// Школьная бунтарка //

Собравшись с мыслями и поняв, что неверным было идиотское действие, как только Горбачёва его не материла; она вышла из комнаты, открыв дверь, которая была заперта. — Аленочка, милая, прости, пожалуйста, давай поговорим? — тихо начала женщина, в голосе которой присутствовали подкрашивания и признаки того, что та плакала, при чем много. Открывая дверь, она не заметила никого кроме вещей и ненаправленного одеяла, на котором еще были видны следы капелек. — Солнышко, — истерично посмеивалась Александра Олеговна, надеясь, что она не ушла, что это розыгрыш, шутка. — Выходи, солнышко, — игнорируя скатывающиеся слёзы, она вошла в помещение и начала перерывать все, веря в то, что девочка где-то спряталась. Отчаявшись, не найдя ровным счетом никого, женщина присела на то же место, где несколько минут назад плакала ученица. Сука-сука-сука-сука-сука-сука! Какая же ошибка!.. Сейчас кричать хотелось уже учительнице, руша все, что находилось в квартире. * * * До конца недели не появлялась в учебном заведении ни одна, ни вторая, чем вызвали у всех удивление и недовольство. За время больничного, розоволосая успела настолько себя настроить на ненависть к старшей, что всерьёз не могла ее терпеть. Она ей даже снилась! Правда вот, не в негативном ключе. В сновидениях Горбачёва и Швецова взаимодействовали в роли пары, причём счастливой. «Ночные кошмары» мучались и кареглазую, которая все еще не могла поверить в случившееся, ведь вот, казалось, буквально пару секунд назад они лежали в обнимку, а сейчас… А сейчас есть то, что есть. Обе решили встать на путь под названием «будь, что будет», не стараясь что-то исправить. Александра хотела, но ничего и подавно не пыталась сделать, тем более ярковолосая. Хоть ничего и не предпринималось, а план существовал. Быть точной, зажать где-нибудь младшую и попросить прощения. Да, согласна, на план это не похоже, это будто бы спонтанное действие какого-нибудь убийцы. Но как только наступила следующая неделя все стало как-то легче что ли. В общем, чуть-чуть давящих эмоций угомонились и перестали вести бунт, роя яму для обладательницы чувств. За это время, Горбачёва не давала никому знать о вообще ее существовании, и даже Кристина попала в этот список. Так же и Швец, никому не говоря о ситуации, старалась жить так, как было до этого — беззаботно, весело и легкомысленно. Любой другой человек бы рыдал, но только не Швец, она не робкого десятка, в такие моменты голубоглазая готова пуститься во все тяжкие, лишь бы доказать всем, что она «плохая девочка», бунтарка, так сказать, по крайней мере играет эту роль. Сегодня — ненавистный понедельник, ради которого хочется висеть, умирая с помощью верёвки под подходящую песню «повесица». Реально, особенно, когда играет будильник. Надо потом поставить эту песню. Либо когда учительница в класс входит, это уж точно: «я хочу повеситься-а-а, фонарь, веревка, лестница-а-а». Но денёк обещает быть о-о-чень веселым. А разбавляет маслом в огонь одну идею — другая. Раскрывать все карты никто не собирается, но вот сказать точно, Алена решила построить из себя счастливую, думая о том, что надо попробовать начать отношения с Андреем из параллельного класса, вот интересно будет! * * * Забегая в тот самый класс, где учился паренёк-испытательный-срок, она заигрывающим голосом крикнула «Андре-е-й», надеясь, что Александра в кабинете, но нет. Но НЕТ! Розоволосая чувствует, как ее кто-то хлопает по плечу, повернувшись, она видит перед собой невыносимо красивое лицо Олеговны, которое издавало лёгкую улыбку. Сама женщина была вновь в коричневом костюме и накрашена. Удивительно. Куда-то понесло ее не туда… Куда-то в мир гламура. Быстро дёрнув плечом, девчонка отошла, пропуская в класс старшую, уходя с прохода. — Да, Алён, че хотела? — подбежал тот с безразличным и скучным лицом, по которому можно было определить хочет он жить или нет. — Может, погуляем сегодня? — перебирая краешек короткой фиолетово-чёрной в клеточку юбки, что демонстрировала стройные ноги; громко спросила она, надеясь, чтобы ее реплику услышала учительница. — Ну Швецова, вообще не до тебя сейчас, отстань, — вяло произнес мальчик и, развернувшись, ушел. Глаза поднялись чуть повыше и заметили довольное лицо ухмыляющейся преподавательницы, которая как только заметила, что на неё смотрит младшая, быстро уткнулась в телефон, даже не включив его, она начала быстро «печатать