафим не был уверен, однако, отдышавшись и выбрав нужное место, встал в стойку. С ботинками и курткой будет сложнее... но как же бил адреналин! Ведь, если получится... Всё будет заебись. Секунда, другая, ай-да-по-хуй и... Хоп! Получилось. Серафим легко встал на ноги, успев увидеть перевернувшийся по кругу мир. Тяжело дыша, разглядывал грязные покрасневшие ладони, как если бы видел их впервые. Впервые ощущал их принадлежавшими себе. — Блин, у тя салфетки есть? Кирилл не ответил. — Ладно, плевать, — поняв, что куртку смысла спасать нет, Серафим вытер руки о неё. И слишком поздно почувствовал, как крепкая ладонь схватила его за затылок, больно потянув за волосы. Лицо Кирилла оказалось неправильно близко, он странно ухмылялся и проходился по Серафиму пристальным заплывшим взглядом. Больно немного. — Раньше я тебе завидовал, — вдруг почти прошептал Кирилл. Взгляд невольно упал на кольцо в носу, а после и на его губы. — А терь мне тебя жалко. — Почем... Он успел понять, что Кирилл собирался сделать. Даже опьяневшим мозгом. Успел оттолкнуть прежде, чем тот его поцеловал бы. Нутро едва не взорвало от осознания, что могло случиться. И паскудное сердце, как на зло, навернуло лишние обороты, будто телу только и надо было ощутить чужое к себе желание. Чьё – не важно? — Не-а, — нервно сглатывая, Серафим добавил, едва не крича: — Нет, понял?! — Ла-а-адно, — пытаясь звучать расслабленно, Кирилл не смог спрятать разочарование. — Как скажешь. — И почему? — с наездом спросил Серафим, отступая назад. — Почему жалко-то? Кирилл пожал плечами, но не ответил. Подождав немного, Серафим выдернул наушник и, пихнув Кириллу, развернулся, ощущая переполнивший его гнев. Сука, хорошо же сидели! Показалось даже, что внезапный «собутыльник» не такой уж и мудень. Если Кирилл думал, что Серафиму нужен секс на стороне, пока с Димой проблемы – какого он вообще о нём мнения?! Злясь на уёбка, Серафим начал злиться и на себя. Ведь он пошёл с ним. Он мог поговорить с Димой сегодня и не поговорил. Всё это – его вина. И тело, и покрасневшие щёки, и танец, который он обещал Диме, но почему-то смог станцевать лишь перед Кириллом (и то, с увесистого такого пинка). «Жалко» Серафим пнул стену со злости, тут же о том пожалев. Почему? Жалко...Глава 24 — Глаза.
9 февраля 2024 г. в 15:00
Примечания:
всё ещё без редактора живу, простите, если будут опечатки и ошибки, мешающие наслаждаться текстом
Голубые глаза, насмехавшиеся над ним. Бессовестные, наглые, в которые смотреть тошно было, но Серафим пялился. Толкнув Андрея вперёд, навстречу пёстрым курткам, понадеялся, что в школьной гардеробной их разнимут как можно позже...
Таявшая под ногами слякоть обнажала наледь, на которой наебнуться раз плюнуть. Из дырки пакета, с помощью которого Серафим и балансировал кусая губы, нагло высовывался носок Жениного кроссовка. Снег падал с крыш на тротуар белыми кляксами. Лишь бы не на голову. Хочется жить, точно, да.
— Какого хуя твои хмыри преследовали Женю?! Поясни, блядь, с какой стати ты решил, что...
— Голос потише, лицо попроще, понял? В школе, если не забыл, находишься. Ах да, конечно, ты же сбежал на домашнее, а там легко потерять связь с реальностью.
Дерьмо погода. Мимо промчалась машина, опасно близко к узкому тротуару. Прямо на недавно постиранную куртку брызнуло грязью. Да плевать. Серафим неосознанно оглядывался. Отчиму кто-то позвонил на днях и сообщил, что видел, как за Женей попятам следовали дебилы школьники. Начались разбирательства, Серафим легко узнал, чьи шестёрки эти двое. Тот хмырь, что прыщавого Щукина в начале года зажимал, и какой-то бесполезный дурак. Они всегда под носом Андрея тусовались. Не верилось, что он был ни причём тут, но в итоге...
— Сбежал?! Да пошёл ты. Ничего я не...
— С загородного дома тоже не сбегал? Хотя, там твой друг-педик вмешался. Интересно, чем ему не понравилось, что ты со мной тусуешься? Ревновал?
— Закрой рот, мы сейчас о Жене!
— Ты – о Жене. Я – о тебе. Выбираю темы поинтересней.
Голос Андрея спокойный и беспощадный. Чем дальше Серафим уходил по заледеневшему тротуару от школы, тем громче тот звучал в памяти. Жестокие голубые глаза проступали перед внутренним взором до невозможного ярко.
Серафим едва не поскользнулся. Громко выматерился и остановился на светофоре. Безликий красный человечек замер по ту сторону, а он думал. Думал, думал и думал...