сообщение» и лыбиться ещё больше, что сильнее выбесило Швец. После третьего урока, она хотела попросить Владу сделать одолжение, но та незаметно сбежала в уборную, что вызвало у Алёны рычание, когда она узнала, что придётся тащится в другой конец коридора за подругой. Не убрав вещи со стола, она побежала за девочкой, приняты решение прогулять следующий урок — физкультуру. Голубоглазой нашла одноклассницу и попросила вместе с ней не появляться на уроке, задумав пакость для преподавательницы. Подруга удивилась, но отказать не смогла, так как эта затея была все же интересней, чем бегать вокруг школы со стаей болтающих ребят. — Короче, надо бумажку и зажигалку. У тебя есть? Я сегодня свою забыла, — попросила розоволосая приняв из рук подруги две вещицы, которые неизвестно каким образом оказались у неё в кармане. Как только прозвенел звонок, толпа учеников вышла, а подруги подбежали к двери кабинета Александры Олеговны. Дверца была закрыта, и из класса был слышен телефонный разговор. Отчетливо была слышна реплика «Конечно, коть, все давай, я работать, пока-пока, солнышко». От последнего слова у Швецовой снесло голову, она трясущимися то ли от злости, то ли от испуга руками начала поджигать лист. Щелк. Щелк. Не зажигается. Твою мать! О, стойте, блеснул огонёк и переместился на бумажку. Листочек под дверь, и та загорелась! Отборный мат и взвизг послышался из класса. Тем временем подружки успели убежать, громко хохоча. «Идиоты малолетние!» — это раззадорило двоих ещё сильнее, что заставило гогот увеличить звук. «Сука! Оно ещё и не открывается! Что за день, блять, такой!» — орала во всю учительница русского. И все могло бы кончиться весьма печально, траурно и грустно, если бы это не был первый этаж, и не было бы окна, которое все-таки открылось. В прямом смысле, открыла окно в жизнь. Ладно, кхм, будем честны, во двор она открыла окно. Заревела сирена, и все — школьники, учителя — побежали, сталкивая коллег и одноклассников, не забывая подтолкнуть незнакомых абсолютно людей. Девушки уже выбежали, громко смеясь, забыв напрочь про портфели. Они в беге взялись за руки, чтобы вторая не отстала, и они не потерялись. Охранник, честно говоря, был в шоке, его белые усы поднялись вместе с открытым ртом. Старичок просто открыл проход, чтобы все выбежали без карточек и осматривал ситуацию, словно заворожённый. Вдвоём девочки убежали за ворота школы, хотя было уже не так весело. Влада вдруг осознала, что дома ей от матери и отца будет не сладко, скандал точно. А вот Швецова… Это отдельная тема, она начала с какого-то перепуга переживать за преподавательницу. Она перешла на медленный бег, так как не смогла гнаться быстро дальше из-за внезапной то ли боли, то ли чего-то неописуемого в животе. Хотелось лечь на землю и просто лежать, а сейчас внутри словно был взрыв, после которого все горит. В один момент в глазах начало светлеть, и девочка чуть даже не упала. Все же придя в чувство, розоволосая, увидев лавочку, тут же приземлитесь. — Швец, а чем ты ее так ненавидишь, что жертва сводня — она? — усмехнулась собутыльница, присев рядом. — Да долгая история, хотя рассказать тебе могу, — сначала махнула рукой, а затем решила поделиться, ведь это сейчас было по-настоящему важно, хотелось поделиться до невыносимости. — Короче, я ей призналась в любви, а она мне отказала, — будто скороговорку проговорила девчонка, надеясь побыстрее забыть этот позор. — Да ты че? — темноглазая поперхнулась и переспросила, до конца не понимая, правда ли это. — Ну да, — пожала плечами светлоглазая. — Как думаешь, что нам за это устроят? — вспомнив про поджог спросила девочка. — Что-то ужасное, — предположила Влада, ведь другого объяснения не было. Что можно сделать? Правильно! Отчислить! — А вдруг с ней что-то случилось? — ни с того, ни с сего покатились слёзы, точно с таким же напоромс как в прошлый раз, когда вновь причиной ее плача и переживаний была Александра Олеговна. — С кем? — С Олеговной, ну! Блять, что мы сделали, — схватившись руками за голову, виновато процедила виновница эвакуации школы. — Слушай, я вспомнила, у нас такая система, короче, помнишь Ваньку? Он тогда ещё, в четвёртом классе тоже сжёг кабинет, только математички, и директриса спросила у неё, выгонять ли Ваню, Мария Владимировна сказала: «да», выгнали, — вдруг начала рассказывать шатенка, вспоминая этот случай. — И ты думаешь, что она скажет, чтобы мы оставались? Смеёшься? — все еще ревя, пропищала ученица, сжимая кулаки, из которых болтались пряди, бросающиеся в глаза. — А ты не думала, что она тебя отшила потому, что Вам нельзя встречаться? — Думаешь? — представив, что они с преподавательницей возможно когда-то обнимуться, перестала плакать. — Знаю, я даже вижу, какой у вас там бой взглядами, — напомнила Влада, видя, как на лице подруги появляется улыбка. Как радуга, тоже после дождя. — Да любит она тебя, отвечаю, давай поспорим? — Почему бы и нет, давай, — бойко ответила Швецова, подавая руку подруге. — На что спорим? — На желание, — пожала руку второй Влада, самоуверенно произнеся приз. Шатенка смотрела на Швецову и тыльной стороной ладони вытерла ей слёзы с щек. «Вот и все, че реветь то» — буркнула она, вытерся соленую руку об свои джинсы. Что сделали со школой? Слава Богу и нормальным людям, работающим в школе, ведь и женщины, и мужчины начали тушить пламя, схватив первый встречный огнетушитель. Пожарники ехали весьма долго, да так и не доехали, авария — дело серьёзное, а ехали они из задницы мира, в общем издалека. Что с Александрой Олеговной? Она огромная умничка, что не растерялась, выпрыгнув в окно. А уже после начались великие разборки, мол, Горбачёва совсем немного работает здесь, а уже вон, что вытворяет, до пожара дошли, вот молодец какая! Разобравшись во всех проблемах, коллектив понял, что зря наехал на молодую учительницу. Где они ныне будут учиться? Среди коллег было определено новое место, где все будут обучаться, пока со старой школой что-нить будут думать. А место это было дом каждого ученика. Да, из типа дистанционки. * * * Кудрявая преподавательница мило сопела в кровати, ворочаясь из одной стороны-в другую. И слышит, как будто по голове стучат, прям конкретно, что заставляет открыть карие глаза и уставиться в потолок, пока осознание того, что кто-то уже полчаса ломиться в дверь, которая может не выдержать такого напора. Матершинные мысли и сжимание челюстей не могли длительно продолжаться, поэтому Кристина наконец вскочила с кровати и бешеными шагами понеслась к выходу. На женщине болталась белая, старая, длинная ночнушка с синими цветочками, похожими на колокольчики в своём примитивном виде, будто сбежали с презентаций учителя биологии в пятом классе. Пару поворотов ключей заняли толику времени, за которой тут же последовала вваливающаяся в квартиру подружка-коллега, держащая в руке бутылку с коньяком. Казалось, что из-за ее спины сейчас вылезет Бузова, принеся своё легендарное и всеми обожаемое «Коньяк?! Мне нельзя коньяк! Вам показать мою фигуру?!», но этого не случилось. А жаль, конечно. — Горбачёва, это что? — выхватив ёмкость из рук, которые еле держали стекло, она положила бутылку на пол, а одну руку на пояс, презрением посматривая на подругу. М-да, руки совсем расхлябанные и ведь не скажешь, что минуту назад они устраивали барабанную дробь, насилуя бедную дверцу; ноги тоже уже сдавали, подгибались и с неимоверным усилием держали бледное тело столбом, хоть и скрюченным, хоть и не ровным. — А я этого… — вспоминая, зачем она приперлась, до неё дошло. — Я Швецовой отказала, — начиная ныть, промяукала Александра, получая «входи» и то, как ее берут за локоть и пытаются разуть. После действий снятия пальто и каких-то жёлтых кроссовок, девушку взяли на руки, дополняя это пыхтениям и советом, мол, «Курица, жри меньше, я сейчас упаду!». Стоп-стоп-стоп, на Крис не наезжаете, прошу Вас, это она просто так, любя. — Отпусти меня, меня Аленочка игнорит! — начала визжать кареглазая, болтая ногами. — Аленочка, мое солнышко, я ей писала! А она, блять, не отвечает! Сучка! Ненавижу! — смену настроения сразу заметно, верно? — Не ори, сейчас по батарее настукивать будут, у меня такая поехавшая соседка, кошмар, — кидая коллегу на диван, донеся кое-как сама села на кресло, стоящее напротив и включила лампу. — Ну что там? Рассказывай. — Ну я… ой, нет, она… А стоп, я пришла к ней, к моей любимой девочке, к Аленочке, и она, когда мы это… как это?.. А, лежали, она меня поцеловала, вроде и потом это… Она… Что «она»? Что-то я хотела сказать… А, призналась! А я ей, ну это, типа «нет», — рассказывала Горбачёва, хотя бы стараясь. — Да уж, содержательно однако, — промычала Крис, опирающаяся на руку, поставленную на коленку, которая была закинута на другую. — Сейчас приду, дам сменную одежду, вставая с кресла, произнесла преподавательница, удаляясь. Выбор