О том, что да, за Женькой следовали два дебила. И о том, что Андрей, внезапно, оказался тем, кто сообщил о них. Чёрт, звучало абсурдно, только вот отчим всё подтвердил. Забавно, что он знал одноклассников Серафима чуть ли не по фамилиям.
И что страннее всего...
— Хуй я тебе поверю! Ты через Женю мне так отомстил, да?! Ну, блядь, давай, говори, или видоса боишься?
— Не в видео дело, а в последствиях. И за что мне, объясни-ка, мстить тебе? Может, я забыл что-то, так ты мне напомни.
— Ну, я... я же снял то...
— А я снял, как ты, нажравшись, отжигал в первый тусыч у меня.
Серафим, глубоко вздохнув, перебежал пешеходный переход. Снег с грязью хлюпал под ботинками. Путь казался бесконечным, когда в голове крутилось всё это дерьмо.
— Я сказал Щукину. Ты бы не упустил возможность! Так вот, радуйся, твои догадки верны – я, сука, мать его, гей! Доволен?!
— Ой, ка-а-ак шокирующе, дайте челюсть подобрать. Дебил, у тебя написано вот здесь, на твоём лбу. Доказывать ничего не нужно.
— А, да? Что же ты тогда таскался со мной?! Весь этот чёртов... зачем?! Раз знал – нахуя?!
Нос заложило. Кажется, насморк. Нервно вытерев сопли рукавом, он ускорился.
Бесплатный тротуарный каток закончился. Началось месиво из грязи и луж. Впереди замаячил широкий двор, соединявший несколько многоэтажек. Где-то там, среди десятков окон, их квартира. Мама наверняка опять у бабушки в пригороде, а отчим уехал к Жене, не дождавшись Серафима.
Зря за её сменкой таскаться пришлось, выходит, хотя в школу он выбрался вовсе не ради жёлто-белых кроссовок. Смешно, что Андрей, вроде, и не виновен в травме сестры. Серафим сам себе навредил, ввязавшись с ним в перепалку, отхватив вёдра концентрированного пиздежа.
— Скучно с тобой не было. Жаль, что педик, я до конца надеялся, что ошибаюсь.
— Тебя, походу, только травля и развлекает...
— Ты про бедняжку Щукина? Не знаешь – не болтай. Этот заслужил.
— Не заслужил, блядь, никто... да и... Я про себя, ты, убл... про себя я! Да, сбежал. Ну, почти... Сбежал я из твоего сраного дома, ладно, окей! Но если бы я остался, ты...
— Я – что?
— Ты бы... ты, ну...
— Как мило. Кажется, твоя кудрявая подружка даже не объяснила, что же такого «страшного» я собирался сделать.
Серафим был так близко к родному подъезду. Мог подняться на этаж, провести время до вечера в компании самого себя. Потом ближе к восьми съездить к Жене, передать кроссовки, притащить гостинцев. Отчим ей привёз всё, что можно, но Серафим хотел лично от себя маленький вклад человеческого внимания, чтобы Женя знала – ему не плевать. Да, хороший план. И день вышел бы хорошим.
Но Серафим развернулся. Помчал вперёд по слякоти к автобусной остановке, поддавшись порыву. Нельзя одному сейчас, иначе бесконечный поток вопросов сведёт с ума. И без того тошно до невозможного.
— Василёв грязными башмаками испоганил мне ковры больше, чем наблевавший на них Чернышевич. Припёрся под конец веселья, спаситель века, схватил тебя невменяемого. Без верхней одежды, прямиком в заморозки выпихал, да? Помню, помню.
— Ты...
— Так-то я потом куртку вернул, а ты даже спасибо не сказал. Что ни педик – то придурок, все вы одинаковые.
—...ты не знаешь, о чём чешешь!
— А кто знает? Ты? Ну, давай. Как, например, Василёв разнюхал адрес?
Серафим понятия не имел.
«Ко мне прекрасно, блядь, относились!»
«Это ты так думаешь».
Прозвучавшие тогда слова услужливо пришли на ум. Почесав заложенный нос, Серафим, нервно сверяя расписание автобусов, старался не думать об отсутствии сообщений от Димы, об отсутствии пропущенных и прочем. Обычно тот пытается связаться, если Серафим хуйню сморозил и пропал. Может, это конец? Последняя капля в чашу терпения? Серафим сам поломал то, что работало, да?
Облажался, пытаясь сблизиться, исправить то, что стояло между ними и после начала отношений. Это безумно важно: задавать вопросы и отвечать на них, искать решение, даже если кажется, что его нет. Мало ли, что там кажется. Оно всегда есть, просто зарыто пиздец как глубоко. Серафим был уверен. Однако сердце, тяжелевшее от чувства вины, не давало покоя.
Ветер поменял направление, прошёлся колючей прохладой по левой щеке. Долгожданный автобус, наконец, остановился, скрипя раздвижными дверьми.
Путь был ясен. Серафим и посреди ночи, разбуженный пистолетом, приставленным к виску, назвал бы каждый маршрут, что проходил мимо старой школы. Той, в которой они сидели за одной партой.
Сегодня за час до конца уроков там сидел и Дима.
Один, без него.