бы невелик, так как одна половина сушилась на балконе, а вторая была просто грязная. Поэтому она взяла первые попавшиеся штаны и футболку. Как же ей повезло, что размер у них был один. Заходя в комнату, пространство заполнял громкий храп, а Александра Олеговна уснула, так как, похоже, даже четыре минуты обернулись вечностью. — Та-а-к, ясно, — протянула черноволосая, и положила подругу на диван так, чтобы ноги немного свисали, а голова была на принесенной подушке. — Ох, хрен с тобой, так спи, — махнула рукой женщина, любуясь на свою противницу сна. — Доброй ночи! — кинула она и вышла из зала, как ни в чем не бывало ложась спать. * * * — Что ж, горе-учительница, гутен морген, моя дорогая, стенд ап, — с русским акцентом громко сказала Крис, зная, что через полтора часа урок. — Эй! Я говорю: «вставай»! В бой пошёл манёвр «тряска», а именно: она подошла к дрыхнувшей коллеге и начала агрессивно качать ее, держа за плечи. Это помогло, хоть и не сразу. Все же надо отдать должное за то, что не пришлось переться за кружкой с холодной водой. — Блин, Крис, отстань, — вяло отрезала Александра Олеговна, стараясь перевернуться. Перевернулась. Уже лёжа на полу, до этого издав резкий звук и «ой». Учительница все же встала, ну ей пришлось. Иначе подруга начала рвать и метать от того, какая нерасторопливая у неё коллега. Уроки прошли скучно, а Швецова вообще не появлялась. Ну по крайней мере на уроке нашей прекрасной руссички. Интересно однако. Обязательно надо узнать причину отсутствия — неотложное дело. Так как его нельзя было переносить, иначе Горбачёва бы забыла (ага, щ-щ-щ-ас, забыла бы, конечно), она прям на третьем уроке начала писать девице, которая успешно оставила диалог нетронутым. Да и видимо прошлые игноре для неё никакого урока не вынесли. Какой облом. Учительница теперь за молодой ученицей гоняться будет — весело звучит, правда? Ну ладно-Ладно Вам, преподавательница тоже молодая. Но все равно. Отпускать розоволосую кареглазая и не думала, хотя, возможно, вторая уже приняла решение. Но, сказать к слову, когда у Швецовой, лежащей на кровати вылез сверху прямоугольник с надписью: «Александра Олеговна. Доброе утро, Алёна! С тобой все в порядке? Почему не было на уроке?», она порывалась ответить и даже всерьёз начала писать. Но в какое-то мгновение откуда-то родилось комбо тряски и холода, направленное на бегавшие по клавиатуре пальчики. Нажав на знак с крестиком, девушка все быстро удалила, выходя из сети. И похоже на то, что она правда приняла решение больше не страдать по Олеговне, так как и правда из глубины отклик был. Нехилый такой отклик. Как когда вся вода из бассейна взлетает вверх. * * * — Крис, — хныча, женщина вошла на кухню, где подруга во всю готовила обед, уже оправившись после очередного двоечника, не ответившего на элементарные вопросы. — Я хочу Алёну, — уставши произнесла кареглазая, с несильным «бабах» присев на стульчик возле стола. — Как хочешь? Ну в каком смысле, кхм, хочешь? — все больше и больше охреневая с прямолинейности своей коллеги, подавилась Ланг, опираясь на руку, которая уперлась в столешницу. — Хочу ее обнять, — закрыв глаза, ответила страдалица. — А ещё хочу сказать, что все-таки ее люблю, — словно слыша смертный приговор, плакалась шатенка. — Ну сиди теперь, жди свою Алёну на белом коне, — усмехнулась Кристина, поворачиваясь к шипящей сковородке. Слава Богу, что люди придумали такую прекрасную вещь, как крышка. Ведь если бы не она — белые стены окрасились в оттенки желтого цвета. Испачкалось бы все, долетело бы даже до разрисованных картинок качающихся на стенке. Замаралась бы и одежда, сейчас — идеально белоснежная рубашка. — А может быть, ее просто надо затолкать в какую-нибудь подворотню и сделать все то, что я желаю? — предположила Горбачёва, не вставляя никуда пошлого и вульгарного подтекста. Заметив на себе злой и вопрошающий взгляд коллеги, она дёрнулась и начала быстро отнекиваться: — Не-не-не-не, ты что, нет, я хочу ей признаться! — М-да, лохушка ты, Сашок, — усмехнулась Кристина, вставая на носочки за тарелками. — Я скажу ей, что надо встретиться, а ты ее там и зажмёшь, м? — накладывая еду, хмыкнула кареглазая, ставя две тарелки на стол. — Ты, кстати, вчера пришла в хламину и начала мне тошнить про Швецову, лучше бы я этого не слышала. — Да подожди ты, как ты ее так вытешешь? И вообще, как ты это в голове представляешь??? — Хах, сейчас расскажу…